Императрица воскликнула:
– А мне жалуются на моих гвардейцев, будто повесы они, пьянствуют, за барышнями влачатся. Так я говорю?
Командир полка предпочёл промолчать, а государыня приняла решение:
– Повелеваю произвести рядового Суворова в капралы не в очередь, а мне докладывать о его успехах дальнейших.
Производство состоялось 25 апреля 1747 года.
А вскоре государыне стало известно, что капрал Александр Суворов просит в порядке исключения отпускать его на лекции по военным наукам в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, поскольку тех знаний, что давали в лейб-гвардии Семёновском полку, ему катастрофически не хватало, да к тому же многое из того, что преподавалось, он уже давным-давно прошёл с отцом, будучи «на домашнем коште».
Вместе с кадетами проходил он не только курс военных наук, вместе с ними занимался литературой, театром.
Рубль Елизаветы Петровны
В книге А. И. Красницкого повествуется и ещё об одной важной для будущего полководца беседе с государыней:
«Встретив Суворова офицером, Елизавета Петровна сейчас же вспомнила его бойкие ответы у Монплезира и сама милостиво заговорила с ним. В памяти государыни, вероятно, сохранились отзывы о нелюдимости и отчужденности от общества этого молодого человека.
– Очень рада вас видеть офицером! – сказала она Александру Васильевичу после того, как тот приветствовал её согласно правилам придворного этикета.
– Но скажи на милость, молодой человек, что такое про тебя говорят? Мне довелось слышать, что ты, несмотря на твои молодые лета, не только не водишь компании с товарищами, но словно бы чуждаешься их, тебя нигде не видят, о тебе ничего не слышно… Правда ли, что у тебя нет друзей? Отвечай, мой друг, откровенно…
– Никак нет, ваше императорское величество, – смело и быстро ответил Суворов, – друзья у меня есть, и их очень много…
– Вот как! Мне говорили про тебя совсем наоборот… Отчего же ты, мой друг, никогда не бываешь с ними…
– Напротив того, ваше величество, я всегда с ними! – последовал новый ответ.
Императрица нахмурилась.
– Стало быть, мне всё налгали про тебя?! – воскликнула она. – Мне верные люди говорили, что ты не дружишь ни с кем из товарищей по полку.
– Совершенно верно, ваше императорское величество, ни с кем из товарищей я не вожу компании…
– Тогда… я ничего не понимаю… Какая тому причина, скажи мне?
В императрице Суворову удалось подстрекнуть любопытство.
Она с нетерпением ждала его ответа.
– Совершенно верно, монархиня, докладывали вам, – заговорил Суворов, смело глядя в глаза Елизаветы Петровны, – что не вожу я компании с товарищами моими по полку, но причиной этому желание мое оставаться верным старым друзьям, которых я знаю с самого своего детства…
– Что же это у тебя за друзья такие, которым ты не хочешь изменить?
– Их много, ваше императорское величество, как я уже имел счастие докладывать…
– Вот как! Но тогда я прошу тебя назвать хотя бы некоторых!
– Слушаю, ваше императорское величество! Старые друзья мои: Цезарь, Аннибал, Тюрень, Конде, Вобан, Монтекукули, Лейбниц, Вольф, Гюнбер, Роллен… Простите, ваше величество, не осмеливаюсь далее утруждать вашего внимания перечислением старых друзей моих! – закончил Суворов, заметив, что императрица милостиво улыбалась, пока он перечислял имена знаменитых военных писателей, историков, географов и философов.
– Мне очень приятно слышать об этих твоих друзьях, мой друг! – сказала Елизавета Петровна, когда Суворов смолк. – Но, отдавая им часы, удели хотя минуты товарищам!
– Не могу никак этого сделать, ваше императорское величество!
– Почему так?
– Время уже чересчур дорого, всемилостивейшая государыня!
Елизавета Петровна засмеялась.
– Ты ещё так молод… Куда тебе, мой друг, спешить?
– Всё вперёд, без остановки на пути, ваше императорское величество…
Теперь императрица уже с удивлением поглядела на Суворова.
– Вы, сударь мой, странный молодой человек! – произнесла она. – Такого, как вы, я вижу первого. Многие ваши товарищи, уступающие вам, далеко ушли вперёд, а на вас я вижу чин невеликий. Желаю от всей души вам как можно скорее нагнать их.
– Матушка-государыня! – дрожащим от волнения голосом, преклоняя колена, воскликнул Александр Васильевич. – Повели мне найти чины на неприятельских пушках! Там их для всех хватит, и для меня найдётся, а здесь их совсем не осталось. Все давно уже порасхватали…
Императрица поняла намёк.
– Хорошо, хорошо! Я вспомню о вас при случае, сударь! – И, милостиво простившись с Суворовым, она удалилась».
В заботах о престолонаследии
И всё же важнейшим из всех вопросов начала царствования был вопрос о престолонаследии. Причём этот вопрос занимал практически всех государей России. Но если в царских семьях всегда рождалось достаточное количество детей и порой возникали споры за престол между многочисленными братьями, как это было во времена Василия Третьего, отца Грозного царя, то род Романовых по мужской линии в начале семнадцатого века практически прервался. А у императрицы Елизаветы Петровны и вовсе не было детей. Да и у противоборствующего клана Иоанн Антонович тоже ведь не был продолжателем мужской линии. Единственное его преимущество над Карлом Петром Ульрихом то, что он являлся отпрыском законной дочери царя Ивана, а племянник Елизаветы Петровны был сыном дочери Петра, рождённой до брака. Но других-то претендентов и вовсе не было.
После того, как были разоблачены заговоры, преследовавшие цель устранения и самой императрицы, и великого князя, превратившегося из Карла Петра Ульриха (точнее всё-таки Карла Петера Ульриха) в Петра Фёдоровича, Елизавета Петровна задумала поскорей женить племянника, торопя это событие во многом ради получения потомства. Чем больше будет детей у наследника, тем сложнее заговорщикам прервать династическую ветвь.
И ещё одно обстоятельство заставляло торопиться. Призванный в Россию племянник привёл в шок Елизавету Петровну.
Мы привыкли рассуждать о великом князе Петре Фёдоровиче, пользуясь оценками современников, наблюдавших его в России, – но в Россию явилось то (как в известном каламбуре), «что выросло, то выросло». Во всяком случае, о том, как проходило детство этого человека, обычно не упоминается. Тем интереснее сообщение, сделанное одним из авторов книги «Три века», изданной к 300-летию дома Романовых: «Пётр III был от природы слабым, хилым, невзрачным на вид ребёнком, который постоянно болел и выйдя уже из детского возраста. Дурное воспитание, легкомысленно и бестолково ведённое его голштинскими наставниками Брокдорфом и Брюммером, не только не исправило недостатков физической организации принца, но ещё более их усилило. Ребёнок часто должен был дожидаться кушанья до двух часов пополудни и с голоду охотно ел сухой хлеб, а когда приезжал Брюммер и получал от учителей дурные отзывы о принце, то начинал грозить ему строгими наказаниями после обеда, отчего ребёнок сидел за столом ни жив ни мёртв и после обеда подвергался головной боли и рвоте желчью. Даже в хорошую летнюю погоду принца почти не выпускали на свежий воздух… Принца часто наказывали, причём в числе наказаний были такие, как стояние голыми коленями на горохе, привязывание к столу, к печи, сечение розгами и хлыстом».
Словом, над ним, по сути, просто-напросто издевались, как над сиротой, ибо матери он лишился ещё в младенчестве, а отца в весьма малом возрасте. Известно, что жестокость воспитателей никогда не приводит к благим результатам, переламывает характер воспитуемого, зачастую образуя в нём ещё большее жестокосердие. Казалось бы, переезд в Россию мог стать спасением для четырнадцатилетнего отрока. Но никому и в голову не пришло поменять воспитателей, поскольку садисты, приставленные к Карлу Петеру Ульриху, вполне естественно, на людях свою жестокость не демонстрировали. Да и вопросы воспитания при дворе Елизаветы Петровны не стояли выше тех, что испытал уже на себе высокородный отрок. Историк отметил: «И здесь нисколько не заботились о физическом развитии наследника престола, заставляя его подолгу и чуть не до изнурения проделывать всевозможные балетные па». В результате за три года пребывания в России Пётр перенёс три тяжёлых болезни.
Маленький герцог Карл Петер Ульрих (будущий Петр III). Гравюра XVIII в.
И снова никто не подумал о физической закалке. Жизнь текла по-прежнему. Симпатий ни у кого наследник престола не вызывал. Да, впрочем, и был он далеко не симпатичен. Французский историк Клод Рюльер оставил его словесный портрет: «Его наружность, от природы смешная, сделалась таковою ещё более в искажённом прусском наряде; штиблеты стягивал он всегда столь крепко, что не мог сгибать колен и принуждён был садиться и ходить с вытянутыми ногами. Большая, необыкновенной фигуры шляпа прикрывала малое и злобное, но довольно живое лицо, которое он безобразил беспрестанным кривлянием для своего удовольствия».
Императрица, оценив это «что выросло, то выросло» стала спешно искать невесту для наследника. Она решила все надежды возложить на то чадо, которое родится от брака дурно воспитанного и малообразованного великого князя с достойной супругой, если удастся подыскать таковую.
Есть что-то мистически загадочное в том, что выбор пал именно на Екатерину Алексеевну, которая до православного крещения звалась Софья Фредерика Августа Ангальт-Цербстская. Посудите сами: предлагались невесты гораздо более именитые. А. Г. Брикнер в «Истории Екатерины Второй» рассказал: «Уже в 1743 году в Петербурге был возбуждён и решён вопрос о женитьбе наследника престола. Ещё до этого, а именно в конце 1742 года, английский посланник сделал предложение о браке Петра с одной из дочерей английского короля; рассказывают, что портрет этой принцессы чрезвычайно понравился Петру. С другой стороны, зашла речь об одной французской принцессе, однако Императрица Елизавета не желала этого брака. Из записок Фридриха II видно, что Императрица Елизавета, при выборе невесты для своего племянника, “всё более склонялась на сторону принцессы Ульрики, сестры прусского короля”. Зато выбор Бестужева пал на Саксонскую принцессу Марианну, дочь польского короля Августа III, ибо этот брак вполне соответствовал политической системе канцлера, союзу между Россией, Австрией и Саксонией, для сдерживания Франции и Пруссии».