Императрица немного посидела в тишине пустого зала, отдыхая после дороги и настраиваясь на эту нелёгкую встречу, затем сказала Панину:
– Ну так давайте его сюда!
Панин вышел. Через некоторое время дверь снова отворилась и на пороге появился худощавый, вздрагивающий от страха человек. Он был одет в кафтан, суконные панталоны, переходившие в чулки. Нелепо сидели на ногах башмаки большего, чем нужно, размера. «Готовили к встрече, а одёжу не подогнали, – поняла Екатерина, стараясь отвлечься на посторонние предметы. – Вот он каков, несостоявшийся император. Лицо бледное. Вид болезненный. Под глазами синие разводы. Что за чучело?! Да он ли это? Иоанн ли?»
– Иди ближе, не бойся. Посмотреть на тебя хочу да спросить кое о чём, – мягко сказала императрица, и её тёплый, приветливый голос ободряюще подействовал на узника.
Тот сделал несколько шагов. Остановился, всё так же вздрагивая всем телом и опасливо озираясь.
Императрица поначалу хотела говорить наедине, полагая, что есть о чём говорить. И Панин уже направился к двери, но она сказала:
– Останься, Никита Иваныч. Тут секретов никаких нету – неоткуда им взяться.
А сама, как впоследствии отметила в «Записках…», подумала:
«Да уж, муженёк так муженёк. Придумали же… венчаться и венчать на царство. Но полно. Действительно ли это Иоанн Антонович? Уж не подменили ли?»
А ведь всё могло быть. Всё! Борьба за власть – дело страшное. Подмену-то и тайно от императрицы Елизаветы могли совершить. И сделать подобное могли те, кто стоял рядом, в ближайшем окружении, кто был освещён её лучами и опасался потрясений, могущих погасить эти лучи.
– Кто ты, мил человек? – очень мягко спросила государыня. – Имя своё назови. Я тебе зла не желаю.
Узник испуганно посмотрел на неё, закрыл тощими ладонями лицо, ставшее ещё белее, хотя, казалось, что уж белей и некуда.
– Я, я… Я не ведаю кто. Я… – Он силился что-то вспомнить, видимо то, что ему постоянно внушала стража. – Я не тот, за кого меня считают. Отпустите меня, отпустите. Я ни в чём не виноват.
– Так кто же ты? Кто?
– Я не тот. Принца извели, а меня заместо него держат.
Вот это поворот. Императрица посмотрела на Никиту Панина. На лице графа отразилось удивление. Он тоже не ожидал подобного ответа.
– Но кто же, если не принц? – уже твёрже спросила императрица, но твёрдые нотки в голосе только напугали узника, и с ним сделалась истерика.
– Ну, успокойся! – снова мягко проговорила государыня, но успокоить было уже невозможно.
Узник рыдал.
– Проси, что ты хочешь, – ласково сказала Екатерина. – Проси же. Свободу дать не могу. На то нет у меня права. Проси…
– В монастырь, в монастырь! – заговорил он скороговоркой. – Постригите Феодосием.
– Хорошо. Я подумаю! – сказала она. – Я подумаю, – повторила снова и кивнула Панину, мол, разговор окончен.
Панин вышел, чтобы распорядиться, и в комнату ступили караульные офицеры.
Узник шарахнулся от них, он словно хотел броситься под защиту той дамы, которая беседовала с ним так тепло, как, наверное, никто не беседовал никогда. Но его уже крепко держали капитан Власьев и поручик Чекин.
– В Шлиссельбург? – зачем-то спросил Панин, хотя и так было ясно, куда отправлять Иоанна Антоновича.
Императрица молча кивнула и стала собираться в обратную дорогу. Было о чём подумать. В таком состоянии, в коем находился этот узник, который то ли был Иоанном Антоновичем, то ли являлся действительно сменившим по чьей-то злой воле давно убитого или умершего Иоанна, он опасен значительно более, нежели человек, состоящий в здравом уме. Ведь человек в здравом уме, по крайней мере, будет адекватен в принятии решений, пусть и преступных по отношению к власти, а этот – этот просто может оказаться удобной ширмой в руках проходимцев, куклой, которую будут выставлять, чтобы от её имени творить преступления.
И отпустить нельзя, и держать грех. В монастырь? Один выход. Повелела подготовить перевод «в не весьма близкий и в не весьма отдалённый монастырь», да имя надо переменить. Назвать Геврасием. Слышала Екатерина, что Елизавета Петровна сжалилась над узником и установила добрый паёк, который небось и охране приглянулся. Уж больно исхудал узник.
Опасен он был разве что при попытке освобождения ради возведения на престол. Что ж, тогда выход один – ликвидация. И как бы ни милосердна была императрица, допустить смуты в государстве она не могла, просто не имела права. А потому наутро повелела ужесточить инструкцию, по которой строго предписать охране, что делать в случае вооружённой попытки освобождения…
Приказано было при любых попытках вывезти из крепости арестанта даже с предъявлением документов, «онаго никому не отдавать и почитать всё то за подлог или неприятельскую руку. Буде ж так оная сильна будет рука, что опастись не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать».
Панин участвовал в составлении инструкции, и уж поскольку был посвящён в сии дела, передал её в крепость коменданту. Передал и сделал один важный для себя вывод. Освобождения узника следовало опасаться не только самой императрице, но и ему вместе с его воспитанником. Это же ведь потомок иной, чем Павел Петрович, ветви, потомок Иоанна Пятого.
Панин, получая сведения о разговорах по поводу Иоанна Антоновича, понял, что над великим князем, как, собственно, и над его матерью Екатериной Алексеевной, нависают тучи. Он снова вспомнил о Петре Фёдоровиче, у которого был в отношении узника какой-то свой, пока неразгаданный план. Уж не против ли Павла Петровича направлен? Ведь других наследников престола не было. А не взял бы в один прекрасный день да и не объявил бы император наследником своим Иоанна Антоновича? Нелепо? Да! Но разве не нелепо то, что сам Пётр Фёдорович оказался наследником престола в ненавистной ему России? Что только не случалось в дворцовых интригах!
Вполне понятно, что сам Иоанн Антонович ни на что не способен, но так ведь не ради него же и переворот замышляется. Кто там за его спиной? Панин понимал, что это какая-то тайная группировка, а если точнее, то какая-то иная тайная ложа, чем та, в которой состоял он. Кто руководил всем этим, кто дирижировал протестом против Екатерины? Видно, уже заметили, что она не хочет плясать под чужую дудку, и ищут способы поменять направление политики.
Панин безоговорочно выступил во время переворота на стороне Екатерины Алексеевны. На этом этапе ему было с нею по пути. Ну и конечно, её восшествие удалило из соперников Павла Петровича Иоанна Антоновича. Вполне понятно, что государыня считала единственным своим наследником именно сына.
Но вот первый этап позади. Вышел из игры и Пётр Фёдорович. Теперь настала пора продвигать к престолу юного наследника, Павла Петровича. Совсем ещё юного. И тут снова возникла тень Иоанна. Надеяться на то, что Екатерина ликвидирует его, было бесполезно. Он понимал, что милосердие и великодушие императрицы не знают границ. Так надо подрывать веру народа в эти добрые её качества. Как хорошо вышло с Петром Фёдоровичем! Всё на неё списали, хотя она и неповинна вовсе, хотя кому-кому, а уж ей смерть бывшего императора и бывшего мужа никак не была выгодна.
Повидала императрица Иоанна Антоновича. Выводы сделала, но пока никаких кардинальных решений не приняла. На очереди стояли задачи иные, задачи важнейшие.
Пётр Фёдорович был в какой-то степени преградой для вступления на престол Павла Петровича. И его Панин считал необходимым убрать. Ну а Иоанн Антонович? Выходило, что тоже преграда. Тоже помеха. Значит, лучше было бы, если бы его не было.
Панин знал, что Иоанн Антонович охраняется не так уж и серьёзно. Ну что такое три десятка солдат, которые были в распоряжении обер-коменданта полковника Бередникова. Командовали ими капитан Власьев и поручик Чекин. Это уж и не такая большая сила. Правда, инструкция у офицеров была строгая – в случае попытки освобождения Иоанна Антоновича немедленно убить его. То есть какие силы ни приводи, успеха не добьёшься – не получишь узника живым. Чтобы держать руку на пульсе, Панин сумел установить контакт с Власьевым.
Установил, надеясь, что как-то удастся воспользоваться утверждённой в отношении узника инструкцией, обязывающей немедленно ликвидировать его при любой попытке освобождения. Уж не организовать ли такую попытку? Для этой цели нужен какой-то фанат, который поверит в возможность возвыситься благодаря содействию в возведении на престол Иоанна Антоновича.
Значит, надо подобрать такого офицера и сделать так, чтобы он начал нести службу во внешнем карауле крепости.
Никита Панин получал многие важные для него сведения через братьев по масонской ложе. В ответ он ориентировал «братьев» на поиск подходящего офицера на одно важное дело, о котором, разумеется, не говорил, офицера, обиженного на императрицу. Вскоре доложили, что уже неоднократно подавал прошение на имя императрицы некий подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович. Просил он о возврате конфискованных у его отца фамильных имений.
После этого уже не составляло большого труда узнать и всю родословную Мировича.
Агент доложил:
– Подпоручик Мирович является внуком изменника, переяславского полковника Фёдора Мировича, выступившего в войске Мазепы на стороне шведов и после разгрома Карла Двенадцатого под Полтавой, бежавшего в Польшу. Отец подпоручика Яков Мирович был уличён в тайной поездке к Польшу к своему родителю, за что сослан в Сибирь с конфискацией имений. Там, в Тобольске, и родился в 1740 году Василий Мирович.
Панин размышлял.
Смоленский пехотный полк был в подчинении брата, Петра Ивановича Панина. Никита Иванович решил с его помощью перевести Мировича в Шлиссельбург.
В 1863 году такой перевод удалось выполнить. Никита Панин начал осуществление грандиозного тайного замысла. Сначала перевод, затем причисление к караульным подразделениям, несущим внешнюю охрану крепости. Если бы речь шла о попытке освобождения, нужно было бы выбрать кого-то из охраны внутренней. Но для исполнения коварного плана необходима именно внешняя охрана, которая может действиями своими принудить внутреннюю к исполнению инструкции.