В распоряжении «особливых сыщиков» находились воинские команды, сыщики были наделены широкими полномочиями, в том числе и судебными — им предоставлялось право отправлять пойманных разбойников на каторгу в Рочервик.
Переходя к характеристике социальной политики Елизаветы Петровны, мы не намерены настаивать на наличии у нее системы взглядов и последовательности их осуществления. Нет нужды также перечислять один за другим многочисленные указы, свидетельствующие о сердобольности Елизаветы, ее желании помочь людям, оказавшимся в беде. Достаточно сообщить краткие сведения об их нацеленности. Так, в первый же месяц царствования Елизаветы была упразднена Доимочная комиссия, безжалостно выколачивавшая доимки в годы бироновщины. За один только 1742 год было обнародовано четыре указа, облегчавших судьбу виновных: освобождались от истязаний лица, допустившие ошибки в титуле императрицы в челобитных; два указа освобождали от наказаний за ложный донос по «слову и делу» как духовных, так и светских лиц; последние до обнародования этого указа, если были пригодны к службе, зачислялись в рекруты, а неугодные наказывались ссылкой в Сибирь на «вечную работу»; четвертый указ освобождал недорослей, не достигших 17 лет, от пыток.
Доброта и милосердие императрицы соседствовали с представлениями о слабости верховной власти, ее неспособности справиться с пороками общества, что вело к процветанию безнаказанного произвола и столь же безнаказанному сопротивлению этому произволу. Это наблюдение подтверждается двумя царствованиями представителей династии Романовых: «тишайшего» царя Алексея Михайловича в XVII столетии, получившем название «бунташного», и Елизаветы Петровны в XVIII веке, царствование которой в представлении верхов общества было «золотым веком». Но «золотой век» царствования Елизаветы Петровны, как и «бунташное» время «тишайшего» царя Алексея Михайловича, имел отличия: в «бунташный» век выступления были скоротечными, в «золотой век» — продолжительными, в XVII столетии в них участвовало городское население, в XVIII столетии — сельское: монастырские крестьяне, государственные крестьяне уральских заводов, ранее принадлежавших казне, а затем оказавшихся в руках вельмож, а также новая социальная прослойка, появившаяся в связи с развитием крупной промышленности, — работники мануфактур.
Волнения монастырских крестьян приобрели широкий размах в конце 50-х годов, после опубликования в 1757 году указа о замене управлявшими вотчинами служек светскими людьми — офицерами. Эту акцию крестьяне восприняли как изъятие вотчин у монастырей и передачу их государству. На этом основании они отказывались выполнять повинности в пользу монастырей и епархий — обрабатывать пашню и нести оброк натурой или деньгами. Монастырские власти и местная администрация не располагали силами, чтобы привести крестьян в послушание, а благочестивая императрица не считала возможным прибегать к кровавой расправе с ослушниками. Екатерина II получила в наследство от своей предшественницы и предшественника 100 тысяч монастырских крестьян, оказывавших неповиновение. Нет оснований волнения монастырских крестьян возводить в причину секуляризации владений духовенства, но они ускорили завершение давно назревшего процесса.
В отличие от волнений монастырских крестьян, повинности которых оставались неизменными, приписанные к заводам крестьяне оказывали сопротивление новым владельцам заводов, потому что оказались жертвами их алчности, — вельможи стремились увеличить доход для поддержания расточительной жизни за счет увеличения размера их повинностей.
Приписка крестьян к заводам, когда они находились в казенном содержании, производилась в соответствии с числом на заводе доменных печей и молотов, ковавших железо по нормам, установленным правительством. Вельможи на полученных заводах увеличили число молотов и доменных печей, что увеличило и потребность в древесном угле. Между тем численность приписных крестьян, обязанных отрабатывать подушную подать и оброчные деньги (в общей сложности 1 рубль 10 копеек) оставалась прежней.
Существовали три способа преодоления возникших трудностей. Первый состоял в переселении сановными заводовладельцами части их крепостных из вотчин, расположенных в Европейской России, на Урал. Эта операция требовала немалых затрат. Второй способ состоял в привлечении наемных работников, оплата труда которых превышала в несколько раз оплату приписных крестьян. Оставался третий способ, крайне выгодный вельможам и сталь же болезненный для приписных крестьян, — принудить их отбывать заводскую барщину, по своим размерам значительно превышавшую установленную норму. Приписные крестьяне ответили невыходом на работу.
Посыпались взаимные жалобы: заводовладельцы жаловались на отказ заготавливать уголь и из-за его отсутствия — на возможную остановку доменных печей, крестьяне — на произвол заводовладельцев. Попытки приказчиков заставить крестьян выйти на работу заканчивались потасовками, сопровождавшимися увечьями. При Елизавете воинские команды не привлекались для усмирения крестьян. Лишь при Екатерине II отправленные на Урал воинские команды, вооруженные не только огнестрельным оружием, но и артиллерией, принудили крестьян к повиновению, подвергнув жестоким истязаниям зачинщиков волнений.
Еще более продолжительными были волнения работников Суконного двора в Москве, начавшиеся в 1737 году и продолжавшиеся с перерывами в течение многих десятилетий. Волнения были вызваны повышением норм выработки сукна и снижением расценок за труд. В результате «ткачи и работные люди учинились непослушны». Обоснованность требований была настолько очевидной, что правительственные учреждения признали противозаконность действий владельцев мануфактуры. Именным указом Елизаветы Петровны было «велено всем впавшим в вину… отпустить и от наказания и ссылки и штрафов освободить». Этот указ можно считать наиболее доказательным подтверждением наличия человеколюбия и милосердия у благочестивой императрицы. Он успокоил работников на пять лет.
В 1749 году работники в знак протеста против «непрестанных жестоких» нападений прекратили работу и не поддались уговорам ни владельцев мануфактуры, ни представителей власти. На этот раз дело рассматривал Сенат, определивший «пущих заводчиков (подстрекателей, зачинщиков. — Н. П.)… в страх другим бить кнутом» и сослать в вечную ссылку на каторгу.
Объяснение столь несхожему отношению к одинаковым явлениям может быть одно: события, происходившие на Суконном дворе в 1744 году, стали известны Елизавете Петровне, находившейся в том году в Москве, в то время как в 1749 году дело рассматривал Сенат, руководствовавшийся в своем определении существовавшим в то время законодательством; можно с уверенностью сказать, что императрица о событиях на Суконном дворе в 1749 году не имела ни малейших сведений.
Набожность и милосердие императрицы, бесспорно, относятся к ее добродетелям, впрочем, не всегда приносившим желаемые результаты, поскольку она, будучи не лишенной здравого смысла, нередко руководствовалась не разумом, а эмоциями: акции милосердия по отношению к уголовным преступникам, совершившим в том числе и убийства, вели к распространению разбоев и грабежей, стремление вернуть раскольников в лоно официального православия увеличило число самосожжений, а насильственная христианизация вызывала вооруженный протест язычников.
Глава 9Война по правилам царедворцев
Внешнеполитический курс России в царствование Елизаветы Петровны не отличался монолитностью. При дворе существовали, по крайней мере, три «партии», соперничавшие между собой за право определять его направление. Одну из них возглавлял вице-канцлер, а затем канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. В ее составе находились канцлер А. М. Черкасский, вице-канцлер Михаил Илларионович Воронцов и брат А. П. Бестужева Михаил. Немногочисленные сторонники А. П. Бестужева быстро оставили его в гордом одиночестве: князь Черкасский скончался в 1742 году; граф М. И. Воронцов, которого А. П. Бестужев протащил в вице-канцлеры, надеясь с его помощью укрепить свое положение, поскольку он как активный участник переворота пользовался доверием императрицы, быстро переметнулся в стан противников Алексея Петровича. Со старшим братом Михаилом Алексей конфликтовал, причем ссора была столь бескомпромиссной, что братья не восстановили родственных отношений до самой смерти Михаила в 1760 году. Он тоже оказался в стане врагов брата. Все это не помешало А. П. Бестужеву стоять у руля внешнеполитического ведомства с 1741 года и проявить необычайную дипломатическую ловкость, похвальное трудолюбие и твердость в претворении в жизнь своих планов, противоречивших на первых порах планам самой императрицы. Он прославился, кроме того, изобретением успокоительного снадобья, пользовавшегося большой популярностью в XVIII–XIX столетиях, которому было присвоено название «капли Бестужева». Свою внешнюю политику он называл «древней российской, толь паче государя Петра Великого системой». Суть системы состояла в установлении дружественных отношений с двумя странами: Австрией и Англией. С первой из них Россию сближала необходимость вести совместную вооруженную борьбу с агрессивной Турцией, а также необходимость противостоять гегемонии Франции в Европе. Что касается Англии, то она издавна являлась главным торговым партнером России, и обе страны нуждались во взаимной дружбе.
Вторая «партия» считалась самой многочисленной и влиятельной. В ее составе мы обнаруживаем императрицу, генерал-прокурора Сената Никиту Юрьевича Трубецкого, братьев Петра и Александра Ивановичей Шуваловых, вице-канцлера М. И. Воронцова, Михаила Петровича Бестужева-Рюмина и др.
Франция до воцарения Елизаветы Петровны считалась самой враждебной России державой Европы. Общеизвестна ее подстрекательская роль в открытии военных действий против России со стороны Швеции на севере и Турции на юге. В 1733 году в связи со смертью польского короля Августа II Франция предприняла попытку создать так называемый восточный барьер — замкнуть цепь враждебных России государств на ее западных границах с Польшей. С этой целью она, чтобы посадить на польский трон своего ставленника и покорного исполнителя своей воли Станислава Лещинского, даже объявила войну России, правда, закончившуюся полным провалом.