– Она должна оставаться в Бермондси?
– Думаю, так будет лучше. Я не могу иметь двух королев в своей стране и полагаю, она уже привыкла к этому месту.
Спорить было бесполезно. Генрих ясно обрисовал свою позицию. Он на самом деле не подозревал свою тещу в измене. Дело было исключительно в деньгах.
По возвращении двора на юг Елизавета поспешила в Бермондси. Генрих исполнил обещание, так как она застала вдовствующую королеву в гораздо лучших условиях. Каменные стены были завешены гобеленами, на креслах лежали мягкие подушки, полы были застланы коврами, а на столе стояли серебряные подсвечники.
Мать очень обрадовалась Елизавете, они без умолку говорили про Стоук, Артура и поездку в Норфолк. Затем, после обеда, сильно отличавшегося в лучшую сторону от того, который Елизавета едала в этом доме прежде, мать показала ей тетради Бриджит, а сама девочка тем временем беззаботно играла с куклами.
– Она отправится в приорат Дартфорд, где стандарты обучения очень высоки, – с озабоченным видом сообщила мать. – Я занималась с нею сама. Как вы считаете, девочка делает успехи?
Елизавета просмотрела тетради и расстроилась. Бриджит уже почти семь лет, но почерк у нее был неопрятный и косой. Заторможенностью она слегка напоминала Уорика. Возможно ли, что Бриджит страдает таким же недугом? Она всегда была флегматичной, ее речь и умение держаться оставляли желать лучшего.
– По-моему, да, – тактично ответила матери Елизавета. – Но я давно уже не видела, чтобы она занималась.
– Учеба дается ей с трудом, – недовольно проговорила мать. – Мне кажется, она совсем не продвигается. Брак для нее невозможен, так как мы с вашим отцом дали обет посвятить ее Господу, поэтому я и хочу, чтобы она отправилась в Дартфорд. Это один из богатейших монастырей в стране, он пользуется отличной репутацией как место молитвенных подвигов и учености. Но возьмут ли ее туда?
– Миледи… – сказала Елизавета, беря мать за руку. – Дартфорд под покровительством короля. Бриджит с радостью возьмут туда лишь потому, что она из королевской семьи.
– Если бы я была свободна, то поехала бы к приорессе и объяснила ей, что меня тревожит.
– Король сказал, что вы можете бывать при дворе когда захотите. Я уверена, он позволит вам съездить в Дартфорд, особенно ради такой цели.
– Вы попросите его? Понимаете, Бриджит может вступить в монастырь как пансионерка, прежде чем становиться послушницей, и будет учиться там в школе. Для нее это станет большим преимуществом – в Дартфорде девочкам дают самое лучшее образование.
– Я поговорю с ним. Но – мне необходимо задать этот вопрос – подходит ли Бриджит для религиозной жизни? Будет ли она счастлива в Дартфорде? Я боюсь, что для нее это может оказаться слишком трудным испытанием.
– Мы можем отправить ее туда на пробу. Я уверена, мне сообщат, если выяснится, что она не годится для монастырской жизни. Но я должна попросить вас еще об одном, и более серьезном, одолжении, Бесси. Вы можете составить ей приданое?
– Конечно, – сразу согласилась Елизавета, думая, что по крайней мере часть денег, отобранных у матери, будет использована к ее же пользе. Однако ей по-прежнему было стыдно, что она выгадала на несчастье своей родительницы.
Елизавета понимала: люди недовольны тем, что ее коронация раз за разом откладывается. При дворе дамы шептались об этом, и даже мать в Бермондси слышала толки на эту тему среди других постояльцев.
– Могу поспорить, причина в том, что Генрих намерен подавить дом Йорков, – язвительно изрекла мать, когда Елизавета в следующий раз приехала навестить ее. – И тем не менее люди любят вас. Если он не поостережется, то потеряет симпатии своих подданных, которые уже злятся, что он не обращается с вами как с истинной королевой Англии.
Генрих, казалось, тоже чувствовал настроение народа, потому как теперь планировал церемонию, которая превзойдет пышностью даже его коронацию.
– Помяните мое слово, ему это поперек горла, он действует исключительно по необходимости и соображениям политическим, – шипела мать, но Елизавете ее упреки казались несправедливыми.
– Он великолепно обставит это событие, – возразила она. – Будут устроены турниры и пиры. Список гостей бесконечен. Все это звучит восхитительно. Генрих планирует использовать мою коронацию, чтобы заявить всему миру о законности династии Тюдоров, но, кроме того, полагаю, она станет выражением его любви ко мне. Недавно он написал папе, что чувствует, будто вошел в безопасную гавань, пережив много невзгод. Мне он пояснил, что эта гавань – я.
Вымолвив эти слова, Елизавета почувствовала себя виноватой. В жизни ее матери не было ни тихого пристанища, ни мужа, который заботливо опекал бы ее, и, вероятно, никогда уже не будет, ведь ей исполнилось пятьдесят. И в коронации она не примет участия. Елизавета тут ни в чем не виновата, но совесть мучила ее, потому как, пока сама она наслаждается жизнью в роскоши и почете, мать безвылазно сидит в этих стенах, ее свобода ограниченна, триумф остался в прошлом. С болью в сердце Елизавета сознавала это.
Однако Генрих разрешил теще посетить Дартфорд и поговорить с настоятельницей. Беседа прошла к взаимному удовлетворению, и было решено, что после Рождества Бриджит поселится в приорате пансионеркой. Елизавета вновь ощутила жалость к сестре. Как грустно в семь лет быть запертой в монастыре. Разумеется, если девочка окажется не приспособленной к религиозной жизни, приоресса так и скажет. Но что, если она будет больше заботиться о престиже своего монастыря, чем о счастье маленькой девочки? Отпустит ли она Бриджит, зная, что родители посвятили ее Господу?
Одетые по-королевски, Елизавета и леди Маргарет сидели у окна лазарета Святой Марии, что рядом с Епископскими воротами, восточным въездом в Лондон. Вокруг них собрались лорды и леди, все ждали триумфального вступления в столицу короля – победителя в битве при Стоук-филде. Улицы заполонили восторженные толпы. Забыв о недовольстве правителем, люди ревом выражали одобрение, видя величаво восседавшего на коне Генриха в блестящих доспехах; сопровождаемый лорд-мэром и большой процессией горожан, он ехал в собор Святого Павла, где во славу его виктории пропоют «Te Deum».
А потом настал черед Елизаветы.
Холодным ноябрьским пятничным днем, облаченная в бархатную мантию, подбитую мехом горностая, она вместе с Маргарет покинула Гринвич, чтобы торжественно въехать в Лондон с многочисленным эскортом из лордов и леди. На причале Елизавета села в богато украшенную барку, которая доставит ее в Тауэр. Горожане подготовили впечатляющие живые картины на воде, вдоль берега реки скопился народ, пришедший поглазеть на свою королеву и полюбоваться чудесным зрелищем. Когда барка вышла на реку, толпа взревела, приветствуя Елизавету, и у нее навернулись слезы на глаза.
– Они в самом деле любят вас, моя дорогая. – Маргарет улыбнулась, а Елизавета махала рукой из окна золоченной палубной надстройки.
Гребцы набрали скорость, и вслед за баркой королевы потянулась целая флотилия разных судов и суденышек, которые вышли на воду, чтобы сопровождать свою правительницу в Тауэр. Среди них был мэр на своем катере в компании с шерифами и олдерменами, а также бесчисленное количество лодок, наполненных представителями лондонских гильдий. Каждый корабль был украшен флагами, шелковыми вымпелами, гербами и эмблемами.
С баркой Елизаветы поравнялась лодка бакалавров из Линкольнс-Инн, которая напугала ее, потому что в ней стояла огромная фигура красного дракона Кадваладра, который благодаря какому-то хитроумному устройству пускал из пасти огненные струи в Темзу. Управляли этим чудищем самые красивые молодые законники, каких она когда-либо видела, они исполняли приятную музыку и восхваляли Елизавету, держась рядом с ее баркой и не отставая. Зевакам на берегу бакалавры тоже полюбились – их приветствовали свистом и криками.
Дальше последовали другие суда, на которых тоже устроили живые картины для развлечения королевы, воздух наполнился звуками труб, горнов и прочих инструментов, на которых играли менестрели. Елизавета была зачарована зрелищем, ей хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась. Однако вскоре они приблизились к Тауэру, и там, на пристани, ее ждал Генрих. Весь двор благосклонно взирал на то, как он любовно обнял и поцеловал супругу.
– Вы выглядите великолепно, – сказал король и повел Елизавету через подъемный мост к королевским апартаментам в башне Ланторн.
Вечером король возвел там в рыцари ордена Бани четырнадцать человек, и Елизавета вместе с ним участвовала в приеме, устроенном в их честь.
На следующий день за обедом Елизавета от волнения не могла проглотить ни кусочка, потому что сразу после него ей предстояло торжественно въехать в Лондон. Оставив трапезу, она торопливо прошла в свои покои, где ее ждали сестры. Сесилии уже исполнилось восемнадцать, и ее красота расцвела пышным цветом. Она вся сияла, потому что вопреки ожиданиям обрела счастье с лордом Уэллесом. Анна и Екатерина присматривали за Бриджит, которую мать увещевала, чтобы та вела себя хорошо. Какие же они все милые – дочери Йорков, наконец собравшиеся вместе.
Сестры надели на Елизавету киртл из белого златотканого дамаста в знак чистоты и такую же накидку, подбитую горностаем и украшенную шелковыми кисточками. Расчесали ей волосы до блеска, накрыли их головным убором из переплетенных золотых шнуров по последней французской моде. Сверху возложили изысканной работы золотой венец с драгоценными камнями. Это был подарок Генриха в честь коронации Елизаветы.
Когда она показалась из Тауэра – Сесилия шла следом и несла шлейф, – то увидела огромную процессию, которая собралась снаружи и ожидала ее, а также море радостных лиц, приветствующих свою королеву. Елизавета забралась в открытые конные носилки, с которых свисали полотнища белого златотканого дамаста; мягкие подушки на сиденье были обтянуты такой же тканью. Вот бы мать видела ее сейчас! Четверо новых рыцарей ордена Бани несли над головой Елизаветы полог на золоченых шестах. Восемь белых лошадей тянули носилки вверх по Тауэрскому холму, впереди шествовал Джаспер Тюдор, а следом за ним – главный конюший королевы, который вел под уздцы ее коня, и несколько колесниц, в которых ехали главные леди королевства. Позади степенно вышагивали лорды. Завидев среди них могучую фигуру лорда Стэнли, Елизавета обрадовалась, ведь он оказал ей такую поддержку, когда она больше всего в этом нуждалась. Процессия, собранная, дабы произвести впечатление на народ, повысить репутацию династии Генриха и снискать всеобщее одобрение его королевы, смотрелась великолепно.