гульден.
«Кто это? — спрашивает девушка немного замешкавшегося Бухенштайнера. — Видать, денежная! Такие деньги за один глоток!» — «Это императрица», — шепчет ей на ухо проводник. «Езус Мария, а я хапнула деньги!»
Тем временем в Вене в Сакра-Коуэр умирает наставница Валерии Мере Майер, ее хоронят в Меране, кладбище и сад которого принадлежат монастырю.
Елизавета с дочерью идут к могиле и кладут на белый мраморный крест цветы. Валерия пользуется случаем, чтобы поговорить об этой благородной женщине, попутно признаваясь в частых доверительных беседах с нею, темой которых была Елизавета.
Императрица получает от Франца Иосифа длинное, полное любви письмо, в котором он рассказывает о малейших подробностях своей жизни, в особенности о деталях, касающихся госпожи Шратт. «Мое настроение утром 4 октября (день именин императора) было мрачным. Но его скрасило получение вашего письма и письма одной подруги, а кроме того, полученная в подарок ваза с четырехлепестковым цветком клевера и редкий солнечный денек, окрасивший леса и покрытые снегом горы в цвета сказочной красоты. Ты права, природа — лучшее утешение».
В конце октября Франц Иосиф приезжает в Меран, чтобы увидеться с Елизаветой. Император не находит улучшения в настроениях своей супруги. Она по-прежнему ищет уединения и практически отвыкла от ежедневного появления к обеду. Франц Иосиф совершенно подавлен, не только трагедией с Рудольфом, но и обострившейся внутриполитической ситуацией, особенно в Венгрии, где проходят демонстрации в защиту опального Кошута. Но супруги ныне связаны лишь общей болью, и понимание этого делает Елизавету еще безутешнее. «Я могу сойти с ума, — говорит она, — если стану задумываться над тем, как долго мне еще предстоит жить!»[456]
В таком настроении Елизавета прощается со своими домашними и едет на Мирамар. Там ее ждет яхта «Мирамар» под командованием графа Кассини, чтобы доставить ее величество на остров Корфу, выполняя высочайшее пожелание осмотреть с правом хозяйки запланированное строительство. Быть может, тамошние красоты смягчат безутешность и безрадостность, тяжким бременем лежащие на ее душе. Но она не хочет оставаться на Корфу длительное время, так как считает, что долгое пребывание на одном месте служит стимулом для усиления ее меланхолии. Маленький грек Фермояннис провожает Елизавету и при прощании плачет как ребенок. Но она больше не в состоянии его выносить. В это время на Корфу появляется новый учитель греческого языка Руссо Руссопулос[457], бледный и неопрятный мужчина. Императрица вполне сносно говорит и понимает по-гречески, но хочет полностью овладеть литературным наследием этого языка. «Не считайте это шуткой, — говорит она своему новому учителю, — я искренне желаю ваших строгих указаний на любую мою ошибку, я в полной мере изучу этот язык, иначе не стоило бы и начинать».
Ввиду предстоящего бракосочетания своей сестры с греческим кронпринцем Корфу хочет посетить на своем «Гогенцоллерне», в сопровождении морской эскадры, император Вильгельм II. Елизавета, под предлогом невозможности по состоянию здоровья принять гостей, просит извинить ее. Она уединяется в каком-то уголке недалеко от виллы и проводит там весь день. Вильгельм II, подозревая негостеприимство, со своей эскадрой, состоящей из девяти следующих в кильватере огромных кораблей, на всех парах проходит мимо холма, где расположена вилла императрицы, салютуя двадцать одним громовым залпом. Свита Елизаветы во главе с графиней Фестетикс и бароном Нопча в смущении слушают раскаты этого приветствия. Когда эскадра входит в гавань, обергофмейстер Нопча поднимается на борт, чтобы еще раз устно принести извинения. Вильгельм II и его супруга все понимают, они любезны и милостивы, но в душе разочарованы и сомневаются в действительности плохого самочувствия императрицы; на этот раз они лично убедились в том, что слухи о ней, идущие по миру, небезосновательны. Но в действительности голубое небо, вечное море, изумительный лунный и солнечный свет, великолепное благоухание растительности на Корфу благотворно влияют на состояние императрицы. Ее глаза приобрели успокоенное выражение, с интересом и рвением она строит планы зимнего путешествия.
С Корфу она отправляется на Сицилию, через Мессину в Палермо, затем, после недолгого пребывания на Мальте — в Тунис, где осматривает руины Карфагена. На этот раз она не празднует свои именины и не получает ни одного письма с пожеланиями счастья. Императрица опубликовывает следующее сообщение: до конца своей жизни она не желает получать пожеланий счастья, так как слово «счастье» для нее более не имеет смысла.[458]
4 декабря Елизавета возвращается в Вену. На вокзале ее встречает Валерия. Выходя из вагона, императрица разражается слезами при воспоминании о том, что раньше ее всегда встречал Рудольф. «Знаешь, дитя мое»[459], — говорит она Валерии, — если бы не желание увидеть тебя, я вряд ли нашла бы в себе силы вернуться. Венский замок производит на меня гнетущее впечатление. Ежедневно вспоминаю то, что произошло с Рудольфом, и никак не могу избавиться от этого. Знаешь, иногда мне кажется, что Рудольф убил мою веру. Я молюсь великому Господу, но…»
Елизавета пересматривает свой гардероб. С ia не желает больше носить яркие вещи, откладывая все светлое, раздаривая платья, зонтики, шляпки- платки, перчатки.
Валерия просит отца не проводить рождественский вечер в Хофбурге, так как опасается, что это произведет на мать гнетущее впечатление. Поэтому Франц Иосиф, Елизавета и будущая супружеская пара отправляются на Мирамар. Первый раз рождественский вечер проходит без елки и раздачи подарков. Лишь в последний час уходящего года, когда, наконец, происходит помолвка, Елизавета облачается в светло-серое платье и, со слезами на глазах, нежно обняв жениха и невесту, желает им счастья.
В первый день наступившего года отменены все обычные приемы гостей. К Елизавете могут войти лишь Франц Сальватор и Валерия, которой она дарит брошь с двумя слитыми сердцами. Настроение императрицы остается печальным и угнетенным. Валерия часто думает о матери и приходит к выводу, что многое из происшедшего не должно так тяжело восприниматься ею. Достаточно мать бывает уязвлена какой-нибудь досадной мелочью и замыкается в себе, вместо того, чтобы просто выговориться. Все, что с ней происходило, сделало ее — благородную, великодушную, со светлой душой и горячим сердцем императрицу — полностью отрешившейся от мира женщиной.
30 января — первая годовщина смерти Рудольфа. Елизавета не спала всю ночь, мучаясь головной болью, а утром договорилась с императором отправиться в Майерлинг, но так, чтобы никто не узнал об этом. Между тем, небольшой охотничий замок уже превратился в монастырь, а комната смерти — в церковь. В двух экипажах императорская чета и Валерия едут по чудесной лесной дороге. За все время поездки никто не произносит ни слова. В Майерлинге отслуживают мессу у алтаря, построенного на том самом месте, где стояла кровать Рудольфа. Перед глазами священника все еще стоит ужасная картина смерти кронпринца, увиденная им в тот день, когда святой отец пришел сюда в составе комиссии. Как в тяжелом сне, Елизавета без слез присутствует на мессе. Тиха в христианском смирении, она стоит рядом с императором, с горечью думая о том, что в последние месяцы жизни сына играла в его судьбе слишком мрачную роль.
С ужасом Елизавета узнает, что один из людей, никогда не разочаровывавших ее, граф Дьюла Ан-драши, 18 февраля умер в Волоче. Елизавета вновь не может прийти к успокоению. Еще одна смерть, пусть даже и ожидаемая, становится, тем не менее, тяжелым ударом для императрицы, ведь граф был для нее лучшим, по словам Валерии[460], другом, которому она доверяла как никому другому.
«Умер мой единственный, последний друг», — сетует Елизавета. 21 февраля Андраши будет похоронен в Будапеште. Императрица едет к его вдове, графине Катанке, которая теплыми словами заверяет Елизавету в верности, преданности и любви и просит свою королеву в любой ситуации рассчитывать на нее и ее сына.
Вернувшись, Елизавета говорит Валерии: «Только теперь я поняла, как много значил для меня Андраши. Без его советов и дружбы я чувствую себя всеми покинутой. Дух Андраши не сможет жить ни в его сыне, ни в любом другом человеке». Она едет в академию и кладет на гроб почившего друга венок из ландышей. Венгрия видит свою королеву, в молитве стоящую на коленях перед прахом ее беззаветного патриота.
В середине марта Елизавета с дочерью предпринимает обыкновенное весеннее путешествие, на этот раз в Висбаден и Гейдельберг, чтобы «пощеголять в свете блестящим платьем невесты». Императрица совершает долгие прогулки с дочерью. «Только при общении с тобой, — говорит она, — в мою душу иногда приходит свет веселья. Я едва могу представить себе, чем станет моя жизнь, когда ты, выйдя замуж, покинешь меня. Время, оставшееся до твоей свадьбы, для меня лишь отсрочка».
Императрица, замкнувшаяся со дня смерти сына, 11 апреля 1890 года среди всех прочих принимает императора Вильгельма, а немного позднее и императрицу Фридерику, не только простую и симпатичную, но и рассудительную, искренне преданную Елизавете женщину, угасающую после смерти мужа, отошедшую от всего света, но не от Бога.
«Моя доля не менее жестока, чем твоя, — говорит она Елизавете, — неблагодарность людей столь велика, что это просто невозможно выносить». Елизавета грустно отвечает: «Все происходящее предначертано заранее». — «Ах, нет, я верю, что Господь на небесах сделает все к лучшему. Сама же я только жду смерти, чтобы узнать то, чего не знает ни один человек[461]».
Вскоре после этого визита Елизавета возвращается в Вену, где обычная жизнь вновь вступает в свои права. Госпожа Шратт все чаще обедает с императорской четой и Валерией, для которой это крайне неприятно; она не может понять, почему это так нравится ее матери.