[551]. Тем не менее он продолжает настойчиво просить господина д’Арагона и его супругу о принятии на службу, но, узнав о газетах революционного содержания, присланных Люкени, тот отвечает отказом.
Чтобы иметь возможность лишить кого-либо жизни, Люкени должен иметь оружие. Он видел в продаже очень красивый кинжал, но за него в магазине требовали двенадцать с половиной франков, а у него не было названной суммы. Взять напрокат револьвер ему тоже не удается. Он ежедневно читает появившуюся в Невшателе итальянскую газету «Иль социалиста» и миланскую «Аван-ти», из которых узнает о драке рабочих в Дельмак-ро, после чего один из них, избитый до полусмерти, остался лежать на площади. По этому поводу Люкени говорит одному своему знакомому[552]: «Ах, я с удовольствием убил бы кого-нибудь, но эго должна быть чрезвычайно уважаемая и известная личность, чтобы об этом написали в газетах».
Да, но оружие? Оно все еще отсутствует. Следовательно, нужно его изготовить, сделать самому. На распродаже Люкени случайно обращает внимание на ржавый заостренный напильник, стоящий сущую мелочь. Его нельзя использовать как кинжал, так как у него нет рукоятки, но это неважно, нужен лишь кусок древесины, перочинный нож и сверло. Так у него появляется оружие и теперь требуется лишь жертва, но в скором времени найдется и она, например, принц Генрих Орлеанский, часто бывающий в Женеве со своим окружением, или какой-нибудь князь. Можно поехать в Париж и вмешаться в процесс Дрейфуса, о котором говорит весь свет. Это было бы неплохо, если бы не долгое путешествие и деньги, которые нужно на него затратить. Но выход найден — всю неделю с 22 по 28 августа, газеты пишут о предстоящем прибытии Елизаветы в Каукс. Императрица могущественнейшей империи — это кое-что. Можно было бы встретиться с господствующим классом и увидеть свое имя на страницах всех газет всего мира. Очарование этой мысли позволяет Люкени полностью забыть о всей низости, лежащей в ее основе — использовать для достижения своей цели беззащитную, безвинную женщину. Это удобнее и проще, чем ехать в Париж без ясной и конкретной цели.
Тем временем, в конце августа, анархисты многих городов проводят тайные собрания, сначала в Лозанне[553], а потом в Невшателе, с известными лидерами анархии Италии, среди которых и редактор «Агитатора». Планируется покушение на короля Гумберта,[554] где-нибудь в Швейцарии или Италии. Люкени никогда не присутствовал на собраниях зарегистрированных членов общества анархистов, но, спрашивая, хочет ли кто-нибудь утолить свое тщеславие, называют лишь имя Луиджи.
30 августа Елизавета Австрийская при великолепной погоде прибывает в «beau pays enchanteur de la Suisse», («прекрасную Швейцарию»), как докладывает об этом Валерии Баркер, преподаватель греческого языка. Прекрасные ландшафты вновь будят ее страсть к поездкам и прогулкам[555]. 2 сентября императрица первым делом отправляется в Бекс, где любуется трехкилометровой горой Midi, ее поднимающимися ввысь острыми вершинами. Все это напоминает ей окрестности Дахштайна на родине. Вечером, вернувшись в Каукс, Елизавета наслаждается эффектным, грандиозным по своей красоте заходом солнца. День был прекрасен, а Елизавета необыкновенно свежа и весела. И все же дела не так хороши. Когда она быстро всходит по ступеням вокзала Каукс, спасаясь от толпы зевак, с ней случается сердечный приступ.
3 сентября при прекрасной погоде Елизавета поднимается на фуникулере на двухкилометровый утес, любуясь открывающейся чарующей перспективой Женевского озера. Она берет с собой в путешествие чудесные персики и виноградные гроздья, присланные ей баронессой Ротшильд со своей виллы Преги на Женевском озере с настоятельным приглашением посетить ее. Баронесса уже многократно передавала эту просьбу через сестру императрицы, и Елизавета больше не в состоянии отказывать. 5 сентября следует поездка на пароходе в Эвиан, немного разочаровавший Елизавету, радует лишь возвращение в Территет. На корабле имеется оркестр, исполняющий печальные итальянские народные песни. Елизавета делится с графиней Сцтараи идеей поездки в Женеву, которую хочет предпринять, полностью исключив мужское сопровождение, желая взять с собой только графиню и необходимую прислугу. Генерал фон Берцевикци вынужден просить Елизавету взять с собой хотя бы одного мужчину, по меньшей мере, придворного секретаря, доктора Кромара. Долгое время Елизавета не желает ничего об этом слышать, и, наконец, идет на уступки: «Передайте Берцевикци, что я охотнее возьму с собой доктора, так как знаю, что в Вене на него возложена именно эта обязанность, хотя мне это и крайне неприятно». Решено принять приглашение баронессы Ротшильд. Вернувшись, Елизавета получает записку от Франца Иосифа:
«Я поехал на виллу «Гермес» подышать воздухом… Перед воротами зоопарка собралось множество ласточек, которые, очевидно, готовились к отлету… В меланхолии я долго смотрел на твое окно, и мне пришли в голову мысли о тех днях, когда мы вместе проводили время на любимой вилле. Вечером я взял с твоей фермы кислого и парного молока…
Елизавета читает записку, вызывающую в ней тоску по родине, и пишет, в последний раз, письмо своей дочери Валерии, полное слов любви, рассказывая о поездке и замечая, что ее вес немного увеличился, она боится пополнеть и стать похожей на ее сестру — королеву Неаполя. Вслед за этим появляется генерал фон Берцевикци и передает послание генерал-адъютанта графа Паар, которому он высказал желание Елизаветы встретиться с Францем Иосифом. «Поездка из Маневерна в Каукс, — сказано в письме[556], — действительно была бы очень полезна вашему величеству, но это за пределами возможного». Паар точно рассчитал программу поездок императора на ближайшее время. — «Было бы чудесно, — продолжает он, — отправиться куда-нибудь, где хорошо и красиво, где царит мир, где можно свободно вздохнуть, но при всем уважении к вашему величеству, эта поездка не будет предпринята».
Таким образом, пропадает надежда увидеться с императором в Швейцарии. Больше всего сожалеет об этом он сам. «Как счастлив был бы я, — пишет он 9 сентября[557], — если бы мог изыскать возможность некоторое время насладиться покоем вместе с тобой или просто увидеть тебя после долгой разлуки. В одиночестве, к сожалению, я не могу и думать об этом, так как кроме тяжелых внутриполитических проблем, требующих решения, вся вторая половина сентября занята празднованием юбилея, церковным освящением и осмотром выставки…»
Грек Баркер очень симпатичен Елизавете, и она часто обсуждает с ним, во время прогулок, серьезные проблемы. Однажды, посетив монастырь капуцинов, она рассказывает ему о смерти Рудольфа, замечая, что знает наверняка — жизни после смерти нет. Потом ее вновь одолевают сомнения, и она предлагает греку взаимное обязательство: тот, кто умрет первым, обязательно должен подать какой-либо знак из небытия. 7 сентября императрица моет голову, и поэтому никуда не едет в этот день, а составляет план на следующее время. Баронесса Ротшильд предлагает императрице свою яхту для поездки в Прегнй. Елизавета полагает, что не может принять такую любезность ни от кого, кроме мужа, и уж никак от семейства Ротшильд, прислуге которых даже чаевых дать нельзя. Таким образом, предложение отклоняется. 8 сентября Елизавета проводит в небольших прогулках по близлежащим окрестностям. Посылая телеграмму своей дочери, она желает ей счастья в день именин, ее же собственное самочувствие много лучше, что случалось раньше крайне редко. Она рада поездке в Прегни, но отвергает просьбу генерала Берцевикци и графини Сцтараи не ехать в Женеву. Она сделала уступку — решила взять с собой одного мужчину, и этого достаточно.
Наступает 9 сентября. Сияющее, великолепное осеннее утро. Елизавета плохо спала и, к тому же, обеспокоена тем, что до сих пор не получила ответа на телеграмму, содержащую поздравления Валерии с ее именинами. Но чудесная природа успокаивает ее, она с восхищением смотрит на озеро, столь же синее, как и море, о котором так часто вспоминает. Елизавета уже говорит о планах предстоящей поездки на Корфу в «Ахиллеон», стоящий сейчас практически пустым, но она желает лишь посетить его, так как из него сделали неплохой отель. Состояние здоровья все еще не позволяет ей предпринять долгое зимнее путешествие. Императрица предполагает отправиться в Ниццу или Каир и остаться там. Она сегодня настроена по-доброму, и для любого человека, находящегося рядом с ней, у нее находится ласковое слово.
Переезд из Территета в Женеву длится четыре часа, императрица прогуливается по палубе, рассуждая о маленьком озорнике трех лет, которого не могут обуздать даже родители. Когда Елизавета угощает его фруктами и пирожными, он, балуясь, очень смешно благодарит ее. «Как радовалась бы Валерия, — думает императрица, — если бы могла это видеть» В одиннадцать часов дня корабль прибывает в Женеву. Там уже ждет доктор Кромар, передающий Елизавете благодарственную телеграмму Валерии.
Хозяйка, пятидесятивосьмилетняя женщина, достойно подготовила дом к визиту столь знатной дамы. В столовой стоит великолепный, покрытый скатертью стол, а на нем бесценный старый венский фарфор и чудные орхидеи. Бесконечное множество лакеев в золотых ливреях безукоризненного покроя прислуживает за столом. Елизавета находит все это прекрасным, и лишь слуги стесняют ее — нельзя сказать ни слова. Они могут рассказать кому угодно об услышанных за столом речах. Но императрица здесь в роли приглашенной и должна следовать обычаям этого дома. За одними превосходными кушаниями следуют другие, а за ними — восхитительное охлажденное шампанское. Звучит нежная, тихая мелодия, не мешающая беседе, а лишь сопровождающая ее. Под конец Елизавета пьет за здоровье хозяйки дома и передает меню