Н. П.) надеется, что он и со мною так поступит, как с другими прежде. Президент наш добрый человек, только вверился Коварнину… Итак, в сих моих обстоятельствах ваше превосходительство всепокорнейшее прошу, чтобы меня от такого поношения и неправедного поругания избавить…» Помощь от Шувалова последовала, и Разумовский вынужден был отменить свое решение о лишении Ломоносова права присутствовать на академических собраниях.
Большие неприятности, на этот раз исходившие от Синода, ожидали Ломоносова в 1757 году: В знаменитом «Гимне бороде» Михаил Васильевич высмеивал стяжательство, корыстолюбие, разврат и пьянство духовенства. «Гимн бороде» настолько остро задевал интересы церковных иерархов, изображая их неприглядное бытие, что автору Синод угрожал серьезными карами, и если бы не заступничество И. И. Шувалова, то их Ломоносову избежать бы не удалось. Между тем именно в этом сочинении читатель обнаружит знакомые с детства строки:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают.
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут.
«Гимн бороде» не содержал клеветнических наветов Ломоносова на духовенство. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к свидетельству московского архиерея Платона Малиновского, отмечавшего невежество священнослужителей и грубость нравов, царившую в монастырях. В своем послании в 1753 году он писал: «Некоторые монастырские настоятели в нашей епархии наказывают монахов и монахинь очень жестоко, не по-монашески, сверх данной им власти: услыхав о проступке, не удостоверясь подлинно, не только без совета, но и без ведома прочей братии, не смиряя духом кротости, не как братию, но как злодеев бьют, обнажа перед мирскими людьми в противность обета своего и закона Божия». Архиерей запрещал наказывать монахов и монахинь без согласия всей братии.
Шувалов оказывал Ломоносову не только моральную поддержку, защищая его от нападок недругов, но и помогал ему материально, что явствует из шутливо выраженной в стихах благодарности:
Спасибо за грибы, челом за ананас,
За вина сладкие, я рад, что не был квас.
Пользуясь дружбой с Ломоносовым, Шувалов брал у Михаила Васильевича уроки по технике стихосложения — в XVIII веке было модно сочинять вирши, этим ремеслом занимались не только вельможи, но и монархи. Занималась этим даже не склонная к труду цесаревна Елизавета Петровна — вспомним ее стихотворение по поводу разлуки с одним из ее первых фаворитов.
Услуга Ломоносова в обучении фаворита стихотворству выглядит мелочью, по сравнению с тем, что талантливейший в стране одописец прославил не только монархов и монархинь, но и фаворита, выступавшего в роли покровителя ученых и муз. Шувалову доставило немало удовольствия, когда в стихотворении «О пользе стекла» он прочел такие слова:
А ты, о Меценат, предстательством пред нею
Какой наукам путь стараешься открыть,
Пред светом в том могу свидетель верный быть.
Тебе похвальны все, приятны и любезны.
Главным результатом приятельских отношений ученого с меценатом было учреждение Московского университета. В литературе существуют две точки зрения относительно того, кому отдать пальму первенства в создании этого учебного заведения: Шувалову или Ломоносову.
Некоторые советские историки главную заслугу в создании университета приписывали сыну помора, а не дворянину, хотя и мелкопоместному, и фавориту императрицы. Один из авторов писал: «Шувалов бесспорно сыграл известную роль в осуществлении плана Ломоносова по основанию Московского университета», и далее: Шувалов присвоил себе славу «изобретателя сего полезного дела» и даже в донесении Сенату не упомянул имя Ломоносова, который, согласно версии автора, «был подлинным основателем Московского университета».
В донесении Шувалова Сенату действительно не упоминается имя Ломоносова. Автор, полагая, что Шувалов присвоил себе славу «изобретателя сего полезного дела» и ему было якобы «невыгодно, чтобы стала широко известна роль Ломоносова в основании университета», не объяснил при этом, какую выгоду мог извлечь Шувалов. Отсутствие в записке имени Ломоносова не должно вызывать удивления, если учесть степень влиятельности ученого и фаворита в сословно-бюрократическом мире того времени. Имя Ломоносова для сенаторов ничего не значило, в то время как имя влиятельного фаворита, пользовавшегося полным доверием императрицы, было на слуху, и не было такого храбреца, который бы посмел ему перечить. К слову сказать, и в кураторы университета прочили не сына помора, а «знатную персону», того же Шувалова. И еще одно соображение: Шувалов прислал Ломоносову черновик своего донесения Сенату, и Ломоносов, не страдавший скромностью, в письме к нему выразил не досаду, а радость по поводу того, что Иван Иванович перешел от слов к делу: «Полученным от вашего превосходительства черновым доношением Правительствующему Сенату, к великой моей радости, я уверился, что объявленное мне словесно предприятие подлинно в действо произвести к приращению наук, следовательно, к истинной пользе и славе отечества».
При обсуждении вопроса в Сенате Шувалов 19 июня 1754 года произнес проникновенную речь о пользе просвещения: «Всякое добро происходит от просвещенного разума, и, напротив того, зло искореняется, что, следовательно, нужда необходимая в том стараться, чтобы способом пристойных наук возросло в пространной нашей империи всякое полезное знание». 12 января 1755 года, в день великомученицы Татьяны, Елизавета Петровна подписала проект указа об учреждении Московского университета.
Зададим себе вопрос: мог ли Ломоносов без поддержки Шувалова учредить университет и, наоборот, мог ли Шувалов решить эту же задачу без Ломоносова? Ответ на первую часть вопроса однозначен: не мог; ответ на вторую часть вопроса может быть положительным — Шувалов мог привлечь к составлению плана и структуры университета любого профессора, того же Миллера.
При основании Московского университета роли между Шуваловым и Ломоносовым распределялись так: у Ломоносова возникла мысль об основании университета, которую подхватил и реализовал ревнитель просвещения Шувалов. Ломоносов составил план университета, назвал входившие в его состав факультеты, число профессорско-преподавательского состава в каждом из них, а также контингент будущих студентов, комплектовавшихся из детей дворян и разночинцев, то есть выполнил работу, непосильную для Шувалова. Но все эти планы оставались бы благими пожеланиями, если бы за реализацию их не взялся Шувалов. Поэтому, на наш взгляд, правы те историки, которые справедливо приписывают решающую роль в основании Московского университета Ивану Ивановичу Шувалову.
Главная цель учреждения Московского университета, как сказано в Манифесте, обнародованном 24 января, состояла в создании благоприятных условий для обучения дворянских отпрысков. Об этом Манифест упоминает дважды: «Все почти помещики имеют старания о воспитании детей своих не щадя, иные по бедности великой части своего имения и ласкаясь надеждою произвести из детей своих на службе ее императорскому величеству, а иные, не имея знания в науках, или по необходимости сыскать лучших учителей, принимают таких, которые лакеями, парикмахерами и другими подобными ремеслами всю жизнь занимались». Известного мемуариста А. Т. Болотова обучал, по его словам, француз, много читавший и располагавший знаниями, но понятия не имевший, как передать свои знания ученикам: «Он мучил нас только списыванием статей из большого французского словаря», которые «были на большую часть нам невразумительны», но «должны мы были списывать, а потом вытверживать наизусть без малейшей для нас пользы». Второй раз — при обосновании причин, почему университет учреждается в Москве, а не в Петербурге: Москва расположена в центре страны, где проживает большинство дворян и разночинцев.
Теоретически в университете могли оказаться и дети крепостных, но практически их поступление было оговорено условиями, исключавшими такую возможность: «Ежели который дворянин, имея у себя крепостного человека сына, в котором усмотрит особливую остроту, пожелает его обучать свободным наукам», предварительно предоставив ему вольную и обязательство обеспечить его «пристойным содержанием» во время обучения.
Меценат Шувалов являлся основателем еще одного учебного заведения — в 1757 году он представил Сенату проект и штаты Академии художеств.
Первые отечественные художники, занимавшиеся портретной живописью, — Никитин и Матвеев, выпестованные Петром Великим, после своей смерти не оставили учеников. В Россию понаехали зарубежные художники, далеко не всегда владевшие мастерством. Хорошо заработав в России на выполнении заказов вельмож, решивших на полотне запечатлеть свои персоны, художники отбывали на родину. Именно поэтому в 40–60-е годы среди живописцев, работавших в России, нет ни одной русской фамилии.
И. И. Шувалов решил восполнить этот пробел в искусстве созданием Академии художеств. Она открылась в 1759 году и из-за отсутствия помещения первоначально размещалась в доме ее президента Шувалова. Первыми слушателями Академии были лучшие студенты, присланные по распоряжению куратора из Московского университета. В Академии, помимо общеобразовательных предметов (арифметика, геометрия, география, история, мифология), преподавались рисование, архитектура, скульптура.
Шувалов пристально следил за своим детищем, успехами учащихся и в 1760 году лучших из них, среди которых оказались Лосенко и Баженов, отправил для совершенствования за границу. Академия подарила стране выдающихся деятелей искусства: скульптора Шубина, архитекторов Баженова и Старова, художников Рокотова и Лосенко.
Заслуживает внимания еще одна сфера деятельности И. И. Шувалова — его личные связи с некоторыми французскими просветителями. Если, однако, общение с философом Гельвецием ограничилось перепиской с обменом взаимными комплиментами, то знакомство с Вольтером дало полезный для России результат.