– Ее Величество грустит о графе Лестере?..
Вторая чуть хихикнула, скосив глаза, но не на королеву, а на третью фрейлину – Леттис Ноллис, задумчиво ковырявшую иголкой. Ни для кого не секрет, что Леттис весьма расположена к Роберту Дадли, хотя сам новоиспеченный граф Лестер открыто проявлять к кому-то внимание не рискует.
Легкое движение не ускользнуло от королевы, Елизавета встала, отложив орфарион, и подошла к пяльцам. Остановившись, она некоторое время разглядывала выполненную работу, затем раздалась ее громкая ругань:
– Леттис! Безмозглая курица! Что вы вышиваете?! На кого похоже это животное? Кто это, овца?!
Леттис всегда внутренне вскипала, слыша ругань королевы в свой адрес. Но противиться не могла, приходилось молча выслушивать. Правда, на сей раз было за что. Собака получилась не просто не похожей действительно на собаку, она и на овцу-то не походила.
– Ваше Величество, я просила не давать мне вышивать живых людей или животных. Лучше растения или дома…
– Если руки растут из ж… то и дом выйдет похожим на гроб! Отойдите от покрывала и не смейте больше ничего портить!
Анна, у которой цапля вышла весьма похоже и очень изящно, переглянулась с Джейн, вышивающей сложный силуэт охотника с ружьем. Поделом этой задаваке Леттис, ей бы самой быть королевой, а не служить камеристкой!
Наверное, так думала и Елизавета, она фыркнула:
– Наверняка у вас куда лучше получится рожать детей! Пора выдать вас замуж, я решу за кого и завтра вам объявлю!
Леттис побледнела, мало ли кого выберет королева, но сопротивляться нельзя.
Елизавета постояла, критически разглядывая собаку-овцу, поморщилась, потом фыркнула:
– Мы не будем спарывать этот ужас, пусть останется на память. Когда вы будете приезжать ко двору, я стану вам показывать ваше, с позволения сказать, рукоделие!
Такие слова означали, что от двора Леттис, даже выйдя замуж, будет удалена. Анна снова переглянулась с Джейн. Нет уж, лучше не увлекаться королевским фаворитом. А вот Леттис злорадно подумала, что все равно Роберт Дадли станет ее любовником!
Она оказалась права, Роберт Дадли стал ей не только любовником, но даже супругом, правда, пришлось долго скрывать эту женитьбу, чтобы не попасть к королеве в немилость.
А для начала Леттис все же выдали замуж, причем действительно подальше от Лондона. В ответ на вопрос Роберта, куда подевалась ее фрейлина, Елизавета фыркнула:
– Она больше думала о себе, чем обо мне! А почему вас так заботит ее судьба?
Роберт сумел выдержать пристальный взгляд, усмехнувшись:
– Меня заботит все, что связано с Вами, Бесс. И перестаньте ревновать, никакая Леттис с Вами не сравнится!
Он лгал, Елизавета это видела, но поделать с собой ничего не могла. И все же Роберт Дадли, даже став графом Лестером, не приблизился к ней ни на шаг, он остался всего лишь любимцем, фаворитом, не став любовником или женихом, хотя продолжал надеяться…
Способность справиться с собой заметно поднимала Елизавету в собственных глазах и позволяла укорять шотландскую королеву:
– Почему я могу взять себя в руки, а она нет?! Любя человека, разве обязательно допускать его в свою постель?!
Приходилось признавать, что она права. Если соблюдать правила приличия, то да. Но если, как шотландская королева, влюбляться безоглядно и бездумно, то простительно все. Страсть не размышляет, она действует.
Мария действовала. Теперь объектом ее страсти стал Давид Риччи, и королеве было все равно, что скажут или подумают, она любила! Правда, очень мешал недавно обретенный супруг, который оказался вовсе не таким, каким виделся раньше.
Но если королеве мешал собственный супруг, то всем остальным мешал Давид Риччи. Его присутствие рядом с королевой и те знаки внимания, которые она оказывала секретарю, оскорбляли не одного Дарнлея, они шли вразрез с обыкновенными, даже не пуританскими правилами приличия. Как можно уважать королеву, которая столь откровенно попирает эти правила? Мария стремительно лишалась уважения своих подданных, но это мало ее заботило.
Давид Риччи музицировал, Давид Риччи читал сонеты, Давид Риччи просто рассказывал веселые истории или остроумно шутил за столом… Королева всему внимала, затаив дыхание, глядя на секретаря-музыканта влюбленными глазами. Это было уже даже не смешно, становилось неприятно. Мортон подзуживал и подзуживал короля, пока тот не дал согласие на уничтожение несчастного музыкантишки…
Слухи… слухи… слухи… Слухи о недостойном поведении королевы Шотландии росли как снежный ком, они множились, расползались во все стороны, пересекая Английский канал, становясь уже европейскими…
Но английская королева не могла полагаться на простые слухи, поэтому Уолсингем и Рандолф оплачивали и оплачивали услуги многочисленных агентов. Именно тогда рождалась знаменитая английская разведка, во времена королевы Елизаветы Уолсингемом были заложены ее основы.
На это требовались немалые деньги, но зато Уолсингем, Сесил, а за ними и Елизавета знали о Марии Стюарт все, каждый ее шаг.
Иногда Елизавете казалось, что лучше бы не знать. Мария словно вообще забыла не только, что она королева, но и любые правила приличия! Не успел пройти медовый месяц, а Дарнлей оказался неимоверно рогат. Самого лорда Генри Елизавете не было жаль ни в малейшей степени, а вот свою неуемную кузину она вдруг стала… жалеть. Насколько нужно быть слабой женщиной, чтобы вот так кидаться на мужчин, не умея справляться с собой!
Сначала этот скандал с Шателяром… Графу Меррею удалось несколько сгладить скандал, не раскрыв всех деталей, но если горничные рассказали все агентам английской разведки, то могли бы и другим тоже. Однажды Елизавете пришло в голову, что, желая получить вознаграждение, приближенные Марии просто оговаривают свою королеву! Она так и высказала Уолсингему. Тот обиделся:
– Ваше Величество, каждое сведение мы проверяем и перепроверяем, никто не полагается на слова одной или двух болтливых дам…
– А… вы так же знаете все обо мне?!
Уолсингем выдержал взгляд глубоко посаженных въедливых глаз.
– Нет, но что бы Вы хотели знать о себе, Ваше Величество?
– Мои придворные столь же болтливы? – Мысль была крайне неприятной.
– Нет.
– Бросьте, неужели мои горничные не любят деньги?
Уолсингем вздохнул:
– Очень любят… Но получают их от меня, чтобы не болтали ни с кем другим.
– А если кто-то заплатит больше?
– Ваше Величество, кроме денег есть много способов держать на замке языки тех, кто не должен болтать.
– О Господи! – Елизавета прижала пальцы к вискам. Понимание того, что если ты знаешь все о происходящем в чужой спальне, то кто-то может знать о тебе самой, было невыносимо. Конечно, она верила Уолсингему и Сесилу, но все же… Вдруг королева встрепенулась, она нашла выход: нужно не давать никакого повода для тайных насмешек! Если в ее спальне никогда не будет любовника, то никто не сможет обвинить в наличии такового!
Оставалось быть безупречной. Причем девственной!
Если не будет мужа, то никто не сможет наставить рога, рожденного ребенка никто не назовет чужим и никто не скажет, что королева ведет себя вольно, пока супруг отвернулся.
Решено, отныне она действительно королева-девственница! И никто, никакой Роберт Дадли больше не переступит порог ее спальни. Совсем отказаться от Роберта Елизавета не могла, но и любезничать так открыто не намерена.
Дадли не мог понять внезапного охлаждения королевы. Нет, она продолжала смотреть на него взглядом, полным обожания, но никаких вольностей больше не допускала.
У королевы болел зуб. Как ни чистила, как ни прибегала к помощи цирюльника, чтобы снять зубной камень, ничего не помогало. Зубная боль изводила немилосердно, никого не хотелось видеть, ни о чем слышать.
Елизавета сидела в кресле в своих покоях и тихо ныла, слегка раскачиваясь. Даже всех камеристок прогнала прочь, чтобы не действовали на нервы. Наконец, пришел врач с обезболивающей настойкой. Это было последним средством, хотя и весьма нездоровым для остального организма. Кэтрин решила вставить свое слово:
– Ваше Величество, позвольте рассказать Вам еще один способ снятия зубной боли. Вдруг поможет?
– Нужно пить какую-то гадость? – тоскливо поинтересовалась королева.
– В том-то и дело, что нет. Мне рассказали вчера, сегодня я попробовала, помогло.
– Так что же ты молчишь?! Что нужно делать?
– Попробуйте надавить ногтем большого пальца на внешний угол ногтя пальца указательного и подержать. – Следя за попыткой королевы выполнить указание, она поправила: – Нет, оба пальца должны быть на одной руке. Еще раз: ногтем большого пальца правой руки давите на угол ногтя указательного пальца, на тот, что ближе к большому. И на второй руке так же. Во-о-от…
– Больно.
– Конечно, больно, если болит сам зуб. Но немного подержите, зубная боль должна утихнуть. Если не получится, тогда будете пить настойку.
Лекарь презрительно смотрел на фрейлину, какая глупая женщина, он принес прекрасную настойку опиума, которая заставила бы королеву забыть не только зубную боль, но и все остальное. Правда, когда ее действие пройдет, то болеть будет еще сильнее, но можно будет дать еще…
Елизавета сидела, сложив пальцы колечками, и прислушивалась к себе. Кажется, боль и правда начала затихать! Конечно, понадобилось несколько минут, чтобы она смогла улыбнуться, а следом швырнуть в сторону недовольного лекаря веер:
– Пшел вон! Только и знаете поить всякой гадостью!
Только тот, кто на себе испытал долгую зубную боль, может понять, сколь блаженным было состояние Елизаветы, когда эта боль затихла!
И в это блаженное состояние со своими проблемами снова вторглась Мария Стюарт! Она прислала лично написанное письмо (неудивительно, ведь возлюбленного секретаря у нее уже не было!). Королева снова застонала, Кэтрин бросилась к ней:
– Что, Ваше Величество? Снова болит?!
– Хуже, снова Мария!
– Ах, это…