Иностранных дел» за 1742–1754 годы и переписка соратников императрицы. Они отразили подлинное отношение Елизаветы Петровны к государственным делам. Оказывается, она регулярно прочитывала важнейшую корреспонденцию, которую Бестужев и другие «силовики» либо подавали сами на приемах, либо пересылали через кабинет-секретаря Черкасова. В случае надобности императрица реагировала мгновенно, делая распоряжения либо устно, непосредственно во время аудиенции, либо через Черкасова и его помощников.
Корреспонденцию она не просто пробегала глазами, а внимательно изучала, взяв за правило подписывать проект важного акта не сразу, а как минимум на следующее утро, на свежую голову. Встреч с соратниками нисколько не избегала, наоборот, часто сама вызывала их к себе. Проходили эти аудиенции по-деловому. Докладчик всегда имел право на возражения, которые императрица не всегда отвергала. Обычное их время — десятый-одиннадцатый час утра. Красочно описанные застолья до рассвета — всего лишь еще один миф.
Режим дня императрицы легко установить по журналу дежурных генерал-адъютантов и приказам по гренадерской роте Преображенского полка (с 31 декабря 1741 года — Лейб-компании). В журнале фиксировалось время, когда били зорю и прекращался проезд мимо дворца любых экипажей, в приказах — график перемещения пикетов у высочайших покоев. По их свидетельству, Елизавета просыпалась не около полудня, как обычно пишут, а часов в восемь утра. Спать ложилась по-разному: и сразу после полуночи, и часа в два ночи. Почивала и днем, от двух до пяти пополудни. Именно тогда солдаты перегораживали тумбами с веревками Миллионную улицу у крыльца Зимнего дворца и у валов Адмиралтейства, дабы громыхание карет и колясок не мешало послеобеденному отдыху государыни. В ночную пору поступали так же.
Впрочем, оригинальность стиля управления дочери Петра не ограничивается вышеизложенным. Она же придумала, как ставить на высокие должности особ «никакой породы» без особого недовольства знати. Если худородных, но грамотных людей подолгу держать временно исполняющими обязанности, то окружающие постепенно привыкнут к положению, какое те занимают, и спокойнее воспримут их официальное утверждение в должности. В крайнем случае можно, не утверждая, де-факто сохранять за человеком административные полномочия. Списки президентов и главных командиров коллегий и канцелярий, губернаторов Елизаветинской эпохи поражают обилием лакун между правлением официальных глав учреждений и территорий. Объясняется данный феномен не ленью царицы, а нормой: пока пост президента (губернатора) или вице-президента (вице-губернатора) вакантен, дела вершит один из старших членов коллегии в ранге коллежского советника или губернаторского товарища, а то и просто асессора.
В том, что это был излюбленный метод Елизаветы Петровны, можно убедиться, подсчитав, сколько официальных и фактических командиров руководило при ней тремя главными коллегиями — Военной, Адмиралтейской, Иностранной. Вот список по первой из них: президент В. В. Долгоруков (1741–1746), первоприсутствующий С. Ф. Апраксин (1746–1756), первоприсутствующий П. С. Сумароков (1756–1759), первоприсутствующий В. И. Суворов (1759–1760), первоприсутствующий С. Ю. Караулов (апрель— май 1760), первоприсутствующий И. И. Костюрин (май — август 1760), президент Н. Ю. Трубецкой (1760–1761). Лишь один руководитель Адмиралтейств-коллегии, Н. Ф. Головин (1732–1744), всё время был в статусе президента, затем на правах рядового члена ею командовал князь М. А. Белосельский, которому в сентябре 1747 года присвоили чин генерал-кригскомиссара флота, еще в конце правления Анны Иоанновны приравненный к вице-президентскому. В апреле 1749 года, будучи «над флотом главным командиром», коллегию возглавил, не являясь ее членом, адмирал М. М. Голицын, и только год спустя императрица назначила его президентом.
В ведомстве иностранных дел тоже не обошлось без коллизий. Вначале всё шло обычным порядком: канцлер А. М. Черкасский (1740–1742), после него — вице-канцлер (с июля 1744 года — канцлер) Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. И вдруг в июле 1756 года при здравствующем канцлере бразды правления де-факто были отданы вице-канцлеру М. И. Воронцову, который продолжал председательствовать в коллегии до 1761 года (с ноября 1758-го в ранге канцлера), а Бестужев полтора года, вплоть до ареста в феврале 1758-го, являлся этаким зицпредседателем{29}.
Подобная система имела один недостаток — она провоцировала честолюбцев в штаб-офицерских чинах, опираясь на принцип коллегиальности управления, явочным порядком отстранять от власти министров из числа генералитета. Первым на дерзкую акцию отважился асессор Коммерц-коллегии Алексей Алексеевич Красовский. В молодости подьячий в разных канцеляриях и коллегиях, по воцарении Анны Иоанновны он удостоился покровительства князя А. М. Черкасского, секретарствовал при нем, затем служил в Соляной конторе, с 1739 года — в Коммерц-коллегии, в 1740-м — в Сенате, с февраля 1741-го — вновь в Коммерц-коллегии. Тогда же ему пожаловали чин коллежского асессора. Несколько лет он работал в московской конторе Коммерц-коллегии. В феврале 1745 года Красовский переехал в Санкт-Петербург в статусе члена коллегии — и почти сразу принялся возражать, часто и подчас неоправданно, своим непосредственным шефам — президенту князю Б. Г. Юсупову и вице-президенту Я. М. Евреинову.
Императрице, похоже, импонировала оппозиционность протеже Черкасского, раз асессора никто не одергивал, а руководящий дуэт стоически терпел безудержную критику из уст младшего товарища. Однако Красовский, видно, истолковал августейшее молчание как карт-бланш и осмелился на оттеснение руководителей коллегии от реальных дел. Предлогом для атаки на них стало дело браковщиков пеньки и льна Моисея Зетилова и Алексея Веленина, надзиравших за качеством товара в столичном порту. Те совсем рассорились с купцами, как российскими, так и иностранными, экспортировавшими ценившуюся за морем продукцию через Санкт-Петербург. Негоцианты пожаловались Юсупову и Евреинову, грозя перевести торговлю в другие порты. Президент решил удовлетворить просьбу купечества и 8 июня 1748 года поставил вопрос об увольнении нерадивых браковщиков на голосование. Неожиданно Красовский опротестовал предложение князя и был поддержан советниками С. П. Долгоруковым и И. И. Раушертом. Оставшись в меньшинстве, Юсупов и Евреинов подали апелляцию в Сенат, который обязал коллегию еще раз обсудить степень вины Зетилова и Веленина. 22 июня 1748 года всё повторилось, и только отсутствие на заседании Раушерта позволило победить точке зрения руководства коллегии, при равенстве голосов имевшего преимущество.
Впрочем, поражение не остудило пыл Красовского. Он оформил протокол неудачного заседания, внес в документ «разсуждения» не участвовавшего в нем Раушерта, вдобавок с нарушением регламента — у себя дома и без ведома секретаря коллегии. В итоге возникла необходимость третьего голосования. Юсупов с Евреиновым узнали об этом 11 июля и, не имея сил перебороть настырного асессора, поспешили доложить о коллизии императрице. Интриганство Красовского возмутило государыню до крайности, и 16 июля она повелела уволить двух плутов-браковщиков и предприимчивого асессора. Судьба Красовского — он три года просидел в кадровом резерве и в июне 1751-го получил полную отставку без обыкновенного повышения в чине — послужила для многих уроком. По крайней мере, более никто не осмеливался развязывать в какой-либо коллегии открытую фракционную борьбу, хотя критика в адрес начальства по-прежнему не возбранялась и даже поощрялась. И яркое тому подтверждение — судьба Василия Васильевича Неронова, неуживчивого советника Конюшенной и Монетной канцелярий, не стеснявшегося публично обличать, а порой и оскорблять главных командиров П. С. Сумарокова и И. А. Шлаттера. Те пробовали найти на него управу, но без особого успеха. Елизавета Петровна фрондера в обиду не давала, а в августе 1760 года и вовсе щедро наградила, назначив астраханским губернатором.
Другой правдолюб Яков Петрович Шаховской и его товарищ по несчастью Иван Иванович Неплюев тоже едва не угодили в опалу, запятнав себя дружбой с врагами Елизаветы Петровны: первый сблизился с М. Г. Головкиным, второй поддерживал отношения с Остерманом. Последний приложил все усилия, чтобы его приятель был назначен в напарники к Ушакову, в очередь с ним допрашивал Волынского и других арестантов и старался, чтобы глава Тайной канцелярии пытками и шантажом не принудил кого-либо из них к клевете на недругов Бирона.
Неплюеву и Шаховскому повезло — за обоих перед Елизаветой вступился Н. Ю. Трубецкой. Однако если Ивану Ивановичу досталась почетная ссылка — командование Оренбургской экспедицией, то расставаться с Яковом Петровичем императрица не спешила. Причина тому — репутация князя как кристально честного, неподкупного и искреннего человека. А она крайне нуждалась в таком.
В последний день 1741 года по ходатайству генерал-прокурора Елизавета Петровна назначила Шаховского обер-прокурором Синода, вначале без права прямого доклада. Прежде чем пожаловать князю эту привилегию, государыня устроила ему экзамен, причем очень жестокий: повелела проводить в ссылку Остермана, Левенвольде, Миниха, Менгдена, Яковлева, Тимирязева и… его прежнего патрона Головкина. Гражданская казнь над ними была совершена утром 18 января 1742 года, а на следующую ночь Шаховской всех отправил — строго по инструкции, не переусердствовав, выслуживаясь перед новой властью, за что вскоре и удостоился права, которым обладали «силовики» и генерал-прокурор: отныне он мог лично докладывать государыне о настроениях высшего духовенства и ситуации в Церкви. Тем самым Яков Петрович сделался министром по особым поручениям. Первой его миссией стало ограждение набожной императрицы от ошибок во взаимоотношениях с православными архиереями, второй, в 1753 году — минимизация воровства при снабжении амуницией и продовольствием армии, готовившейся к войне с Пруссией, третьей, в 1760-м — недопущение абсолютного господства в