46. Возможно, ее обучили лучше, чем она думала.
В день коронации, 2 июня 1953 года, Елизавета и Филипп направились в Вестминстерское аббатство в золотой государственной карете. Интересно, что в одном из последних распоряжений перед смертью королева Мария наказывала, что королева должна ехать одна. Ее наказ не был выполнен. Рядом с Филиппом королева казалась собранной и уверенной. Ранее кто-то из собравшихся спросил, нервничает ли она, и королева ответила с невозмутимым видом: «Конечно, но я уверена, что Ореол выиграет», имея в виду свою лошадь, принимавшую участие в скачках Эпсом Дерби в следующую субботу47. Хорошее настроение не покидало ее. Перед парадным выходом Елизавета повернулась к своим фрейлинам и с широкой улыбкой на лице спросила: «Девочки, готовы?» После этого она посмотрела вперед, и ее взгляд не выражал ни малейшего волнения.
Ее сестра уже вступила под своды аббатства со свойственной ей любовью к драматическим эффектам. Как вспоминал модельер Норман Хартнелл, «вспышка серебристого света внезапно осветила высокие витражные стекла, разбросав брызги света повсюду», когда Маргарет появилась в фантастическом платье из белого сатинового атласа, переливающемся жемчугом, хрусталем и серебряной нитью48. Похожая на «цветок подснежника» Маргарет села в первом ряду королевской галереи рядом с королевой-матерью49.
Затем на ковер вступила Елизавета, по воспоминаниям бригадного генерала Стэнли Кларка, как «чудесное видение в диадеме и мантии из малинового бархата, опушенной горностаем и окаймленной золотым кружевом»50. Она сохраняла безупречное самообладание в течение всей церемонии. Даже в самые напряженные моменты, по свидетельству Кларка, «ее рука ни разу не дрогнула, в то время как звуки Аллилуйи, нарастая, поднимались вверх и кровь быстрее бежала по жилам».
Ее сестра, однако, казалась напряженной и взволнованной с той минуты, когда королева и ее свита вошли под своды аббатства, и до момента, когда звуки гимна «Боже, спаси королеву Елизавету» заполнили древний зал. Вслед за замужеством коронация уносила Лилибет все дальше и дальше от семейных берегов.
Если священный ритуал окутывала аура тысячелетней традиции, молодость королевы и ее женственность несли надежду на новизну и динамизм. Как Маргарет выразилась позднее, «коронация была подобно фениксу, она символизировала возрождение из пепла. Пришла прекрасная, очаровательная молодая леди, и ничто не могло помешать поступательному движению к лучшему»51.
Церемония в корне изменила жизнь королевы, ведь она поклялась отдать всю себя и свою жизнь монархии и нации. «В ее жизни не было ничего более важного», – заметил каноник Джон Эндрю52. Когда корона оказалась у нее на голове, королева почувствовала символическую тяжесть монархии – историческое наследие деда и отца. По словам архиепископа Кентерберийского д-ра Джеффри Фишера, в этот момент божественное воспарило над реальностью и приблизило «страну и Содружество к Царству Божьему»53.
По окончании церемонии гости направились в Букингемский дворец, укрывшись мехами от проливного летнего дождя. Непрекращавшийся ливень не мог охладить душевного подъема. Проезд новой королевы и ее консорта в золотой государственной карете напоминал триумфальное шествие. Елизавета улыбалась и приветственно махала рукой своим промокшим до нитки подданным. Укрывшись под зонтами, они восторженно встречали молодую королеву. Как вспоминала одна из фрейлин Елизаветы, Энн Гленконнер, «возбуждение достигло крайней степени, приветственные крики были так сильны, что, казалось, вся нация объединилась в один приветственный хор»54.
Процессия во главе с Елизаветой покинула аббатство, но часть гостей задержалась в ожидании машин. Среди них находились и Маргарет с Таунсендом. Полковник выглядел безупречно в щегольской форме Королевских воздушных сил небесно-голубого цвета, а рядом стояла Маргарет, «прекрасная, сияющая, восхитительная»55. Они обменялись несколькими словами, а затем она рукой в белой перчатке смахнула ворсинку с его формы. Это был интимный жест, знак привычной нежности. Он напоминал другой неосмотрительный жест, когда рука Уоллис Симпсон легко коснулась обнаженной руки Эдуарда VIII во время круиза на яхте вдоль Далматинского побережья.
Жест не остался незамеченным зоркими журналистами. Спустя годы Таунсенд говорил журналистке Джин Рук: «В тот момент для нас это абсолютно ничего не значило. Наверное, это была меховая ворсинка, попавшая с шубы какой-то знатной дамы. Я не придал этому никакого значения, так же как и Маргарет. Мы просто посмеялись. Но легкий взмах ее руки все решил. После этого разразилась буря»56.
Впрочем, до бури оставалось еще несколько спокойных дней. Нью-йоркские и континентальные газеты уделили большое внимание жесту Маргарет, а британская пресса целиком и полностью сконцентрировалась на коронации, которую сочла триумфом нового монарха. Ее высоко оценили как «одну из самых пышных церемоний столетия»57. Что касается телевизионной трансляции, то ее посмотрели более 27 миллионов зрителей только в одной Великобритании, что в два раза превысило прогнозы Би-би-си. Это бесспорно доказало популярность нового средства массовой коммуникации и стало предвестником перемен.
В течение вечера Елизавета вместе со своей семьей многократно появлялась на балконе дворца. Потом она произнесла небольшую речь, благодаря своих подданных и заверяя их в своей преданности. На следующее утро – первое утро Елизаветы в качестве венценосной королевы – все пошло как обычно: церемония награждения медалями, встречи, поездки и государственный банкет. Новая королева казалась счастливой и собранной – сказались годы тренировок и подготовки.
Конь королевы, Ореол, несмотря на всю подготовку, пришел вторым на скачках. Когда королева поздравила Нормана Берти, тренера победившей лошади, он учтиво ответил: «Могу ли я поздравить вас, Ваше Величество, с завоеванием мира?»58
Королева вела себя совершенно непринужденно, в то время как во дворце разразилась буря. После того как Ласселс сообщил королеве, что газета People намеревается напечатать статью о Маргарет и Таунсенде в следующее воскресенье, она разрешила ему переговорить с премьер-министром Черчиллем. Пока дело не получило огласки, она считала, что его можно решить «своими силами», но теперь оно вышло за стены дворца. И хотя Елизавета оставалась любящей сестрой, теперь она была королевой, обременной конституционными обязанностями. В силу этого ей было необходимо получить официальный совет от премьер-министра и глав Содружества.
Ласселс уже горел желанием выдворить Таунсенда из страны, поэтому его несколько ошарашила первоначальная реакция Черчилля. 13 июня он поехал домой к премьер-министру в Чартвелл. Там в присутствии Черчилля, его жены Клементины и личного секретаря Джока Колвилла он изложил всю подоплеку этого неприятного дела. Романтик Черчилль полагал, что политикам не следует вмешиваться в сердечные дела. «Какая чудесная пара! – воскликнул он. – Очаровательная леди королевских кровей выходит замуж за галантного молодого пилота, вернувшегося живым с войны, полной опасностей и ужасов»59.
Потрясенная жена парировала: «Уинстон, если ты снова начнешь процедуру отречения, я от тебя уйду! Я найду квартиру и уеду в Брайтон»60.
Конечно, это было преувеличением. Маргарет была сестрой королевы и только третьей в ряду престолонаследников. Таунсенд, национальный герой и доверенное лицо при дворе, никак не походил на иностранца и возможного нацистского шпиона. Более того, отношение к разводу менялось. В разводе состояли не только старшие члены Кабинета – министр иностранных дел Энтони Иден, министр труда Уолтер Монктон и президент Торговой палаты Питер Торникрофт, но и собственный сын Черчилля, Рэндольф.
В пояснительной записке Ласселс писал, что Черчилля гораздо больше беспокоила реакция Содружества, чем практически несомненное неодобрение церкви. Черчилль предложил прощупать возможную реакцию старших членов Кабинета министров, но королева колебалась: она по-прежнему считала это семейным делом, даже несмотря на то, что People не отказывалась от намерения напечатать статью. Она все еще не соглашалась с мнением Ласселса, которое теперь поддерживал и Черчилль, что Таунсенда нужно отослать за границу как можно скорее, чтобы избежать скандала. Тогда личный секретарь королевы и ее пресс-секретарь в частном порядке попросили премьер-министра поговорить с королевой напрямую. Он согласился.
Тем временем тайный роман между красивой и незамужней принцессой и привлекательным военным героем, который имел более пятисот боевых вылетов и полную грудь орденов, взволновал Британию. Спустя 12 дней после коронации газета People в освященной веками традиции Флит-стрит взялась за историю со своей стороны, опровергнув все заявления в иностранной прессе как оскорбительные и совершенно не соответствующие действительности. «В этой истории, конечно, нет ни слова правды, – возмущалась пресса. – Совершенно немыслимо, чтобы принцесса королевской крови, третья в ряду престолонаследия, хотя бы на минуту могла рассматривать брак с человеком, который прошел через бракоразводный процесс». В газетах утверждалось, что если допустить правдивость истории, то последствия были бы взрывоопасны, так как «брак между принцессой Маргарет и [Таунсендом] бросил бы вызов королевской и христианской традициям»61.
На встрече с королевой Черчилль настаивал на том, что ей следует согласиться на немедленный отъезд Таунсенда за границу, поскольку история уже выплеснулась на страницы газет. Скандал мог снизить тот энтузиазм в отношении монархии, который вызвал небывалый успех коронации. Он сообщил, что Кабинет и премьер-министры Содружества единогласно возражали против этого брака. Наиболее разумное решение он видел в том, чтобы Маргарет и Таунсенд не виделись как минимум год. Королева неохотно последовала его совету, и Ласселсу поручили сказать полковнику, что ему надлежит немедленно уехать за границу. Таунсенду предложили на выбор три места службы: Сингапур, Йоханненсбург или Брюссель.