театре, высеченном в старой каменоломне, или сидящего рядом с отцом на пиру, Елизавета пыталась вновь отыскать в себе чувства, которые должна испытывать к нему, как делала, когда Артур был маленьким. Если бы она могла вызвать в себе ту безграничную любовь, которую питала к Гарри и другим своим детям. Как же это неправильно с ее стороны – иметь любимчиков, но она ничего не могла с собой поделать.
Елизавета надеялась, что Генрих или Артур не догадываются о ее материнском фиаско. Она тщательно старалась скрывать свои истинные чувства, на людях выражала привязанность к старшему сыну, восхищалась его успехами в учебе, умением держаться, как подобает принцу, растущими познаниями в искусстве управления государством, но все время сознавала, что должна чувствовать больше, больше, больше! Отъезд в Шрусбери стал для нее большим облегчением.
Оттуда они направились к северу, в Честер, а потом, в конце июля, – в Хаварден, в Уэльсе, где их ждали Дерби и леди Маргарет. Дерби сердечно принял гостей, хотя Елизавета опасалась, что он может быть зол или настроен враждебно из-за казни его брата. Однако про сэра Уильяма Стэнли они не упоминали, как будто вовсе ничего не случилось. И когда граф проводил их в Латом-хаус, огромный дом в Ланкашире, куда Елизавета так и не попала бурным летом 1485 года, она была тронута его сообщением, что для облегчения их поездки он построил отличный каменный мост в Уоррингтоне. На всем протяжении пути вдоль дороги собрались толпы народа, одни люди встречали короля и королеву радостно, другие – нет, но Елизавета обращалась ко всем с улыбкой, кивала, грациозно махала рукой и радовалась, слыша в ответ аплодисменты.
– Дары всем! – крикнул Генрих, и его помощники принялись бросать в толпу россыпью золотые монеты; некоторые зеваки стали выкрикивать благословения королю. К концу поездки он уже вовсю улыбался.
Увидев Латом, Елизавета ахнула и заметила, что Генрих прищурился. Дворец был великолепный, достойный короля, и Елизавета легко могла представить, о чем думает ее супруг: не слишком ли роскошный дом выстроил для себя один из его подданных. Пока они подъезжали к замку через олений парк, Елизавета насчитала восемнадцать башен, делящих пополам мощные стены.
Леди Маргарет встречала их во дворе, сгорая от нетерпения услышать новости о внуках. Она лично отвела Елизавету и Генриха в отведенные им покои, где они с удовольствием отдохнули и освежились после долгой дороги.
– Приятно было получить такой теплый прием от местных жителей, – сказал Генрих, скидывая сапоги и растягиваясь на постели. – Вы очаровали их, Бесси!
– Думаю, раздача даров помогла, – улыбнулась Елизавета.
– Идите сюда, – сказал он и протянул к ней руки.
В Латоме короля и королеву потчевали великолепными яствами, развлекали музыкой и танцами. На второй день Дерби провел их по всему дому и поднялся вместе с ними на крытую свинцом крышу, чтобы показать прекрасный вид на сельскую округу. Елизавета пережила неприятный момент, когда Генрих подошел к самому краю крыши и стоял там, любуясь панорамой. Она не могла поверить своим ушам, когда шут Дерби подошел к своему господину и прошептал ему на ухо:
– Том, помни Уилла.
Елизавета застыла, так как он имел в виду, разумеется, сэра Уильяма Стэнли, и на какие-то ужасные несколько секунд она обмерла от мысли: вдруг Дерби сейчас столкнет Генриха с крыши, сделать это было проще простого. Сердце у нее бешено заколотилось. Но Генрих тоже услышал слова шута и резко повернулся со словами:
– Пойдемте вниз.
Дерби, сделав суровое лицо, глянул на шута и пошел вперед.
– Этого наглеца нужно повесить! – воскликнула Елизавета, как только они с Генрихом остались наедине.
– Он шут, а потому волен говорить, что ему вздумается, – отозвался Генрих.
– Но он подстрекал вашего отчима к измене. Я правда испугалась, что они сейчас расправятся с вами.
– Шутка была в дурном вкусе, но Дерби верен мне, и он женат на моей матери, это достаточная гарантия безопасности для меня. Нет, Бесси, чем меньше слов, тем легче залечить рану. Но я поговорю с Дерби, чтобы он прогнал от себя этого негодяя.
На третий день пребывания в Латоме Генрих и Елизавета ужинали с хозяевами, когда прибыл гонец с посланием для короля. Прочитав письмо, Генрих поднял глаза и сдвинул брови:
– Уорбек попытался совершить вторжение. У него четырнадцать кораблей, полные наемников; они встали на якорь у Дила. Он послал солдат на берег провести разведку, но люди в Кенте были настороже и призвали войско, которое я оставил там на всякий случай. Вторгшихся на нашу территорию изрубили в куски, и флот Уорбека ушел на запад, в Ирландию, где попытался атаковать Уотерфорд, но мой наместник, сэр Эдвард Пойнингс, с легкостью отогнал врага. Мои советники считают, что Уорбек теперь двигается в сторону Шотландии.
– Счастливо отделались! – буркнул Дерби, а Елизавета вздохнула с облегчением.
– Это мы еще увидим, – сказал Генрих. – Все зависит от того, примет ли его король Яков. Ну, я не собираюсь терять сон из-за этого и не вижу причин прерывать тур по стране. Может быть, шотландцы дадут отпор Уорбеку или Яков захочет устроить свару посерьезнее! В любом случае мы скоро все узнаем.
– Значит, вы сможете поехать с нами в Ноусли? – спросила мать Генриха.
– Да, миледи, – ответил он.
Охотничий дом в Ноусли находился к востоку от деревушки Ливерпуль. Генрих с Елизаветой провели там день, наслаждаясь охотой. Затем пришло время прощаться с Дерби и леди Маргарет, потом они отправились в город Манчестер, где проводились ярмарки, и дальше на юг. Когда король с королевой проехали Маклсфилд, Стаффорд и Личфилд, Елизавета начала ощущать растущую усталость и тошноту, а оказавшись в Вудстоке, уже не сомневалась, что снова ждет ребенка. Генрих обрадовался, но и встревожился, так как его супруга была сильно утомлена.
– Мы отдохнем здесь немного, – сказал он, – у меня нет неотложных дел.
Елизавета обрадовалась передышке. Когда тошнота отступила, она стала по утрам гулять по парку или заходила в зверинец посмотреть на животных, а после обеда лежала на постели с книгой. Дамы развлекали ее сплетнями и музыкой, а Генрих присоединялся к ней при каждой трапезе. Как приятно было пожить частной жизнью, не появляясь на публике, тем более что Елизавете часто хотелось только спать, и ничего больше.
Сентябрь начался приятно – прекрасный месяц золотой листвы с теплой погодой и легким ветерком. Но потом задули сильные ветры, листья полетели с деревьев. Выходя на воздух, Елизавета понимала, что ей нужна накидка. Во время одной из своих одиноких прогулок по саду она услышала за спиной топот бегущих ног, быстро обернулась и увидела Генриха, лицо его выражало смятение.
– Бесси… – выдохнул он, остановившись и положив руки ей на плечи. – Бесси, cariad, у меня есть новости. Сядьте. – Он подвел ее к каменной скамье, обнял и как будто не мог продолжать.
– В чем дело?! – испуганно воскликнула Елизавета.
– Наша Бет… – Генрих сглотнул. – Господь забрал ее к себе.
Елизавета закрыла рот ладонью:
– Нет! Нет! Только не наша малютка Бет!
Она уронила голову на грудь Генриху и разрыдалась. Потерять ребенка – это ужасно, такое случалось с другими людьми, но с нею и Генрихом – никогда, ведь Господь улыбался их союзу, разве нет? Предаваясь скорби в объятиях супруга, слезы которого мешались с ее слезами, Елизавета видела только одно – протянувшиеся вперед долгие годы без Бет, пустые, полные горя…
– Почему? – наконец спросила она. – Бет была здорова. Никаких дурных признаков… наверное, все произошло внезапно.
Генрих утер глаза:
– У нее была лихорадка. Вы знаете, как легко дети погибают от нее. Доктора ничего не могли сделать.
– Это ужасно. Жизнь ее так внезапно оборвалась. Ей было всего три года. О, я не могу в это поверить. Моя малышка, моя маленькая девочка…
– Мы должны переносить испытания терпеливо, Бесси, и не подвергать сомнению Господню волю… – Генрих запнулся, а потом снова заплакал, и они прижались друг к другу, изливая в слезах свое горе.
Десять дней спустя Елизавета стояла на коленях в церкви Вудстока и думала о том, что происходит в Лондоне. Она представляла себе маленький гроб на покрытой черной тканью повозке, лошади тянут ее мимо молчаливой толпы людей в Вестминстерское аббатство, приор встречает катафалк. Архиепископ Мортон, теперь уже кардинал, позаботился обо всех приготовлениях, Генрих не поскупился на расходы. Сотне бедняков раздали по такому случаю черные рубахи, чтобы они шли за повозкой вслед за плакальщиками. Церемония будет роскошная, но пройдет без нее и Генриха, что очень расстраивало Елизавету. Она по-прежнему чувствовала себя слабой для путешествия, и королевские врачи, встревоженные тем, как подействует горе на ее и без того шаткое состояние, настояли на необходимости провести еще какое-то время в покое.
Стоявший рядом на коленях Генрих положил ладонь на ее руку. Через какое-то время они взглянули друг на друга и встали.
– Теперь, наверное, все уже закончилось, – прошептала Елизавета, глядя на золоченую статую Богоматери, и вспомнила, что и той пришлось потерять свое дитя.
Генрих привлек жену к себе:
– Ей теперь уже ничто не грозит, она лежит рядом со святилищем святого Эдуарда, и Господь заботится о ней. Мы построим для нее прекрасную гробницу. Что-нибудь из мрамора, может быть, и с высеченной наверху фигурой?
– Да, – выдохнула Елизавета. – И эпитафией, где будет сказано, как трагически оборвалась ее жизнь и как внезапно малышка была вырвана из наших рук.
– Чтобы наследовать жизнь вечную на небесах, – добавил Генрих.
– Я не перестаю думать о других детях. Как они это пережили. Я хотела бы быть с ними и дарить им утешение.
– Они в надежных руках, – заверил ее король. – Сэр Ричард Поль, леди Дарси и мистресс Оксенбридж – на них можно положиться. Увы, нашим детям пришлось столкнуться с реальностью смерти в таком юном возрасте.