оловина 15 июля 1745-го императрица поручит управление российским флотом. Так оно и вышло, но только де-факто, а не де-юре.
Елизавета Петровна блестяще воспользовалась оказией — вакантностью президентского места в Адмиралтейств-коллегии, превратив Голицына в пример для подражания: раз уж кандидат на главный флотский пост терпеливо ожидает окончания отсрочки назначения, то и его будущим подчиненным грех роптать на задержку с пожалованием в следующие чины. А на то, что Михаил Михайлович рано или поздно возглавит Адмиралтейство, государыня довольно прозрачно намекнула 22 февраля 1746 года, удостоив его единственного на русском флоте чина адмирала — правда, с условием, что «в сию должность вступить ему по возвращении его из нынешняго посолства из Персии». Дипломатическая миссия Голицына завершилась весной 1748 года. Тем не менее адмиралтейские вопросы царица по-прежнему обсуждала с Михаилом Белосельским, а тезка генерал-кригскомиссара продолжал стоически переносить это унижение.
Государыня сознавала абсурдность ситуации, однако час для утверждения нового морского штата, а с ним и нового президента Адмиралтейств-коллегии в 1748 году не пробил. Чтобы еще потянуть время, ей требовалось что-то придумать для ослабления брожения среди военных моряков, терявшихся в догадках, кто же на флоте главный — адмирал или генерал-кригскомиссар. И дочь Петра придумала: 24 апреля 1749 года «повелеть соизволила иметь» адмиралу Голицыну «над флотом главную команду» без членства в Адмиралтейской коллегии. Князь обрел привилегию руководить российскими эскадрами и верфями, не заседая в коллегии, ибо в ее штате не числился. Подобный маневр дал государыне дополнительный год всеобщего терпения. Когда же в марте 1750-го императрица решилась на введение нового штата, нужда в отдалении адмирала от президентского поста отпала, и менее чем через месяц он получил долгожданное назначение. Возможно, потом царица пожалела о том, ибо ей пришлось отсрочить другие повышения почти на полтора года и заплатить за очередное промедление снижением собственного авторитета у морских офицеров{49}.
Впрочем, «забывчивость» в одном вопросе компенсировалась усердием в других. Хотя преемники Петра Великого и порицаются историками за невнимание к флоту, любимому детищу первого императора, подобные оценки совершенно несправедливы по отношению к Анне Иоанновне и тем более к Елизавете Петровне. Вторая лично курировала все вопросы, связанные с деятельностью двух корабельных эскадр — Кронштадтской и Ревельской (последнюю, упраздненную Анной Иоанновной, она восстановила 13 сентября 1742 года). С окончанием Русско-шведской войны Балтийский флот не сразу вернулся к мирному распорядку. Первые четыре года эскадры неоднократно приводились в боевую готовность: в 1744 году — из-за угрозы войны с Данией, в 1747-м — из-за угрозы войны со Швецией. И каждый раз императрица сама распоряжалась, сколько судов вооружить и к какому сроку, каким запасом продовольствия их обеспечить, а потом строго контролировала исполнение: «Что по сему указу в приготовлении флотов происходить будет, о том подавать нам ведомости на всякую неделю» (из указа от 13 декабря 1746 года).
К счастью, воевать не пришлось до 1757 года. Поэтому ежегодно в учебное плавание выходили до двенадцати линейных кораблей и фрегатов (четыре из Кронштадтской эскадры и восемь из Ревельской). Почему не все? Попробовали в 1743 и 1744 годах. Потолкались в страшной тесноте в традиционных местах учений в Финском заливе — у Рогер-вика и Красной Горки, после чего ретировались в порты опять же с позволения государыни. 25 июля 1744 года она не без влияния Н. Ю. Трубецкого согласилась, что с опекой переборщила, и в будущем рекомендовала ориентироваться на морской регламент, предписывавший совершать учебные походы длительностью три недели.
Тем не менее в 1745 году Елизавета не удержалась от очередного вмешательства в отцовский регламент. 3 июня, вспомнив уроки прошлого года, откорректировала его — отослала учебные отряды из Финской «лужи» на просторы Балтики — в треугольник между островами Готланд, Аландскими и Даго с Эзелем. С того времени и до Семилетней войны мореходные навыки оттачивались именно там, а не рядом с домом. В 1755 году флот настолько освоился с балтийскими ветрами, что было решено отправить особую группу кораблей в Северное и Норвежское моря. С конца июня до середины августа четыре фрегата под командованием Петра Чаплина маневрировали у норвежских берегов, имея ремонтную базу в Копенгагене, а затем благополучно возвратились в Кронштадт. Еще один эксперимент императрица провела в 1746 году — увеличила срок экзерциций с трех до пяти недель, но на следующий год отменила новшество, ибо и без того с учетом погоды и состояния кораблей экспедиции реально продолжались от полутора до двух месяцев, а то и дольше{50}.
Елизаветинским адмиралам не довелось прославиться своими Гангутом, Гренгамом, Чесмой или Калиакрией. В 1742 году Мишуков упустил шанс принудить шведов к баталии, в 1743-м они уклонились от генерального сражения, а в Семилетнюю войну, поскольку Пруссия боевым флотом не располагала, российские корабли довольствовались блокадой побережья, артиллерийской поддержкой сухопутных войск и транспортировкой солдат и припасов. Несмотря на это, верфи в Санкт-Петербурге и Архангельске не простаивали. Мастера строили новые корабли, капитаны регулярно огибали Скандинавский полуостров, чтобы доставить пополнение с Белого моря в Ревель или Кронштадт. Реже, зато торжественнее спускали на воду корабли со стапелей санкт-петербургского Адмиралтейства. Дату праздничного мероприятия, естественно, выбирала государыня, которой обязательно рапортовали об окончании строительства всех судов, в том числе и гражданских, например пакетботов.
При Елизавете Петровне завершилось сооружение канала имени Петра Великого в Кронштадте. 30 июля 1752 года императрица лично открыла его. Если верить Екатерине II, он существовал только на бумаге, пока она не распорядилась завершить долгострой — «выстроить огненную мельницу», вычерпывающую воду. Неправда! В крестообразную систему доков ежегодно на зиму вводилось до десяти судов на ремонт, после чего вода откачивалась и рабочие брались за починку. Весной шлюзы отворялись, вода заполняла доки и суда выходили в залив. К лету 1755 года здесь построили первый корабль, восьмидесятипушечный «Святой Павел», который «чрез впущенную воду… сам собою поднимался без всякого труда, людем и ему вреда». Церемония его спуска со стапелей была проведена 10 июля 1755 года в присутствии адмирала Голицына.
А вот совсем неожиданный факт: 14 марта 1746 года Елизавета Петровна инициировала замену на флоте пива сбитнем как более полезным для моряков напитком. Насколько обоснованным было это нововведение, пусть судят профессионалы. Можно, конечно, сомневаться и в целесообразности переодевания морских офицеров в форму белого цвета с зеленым прибором, однако она просуществовала полвека и запомнилась современникам и потомкам. В ней Спиридов и Грейг, Чичагов и Ушаков одерживали блестящие победы над турками, шведами и французами. Придумала же ее Елизавета Петровна, побеспокоившись и о знаках различия генералитета, штаб- и обер-офицеров. 28 июня 1745 года на встрече с М. А. Белосельским царица обрисовала, как должен выглядеть мундир, и велела «для лутчего разсмотрения» изготовить три образца — адмиральский, полковничий, лейтенантский. Портные управились за девять дней. 7 июля государыня одобрила их работу, подкорректировав обер-офицерские знаки различия. Первоначально на адмиральскую форму нашили широкий золотой галун по борту кафтана в два ряда, на полковничью — в один, на лейтенантскую — ничего. Елизавета Петровна предложила всё же снабдить мундир младшего командного состава золотой полосой, но наполовину уже{51}.
Русским морякам в царствование Елизаветы Петровны фатально не везло на ситуации, благоприятные для славных подвигов, что воочию демонстрирует эпизод с диверсионной акцией, проведенной в 1751 году, совершенно неизвестный массовому читателю. А начиналась эта история 29 сентября 1744 года в Астрахани, куда из Персии вернулось торговое судно англичанина Ганса Бардевика «Император России». Таможенную команду удивило отсутствие на корабле экспедитора Джона Эльтона. Шкипер Томас Вудро сообщил, что тот задержался в Персии «для купечества». Однако русские матросы Петр Степанов и Федор Иванов поведали, что Эльтон находится в Ленгеруте «при строении карабля персианам… длиною по килю на девяносто футов, и слышно… якобы на нем поставлено будет сорок пушек». 4 марта 1745 года Сенат, узнав о том, предписал переслать важную новость в Иностранную коллегию. Бестужев поблагодарил за предупреждение и обещал принять надлежащие меры. Но время шло, а в Ленгеруте строительство кораблей лишь набирало силу. 7 августа 1746 года сенаторы под влиянием тревожных обращений Адмиралтейской коллегии запросили у канцлера объяснений. Тот в ответ промолчал. И тогда они решили апеллировать к императрице.
В свою очередь Елизавета Петровна еще 24 апреля распорядилась, чтобы Бестужев поразмышлял, как пресечь ущербную для России англо-персидскую торговлю через Астрахань и Каспийское море. Министр-англоман изо дня в день под разными предлогами откладывал исполнение высочайшего поручения, пока 15 августа государыня не велела ему, во-первых, отменить привилегию англичан на провоз их товаров по Каспию в Иран, во-вторых, совместно с Сенатом организовать уничтожение двух персидских судов «Элтонова строения»{52}. Понадобился целый год для организации опасной диверсионной операции. Руководил ею российский резидент в Персии Ф. Л. Черкесов, возглавивший миссию после отъезда на родину М. М. Голицына. Ему в подчинение Адмиралтейская коллегия выделила два корабля, приписанных к астраханскому порту, под командованием Михаила Рагозео и Ильи Токмачева. В столице Гилянской провинции Рящ (Решт) рескрипт о «поиске» на Ленгерут был получен 22 декабря 1747 года.