Первые недели после бракосочетания все трое детей короля оставались с отцом и мачехой, что раньше случалось чрезвычайно редко. В августе, перед отъездом на охоту, Елизавету отправили к Эдуарду, а Мария присоединилась к королевской процессии. Но тут разразилась эпидемия чумы. Как обычно, она в первую очередь затронула Лондон, но щупальца протянулись и в провинцию, достигнув торговых городков и деревень. Король вместе со всей свитой уединился в отдаленном охотничьем поместье, в Вудстоке, и шага наружу не делал, с тоской наблюдая, как за окном поливает дождь, не позволяющий отдаться любимому развлечению. К середине октября чума уже сделала свое черное дело, унеся не одну жизнь, и король с королевой вернулись во дворец, где Екатерине предстояло со всей ответственностью взяться за роль матери наследников престола.
Злая мачеха, согласно одному трактату того времени, «являет себя в облике врага, копит беспричинную ненависть и обрушивает ее на головы слабых и беззащитных». Напротив, мачеха добрая «стремится стать детям мужа родной матерью, как часто ее в семье и называют». На протяжении ближайших пяти лет Екатерина Парр и стала Елизавете и Эдуарду кем-то вроде матери, а Марии — старшей сестрой-советчицей. И это при том, что пришлось ей быть по преимуществу наблюдателем, ведь, как и всегда, у королевских детей был собственный двор, и жизнь их подчинялась заведенному распорядку, согласно которому они постоянно переезжали из одного сельского замка в другой. Порой королевская семья не собиралась вместе даже по праздникам; фактически целый год после свадьбы Генриха Елизавета не виделась ни с отцом, ни с мачехой.
И все же даже издали королева Екатерина оказывала на нее воздействие. Нет никаких оснований сомневаться в том, что она пристально следила за воспитанием Елизаветы — после того как та окончила под руководством Кэт Чемперноун начальные классы и перешла в руки учителей Эдуарда, сначала просвещенного священнослужителя Ричарда Кокса, а затем профессора античности в Гарварде и одного из наиболее выдающихся ученых своего времени Джона Чика.
Кокс, занимавшийся Эдуардом с младых ногтей последнего, был ревностным наставником и делал все, чтобы учение не превращалось в скучную рутину. В 1544 году, когда Эдуарду было семь, а Елизавете почти одиннадцать, он строил преподавание вокруг наиболее увлекательных событий современности — вторжения Генриха VIII во Францию и завоевания Булони. Учитель словно бросал детям вызов — побеждайте невежество, как Генрих победил французов, и всякое упражнение — части речи, спряжения греческих и латинских глаголов — сравнивал с крепостью, которую предстоит взять, либо с бастионом, который необходимо защитить. Он даже использовал военные метафоры, уподобляя ленивого Эдуарда «капитану Биллу» и борясь с его упрямством с помощью «мавританского копья», а попросту говоря — доброго шлепка.
Кокса сменил Джон Чик, который, возможно, благодаря своим выдающимся способностям в области изучения древних языков — большинство его работ представляли собою переводы с греческого на латынь, — распознал рано проявившиеся дарования Елизаветы и, заручившись молчаливым согласием ее мачехи, посоветовал взять ей собственного учителя. Выбор пал на Уильяма Гриндела, образованного и усидчивого молодого ученого из Кембриджа, которому недавно отказали в месте преподавателя колледжа Святого Иоанна. В течение более трех лет Елизаветой руководил добросовестный и внимательный наставник, которому она и обязана формированием специфического взгляда на мир, свойственного английскому протестантизму.
Чик, Гриндел и Роджер Эшем — проживая в Кембридже до 1548 года, он тем не менее также принимал живое участие в образовании Елизаветы — все они были питомцами колледжа Святого Иоанна. Вместе с Коксом и другими учеными из Кембриджа они образовали нечто вроде интеллектуального моста между космополитическим, в духе католицизма, гуманистическим учением Эразма и Томаса Мора с его неприятием доктринальной схемы, оптимизмом и религиозной терпимостью, и радикальным протестантским учением, агрессивно-националистическим по своей сути и с ясной склонностью к четкой доктрине как противоядию ереси. В своей образовательной программе они делали сильный упор на греческий и латынь (а коль скоро речь шла об университетском обучении, то и на иврит), ибо, не овладев этими языками, невозможно читать ни работы отцов церкви, ни классиков античности в оригинале. Но хотя у этих последних — Демосфена, Платона, Вергилия и особенно Цицерона — всегда необычайно высоко ценили глубину мысли и красоту формы, их работам все же, как считалось, не хватало поэтичности и той меры истинности, что присущи Библии. В 40-е годы XVI века Кембридж, по словам одного наблюдателя, постепенно превращался из цитадели духовного образования в школу для мирян; впрочем, утратив свой клерикальный дух, он по-прежнему оставался академией христианской добродетели, где дворянским сыновьям предстояло сформировать характер и очистить религиозное чувство, приготовляя себя к пожизненной борьбе с грехом. И предстояло им прожить свою героическую жизнь в тенетах английской церкви, но посвящая себя неустанной службе государству и монарху.
Наставники Елизаветы были людьми молодыми. Гринделу — около двадцати пяти, Чику — тридцать с небольшим, правда, Коксу — все сорок пять. Однако же в сравнении с предыдущим поколением гуманистов их отличали аскетизм и склонность к праведному образу жизни. Танцы и азартные игры заслуживали, как они считали, сурового осуждения; лишь непрестанные молитвы и одинокие благочестивые размышления наряду с обширным чтением могли, согласно их идеям, укрепить душу человека, вступающего в раздираемый противоречиями мир. Что-то средневековое ощущалось в представлениях этих просвещенных наследников Ренессанса. В одно из посланий родственнику Елизаветы Джону Эшли Роджер Эшем вложил серию рисунков, изображающих «пляску смерти», в надежде на то, что в этих внушающих ужас образах тот «как в зеркале, разглядит упадок славы, разложение плоти, греховность мира с его похотью и тщеславием».
О том, какую программу приготовил для Елизаветы Гриндел, можно судить по позднейшим урокам Эшема. Скорее всего утренние часы отдавались изучению греческого, включавшему в себя начала грамматики и перевод простых текстов; затем — чтение Нового Завета и не чрезмерно сложных классических авторов. После обеда Елизавета, вероятно, занималась латынью, главным образом Цицероном и Титом Ливием, а оставшееся время делилось между французским и итальянским. Интерес и способности к итальянскому Елизавета разделяла со своей мачехой (но не с Марией, которая обучалась в 20-е годы, когда итальянская культура еще не успела войти в моду) и по крайней мере к одиннадцати годам могла продемонстрировать свои успехи, отправляя королеве изящные письма на языке Данте.
Примерно в это время в классной комнате Елизаветы и появился «королевский хранитель древностей» Джон Лиланд. Этот визит стал первой проверкой ее достижений. Джон Чик сначала представил гостю Эдуарда, а затем подвел к Елизавете, которую попросил обратиться к нему на латыни, «что она и сделала». Лиланд, на которого произвели немалое впечатление знания и изысканные манеры этой худощавой рыжеволосой девочки и который не упускал ни единой возможности порадовать своего благодетеля-короля, запечатлел эту встречу в поэтических строках на латыни.
В качестве подарка к наступающему 1545 году Елизавета отправила мачехе посылку, в полной мере демонстрирующую все, чего она за это время добилась. То была рукописная книга, а ее переплет, красиво прошитый голубыми и серебряными нитями, украшенный вышитыми анютиными глазками и инициалами королевы, ясно показывал мастерство дарителя. По изящному почерку, а уж тем более по переводу — ибо Елизавета переложила французский оригинал в стремительный, разве что чрезмерно изысканный английский — легко можно было судить о высоком уровне грамотности на обоих языках. Это и само по себе было приятно, но больше всего порадовал Екатерину Парр выбор оригинала. То был современный текст духовного содержания, отчасти напоминающий собственные работы Екатерины, — «Зерцало грешной души» Маргариты Наваррской, строгая, исполненная душевного страдания небольшая книга с величественными обертонами в духе Ветхого Завета и пафосом самоотреченности. Елизавета предварила ее развернутым торжественным посвящением, расцвеченным рассуждениями в стиле классических максим.
«Учитывая, что малодушие и праздность более всего не к лицу разумной личности, — так начиналось посвящение, — учитывая, что (по словам философа) предметы из железа или других твердых металлов ржавеют, если ими постоянно не пользоваться, можно утверждать, что и ум мужчины или женщины слабеет и приходит в дряблость, если не укреплять его постоянно упорными занятиями. Памятуя об этом, — говорилось далее, — я посылаю Вам эту книгу в знак того, что малые силы, дарованные мне Господом, не пропадают втуне».
Слишком хорошо сознаю, продолжала Елизавета, что результаты моих усилий ничтожны, но поддерживает меня вера в то, что книга будет прочитана со снисхождением и терпеливостью и что «несовершенства ее будут сглажены при одном соприкосновении с тонким умом и божественной ученостью Ее Величества; пройдя через ее руки, книга словно родится на свет заново».
За свою жизнь Елизавета выпустила несколько таких манускриптов. Один из них она хранила в библиотеке Уайтхолла до самого конца своего царствования. Вот как звучит посвящение к нему, написанное по-французски: «Великому, всемогущему и неустрашимому королю Генриху, Восьмому носителю этого имени, повелителю Англии, Франции, Ирландии, Защитнику Веры — его покорная дочь Елизавета в знак любви и послушания».
Хоть и был у нее личный наставник, Елизавета занималась науками не в одиночку. Один современник назвал двор Екатерины Парр «школой добронравия для просвещенных девиц», где «всегда и повсюду можно увидеть юных особ, чье воспитание понуждает их с охотою отказываться от всяческой праздности ради овладения знанием». Под присмотром королевы и всемерно ею поощряемые, школу образования проходили множество молодых дам, и среди них ее младшая сестра Анна Парр, четыре дочери кембриджского профессора Энтони Кука, а также Джейн Грей, праправнучка Генриха VII, — вслед за собственными детьми ныне правящего короля первая претендентка на английский трон. Среди