Повествуя о своем визите к фельдмаршалу, Зубарев опять взялся за старое и стал сообщать внушающие доверие подробности: «Оный фельдмаршал, лежа на канапе, через переводчика спрашивал, что подлинно ль де те из купцов». Спросил он и о причинах отказа стать наемником прусского короля. «И он, Зубарев, на то ответствовал, что де он намерен едать в Гданск, а изо Гданска в Малтию». После того как Зубарев не поддался на уговоры фельдмаршала, его отправили на гауптвахту, где какой-то офицер возобновил вербовку. «Ты будешь честной человек. Мы де тебя произведем. Я де тебя куплю у господина капитана, и для того поедем мы с тобою к королю». Гостеприимство офицера, его благожелательность так растрогали Зубарева, что он согласился стать наемником. Завербованного наемника доставили в Потсдам, где он был представлен полковнику Манштейну. Манштейн — реальная историческая личность. Он состоял адъютантом фельдмаршала Миниха и приобрел известность при лишении Бирона регентства. После ссылки Миниха Манштейн выехал из России якобы для лечения, назад не возвратился и с 1745 года пристроился у прусского короля адъютантом. В России поступок Манштейна сочли изменой, и военный суд приговорил его к смертной казни: «когда он будет пойман, то без всякой милости и процессу» его надлежало повесить. Россия потребовала от Фридриха II выдачи беглеца, но король и не думал расставаться с человеком, хорошо знакомым с секретами петербургского двора и состоянием русской армии.
Согласно показаниям Зубарева, Манштейн вел с ним разговор в присутствии дяди свергнутого Иоанна Антоновича. Неведомо из каких соображений генерал-адъютант прусского короля счел, что Зубарев называл себя тобольским купцом ложно, в действительности же он не кто иной, как лейб-гвардии гренадер, участник переворота в пользу Елизаветы. Подстраиваясь под Манштейна, Зубарев показал, что он действительно гренадер и бежал из России по причине карточных долгов.
Генерал-адъютант без дальних разговоров приступил к делу: с солдатской прямотой он предложил «послужить за отечество свое: съезди де ты в раскольнические слободы и уговори раскольников, чтоб они склонились к нам (пруссакам. — Н. П.) и чтоб быть на престоле Ивану Антоновичу». Манштейн далее посвятил Зубарева в секретный план освобождения свергнутого императора. Предполагалось, что в районе Архангельска отряд под командованием прусского капитана «скрадет» Иоанна Антоновича, а раскольники, чтобы отвлечь внимание русского правительства, должны были поднять бунт.
Затем Манштейн устроил аудиенцию у прусского короля: «И как он (Зубарев. — Н. П.) вошел в покои, то король сидел в стуле, а показанный принц, который был всегда у Манштейна, да другой оного принца брат (а как его зовут, не знает) находились здесь же». Король будто бы произвел Зубарева в полковники и пожаловал полковничий мундир. Новоиспеченному полковнику Манштейн велел отправиться в Архангельск, подкупить там солдат и вручить Иоанну Антоновичу медаль с изображением брата Антона Ульриха. Это был пароль. «А как де Ивана Антоновича отец увидит эти медали, то де он уже и без письма узнает, от кого они присланы». Освобожденных предполагалось отправить на специально присланном в Архангельск корабле. На путевые расходы король пожаловал огромную по тем временам сумму — тысячу червонных.
Манштейн определил маршрут движения Зубарева: сначала он должен навестить раскольников на Ветке (недалеко от Гомеля), чтобы убедить их в необходимости возвратить на престол Иоанна Антоновича, затем отправляется в Москву, где добывает фальшивый паспорт, и далее — в Холмогоры, где предъявляет медали и велит готовиться к побегу.
Зубареву надлежало тщательно изучить покои, в коих содержалась Брауншвейгская фамилия. Караул было велено либо подкупить, либо напоить допьяна, на самый крайний случай — «разбить», то есть уничтожить. Ивану Васильевичу сообщили приметы капитана, возглавлявшего отряд, который похитит узников: «ростом невелик, толстенен, в лице бел, полон и щедровит; глаза серые, волосы свои светло-русые, немного рыжеватые, по-русски говорить умеет; жены тогда еще не имел, летами, например, лет в тридцать пять».
С зашитыми в подошве медальонами и тысячей червонных Зубарев отправился выполнять задание прусского короля. В пути его якобы ограбили, так что у него остались лишь не обнаруженные разбойниками медальоны, которые он вынужден был продать. Зубарев соблазнил раскольников поднять бунт и оказывать помощь прусской армии, когда она откроет военные действия против России, обещаниями предоставить им свободу вероисповедания и право иметь своего епископа. Навещая поселения раскольников, он рассказывал тайну о своей аудиенции у короля всем, с кем ему довелось встречаться: монахам, настоятелям монастырей, раскольническим священникам, купцам, беглым солдатам и крестьянам. Затем эмиссар короля вернулся в Пруссию, чтобы отчитаться перед Манштейном. Генерал-адъютант велел Зубареву продолжать свою деятельность.
Когда Иван Васильевич снова появился на Ветке, его вдруг одолело раскаяние и желание прибыть в Тайную канцелярию с повинной (возможно, версию о раскаянии он придумал, когда его арестовали за конокрадство). Сколь велика достоверность его показаний?
Источники не дают оснований как полностью отклонить свидетельства Зубарева, так и принять их за достоверные. Вряд ли вербовка рядового наемника могла всерьез заинтересовать такого крупного военачальника, как фельдмаршал Левенвольде. Большие сомнения вызывает и изложенный Манштейном первому встречному план освобождения Иоанна Антоновича. Сомнителен рассказ об аудиенции у прусского короля и тем более история с назначением Зубарева полковником. Возникает также вопрос, почему Тайная розыскных дел канцелярия удовлетворилась рассказом Зубарева и не прибегла к пыткам, допросам свидетелей, чтобы отделить истину от выдумок, тем более что она сама в донесении императрице сомневалась в достоверности его показаний: «…понеже из оного того Зубарева показания открылось, что будто бы ему о бытности принца Иоанна и отца его Антона Ульриха в Холмогорах сказано в Пруссии, тако ж и будто б порученную ему комиссию с данными наставлениями от того двора усильно вручили и о взятии его неволен в таможнюю службу, что за вероятное почесть, а паче в том ему весьма поверить сумнительно». Из цитированного донесения следует, что А. И. Шувалова более всего интересовал вопрос об источниках информации Зубарева о месте заточения Иоанна Антоновича. «Необходимо надлежало бы его, Зубарева, яко изменника, наикрепчайшим образом то его показание утвердить и домогаться того, что не слыхал ли он здесь, в России, о пребывании означенной Брауншвейгской фамилии в Холмогорах от кого или же паче и не послан ли он отсюда от кого-либо в Пруссию». Эта выдержка дает основание отклонить версию о том, что Зубарев якобы являлся тайным агентом русского правительства и выполнял его задание — если бы он действовал по его поручению, то об этом в первую очередь была бы осведомлена Тайная канцелярия.
Столь подробное описание эпизода с Зубаревым объясняется тем, что он вызвал три важных следствия, дающих основания считать, что императрица была склонна поверить если не всему сказанному тобольцем, то намерению прусского короля освободить Брауншвейгскую семью из заточения.
Первая из трех принятых по сему случаю мер воплотилась в указе императрицы в конце января 1756 года начальнику караула в Холмогорах Вындомскому о переводе Иоанна Антоновича в другое место заточения. Вындомскому предписывалось «оставшихся узников (Антона Ульриха и его детей. — Н. П.) содержать по-прежнему еще строже, с прибавкою караула, чтоб не подать вида о вывозе арестанта». Все обставлялось такой тайной, что указ не называл даже нового места заточения — Шлиссельбург.
Императрице, около десятка лет не интересовавшейся судьбой Иоанна Антоновича, совершенно неожиданно свергнутый император вновь напомнил о своем существовании. Если верить донесению нидерландского посланника Сваарта 16 октября 1757 года, то у нее были основания для волнения от полученного известия. «Императрица, — доносил посланник, — только и слушает Шувалова, ничего не видит и ни о чем знать не хочет; она продолжает свой роскошный образ жизни и буквально предала государство на разорение каждому; всякий, значит, крадет, делает несправедливости, сам управляется и захватывает паче и не послан ли он (Зубарев. — Н. П.) отсюда от кого-либо в Пруссию и не делано ль ему было какого здесь наставления».
Вторым следствием зубаревского дела стало устройство западни для пруссаков, если те все-таки объявятся в Холмогорах. Из Архангельска от имени Зубарева было отправлено письмо Манштейну с извещением об успешном исполнении плана освобождения Иоанна Антоновича («успех к тому хороший сыскан»). Зубарев якобы находится в Архангельске и ждет прибытия туда капитана с командой. В Берлине на эту провокацию не отреагировали никак — то ли потому, что там не было никаких планов насчет свергнутого императора (и тогда весь рассказ Зубарева — выдумка), то ли просто проявили осторожность.
Третье следствие зубаревского дела имело внешнеполитическое значение. Известно, что набожная Елизавета Петровна не питала нежных чувств к атеисту Фридриху II. Зубаревское дело превратило неприязнь в ненависть, сыгравшую свою роль в участии России в Семилетней войне против прусского короля.
В Шлиссельбург Иоанна Антоновича доставили 30 марта 1756 года, то есть в возрасте 15 с половиной лет. О пребывании свергнутого императора в Холмогорах сведения отсутствуют, и историки не располагают данными, кто и в течение какого времени его обучал грамоте, каким образом он свободно изъяснялся по-русски, в том числе хорошо усвоил нецензурную лексику. Однако известно, что его велено было содержать в полной изоляции. Из донесений начальников караулов, стороживших во главе 45 солдат, нижних чинов и офицеров узника в Шлиссельбурге, регулярно отправляемых в Тайную канцелярию, известно, что он умел читать книги Священного Писания и в первые годы своего заточения в крепости умел внятно излагать свои мысли.