Елизавета Петровна в любви и борьбе за власть — страница 19 из 52

Краткий век Петра Второго

После падения Меншикова на первые роли вышли Долгоруковы. Но вскоре и им пришлось понервничать. Узнав о ссылке Алексашки, Евдокия Лопухина, первая супруга царя-плотника, бабушка отрока-императора, написала ему:

«Державнейший император, любезнейший внук! Хотя давно желание моё было не токмо поздравить ваше величество с восприятием престола, но паче вас видеть, но по несчастию моему по сие число не сподобилась, понеже князь Меншиков, не допустя до вашего величества, послал меня за караулом к Москве. А ныне уведомилась, что за свои противности к вашему величеству отлучен от вас; и тако приемлю смелость к вам писать и поздравить. Притом прошу, если ваше величество к Москве вскоре быть не изволите, дабы мне повелели быть к себе, чтоб мне по горячности крови видеть вас и сестру вашу, мою любезную внуку, прежде кончины моей».

Внук откликнулся и стал собираться в Москву, несмотря на протесты Долгоруковых. Переезд наметил на конец 1727 года.

Что можно было ожидать Долгоруковым? Полной перемены власти? Бабушка-то вполне могла стать правительницей при несовершеннолетнем внуке. Тут было о чём подумать и Елизавете Петровне. Как-то повернётся её судьба? Евдокия Лопухина и весь её род никак не мог быть расположен к её матери и всей родне Марты Скавронской, превратившейся по случаю в русскую императрицу.

Тем не менее Елизавета Петровна в начале января 1728 года отправилась вместе с державным племянником в Москву. Правда, тот по дороге заболел и две недели отлёживался в Твери. Немудрено. Дороги в ту пору были такие, что фактически дорогами их и не назовёшь.

Великая княжна Ольга Николаевна, дочь императора Николая Первого, в своих воспоминаниях так рассказала о дороге, которая была между Санкт-Петербургом и Москвой аж сто лет спустя:

«В августе 1826 года нас отправили в Москву с флигель-адъютантом Василием Перовским. Поездка продолжалась девять дней. Мне было в то время четыре года, и впечатление от неё осталось самое пёстрое. Шоссе не существовало, только одни просёлочные дороги с брусьями с правой стороны, воткнутыми просто в песок. Так мы тогда путешествовали!»

Это, напомню, было сто лет спустя. Ясно, что в 1728 году дороги были не лучше. Собственно, их так же и не было.

4 февраля 1728 года юный император торжественно въехал в Москву, а 25 февраля венчался на царство в Успенском соборе Московского Кремля.

Тут уж Долгоруковы проявили себя в полной мере. Князья Василий Лукич и Алексей Григорьевич были назначены членами Верховного тайного совета, сын Алексея Григорьевича Иван стал обер-камергером.

В те дни произошло и ещё одно событие, которое в дальнейшем сильно повлияло на судьбу России. Пришло сообщение, что у тётки императора Анны Петровны, старшей сестры Елизаветы, родился сын, которого назвали замысловато – Карл Пётр Ульрих.

Москву сотрясли праздничные мероприятия по этому поводу. Пётр встретился и со своей бабушкой Евдокией Лопухиной. По поводу взаимоотношений сведения разные. Одни утверждали, что Пётр любил бабушку, другие – то, что он был к ней равнодушен.

В разгар пребывания двора в Москве умерла старшая сестра Петра, Наталья, которой едва исполнилось 14 лет. Император тяжело переживал утрату.

В Москве император делами не занимался, отдав всё на откуп Долгоруковым. Долгоруковы хоть и порицали иногда его за это, но в то же время радовались тому, что не мешает им править страной. А вот другие члены Верховного тайного совета – Апраксин, Головкин и Голицын – были крайне обеспокоены таковым обстоятельством, поскольку видели, что всё это на руку Долгорукову и Остерману.

А Петру Второму в Москве понравилось, и он фактически вернул туда столицу, несмотря на доводы того же Остермана, которому был по душе европеизированный Санкт-Петербург. Каких только аргументов не приводил! Мол, и город специально построен, и учреждения там заведены правительственные, и флот может пострадать, если окажется вдали от столицы. Пётр отвечал: «Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нём, как дедушка».

В стране всё разваливалось, поскольку власть ослабла. Даже церковь сотрясли раздоры. Оставшееся после петровских репрессий истинно православное духовенство даже попыталось восстановить патриаршество. А в противовес действовал вице-президент Святейшего синода Феофан Прокопович. Он пытался добить православие и свернуть церковь к лютеранству и кальвинизму.

Никому не было дела до страны. Один старатель о выдаче замуж дочери пал, так появился другой. Иван Долгоруков осенью 1729 года представил императору свою сестру княжну Екатерину. И если дочери Меншикова никак не тронули сердце императора, то Екатерина Долгорукова сразу приглянулась ему. Было ей уже 17 лет. Пора замуж. 19 ноября Пётр уже безо всякого давления объявил о своём намерении жениться на Екатерине. А 30 ноября состоялось обручение. На обряде Долгоруковы сияли. Они оказались в шаге от полной власти в России. И тут произошло событие, признанное современниками мистическим.

Завершился обряд. Московская знать, собравшаяся в церкви, вышла вслед за Петром и Екатериной, чтобы проводить их. Отрока-императора и невесту ждали украшенные дворцовые кареты. Ехать предстояло пока врозь. Таков порядок. Первой тронулась карета Петра, а уже за ней карета Екатерины Долгоруковой.

Что произошло, не сразу все поняли. Видимо кучер резко взял с места и не справился со своей задачей. Кони резво понесли кареты, и она зацепилась за стойку ворот. Удар был настолько сильным, что золочёная корона сорвалась с головы Екатерины Долгоруковой, выпала в раскрывшуюся дверь и оказалась в глубокой луже на обочине. Всплеск воды смешался со вздохом ужаса, вырвавшимся из праздничной толпы, обступившей дворец.

Корону тут же подняли, очистили от грязи, старательно протёрли и подали невесте. Карета двинулась дальше.

Многие посчитали случившееся знаком судьбы. Да вот только что делать, не ведали, да и о чём говорит этот знак, не понимали.


Е. А. Долгорукова. Старинная гравюра


Долгоруковы же намеренно не придали значения случившемуся. До свадьбы, назначенной на 19 января 1730 года, оставалось недолго.

Между тем недавний союзник Долгоруковых Остерман, понимая, что после свадьбы и неминуемого возвышения Долгоруковых станет ненужным, добился тайной встречи с Петром и стал отговаривать его от свадьбы.

Причём на эту встречу предусмотрительно пригласил и Елизавету Петровну. Та пожаловалась на дурное к ней отношение Долгоруковых. Пётр возмутился. Ведь он требовал, чтобы они оказывали внимание его любимой тётке. Удалось ли вызвать колебания у Петра относительно невесты, сказать трудно, потому что у него просто не оставалось времени для каких-либо размышлений.

У Провидения были свои планы на всё происходящее. Незадолго до свадьбы, в праздник Богоявления, 6 января 1730 года, в Москве был сильный мороз. Тем не менее Остерман и Миних, устроившие парад на Москве-реке в честь водосвятия, привлекли на него и Петра. Московское духовенство с крестами и хоругвями явилось на берег реки. Пётр живо принимал участие в празднестве.

Трудно сказать, что произошло. И действительно ли была простуда. Но вечером Пётр метался в бреду, сражённый болезнью. Врачи сразу не смогли определить диагноз. Некоторые современники полагали, что они приняли оспу за горячку. А болезнь скрутила не на шутку. Император пал в забытьё.

Когда стало ясно, что дела плохи и свадьба не состоится, Иван Долгоруков, который, как всем было известно, прекрасно умел копировать почерк своего царственного друга, написал завещание от имени умирающего, по которому престол передавался Екатерине Долгоруковой. Это была последняя попытка завладеть властью.

Но, во-первых, все знали о способности Ивана подделывать почерк, а во-вторых, наследником престола всё-таки должен быть представитель династии Романовых. Верховный тайный совет фальшивку не принял. Иван Долгоруков был наказан…

У Долгоруковых осталась лишь слабая надежда на то, что император справится с болезнью. Впрочем, не много могли в ту пору лекари, которые к тому же были сплошь иноземцами. Отсюда и такой разброс в диагнозах, когда речь шла о смерти русских самодержцев.

Генерал-майор Пруссии Христофор Герман Манштейн, который находился на русской службе с 1736 по 1744 год, в своих «Записках о России…» отметил: «17-го января император заболел оспою. Невежество врачей, принявших оспу за горячку, и излишняя живость самого государя были причиной его смерти. Он открыл у себя окно в то время, когда оспа стала высыпать; она скрылась, и затем последовала смерть 29-го января по старому стилю, похитив государя в цвете лет».

А случилось, по преданию, это так…

В час ночи на 19 января 1730 года император, долго пребывавший в забытьи, неожиданно пришёл в себя.

Долгоруковы были обрадованы, да преждевременно. Пётр тут же распорядился: «Закладывайте лошадей. Я поеду к сестре Наталье».

Все замерли в оцепенении. Ведь Натальи уже не было в живых, и Пётр давно оплакал её. Он уже жил как бы в потустороннем мире.

Ещё несколько минут, и лекари объявили о том, что остановилось сердце.

Что же это был за император? Тот же прусский генерал Манштейн писал: «По причине нежного возраста покойного государя трудно определить, каков был его характер. Впрочем, общий голос говорил, что сердце у него было доброе, ум живой и проницательный и отличная память».

И далее отметил: «Царствование Петра Второго продолжалось только два года и девять месяцев; и несмотря на то что государь этот умер в очень молодых летах, весь народ много жалел о нём. Русские старого времени находили в нём государя по душе, оттого что он, выехав из Петербурга, перевёл их в Москву. Вся Россия до сих пор считает его царствование самым счастливым временем из последних ста лет. Государство находилось в мире со всеми соседями; служить в войсках никого не принуждали, так что каждый мог спокойно наслаждаться своим добром и даже умножать его. За исключением некоторых вельмож, завистливо смотревших на могущество Долгоруких, вся нация была довольна; радость отражалась на всех лицах; государственная казна обогащалась, и Москва начинала поправляться от разорения, причинённого ей пристрастием Петра Первого к Петербургу. Только армия да флот приходили в упадок и погибли бы, вероятно, вконец, если бы царствование это продолжалось в этом