– Кто-то наверняка его подучивает, – сказала Елизавета, в гневе сжав кулаки: любой, кто выступал против Генриха, угрожал и Артуру.
– Я думаю точно так же, – согласился король. – Скорее всего, это какой-то известный йоркист, хорошо знакомый с жизнью двора и королевской семьи.
– Но известные йоркисты знают, что Уорик в Тауэре!
– Ах, они могут верить, что его похитили оттуда. – Генрих заколебался. – И даже, вероятно, с охотой, просто чтобы досадить мне. Этот парень может служить прикрытием для того, кто всерьез претендует на корону, но не смеет действовать открыто. И, Бесси, у меня есть причины опасаться, что это ваш кузен Линкольн.
Елизавета собралась было протестовать, но поняла, что Генрих, вполне вероятно, прав. Его победа при Босворте положила конец надеждам Линкольна на корону. Желавшие видеть на троне короля из дома Йорков с готовностью поддержат его притязания. Очень может быть, что Линкольн взращивал Симнела в качестве претендента с целью замаскировать свои собственные тайные намерения.
– При моем восшествии на престол он дал клятву верности, – сказал Генрих, – но я всегда с трудом верил ему. При Узурпаторе он исполнял должность лорда – наместника Ирландии. Вам не кажется символичным, что этот самозванец появился именно в Ирландии?
– Вероятно, вы правы. – Елизавете не хотелось признавать, что один из членов ее семьи – изменник. – Как вы поступите? Арестуете его?
– Нет. – Генрих мрачно улыбнулся. – Я слежу за ним, и мой Совет пытается разузнать побольше о Симнеле. Я усилил охрану в портах и готов действовать быстро, если понадобится. Не беспокойтесь, cariad. Мы управимся с этим самозванцем. – Генрих хотел уже встать, но замер. – Что вы знаете о сэре Джеймсе Тирелле?
Вопрос испугал Елизавету.
– Почему вы спрашиваете?
– Узурпатор сделал его комендантом Гина в провинции Кале. Он до сих пор там, и я размышляю, стоит ли подтверждать его назначение на эту должность.
– Мне известно только, что его посылали в Тауэр, чтобы взять там из гардероба вещи, необходимые для церемонии наделения титулом сына Узурпатора, и Тирелл был там в то время, когда исчезли мои братья.
Генрих нахмурился:
– Вы считаете, он к этому причастен?
– Я не знаю. Мне это казалось странным. Но вероятно, так сложились обстоятельства.
– Хм… По словам верных мне людей, вслед за этим он получил от Ричарда несколько высоких должностей. И тем не менее Тирелл не сражался при Босворте, таким образом избегнув обвинения в измене. Я расспрашивал о его достоинствах, и до сих пор он хорошо служил мне в Гине, так что я утверждаю его в должности.
Генрих поцеловал Елизавету и ушел. Она сидела и размышляла о том, почему Ричард доверил Тиреллу все эти высокие посты. Оценил его способности? Или то была награда за оказанные услуги?
Не стоило ей так думать. Нужно полагаться на здравое суждение Генриха, более объективное, чем ее собственное.
Некоторое время не было никаких новостей. Отправляясь в феврале в Фарнхэм навестить Артура, Елизавета испытывала дурные предчувствия, словно вот-вот грянет буря. Угроза со стороны Симнела, как она и опасалась, не исчезла.
За четыре месяца Артур набрал вес, хотя по-прежнему выглядел очень хрупким. Когда Елизавета протянула к нему руки, он отпрянул, прижался к пышной груди леди Дарси и посмотрел на мать с опаской.
– Не годится так приветствовать свою леди матушку, милорд принц, – упрекнула малыша его наставница. – Ну же, идите.
Она передала ребенка Елизавете, которая поцеловала пушистую головку мальчика и попыталась ощутить прилив материнской нежности. Неспособность отыскать в себе эти чувства вызвала у нее панику. Даже милая беззубая улыбка Артура не задела струн ее сердца. Она ощущала одну лишь жалость к этому крохе, который в материальном смысле не нуждался ни в чем, только мать не могла полюбить его. И все же Елизавета отдала бы свою жизнь ради сына, ведь он – ее плоть и кровь и ему грозит много опасностей. Может быть, так выражалась ее любовь?
В Вестминстер Елизавета вернулась расстроенной. Что за негодная она мать. Нужно почаще навещать Артура.
– Как чувствует себя наш сын? – спросил Генрих, придя в ее покои ужинать.
– Хорошо, – ответила она. – Он набрал вес, улыбается и следит за всем глазами.
– Прекрасно. Это внушает надежду. Скоро я сам съезжу посмотреть на него. – Генрих улыбнулся жене, но что-то в его взгляде насторожило ее.
– Какие-нибудь неприятности? – спросила Елизавета, откладывая нож.
И снова легкая тень промелькнула по лицу короля. Видимо, он сделал нечто неприятное для нее.
– Бесси, меня беспокоит ваша матушка.
– Что? – (Генрих всегда был обходителен с тещей, выбрал ее крестной матерью для Артура.) – Что вас беспокоит?
Король сглотнул.
– Я не могу забыть, как во время правления Узурпатора она поставила под угрозу мой успех.
– Она содействовала вашему успеху! – мигом встала на защиту матери Елизавета.
– Но она примирилась с Узурпатором и по собственной воле отдалась в его руки, а также доверила ему судьбу своих дочерей.
– У нее не было выбора!
– Разве? Останься она в святилище, он не мог бы строить планы женитьбы на вас. – (Так вот оно что, обида на Ричарда, пытавшегося отобрать у него невесту, все еще растравляла душу Генриха.) – Покинув убежище, она предала тех, кто по ее же страстному призыву оставил свои земли и сбежал ко мне в Бретань, понимая, что я поклянусь жениться на вас.
Щеки Елизаветы запылали от гнева.
– Генрих, послушайте меня, и давайте покончим с этим раз и навсегда, прошу вас! Мы не могли оставаться в святилище. Уход оттуда казался нам, как я уже объясняла, единственным возможным шагом. Если бы мать не отпустила нас, Ричард, вероятно, забрал бы всех оттуда силой, как моего брата Йорка. Наше пребывание в святилище доставляло неудобства аббату и ставило его в неловкое положение. Вестминстерское аббатство находилось в осаде. Это было ужасное время, и мы думали, что ваше дело проиграно.
Генриха, похоже, это не убедило.
– Но она должна была понимать, что я совершу новую попытку. Я поклялся жениться на вас и намерен был исполнить свое обещание. Она строила планы, как выдать вас замуж за Узурпатора, и, если бы этот брак состоялся, вы оказались бы потеряны для меня, а те верные люди, которые по ее призыву встали на мою сторону, не смогли бы вернуться в Англию, не подвергая свои жизни опасности.
Елизавета была потрясена тем, как глубоко заходит возмущение Генриха, какой жестокий удар нанесли ему действия матери и ее собственные. Она надеялась, что они обе уже прощены, и верила в то, что Генрих понял, какие мотивы двигали ими.
Очевидно, это понимание не распространялось на ее мать.
Но это нелепо. Елизавета накрыла руку мужа своей ладонью:
– Генрих, все в прошлом, вам это уже известно, зачем печалиться о давнишних делах теперь? Вы никогда не выказывали недовольства моей матерью. Напротив, вернули ей королевский статус и всегда относились к ней уважительно. Даже выбрали ее, а не свою мать крестной для нашего первого ребенка и раздумывали, не сделать ли свою тещу королевой шотландцев.
Генрих убрал свою руку:
– Я никогда ей не доверял и постоянно присматривал за ней. Теперь, когда нам угрожает самозванец Симнел, мой Совет рекомендовал мне оставить ее без средств, чтобы она больше не могла строить козни.
Елизавете не верилось, что Генрих может быть таким двуличным.
– Что вы сделали?
– Совет издал указ, которым лишил вашу мать всей собственности. Я забрал принадлежавшее ей в свои руки, и парламент назначит для нее содержание.
Елизавета обомлела:
– И чтобы сделать это, вы ждали, пока я уеду!
– Елизавета, успокойтесь. Это вопрос безопасности.
– Вы действительно думаете, что моя мать будет замышлять наше – и своего внука – свержение ради како-го-то выскочки, имеющего глупость утверждать, будто он Уорик? Она и ради настоящего Уорика не стала бы этого делать! Это безумие.
Лицо Генриха помрачнело.
– Вы забываетесь, мадам. Никто иной не мог бы так хорошо инструктировать участников этого спектакля, как она.
– Не могу поверить, что вы сказали это! – Елизавета ужаснулась, не в силах постичь, что ее супруг так долго лицемерил. – И каково же будет ее содержание?
– Четыреста марок.
– Это меньше, чем назначил ей Ричард.
– Это больше, чем она заслуживает. Ее участь послужит примером остальным, что нужно хранить верность.
– Генрих… – начала Елизавета, но вдруг ей все стало ясно. – Я знаю, почему вы это делаете. Вы ищете предлог, чтобы освободиться от необходимости обеспечивать ее.
Король в гневе стукнул кулаком по столу:
– Вы меня неправильно поняли, Елизавета! Ваша мать – деятельная и ловкая женщина, именно она организовала заговор против Узурпатора.
– Нет, это сделала ваша мать.
– Кто бы то ни был, ваша родительница находилась в гуще событий, и она вполне может затеять заговор и против меня тоже.
– Но зачем?
Генрих помолчал.
– Думаю, она предчувствует, что вы будете обладать большим влиянием как королева, вроде того, каким обладала она сама в свое время, и я полагаю, она крайне недовольна мною, считает, что вы находитесь в угнетенном положении и я мешаю вашему продвижению.
– Это неправда. Я довольна своей жизнью, и моя мать это знает. Она никогда не жаловалась на вас. Вы говорите неразумно, Генрих. Зачем ей строить заговор против вас, когда это приведет к низвержению ее собственной дочери и внука? Она неутомимо трудилась, чтобы наш брак состоялся. И даже если ей не по душе, что у меня так мало власти, она понимает, что ее станет еще меньше, если вас сместят с трона.
Глаза Генриха были как сталь.
– Но вдруг она верит, что ее сыновья живы?
– Тогда у нее еще меньше причин поддерживать того, кто называет себя Уориком!
Генрих упрямо поджал губы.
– Я все равно ей не доверяю и не могу допустить, чтобы на этот раз она воспользовалась хоть малейшей возможностью. Простите меня, если я проявляю чрезмерную осторожность. Завтра вечером ваша мать должна отправиться в аббатство Бермондси, а ее сын Дорсет будет находиться в Тауэре, пока не минует угроза со стороны самозванца.