Визиты Филиппа становились все чаще, и уже более широкий круг королевских родственников оказался в курсе дела. Королева Александра Югославская говорила принцессе Марине, герцогине Кентской: «Я очень надеюсь, что Филипп не просто флиртует с ней. Он такой легкомысленный и может приволокнуться, даже не задумываясь об этом». «Я думаю, что время заигрываний для него уже в прошлом, – ответила герцогиня. – Страдать придется именно ему, если это только флирт и за ним ничего не стоит. Я уверена в одном – эти двое никогда не причинят боли друг другу»6.
В юности Филипп страстно влюбился. Летом 1938 года он потерял голову из-за красавицы актрисы и модели Кобины Райт, двумя месяцами младше его. Он встретился с ней в Harry’s Bar в Венеции. Их буквально толкнула в объятия друг друга мать Кобины, страшно амбициозная дама, также носившая имя Кобина.
В последующие три недели принц повсюду сопровождал девушку. Они вместе танцевали и посещали бары – Филипп слыл прекрасным танцором. Ночами он катал ее на гондоле. Принц последовал за Кобиной и ее матерью в Лондон, где они целыми днями гуляли по улицам рука об руку. Перед отплытием в Нью-Йорк Филипп подарил Кобине браслет с надписью «Я люблю тебя» – и изображением греческого флага. В его глазах стояли слезы – немыслимая для него вещь, – когда он целовал ее на прощание. По словам друга Кобины, Ганта Гейтера, Филипп регулярно писал ей и даже говорил о браке. Кобину, однако, не вдохновляла перспектива обзавестись титулованным мужем-аристократом без гроша за душой. Она в конце концов вышла замуж за Палмера Бодетта, наследника миллионного состояния, нажитого на автомобильном бизнесе. Много лет спустя она признавалась, что хранила у себя фотографии трех мужчин, которых любила больше всего. На одной из них был принц Филипп.
Кобина Райт-старшая не была единственной матерью, лелеявшей династические амбиции. Мать Элен Корде, поддерживавшая греческую монархическую семью в изгнании, не делала секрета из своего желания выдать дочь замуж за Филиппа. Но у самой Элен были другие планы. Они с Филиппом дружили, и он часто гостил во французском поместье Корде. Однако Элен влюбилась в студента Оксфорда. Пара поженилась 29 апреля 1938 года, и Филипп стал не только шафером жениха, но и посаженым отцом. Брак распался, и Элен родила двух детей вне брака. Принц Филипп согласился стать их крестным отцом и даже помогал оплачивать образование. Его щедрость породила слухи о его отцовстве, но Элен решительно их отвергала, а в качестве отца называла французского летчика-истребителя7.
Однако у Филиппа была репутация ловеласа. В конце войны он служил в Австралии и на Дальнем Востоке. Его сослуживец и друг Майк Паркер говорил, что в коллекции Филиппа была «куча девушек», хотя об этой фразе он впоследствии сожалел. Во время увольнительных в Сиднее и Мельбурне оба молодых офицера много пили и танцевали. «Девушки там водились в избытке, но кого-то особенно выделить не могу», – утверждал Паркер. Австралийский друг Филиппа, возможно, проявлял излишнюю лояльность. Елизавета находилась слишком далеко, и их романтические отношения были неопределенными, поэтому принц мог считать себя ничем не связанным. Он всегда замечал хорошенькое личико и в браке этой привычки не оставил. Входя в комнату, принц неизменно направлялся к самой привлекательной девушке и заводил с ней разговор8.
В период ухаживания за принцессой Елизаветой во дворце выражали сомнения, сможет ли склонный к флирту лейтенант хранить верность. Личный секретарь короля Томми Ласселс считал, что нет. Возможно, до него дошли слухи, что королевский моряк крутил романы одновременно с двумя женщинами в Сиднее, когда его эсминец HMS Whelp находился там в ремонте. Друг принца, а впоследствии его шталмейстер Майкл Паркер придерживался «линии партии» и утверждал, что хотя Филипп и встречался со многими девушками, ничего серьезного между ними не было и на самом деле принц был довольно «замкнутым» молодым человеком, способным держать себя в руках9.
Несмотря на поддержку влиятельных тети и дяди, Дикки и Эдвины Маунтбеттен, и еще одной тети, принцессы Марины, а также безраздельную преданность принцессы, одобрение Филиппа в качестве мужа будущей королевы и принца-консорта оставалось под вопросом. В стане скептиков находились король с королевой, королева Мария, Томми Ласселс, члены клана Боуз-Лайон и в особенности брат королевы Дэвид, как и высокопоставленные правые консерваторы – герцоги, графы и лорды, включая Элдона, Солсбери и Стэнли. Принца прозвали «Чарли Краутом»[7] или «гунном». Сомнения вызывали его неимущие королевские родственники и две сестры, состоявшие в браке с нацистами. Да и сам принц Эндрю, отец Филиппа, представлялся человеком сомнительных моральных качеств. До самой своей смерти в 1944 году он жил с любовницей, актрисой Андре Годар, на юге Франции. Как это ни парадоксально, но королевская кровь Филиппа была гуще, чем у принцессы Елизаветы. Среди его родственников были королевские семьи из России, Пруссии, Дании и Греции, и он мог по праву называть себя праправнуком королевы Виктории.
Однако фамильное состояние отсутствовало. После смерти отца Филипп получил в наследство два костюма, кисточку для бритья с ручкой из слоновой кости и кольцо с печаткой. Более того, его жалованье офицера флота не позволяло содержать принцессу и семью. Во время увольнительных он останавливался у титулованных родственников, и только их щедрость позволяла ему неплохо жить. Даже его потенциально блестящая карьера на морском флоте находилась под угрозой, ибо с формальной точки зрения он являлся греческим подданным и, чтобы продолжать карьеру офицера, ему следовало подать прошение об английском гражданстве. Адмиралтейство считало, что его дальнейшая служба зависела от получения гражданства. А оно, в свою очередь, зависело от политики Греции, на тот момент враждебной. Его прошение о британском гражданстве могло быть истолковано оппозицией как желание еще одного греческого роялиста найти тихое пристанище в Европе. Премьер-министр Клемент Эттли оставил принятие решения о натурализации Филиппа до плебисцита в Греции, который состоялся в сентябре 1946 года: греческий народ проголосовал за восстановление монархии. В конце концов понадобилась знаменитая напористость и контакты Дикки Маунтбеттена, чтобы преодолеть административные преграды, мешавшие племяннику получить британское гражданство. От новоиспеченного лейтенанта Филиппа Маунтбеттена не укрылось, что Дикки не получил поддержки дворца в решении своего щекотливого вопроса.
Как вспоминала одна из фрейлин Елизаветы, «они чертовски возражали против него и предпочли бы, чтобы принцесса вышла замуж за титулованного аристократа, который мог легко вписаться в придворные круги, то есть за богатого английского герцога, занятого на досуге охотой, а не за иностранного принца без гроша за душой. Греческая королевская семья котировалась очень низко в королевской иерархии»10. По оценке Ласселса, Филипп был «неотесанным, невоспитанным и необразованным» выскочкой, не оказывавшим должного уважения двору. Хотя мать Филиппа родилась в Виндзорском замке, а сам он получил образование в Британии и безупречно служил британскому флоту, ему не доверяли. Он окончил не то, что следовало аристократу, то есть не Итон или Хэрроу, а школу Гордонстоун, нонконформистское и политически радикальное заведение на севере Шотландии, которым руководил немецкий еврей. Влюбленная Елизавета знала о враждебном отношении к Филиппу, но для нее это ничего не меняло.
Филипп тоже стремился к браку, но порой противодействие двора обескураживало его. Один высокопоставленный священнослужитель, который знал принца много лет, говорил: «В первое время своего ухаживания Филипп неоднократно подумывал о том, чтобы сдаться. Он предвидел, что может задохнуться от навязываемых ему ограничений, но его отговорил Маунтбеттен»11. Если иметь в виду дворцовую политику, то поддержка дяди Дикки имела свою изнанку. В глазах многих Маунтбеттен представлялся человеком напористым, сующим всюду свой нос, со слишком большим влиянием. Целью своей жизни, как многие знали, он считал укрепление позиций дома Маунтбеттенов. Позаботившись о том, чтобы племянник носил его имя, он продвигал свои династические амбиции дальше. Как вскоре стало ясно Филиппу, поддержка Маунтбеттена обернулась враждебностью тех, кто желал ослабления его влияния, например Томми Ласселса и королевы Марии. Хотя Филипп пытался быть независимым, многие при дворе смотрели на него как на протеже Маунтбеттена. Дядя Дикки так форсировал вопрос о браке своего племянника, что тот упрекал его за то, что его собственное ухаживание выглядело как «сватовство по доверенности»12.
Позиция короля была неоднозначна. Ему нравился Филипп. Он описывал его матери как умного малого, с хорошим чувством юмора и толковой головой на плечах. В то же время он ревниво стремился сохранить семейную «четверку», которая символизировала тесную связь между членами его королевской семьи, чего ему недоставало в бесправном детстве. Елизавете едва исполнилось 20 лет, она не имела никакого жизненного опыта и вполне могла поменять свое мнение о принце, узнай она его получше.
Королева Мария отмечала силу характера своей внучки. Она говорила близкой приятельнице, леди Эйрли: «Елизавета твердо знает, чего хочет. В ней есть что-то непреклонное и решительное»13. Королева же хотела счастья своей дочери, но беспокоилась, что самоуверенному, независимому и честолюбивому Филиппу будет непросто смириться с подчиненной ролью, неизбежной в браке с будущей королевой.
Маргарет, очевидно, знала, что сестра готова ждать нужного момента для благоприятного решения родителей. Кроуфи отмечала, что «между сестрами не существовало секретов. Однажды Маргарет зашла в мою комнату и принялась по своему обыкновению вертеть в руках разные вещи, брала их в руки, рассматривала и ставила на место. Затем она опустилась на колени на коврик перед камином и внезапно спросила: «Кроуфи, вам нравится Филипп?» «Очень», – ответила я. Маргарет возразила: «Но он же не англичанин. Это имеет значение?» «Он прожил здесь всю свою жизнь», – сказала я. Долгое время она молчала. А затем очень мягко сказала: «Бедная Лил, ничего не может себе позволить. Д