Молодые, совсем ещё молодые люди взваливали на свои плечи огромный груз ответственности за Россию. Они могли ошибаться, могли в чём-то перестараться. Им было трудно выработать правильное решение.
Императрице – 33 года, Григорию Орлову – 28 лет, Алехану – 25, Григорию Потёмкину – 23.
А вот у тех, кто им противостоял, жизненного опыта было побольше. Никите Панину шёл сорок четвёртый год, Григорию Теплову – сорок пятый…
А. Г. Орлов-Чесменский. Художник В. Эриксен
– Поднимись, Алехан. Что за фокусы… Докладывай, – сурово потребовала императрица.
– Не уберегли мы подставного-то. Петра Фёдоровича, слава богу, успели на Гетманскую мызу отправить, а вот этого-то, подставного, не уберегли, – поспешно сообщил Алехан.
Было заметно, что у Екатерины Алексеевны отлегло от сердца. Она уже более спокойно проговорила:
– Ну что ж, молва-то, конечно, поползла. Но, коль Пётр Фёдорович жив, и то ладно, хотя не хотелось мне даже и с такой крови начинать правление. Говори, что было-то.
Алехан вкратце поведал о приезде Теплова, о странном его спутнике – слуге, не слуге, об убитом часовом.
– Берегите Петра Фёдоровича пуще прежнего. Если буря поднимется, так мы его и предъявим, – решила императрица.
– Какая буря, матушка?! Какая буря… да его ж, Петра этого, все в России ненавидят.
Императрица поморщилась:
– Брось эти свои… Придумал тоже: матушка… А то и буря. Русский народ – особый народ в целом свете… Не каждому понять душу русскую. Сегодня ненавидят, а коли узнают, что извели его, да ещё с жестокостью, и перемениться могут – сердобольный народ. Или не ведаешь того?
И, помолчав, тоном ещё более мягким поинтересовалась:
– Что, так уж похож, подставной ваш этот?
– Ещё как! Гриша подобрал в самый раз, – не упустил Алехан похвалить брата. – Я как увидел – ещё не поведал нам Гриша, что к чему, – и нисколь не усомнился. Ну прямо Пётр Фёдрыч лежал с кинжалом-то в груди.
– Передай Григорию, чтоб приберёг того убиенного, – сказала императрица. – Не ровён час, сгодится. Как-то всё обернётся. Знаю, откуда это идёт. От Панина. Он мягко стелет, ой мягко… Да жёстко при нём будет. Мечту его разгадала – сына моего Павла малолетним на трон посадить, чтоб им управлять, а через него Россией. Ну, ступай, да Григорию скажи особо, чтоб смотрел в оба. Да и тебе о том говорю.
– Всё сделаем, всё, ваше императорское величество. Всё…
Императрица усмехнулась и махнула рукой, мол, ступай уж.
Оставшись одна, призадумалась. Сама жизнь вносила коррективы в её планы. Вот и слухи уж по столице разлетелись – убит император. Первая волна накатилась ещё в день переворота. Кто накатил её? С какой целью? Тогда она отметила для себя, что хоть и ненавистен был император, да как объявили, что везут его, убиенного, так и примолкла толпа, где проходила процессия: страшное таинство смерти поубавило пыл погромщиков и гонителей иноземцев, большая часть которых и ей, выросшей в Европе, давно опостылела.
Притушили эту волну выдумок, да ведь Петра Фёдоровича живым в городе никому не предъявили. А значит, кто-то поверил, что жив он, а кто-то нет. Ну а теперь снова слухи поползли. Народ простой напрямую с государями не общается. А следовательно, и знает о них через рассказы, многие из которых – чистейшей воды сплетни. Убедили народ, что все беды от императора были, так народ и поверил. А если по-хитрому в обратном убедят, как тогда быть? Эйфория от бурных событий, сдобренных горячительными напитками, быстро пройдёт, если уже не прошла, а жизнь-то, жизнь прежней останется. Как её сразу переменить? Как сделать лучше? На это нужно время, да и не только время – труд нужен, титанический труд государя. А готова ли к нему государыня? Хватит ли опыта, да и, самое главное, хватит ли воли государевой?
Чувствовала – хватит. Она ведь не просто так взяла и вступила на престол, она ведь ещё девчонкой… Она ещё в пятнадцать лет, когда пришло приглашение из России и родители гадали, принимать его или нет, догадавшись, о чём идёт речь, заявила матери, что гадалка пророчила ей великое будущее, заявила, будто сказала ей прорицательница: «Предвещаю по всему, что Пётр III будет твоим супругом».
Ну а Пётр тогда был вовсе не Петром III, а великим князем Петром Фёдоровичем, причём не столько уж привлекательным по своим человеческим качествам. Тем не менее и тут выбор был сделан в юности и на всю жизнь. Выбор, о котором сказала она так: «русская корона больше мне нравилась, нежели его (великого князя Петра. – Н.Ш.) особа».
И вот она на русском троне, и корона ждёт её на торжественном обряде коронации.
Но ждёт и борьба с теми, кто на каком-то этапе был с нею по одну сторону баррикад, но только на какое-то время. А для тех, кому не по нраву то, что заступила на престол, любые способы хороши. И она знала, что сверженный император может стать в руках её врагов серьёзным оружием. Знала она и то, что число врагов будет только множиться, множиться потому, что она не собирается плясать под чью-то дудку. Она решила править самостоятельно, во славу державы, «в которой, – как выражалась она, – поставил меня Бог» и которой не желала она ничего, кроме блага.
Сколько свалилось забот, сколько задач, порою очень нелёгких. Вот хоть эта… Она решила отпустить Петра Фёдоровича в Голштинию, но кому-то была выгоднее его смерть в России. Кому? В первую очередь, конечно, воспитателю наследника престола графу Панину. Она прекрасно понимала причины, она сразу указала на них, ставя задачу Григорию Орлову. Немного, очень немного было пока людей, которым она могла доверять так, как доверяла Орлову, с которым была любовь, от которого у неё был сын Алексей, наречённый Бобринским. И конечно, она могла доверять братьям Григория. А остальным? Остальных она изучала, приглядывалась к ним, выбирая тех, из которых можно было выковать себе надёжных помощников в деле государственного управления.
Её не могло не тревожить, как исполнится всё задуманное. Кажется, Алехана удалось убедить в том, что Пётр Фёдорович нужен ей живой, именно живой, пусть даже там, в Голштинии, пусть под крылом прусского короля. Королю сейчас нет резона строить ей козни. Русская армия показала полное превосходство над прусской. Она бы одержала победу над «непобедимым» Фридрихом и раньше, но политические игры, а прежде всего состояние здоровья Елизаветы Петровны, мешали сделать это. Как только состояние императрицы ухудшалось, и дела на театре военных действий шли из рук вон плохо. Как только опасность миновала, сразу начиналась победная поступь русских войск.
Фридрих II. Художник В. Кампхаузен
Ну а что касается Петра Фёдоровича, то уж если ему суждено уйти в лучший мир, а врачи в один голос твердят, что не жилец он по своим болячкам, так пусть случится это не в России.
«А лучше б жил подоле, – как бы подвела она итог своим мыслям. – И мне спокойнее… Вот только бы выпроводить его с Богом… Выпроводить за пределы России».
Трагедия на Гетманской мызе
Ну а два Григория – Орлов и Потёмкин – тем временем добрались до Гетманской мызы, располагавшейся в дачном районе, в котором были имения высшей знати империи, – и занялись организацией охраны дворца, в котором теперь находился сверженный император, переведённый сюда из Ропши. В районе том находилось несколько дачных мест, в разное время принадлежавших и лейб-медику Петра I Ричарду Арескину, доктору медицины и философии Оксфордского университета, и Лаврентию Блюментросту, первому президенту Академии наук и художеств, и шеф-повару (обер-кухмистеру) Петра I Иоганну Фельтену, и кораблестроителю Тихону Лукину, и сенатору графу Ивану Мусину-Пушкину. Там в петровские времена находились усадьба Алексашки Меншикова и дача стольника Ивана Стрешнева. Затем частью этого дачного района тоже в разное время владели фельдмаршал Бурхард Миних, морганатический супруг императрицы Елизаветы Петровны Алексей Разумовский и его младший брат, президент Академии наук Кирилл Разумовский. Благодаря Кириллу Разумовскому усадьба стала называться Гетманской мызой.
Словом, затеряться в этом районе было легко. Строений достаточно много, поди-ка найди нужное. Но Алехан знал дорогу к Разумовскому, поскольку Кирилл Григорьевич если напрямую и не участвовал в перевороте, то, во всяком случае, сочувствовал ему. Недаром и Кирилл Григорьевич Разумовский, и его старший брат Алексей Григорьевич были щедро награждены в специальном указе императрицы по итогам переворота.
Не случайно Григорий Орлов решил именно во дворец Разумовского перевести пленника. Правда, после того, что произошло в Ропше, нельзя было сбрасывать со счетов то, что Григорий Теплов был на короткой ноге с Кириллом Разумовским. Он помогал в управлении Академией наук и художеств, когда Кирилл Григорьевич был назначен президентом Академии в восемнадцать лет. Да что там помогал – фактически управлял Академией, а когда Кирилл Разумовский был направлен в Малороссию гетманом, Теплов отправился за ним.
Ну а теперь стало ясно, что Теплов поддерживает тесную связь с Паниным. Значит, можно было предполагать, что Теплову станет известно новое место пребывания сверженного императора, а следовательно, и для Панина это не будет тайной.
Во дворец, что располагался в Гетманской мызе, Алехан прибыл, когда совсем стемнело. Собрались снова уже сложившейся троицей – Григорий Орлов, Алехан и Потёмкин. Нужно было обсудить, что делать далее. Никто ведь не знал, какое время придётся скрывать пленника здесь, в мызе, и когда сложатся условия для переправки его в Шлиссельбургскую крепость. Почему необходимо перевести в крепость, было понятно. Оттуда легче по морю отправить в Голштинию.
Григорий Орлов высказал опасения по поводу того, что Теплов мог узнать у Разумовского о пленнике.
– Что делает наш пленник? – поинтересовался Алехан.
К. Г. Разумовский с гетманской булавой. Художник Л. Токке
Григорий Орлов рассказал:
– Дорогой, говорят, дрожал – зуб на зуб не попадал. Всё бормотал что-то вроде того – «не убивайте, что я вам сделал». А как приехали на место, водки потребовал. Но до нашего прибытия боялись ему дать горячительных. Скверно себя чувствует. Но мы на свой страх и риск дали ему выпить, сколь душе угодно…