В это время из Регенсбурга приходит еще одна печальная весть. Сестра императрицы Нене Таксис, та, что должна была стать женой Франца Иосифа, серьезно больна. Все происходит как будто специально, чтобы не дать Елизавете, наконец, отдохнуть от горя, принесенного смертью кронпринца. Она ни на шаг не отходит от постели умирающей, до последнего момента веря, что все не так серьезно.
Нене Таксис радует только встреча с «old Сиси». «В нашей жизни мы обе прошли тяжелый путь», — говорит Елизавета. «Да, ведь у нас одинаковые сердца», — отвечает сестра.
Она скончалась через несколько дней, пережив ужасные мучения. Потрясенная Елизавета, готовая восстать не только против всего мира, но и против Бога, возвращается домой. «Теперь я понимаю, — говорит она, — что покончить жизнь самоубийством можно только из-за страха перед таким концом».
Император Франц Иосиф надеется, что жизнь императрицы понемногу войдет в прежнее русло и она время от времени будет появляться в обществе. Но этот новый траур вновь отдаляет Елизавету от мирских забот. «Император, — судит о сложившейся ситуации немецкий посол[462] в докладе принцу Ройсу, — больше всего страдает от самоизоляции своей супруги, ему одному приходится нести ношу представительства. Исчезло само понятие императорского двора, а отношения между императором и придворными становятся все более натянутыми».
Делаются попытки вызволить императрицу из ее самоизоляции, в которую она погрузилась полтора года назад — со дня смерти сына. Но они не приносят успеха. Елизавета отгородилась от всего света в Иные, и даже императорские адъютанты не имеют права находиться в непосредственной близости к вилле, чтобы не встретить ее величество[463], а могут прогуливаться лишь в строго определенных местах. Лишь однажды, когда четырнадцатилетний король Сербии Александр прибывает в Ишль, Елизавета соглашается присутствовать за обедом, в котором, тем не менее, не участвует. Когда она, опаздывая на мгновение, входит в комнату через занавешенную дверь, то сталкивается с выходящим лакеем. Это приводит к довольно грубому столкновению. «Как вы неловки», — только и говорит Елизавета.
Мысли императрицы заполнены предстоящим замужеством дочери. Часто она говорит Валерии: «Я не могу постичь, как можно столь сильно желать брака и ожидать от него столько счастья. Но если ты будешь счастлива, я охотно всем пожертвую».
Императрица пытается, насколько возможно, скрасить последний месяц, который Валерия проведет в родительском доме. Она лично заботится о каждой мелочи приданого и частенько подготавливает маленькие сюрпризы. Например, велит положить на музыку очень нравящееся дочери стихотворение, начинающееся словами:
О, не спрашивай о завтрашнем дне,
Ведь сегодняшний так прекрасен!
Рассыпь свои заботы по долине,
Пусть их сдует ветер!
Вдруг однажды вечером под окнами Валерии в Ишле раздается эта песня, исполняемая мужским хором. Мать приходит к дочери, обе слушают, растроганные мелодией. Императрица обнимает свое дитя и со слезами на глазах говорит: «Благодарю тебя за то, что ты всегда была хорошим ребенком».
Это мгновение было лучшим в жизни Валерии.
Настает утро 31 июля 1890 года, день свадьбы. Под крики «Ура!» мертвенно бледная императрица и Валерия едут к церкви в последнем из множества экипажей. Церковная церемония проходит очень торжественно, но Валерия подавлена ею. Дядя Карл Теодор берет ее за руку и с полной серьезностью говорит: «Я тебя очень прошу, пообещай мне, что всегда, что бы ни случилось, будешь матери верным другом. В будущем ей это непременно понадобится». Тепло пожимая герцогу руку, невеста нежно обещает выполнить все это.
Разлука Валерии с матерью будет долгой, потому что Елизавета объявляет о своих планах совершить большое морское путешествие вокруг Европы. Настает момент расставания. Подъезжает экипаж, юная супружеская пара садится в него, и украшенные венками из альпийских роз и незабудок лошади трогаются. Путь ведет вдаль от родительского дома. Страсть к путешествиям перешла от матери к дочери.
Глава XIV
ОДИССЕЯ ИМПЕРАТРИЦЫ1890–1897
Теперь Елизавета наедине со своим неспокойным характером. Она остается дома только на день после свадьбы. Она горит желанием оказаться на Родине — в Баварии. Но и там не задерживается: вперед, только вперед, к морю!
Она поднимается на борт парусника «Chazalie»[464], ожидающего ее в Дувре. При первом же переходе корабль попадает в такой шторм, какой матросам еще не доводилось пережить. Елизавета приказывает привязать себя к мачте и, полностью промокшая, следит за перекатывающимися через палубу волнами, а потом и вовсе освобождается от веревок, совершенно не думая об опасности. Паруснику едва удается вернуться в гавань.
Свита императрицы вне себя, об этом свидетельствуют письма Елизаветы на родину. «Об этой поездке можно сказать только одно — это было ужасно, — позволяет себе заметить с годами становящаяся все придирчивее графиня Фестетикс[465], — чудо, что мы добрались до берега. Никто и представить себе не сможет, каково это было… Не поддается описанию то, что мне пришлось пережить в первые восемнадцать часов… Мысль о возвращении на корабль вызывает в моей душе ужас. Я молюсь лишь о том, чтобы найти в себе силы… для меня это слишком много». Во время шторма «Chazalie» понесла некоторый урон, и только когда все было исправлено, началось настоящее путешествие. На этот раз Елизавета отправляется в путь на английской яхте. К берегу Испании нельзя приближаться из-за свирепствующей холеры, и императрица рада под этим благовидным предлогом избежать неминуемого визита к королю Испании, находящемуся в Сан-Себастьяне.
Таким образом, корабль держит курс на Португалию. В океане сильно штормит, все придворные дамы страдают морской болезнью, и в распоряжении Елизаветы практически никого не остается. Поэтому козлом отпущения становится грек. Ему часто приходит в голову, что от его службы мало толку, а императрица заявляет, что она теряет слишком много времени на изучение греческого. Но огромные волны вокруг корабля вынуждают императрицу смириться со своей долей. Едва яхта с «полуживыми пассажирами», как сказала графиня Фестетикс[466], прибывает в гавань Опорто, Елизавета тотчас сходит на землю и два дня, с утра до вечера, по жаре, вместе со своим окружением гуляет по городу, осматривая его. Только так она чувствует себя в своей стихии. «Ее величество, — пишет Мария Фестетикс, — так всем довольна, что с радостью переносит все тяготы путешествия». В Лиссабоне императрица с часу дня до восьми вечера практически беспрерывно гуляет по португальской столице, делая бесчисленные покупки. Приглашенная к королевскому столу, она просит передать, что очень сожалеет, но вынуждена отказаться от этой встречи. В то время как правящая королева, супруга которой в данный момент нет в Лиссабоне, вполне удовлетворена подобным ответом, вдова короля Мария Пиа, гордая савойская принцесса, также пригласившая Елизавету, отвечает кратко и высокомерно[467]: «Передайте ее величеству, что я желаю видеть ее у себя в гостях, а если она не приедет к нам на Цинтра, мне придется навестить ее на ее яхте». Елизавете не остается ничего другого, как только нанести королеве короткий визит. Затем она вновь приступает к прогулкам в быстром темпе, стараясь по возможности все осмотреть. «У нее одна цель — только вперед, — говорит об этом графиня Фестетикс, — когда мы приходим домой, я в изнеможении падаю на кровать»[468].
Императрица намеревается предпринять еще одну поездку — в Альхандру, в устье Тежу (Тахо), но ее настоятельно упрашивают не делать этого, так как там свирепствует холера. И она вынуждена отказаться от этой затеи. «Я не боюсь смерти, — говорит она греку Руссопулосу. — Я готова умереть, и желаю лишь одного: не долго мучиться перед смертью. Но я ответственна за жизнь моей свиты, поэтому поездка не состоится».
15 сентября 1890 года начинается путешествие из Лиссабона в Гибралтар. Вместо одного дня, по расчетам Елизаветы и графини Фестетикс, поездка растянулось еще на десять часов. Потом, при неспокойном море, императрица высаживается в Тажере, в Африке. После семичасовой прогулки по городу Елизавета спрашивает графиню Фестетикс: «Вы еще можете идти, Мария?», и, услышав в ответ робкое «Да», продлевает прогулку еще на час.
Путь лежит вдоль северного побережья Африки. В Оране повторяется старая история. Уставшая графиня Фестетикс может еще немного выдержать, но на долгое время ее не хватит. Обер-гофмейстер качает головой. «Тяга ее величества к путешествиям все возрастает, — пишет он домой, — одному Богу известно, где мы будем завтра»[469].
25 сентября корабль, спасаясь от шторма, ищет защиты в порту Туниса. «Шторм загнал нас в этот порт, — рассказывает в письме своей подруге Иде Ференци Мария Фестетикс, — наши страдания здесь только усилились… Находиться на корабле день ото дня все тяжелее, парикмахерша Елизаветы становится все заносчивее и строит из себя важную даму. Корабль невелик — от госпожи Фейфа-лик никуда не денешься… Ее величество доверительно рассказывает мне, она очень мила и добра, но все же я опасаюсь за ее прекрасную душу, тонущую в эгоизме и парадоксах»[470]. Тем не менее, у Марии Фестетикс складывается впечатление, что характер Елизаветы значительно улучшился. Те часы, когда восприятие императрицей всего окружающего эксцентрично, а мнение жестоко, стали редкостью, она вновь начинает заботиться о других людях. Пребывание здесь определенно должно пойти ей на пользу. Едва прибыв в Алжир, императрица уже спешит в Аяччо на Корсике, чтобы посмотреть на празднование дня рождения Наполеона. «Что за великий человек был! — говорит Елизавета. — Жаль только, что стремился к императорской короне».