Эта новая попытка была столь беспомощна, что все вскоре позабыли об испытанном шоке. Де Пуэб-ла, испанский посол, даже написал своему королю, который волновался по поводу шаткости трона Тюдоров, что подобные самозванцы лишь дают пищу для насмешек над ними. Но Генрих волновался больше своих подданных и приказал, чтобы наблюдение велось во всех портах. Он также отдал под суд своего гофмейстера. Против него не было никаких обвинений, кроме слов вельможи, что, если бы самозванец оказался настоящим сыном Эдуарда, он никогда не поднял бы меч против него. Но этого оказалось достаточным, чтобы осудить беднягу. Елизавета решила, что на них донес сэр Роберт Клиффорд, участвовавший в разговоре, и сделал он это из подлости или же чтобы обелить себя за прошлые грехи, когда он чуть не удрал из страны в стан самозванца. Она собиралась поговорить с мужем, но архиепископ Мортон объяснил ей, что они знают, как сэр Вильям обещал почти все свои богатства тлеющему огоньку в поддержку дела Йорков. И тогда она подумала, как, наверное, подумал и Генрих, что самозванец действительно сын короля Эдуарда, ее отца, но не герцог Йоркский…
Многие были возмущены, что такой человек мог быть лишен жизни из-за подобного пустяка. Тем более что король был таким милосердным… Однако другим было приятно сознавать, что ни семейные связи, ни высокие посты не могут спасти человека, если его подозревают в предательстве.
Елизавета незаметно наблюдала за мужем. Он стал еще более скрытным и начал стареть. Она понимала: какими бы сведениями ни обладал Генрих в качестве доказательства вины сэра Вильяма, ему было очень сложно подписать смертный приговор человеку, чье вмешательство в битву так помогло ему в Босуорте. Природная осторожность должна была предупредить его, что нельзя терять преданность отчима. Ну, а больше всего он не хотел огорчать свою мать и всю семью. Зачем же он сделал это именно тогда, когда ему была так нужна популярность? Елизавета размышляла. По своей натуре Генрих не был жестоким, он старался избегать насилия. Но страх может привести нормального и вполне уравновешенного человека к излишней жестокости. Можно ли было сказать, что, когда дело касалось престолонаследия, Генрих был не просто озабочен, а впадал в смертельный ужас?
Здесь были затронуты и его гордость, и так необходимая ему уверенность в своих силах. А развивающиеся хвастливые знамена с драконами должны были замаскировать ужасное чувство собственной неполноценности, какое испытывал этот человек, у которого не было ни прямых прав, ни личной привлекательности, чтобы владеть захваченной им короной…
Эта маскировка исключала симпатию и сочувствие, на какие Елизавета была готова. Она впервые подумала о том, что, может быть, сам Генрих совсем не уверен в том, что Перкин самозванец.
Жизнь продолжалась. Елизавета родила Генриху еще одну дочь. Девочка с самого первого мгновения жизни несла в себе радость. Они назвали ее Мэри. Хэри, ее брат, обожал сестренку. Мать считала, что если он станет играть с малышкой, это немного усмирит его шумный и несколько строптивый нрав. Дети составляли счастье Елизаветы. Артур большую часть времени проводил в Лэдлоу со своим учителем, и она гордилась его успехами в учении. Но в последнее время ее начало беспокоить его здоровье. И еще она старалась подготовить старшую дочь для будущего высокого положения, которое может прийти к ней после брака. Девочке нужно было несколько умерить свою гордость и надменность. А больше всего Елизавета старалась не испортить Хэри своей любовью, на которую он отзывался так сильно и безгранично.
Елизавета счастливо проводила время с семьей в Ричмонде или Гринвиче. Она мало видела Генриха, который постоянно уплывал на лодке в Вестминстер. Он работал больше любого из своих подданных: занимался флотом, старался контролировать и сдерживать опасную власть сильных баронов — запрещал им держать слишком большую охрану. Генрих старался повысить уровень жизни подданных и обеспечить процветание своей страны, налаживая торговые связи за рубежом. Он помогал организовывать путешествия такого известного мореплавателя, как Кэббот, чтобы открывать новые страны и новые рынки сбыта. Он проводил долгие часы в переговорах с де Пуэбла, испанским послом, торгуясь по поводу приданого и пытаясь договориться о браке по доверенности: он понимал, что Англия только выиграет от предполагаемого союза с Испанией.
Но долгое время их продолжали мучить претенденты на трон, выдававшие себя за потомков Плантагенетов. Они омрачали царствование Генриха! Никогда не забыть того вечера, когда после ужина они слушали музыкантов и прибыл гонец от северных границ, которому нужно было срочно увидеть короля. Пыльного и измученного, его ввели в зал, где он объявил, что Перкин Ворбек, которого наконец выгнали из Фландрии, так как торговля страдала из-за ограничений, введенных Генрихом, высадился в Шотландии.
После опубликования двух признаний по поводу убийства сыновей покойного короля в Тауэре и печатных листовок о родителях Перкина, весь королевский двор не мог прийти в себя от такой наглости.
Конечно, Эдинбург по расстоянию не был ближе к ним, чем Фландрия или Ирландия, но между ними уже не было защищавшего их моря!
— О чем думают шотландцы, когда Ваше Величество приложило столько усилий, чтобы заключить с ними долгосрочный мирный договор? — возмущался сэр Реджинальд Брей. Он приложил массу усилий, чтобы помочь Тюдорам материально.
В посланиях из многострадального города Бер-вика ясно говорилось, что Вербек высадился там по приглашению короля Шотландии Джеймса IV.
— Вы хотите сказать, что Джеймс относится к нему как к особе королевской крови?! — воскликнула Елизавета.
— Видимо, так, — ответил Генрих. Он продолжал держать в руках полученное письмо.
— Но Джеймс не станет делать этого просто чтобы позлить тебя!
— Мне тоже так кажется, особенно после разговоров о том, что он сможет жениться на нашей старшей дочери.
Елизавета поднялась с кресла, стоявшего у огня.
— Нет, нет, только Джеймс, — повторяла она, — не предатель. Несмотря на постоянные конфликты на границах, все считают Джеймса IV, короля Шотландии, одним из самых образованных людей в христианском мире. Она знала, что он легко цитирует латинские изречения, свободно говорит по-французски; он как знающий человек беседует о скоте и пашне со своими подданными на кельтском языке. — Он никогда не нарушит данного слова. Я всегда считала, что он станет нашим родственником, и мы будем гордиться им.
Она остановилась перед мужем и заговорила с ним без всяких обиняков.
— Генрих, разве вам не ясно, что если Джеймс признал его, то он явно считает, что Перкин — мой брат! Эта… мучительная неизвестность приближается к нашему дому.
Все сочувственно посмотрели на нее. Даже Генрих, казалось, понял, как она страдает, и постарался успокоить жену — на свой лад.
— Нет никакой неизвестности после того, как мы узнали новые сведения по поводу смерти ваших братьев. Мы располагаем исчерпывающими сведениями о происхождении этого самозванца. Кроме того, Джеймс никогда не видел настоящего герцога Йоркского. Почему же вас так волнует его мнение?
Когда Генрих стал расспрашивать курьеров, сколько солдат привел с собой Ворбек, он получил странные и путанные ответы. Все так поддались влиянию этого молодого человека, что казалось, для них не имело никакого значения, сколько солдат привел с собой самозванец, — на всех влиял его личный магнетизм. Можно успешно сражаться против определенного числа боевых судов, или всадников, или лучников, но где то оружие, с помощью которого можно победить обаяние личности!
Как сообщил гонец, осторожный король Шотландии, который только недавно обсуждал преимущества брака с дочерью Тюдора, принял протеже Маргариты Бургундской с большой долей сомнения. Он снова и снова расспрашивал его с истинно шотландской въедливостью и тем не менее, как и все остальные, убедился, что тот — настоящий Йорк.
Генрих продолжал обсуждение с Нортоном, когда они остались одни в его кабинете.
— Этот наглый молодой купец, как заложник, переходит из рук в руки всех суверенов, которые перебрасывают его друг другу. Он тот, кого они могут бросить на весы, чтобы осадить меня, когда им кажется, что я становлюсь слишком сильным, и чтобы подорвать нашу безопасность. Для них — настоящий или фальшивый — он бесценен. Им все равно, кто он, лишь бы он причинял нам вред и мутил воду.
— Настоящий только Уорвик, сын Кларенса, — напомнил ему Мортон. — Но он надежно упрятан в Тауэр.
Они так успокаивали себя до тех пор, пока Джеймс Шотландский не отдал замуж за так называемого герцога Йоркского свою прекрасную кузину Кэтрин Гордон.
Большинство придворных ничего не могли сказать по поводу этого странного маневра — они просто замерли от ужаса. Только стареющий Джаспер Тюдор смог собрать силы и выразить их мнение.
— Можно предоставить самозванцу охрану, как это сделал для хитрого политического маневра король Франции Карл, — заявил он. — Но нельзя себе представить, что кто-то отдаст свою родственницу королевской крови замуж за какого-то проходимца! Значит, он искренне верит, что молодой человек — настоящий сын Эдуарда.
Елизавета никогда не видела своего мужа в такой ярости. Кэтрин Гордон была и его кузина. Он еще больше обозлился, когда хитрый и уклончивый де Пуэбла под каким-то предлогом возвратился в Испанию: Фердинанд и Изабелла перестали обсуждать с Англией замужество своей дочери.
— Вот чего добился этот проклятый самозванец! — бушевал Генрих. Он тщетно пытался худыми руками пригладить свои жидкие волосы. — Его выходки мучают меня уже в течение более чем шести лет. Будет ли когда-нибудь конец этому?
— Разве вы не понимаете, Ваше Величество, что любой человек, посягающий на трон, таскает из огня каштаны для ваших врагов, да еще голыми руками! — Елизавета услышала эти слова из уст Мортона. — Они не боятся подобного риска, потому что, если этот маленький фламандский хвастунишка погибнет в каком-нибудь приключении, останется Уорвик, который находится в безопасности.