Так началось знакомство Елизаветы Петровны с важнейшим национальным регионом в составе Российской империи. И то, что казаки буквально на второй день высочайшего визита вручили государыне бумагу «о гетмане», говорило о многом. С лета 1648 года, времени возникновения казацкой республики, и для старшины, и для рядового казачества вопрос о собственной вольности, о самоуправлении считался первостепенным. В нем коренились и сила, и слабость Украины. Ради вольности казаки героически жертвовали собой и беспощадно убивали друг друга.
Тем не менее попытка сформировать «незалежное» государственное образование потерпела неудачу. Даже с талантливым, мудрым вождем Богданом Хмельницким независимость отстаивали трудно, посредством тотальной мобилизации и поголовного сплочения вокруг лидера. И всё равно пришлось искать могущественного протектора. Выбирая наименьшее из трех зол — мусульманской Турции, католической Польши и православной России, объединились с единоверной Москвой. Однако российское самодержавие, почти деспотичное, всегда смущало и вызывало недоверие. Оттого и раскололась Украина после смерти Хмельницкого в 1657 году на две половинки — «польское» Правобережье и «русское» Левобережье. Поляки свою часть от гетманской вольницы постепенно очистили, а на русской стороне Днепра автономия сохранилась. Потомки царя Алексея Михайловича не нарушали клятву, данную от имени династии, в том числе и самый деспотичный монарх Петр Великий. Даже страшная измена Ивана Мазепы в критический для России момент не послужила поводом к тому, чтобы взять обратно данное украинцам слово. Строитель Российской империи понимал, насколько казачество дорожит самобытной формой правления, пусть и выхолощенной с годами едва ли не до декоративного внешнего атрибута.
Седьмого ноября 1708 года «по указу государеву казаки по обычаю… водными голосами выбрали в гетманы полковника стародубовского Ивана Скоропадского», 1 октября 1727 года «с изрядною церемониею» — миргородского полковника Даниила Апостола. И вдруг с кончиной Апостола «обычай» прервался. 1 февраля 1734 года Анна Иоанновна отважилась на то, на что не решился ее дядя после смерти Скоропадского: «до предбудущаго избрания гетмана и нашего о том всемилостивейшаго соизволения» заменила вечевую структуру бюрократической — генеральной войсковой канцелярией «во шти персонах», из троих русских и троих украинцев во главе с князем Алексеем Шаховским. Двенадцатью годами ранее первый император предпочел переворот ползучий, а не явный: учрежденная 29 апреля 1722 года Малороссийская коллегия постепенно отбирала власть у гетманской администрации и к концу 1723 года отобрала, оставив традиционному институту функции свадебного генерала. Впрочем, со смертью Петра Великого Украина быстро освободилась из-под диктата Малороссийской коллегии, возродив прежний порядок.
Анна Иоанновна попробовала повторить дядюшкину реформу, причем без всяких обиняков и сантиментов. Легко догадаться, как восприняло население Малороссии грубый демарш императрицы. Число сочувствовавших опальной цесаревне заметно возросло. Резонанс от опрометчивого царского поступка усиливался тем, что среди иерархов Русской православной церкви преобладали выходцы с Украины. Нетрудно предположить, о чем во второй половине 1730-х годов они иногда беседовали с «духовными чадами» — военными и статскими разных рангов. Так что 7 августа 1744 года Елизавета Петровна ознакомилась не просто с прошением — ей вручили счет, который требовал оплаты. А платить дочери Петра, в принципе солидарной с интеграционным курсом отца и двоюродной сестры, не хотелось. В тот же день после обеда она покинула Глухов. Только сюрпризы не закончились: чуть ли не на каждой станции к кортежу императрицы являлись верноподданнические делегации от каждого из десяти казачьих полков и подносили челобитные «с прошением гетмана».
Похоже, демонстрации казаков подпортили настроение августейшей подруге Разумовского, приехавшей 29 августа 1744 года в Киев скорее на экскурсию, чем с рабочим визитом. За две недели проживания на берегах Днепра лозунг «Матушка, дай гетмана!» пришлось слышать неоднократно, и он до того надоел, что на обратном пути государыня приехала в Глухов нарочно ближе к полуночи, чтобы избежать приветствий самых рьяных сторонников восстановления почти упраздненного режима. Делегацию, уже спешившую навстречу царице, на подъезде к городу развернули грозным предупреждением: «Не велено быть встрече!»
В те дни все обратили внимание на щедрость, с какой императрица обласкала генерального бунчужного Демьяна Оболонского: 13 сентября пожаловала в вечное владение два богатых села — Вишняки и Горошино, а 22 сентября стала крестной его ребенка. Потом возникнет легенда о портретном сходстве жены Оболонского с Екатериной I. На самом деле причина высочайшего благоволения крылась в другом: хотя в старшинской иерархии Оболонский занимал третью ступень (на первой стояли два генеральных обозных, от армии и артиллерии, на второй — два генеральных судьи и генеральный подскарбий), на деле именно он возглавлял «гетманскую» партию и с ним украинское общественное мнение связывало надежды на возобновление гетманства{74}.
Разумеется, Елизавета Петровна в дни киевского вояжа это подметила и вознамерилась обезглавить движение, дискредитировав лидера в глазах сторонников. Деревеньки, крестины были всего лишь затравкой, а главный соблазн — приглашение ко двору. Чета Оболонских выехала из Глухова 22 января 1745 года. Радушный прием, блеск и роскошь Зимнего и Летнего дворцов, балы и куртаги, загородные увеселения, доброта императрицы не сбили с толку генерального бунчужного и не отвлекли от главной темы. Наоборот, он развернул среди сенаторов, придворных, земляков-украинцев активную агитацию за избрание нового гетмана. Без малого пять месяцев энергичной осады не пропали втуне. В конце июня Елизавета Петровна отступила на шаг — одобрила приезд в Санкт-Петербург специальной делегации от казаков.
Пятого июля Оболонский в компании генерального хорунжего Николая Ханенко решал, кого лучше вызвать. Остановились на кандидатурах генерального обозного Якова Ефимовича Лизогуба и бунчукового товарища Василия Андреевича Гудовича от верхушки и низов казачьей администрации, а в депутаты от среднего звена старшины кооптировали себя (кстати, Ханенко в столице занимался своими делами, хлопотать о гетманстве его никто не уполномочивал).
Письма, адресованные генеральной войсковой канцелярии, наутро повез значковый товарищ Прокопий Затиркевич. В Глухов он прискакал 15 июля. Как ни торопились Лизогуб с Гудовичем, однако примчались в столицу лишь 22 августа, на сутки опоздав на бракосочетание Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны. 25 августа квартет удостоился высочайшей аудиенции, на которой государыня приняла его нижайшую просьбу. Приняла, но рассматривать не собиралась. Между тем Оболонский не сидел сложа руки, а продолжал убеждать высший свет в необходимости избрания гетмана, часто навещал А. Г. Разумовского, донимая одним и тем же: скоро ли матушка начертает резолюцию? 7 октября делегаты и фаворит долго рассуждали «о гетмане». По итогам встречи Алексей Григорьевич донес царице, что недовольство казаков растет, а Демьян Васильевич уверился в том, что Разумовский еще не проникся важной для всех украинцев идеей, поэтому и запросил из Глухова «писмо от старшины генерал-ной» на имя непатриотичного земляка с внушениями соответствующего характера. Послание прибыло в конце ноября, и в первой половине дня 1 декабря Ханенко подал конверт возлюбленному государыни, а тем же вечером Лизогуб, Оболонский и Гудович провели с ним разъяснительную беседу.
Впрочем, полутора месяцами ранее, 20 октября 1745 года, случилось событие, окончательно разочаровавшее главу «гетманской» партии: Елизавета Петровна взяла малороссийскую делегацию на гос-обеспечение, то есть решила оплачивать из казны ее квартиру и кормовые припасы. Демьян Васильевич понял: резолюции не будет! Царица готова сколь угодно долго терпеть рядом с собой украинских гостей, лишь бы они позабыли о том, зачем приехали. Тогда казаки решили сменить тактику: не получилось по-хорошему, добьемся по-плохому!
Пятнадцатого декабря 1745 года, незадолго до дня рождения императрицы, супруги Оболонские демонстративно покинули Санкт-Петербург. Лизогуб, Ханенко и Гудович остались, имея прежнюю задачу: дожимать Разумовского, вербовать новых сторонников и сообща воздействовать на императрицу. Правда, особых иллюзий относительно сего способа лидер «гетманской» партии не питал, а потому по возвращении 13 января 1746 года в Глухов решил применить более эффективное средство, симметричное тому, что опробовала на нем дочь Петра: обезглавить… российскую администрацию на Украине. Исполнение плана облегчалось тем, что после кончины 24 мая 1745 года главного командира Малороссии Ивана Ивановича Бибикова Петербург не удосужился назначить ему столь же уважаемого преемника. Обязанности главного командира исполнял бригадир Иван Кондратьевич Ильин, с 1741 года вместе с полковниками Тютчевым (с 1745-го — Извольским) и Челищевым входивший в состав генеральной войсковой канцелярии от России. От Украины в ней заседали генеральный судья Федор Иванович Лысенко, генеральный подскарбий Михаил Васильевич Скоропадский, генеральный есаул Петр Васильевич Валькевич{75}.
Пока императрица через А. Г. Разумовского морочила головы трем депутатам разными «обнадеживаниями», ложными надеждами (к примеру, на содействие А. П. Бестужева-Рюмина) и даже обещанием «деклярации о бытии гетмана», в Петербург поступили жалобы на Ильина, который «великия обиды делает малороссийскому народу в делах их». Похоже, о «воровстве» бригадира проинформировал кто-то, на кого мог положиться Оболонский и кому в то же время безоговорочно доверяла государыня. Уж не Федор ли Яковлевич Дубянский? Слишком внезапно и порывисто отреагировала Елизавета Петровна на «сигнал»: тут же (18 октября 1746 года) продиктовала указ об отрешении Ильина, следствии и очных ставках, вызвала гвардии капитана Григория Полозова и отправила судьей в Малороссию.