Елизавета постаралась не выказывать раздражения. Лучше бы Генрих не полагался так сильно на предсказания. Но это было в его уэльской крови. Разные суеверия вошли в его голову с раннего детства. А теперь короля осаждали проблемы, лицо его было иссечено морщинами от пережитых тревог.
Паррон развернул свои таблицы и показал Генриху положение созвездий. Елизавета мало что в этом смыслила. Но вот астролог поднял взгляд, весьма мрачный:
– Сир, целесообразно, чтобы один человек умер ради многих, и весь народ не исчезнет, так как никакой мятеж не происходит без гибели большой части людей и многих великих семейств.
Елизавета обомлела. Паррон отразил страхи ее мужа с невероятной точностью. Она видела, что Генрих так же потрясен, как она сама, и боялась последствий.
Когда астролог ушел, она села и стала ждать, что скажет король.
– Вам не кажется, что это был знак? – спросил он ее, так и не оправившись от потрясения.
– Нет. Я думаю, как и многое другое в астрологии, это предсказание тоже можно трактовать по-разному. Вдруг оно лишь подтверждает правильность того, что вы сделали с Уилфордом?
– Я просил Паррона сделать предсказание о будущем, – тихо ответил Генрих.
– Надеюсь, вы не станете предпринимать никаких действий на основании его слов? – Елизавета начинала опасаться, что он возьмется за дело.
– Мне нужно решить, что лучше для Англии и моей собственной безопасности. Я не смею ставить под угрозу союз с Испанией.
– Но Уорик в жизни не сделал ничего, чем можно было бы оправдать ваше решение покончить с ним!
– Я это знаю, Бесси. – Лицо Генриха посерело. – Но я никогда не решусь просто избавиться от него. Это не в моих правилах, я на собственном опыте убедился, как никто другой, что случается, когда наследник трона исчезает бесследно. Но пока Уорик жив, могут появиться и другие желающие назваться его именем и свергнуть меня с трона. Фердинанд и Изабелла это понимают.
– Но Уорик непричастен к заговорам! Он простак, невинная душа, в нем нет коварства, чтобы злоумышлять против вас.
Генрих немного помолчал.
– Оставьте это, Бесси. Я должен сам все обдумать.
– Вы не причините ему вреда? Он – мой кузен, и мне его очень жаль, жизнь у него и без того пропащая.
– Я не сделаю ему ничего плохого. Вы можете быть уверены, что я поступлю с ним так, как он того заслуживает.
Больше они это не обсуждали. Шли дни, недели, месяцы. Елизавета начала надеяться, что Генрих умиротворит Фердинанда и Изабеллу дипломатическими методами. Но хватит ли их, чтобы оградить от опасности бесценный союз с Испанией?
В середине ноября Елизавета навестила детей в Элтеме. Эдмунд уже ползал и стал для сестер любимым домашним питомцем. Гарри, который высокомерно заявил, что он уже слишком большой, чтобы возиться с малышами, хотел показать матери, как он научился управлять конем, и они вместе провели несколько счастливых часов на конюшне и в парке.
В Вестминстер Елизавета вернулась окрыленная, но там был Генрих, погрязший в унынии, он ждал ее в кабинете. Елизавету вызвали туда, как только она сошла с барки, у нее даже не хватило времени снять накидку и перчатки.
– Что случилось, ради бога?! – воскликнула она, сделав самый короткий из всех возможных реверансов.
Генрих быстро встал и поцеловал ее в щеку:
– Боюсь, у меня плохие вести, Бесси.
– Артур? – Ее мысли сразу перенеслись в Ладлоу.
– Нет. Уорик.
На миг у Елизаветы мелькнула мысль, что сейчас он сообщит о его смерти, и она скрепилась. Но нет.
– Уорик и Уорбек только что признались в заговоре против меня и всего моего рода, то есть наших детей и вас тоже, Бесси… И хотя Уорбек, похоже, полагал, что Уорик помогает ему получить корону, Уорик сам намеревался завладеть ею.
Елизавета ужаснулась, ушам своим не верила:
– Уорику ума не хватит на такое!
– Сдается мне, он хитрее, чем мы думали, – заметил Генрих и встретился взглядом с супругой. – Их обоих допросили мои судьи, которые определили, что те замышляли измену, а значит, заслуживают смерти. Я спросил, как, по их мнению, мне следует поступить. Устроить судебный процесс или добиться Акта о лишении прав и состояния?
Елизавете следовало бы содрогнуться при мысли о том, что могло статься с ее мужем и детьми, если бы этот заговор удался, но она не верила, что им грозила хоть какая-то реальная опасность. Все раскрылось как-то уж слишком удачно для Генриха, и она по-прежнему сомневалась, что Уорик мог измыслить такое. А вот Уорбек мог! Елизавета не знала, что и думать.
– Возможно ли, что Уорика вовлекли в этот заговор хитростью, помимо его воли? – спросила она.
Генрих покачал головой:
– Судьи считают, он понимал, что делает.
Елизавета села, так и не сняв накидку. Она не могла избавиться от мысли, что это дает Генриху отличный предлог избавиться разом и от Уорбека, и от Уорика, обезопасить свою корону и сохранить союз с Испанией.
В голове у нее роились вопросы.
– Но как они общались друг с другом, если Уорбека содержали в такой строгости?
– Очевидно, имелись и другие заговорщики, два изменника – тюремщики Эствуд и Клеймоунд. План был – поджечь и захватить Тауэр, таким образом обеспечив Уорбеку возможность бегства во Фландрию, где он поднял бы армию, чтобы победить меня на поле боя и сделаться королем. Это было бы смеху подобно, если бы не замышлялось безжалостными негодяями!
Елизавета не могла представить, чтобы Уорик ввязался в такую историю. Но если его соблазнили обещанием возможности сбежать и стать королем, он стал бы игрушкой в руках заговорщиков. Кто мог бы обвинить его за желание отомстить Генриху, который без всяких на то оснований держал его в заточении четырнадцать лет? Если, конечно, бедняга способен на такие мысли.
– Я сомневаюсь, что Уорик понимал значение своего предполагаемого замысла и мог здраво оценить последствия, – сказала Елизавета. – Не могу представить его во главе армии мятежников.
– Я тоже. Он явно был бы чисто номинальной фигурой, игрушкой в руках других изменников. Похоже, в заговоре участвовали еще восемь человек: тюремщики, заключенные и жители Лондона. Уорбек, разумеется, готов на все, лишь бы сбежать из заключения.
– Но как все это вышло на свет?
– Клеймоунд струсил и сбежал в святилище, а потом покаялся. Он сделал это из опасения, что Уорик откроет все милорду Оксфорду, констеблю Тауэра.
Это звучало убедительно, но на сердце Елизаветы легла тяжесть – она понимала, что Уорику теперь нет спасения. У Генриха имелось слишком много оснований желать его исчезновения, чтобы он стал препятствовать закону вершить свое дело. Об Уорбеке она тоже подумала и о Кэтрин, которая продолжала цепляться за свою любовь к нему. Какая ужасная новость ее ждала.
– Удивительно, как сбываются пророчества, – пробормотала Елизавета.
– Вот почему лучше не оставлять их без внимания, – с легким укором проговорил Генрих.
В том месяце Уорбека судили в Вестминстере и приговорили к повешению, волочению и четвертованию – такое наказание полагалось изменникам. Через два дня в Гилдхолле восемь человек, включая Эствуда, были признаны виновными в заговоре с целью освободить Уорика и Уорбека. Елизавета удивилась, что среди них не было Клеймоунда, но предположила, что он либо остался в святилище, либо получил прощение, так как выдал остальных. Однако у нее не осталось времени долго размышлять об этом, ей пришлось утешать Кэтрин, которая, услышав вердикт, разразилась целой бурей слез и никак не могла успокоиться.
Суд над Уориком состоялся на следующий день.
– Он признал свою вину, – сказал Генрих Елизавете за ужином тем вечером.
– Мой кузен слишком простодушен, чтобы не сделать того, что ему велели, – ответила она, силясь не заплакать. – Не говорите мне, какое наказание ему назначили.
– Так требует закон, – мягко проговорил Генрих. – Но я заменю мучительную казнь на усекновение головы, принимая во внимание его статус и родство с вами. Все произойдет быстро.
Быстро, но жестоко. Ужасная смерть, особенно когда виновный не понимает в полной мере, что плохого он сделал. Елизавета отвернулась, чтобы Генрих не видел катившихся по ее щекам слез. Бедный Уорик, бедный простодушный парень, он ни разу в жизни не причинил никому вреда намеренно, единственное его преступление состояло в том, что в его жилах текла королевская кровь. Она подумала о сестре Уорика Маргарет, которая жила в счастливом браке с сэром Ричардом Полем, главным джентльменом личных покоев принца Артура; смерть брата станет для нее потрясением. Елизавета пожалела, что не находится в Ладлоу, она могла бы утешить бедняжку.
Тем временем ей приходилось тратить много сил на то, чтобы успокоить Кэтрин. Молодая женщина потеряла рассудок от горя и решила идти в Тайберн[35], чтобы в последний раз увидеть мужа.
– Не ходите! – уговаривала ее Елизавета. – Вы будете помнить то, что увидите, до смертного часа.
– Но я должна! – возразила Кэтрин, и никто не мог ее удержать.
Утром в день казни она отсутствовала на своем обычном месте в церкви, и накидка пропала с крючка в ее комнате. Елизавета перекрестилась и вознесла мольбу о том, чтобы Кэтрин упала в обморок и не увидела, как потрошат ее мужа. Ужасно было представлять такую казнь, а уж видеть ее своими глазами…
Однако по возвращении Кэтрин была спокойна.
– Король изменил наказание, – сказала она столпившимся вокруг нее дамам. – Мужа притащили к виселице на волокуше. Один человек сказал мне: это потому, что он больше недостоин ступать ногами по земле. Но его просто повесили, и, к счастью, все произошло быстро. Некоторые зрители говорили мне, что это может занять четверть часа. Слава Господу, столько времени не потребовалось. Перед тем как ему накинули петлю на шею, он поклялся в том, что он не сын короля Эдуарда, и попросил у Бога и короля прощения за свой обман. Но, о Господи…
Кэтрин разрыдалась, и Елизавета обняла ее, а другие дамы запричитали, пытаясь утешить несчастную женщину, хотя какое тут могло быть утешение. Наконец Елизавета послала за доктором Льюисом, и тот дал Кэтрин снотворного, которое вскоре подействовало.