Иногда ей не хватало бумаги — про них забывали, приезжали редко, и запасы заканчивались. Тогда стихи появлялись на стенах. Фредерико подолгу читал короткие строчки, пытаясь проникнуть вглубь их такого несложного содержания.
ГЛАВА 4. 1555 ГОД
1
Спокойная жизнь в захолустье закончилась весной. Сначала королева велела им покинуть Вудсток и прибыть в Лондон. Хорошо это или плохо, сказать было сложно.
До замка доходили слухи о запылавших по всей Англии кострах — вопреки советам мужа, Мария начала казнить протестантов.
— Зачем она это делает? — Елизавета искренне не понимала поступков сестры, но, находясь вдали от королевского дворца, она и в самом деле не видела многого из того, что происходило.
Вернувшись в столицу, принцесса тут же осознала весь ужас случившегося. Мария собственной персоной не преминула объяснить свои действия Елизавете.
— Цель моего правления — восстановить в Англии католическую веру. Меня поддерживает только что избранный папа Павел Шестой. Рим, наконец-то, поддерживает англичан и английскую королеву. Мы должны следовать той политике, которую он проводит.
«Мне в лучшем случае снова грозит Тауэр», — мелькнуло в голове у Елизаветы.
— Волею Господа я забеременела, — продолжала Мария, — всё время до родов ты будешь находиться под моим неусыпным контролем. А там посмотрим.
Весть о беременности королевы быстро распространялась по стране. Мария считала её добрым знаком и продолжала отправлять на костёр всё новых и новых осуждённых. Первыми в начале года были сожжены те, кто сидел в Тауэре по обвинению в участии в мятеже. Далее под горячую королевскую руку попадали уже все протестанты, которые имели неосторожность явно высказывать свои суждения. Перед смертью протестантов заставляли отрекаться от веры и принимать католичество.
— Вы думаете, ваше высочество, Мария действительно намерена бросить вас в тюрьму? — вопрошал Фредерико, ещё во время правления Генриха решивший, что Бог един, и ставший протестантом. Теперь ситуация стала прямо противоположной, но тут он почему-то так легко, как тогда, сдаваться не собирался. Сказывалось и многолетнее пребывание в Англии, и общение с Елизаветой.
— На моей стороне дон Филипп. Это последняя надежда, — грустно говорила принцесса, — но если Мария родит наследника, то защищать меня станет некому. Филиппу я начну мешать. Пока сестра не родила, ему выгоднее после неё посадить на трон меня.
— Почему? — хитросплетения дворцовых интриг всегда были с трудом понятны Фредерико.
— Потому что иначе на троне окажется Мария Шотландская. Она отстаивает интересы французской короны, так как в своё время вместо моего брата вышла замуж за французского принца. Испания, Фредерико, не дружит с Францией, а воюет, — Елизавета улыбнулась, — помнишь ещё об этом?
— Да, об этом помню, — он вздохнул, — и что ж? Вас — в тюрьму, если родится ребёнок. Вас — на трон, если не родится?
— Меня, боюсь, не в тюрьму, а на костёр. Именно так.
— Вы так спокойны! — Фредерико всплеснул руками. — Может, надо бежать?
— Куда? И зачем? Я тебе говорила, надо ждать и терпеть. Судьбу не изменить, от неё не убежать. Мне остаётся лишь молиться за тех несчастных, которых сестра отправила на костёр или собирается отправить. Я помню, ты хотел отвезти письмо сыну. Как только я смогу отпустить тебя, ты тут же будешь иметь возможность уехать. Но, скорее всего, это случится не раньше осени. Пока мы не узнаем, что с наследником престола, которого вынашивает королева, мы не свободны распоряжаться собой.
— Я знаю, ваше высочество. Чтобы ни случилось, я всегда буду благодарен вам за те годы, что мы провели вместе, — Фредерико захотелось сказать Елизавете что-нибудь ещё доброе, но он запнулся, растеряв все слова.
Иногда Елизавете казалось, дым костров долетает до дворца. Небо, тёмное от туч, словно закоптилось. Смерть, которую принимали осуждённые, была мученической, и солнце будто бы и не желало смотреть на несправедливость, вершившуюся на земле.
— Если человек покаялся, признал себя заблуждавшимся и принял католическую веру, зачем его после этого казнить? — Елизавета пыталась понять сестру, но у неё ничего не получалось. Несмотря на радостную новость по поводу беременности, характер королевы становился всё более раздражительным и суровым. Она твёрдо была уверена, что всё делает правильно.
Филипп старался как можно реже попадаться жене на глаза. Он считал, что сделал своё дело — она ждёт ребёнка — его задача выполнена. И Филипп с нетерпением ждал осени. Когда ребёнок родится, ему не обязательно будет находиться в Англии. Первым делом он удерёт обратно в тёплую, дружелюбную Испанию.
Так в королевском дворце проходил день за днём. Каждый жил в ожидании новостей. В зависимости от содержания этих новостей, планировались разные действия. В отличие от Филиппа, принцесса никуда после родов королевы уезжать не собиралась. К сожалению, появление наследника могло только ухудшить её положение, но Елизавета искренне молилась за здоровье сестры, не позволяя себе даже думать о плохом.
В конце весны Мария себя почувствовала плохо. Сбежавшиеся к ней врачи долго совещались, боясь сообщить свой вердикт. Наконец, один из них вошёл в спальню королевы. Мария осунулась. Её и так некрасивое лицо стало неестественно бледным. Уголки губ опустились, придавая ему скорбное выражение.
— Ну что? — королева приподнялась с подушек.
— К сожалению, ваше величество, мы вынуждены признать, что ваша беременность, скорее всего, была ложной, — выдавил из себя врач.
— Что значит «скорее всего»?! — Мария попыталась говорить громче, но силы покинули её, и она замолчала.
— Ложная беременность, — повторил, едва дыша от страха, врач, — так случается. Сначала были налицо все признаки. Сейчас вы почувствовали себя плохо, потому что то была болезнь, а не беременность, — врач сам запутался в своих словах, — мы вас будем лечить, — заверил он королеву, — но вы не беременны, — далее он замолчал. Теперь предстояло сказать самое неприятное и самое важное, — и ваше величество, — врач откашлялся, — вы вряд ли сможете иметь детей.
Новость распространилась по дворцу быстро, а потом вышла и за его пределы, обрастая несуществующими подробностями. Говорили, что ребёнок на самом деле был, но Господь наказал королеву за то, как она наказывает еретиков, принимающих новую веру перед смертью. Потом говорили про проклятие Тюдоров — «ведь у Генриха тоже были проблемы с рождением детей, а у Эдуарда они вообще не появились на свет». Про то, что Эдуард был мал, болен, не женат и в силу этих простых причин не мог успеть зачать ребёнка, как-то забывалось...
Несмотря на произошедшее, а может, и благодаря ему, ничего в действиях Марии не менялось к лучшему. Она продолжала подписывать указ за указом, предписывая сажать в темницы тех, кто ещё оставался на свободе, и казнить тех, кто не был казнён.
Лишь в жизни Елизаветы произошли долгожданные перемены. Ей позволили переехать в Хэтфилд Хаус, тот самый дворец, в котором она воспитывалась в детстве. Для Фредерико это было то место, где он недолгое время работал садовником и где его вскоре заметил сам король. Елизавета собрала свой двор и покинула Лондон. Ей теперь разрешалось многое: читать, писать письма, принимать гостей.
В первую очередь Елизавете хотелось возобновить переписку с Робертом Дадли. Она надеялась, что они даже будут видеться друг с другом: он ведь сможет приезжать к ней во дворец, хоть изредка, на время, покидая жену.
— Всё налаживается, Фредерико, — Елизавета была счастлива снова оказаться в местах, которые так были дороги её сердцу, — скоро и ты поедешь в Испанию. Филипп собирается осенью покинуть Англию. Я постараюсь сделать так, чтобы ты отправился с ним.
— Благодарю вас, ваше высочество, — Фредерико уже не смел и надеяться на то, что когда-нибудь уедет из Англии. Ему стало страшно: сын повзрослел. Ему должно было исполниться шестнадцать лет. Он, Фредерико, написал ему длинное письмо, а нужно ли оно человеку, который его никогда не видел и считает своими родителями других людей?
Он прекрасно помнил, где находился дом приёмных родителей сына. Но живут ли они там по сей день? Живы ли они? Что они делали все эти годы, как воспитывали сына? Похож ли он хоть чуть-чуть на него и на Матильду? Вопросы множились и роем метались в голове.
Фредерико не забывал и о графе. Как только положение Елизаветы улучшалось, де Вилар тут же возникал в его жизни. Уже давно стало понятно, что его главной целью было не допустить Елизавету до престола. Чью бы сторону граф ни принимал, эта сторона явно не желала видеть принцессу королевой Англии.
— Интересно, успею ли я уехать в Испанию или граф объявится раньше? — спрашивал себя Фредерико. — Хорошо бы успеть. Возможность сопровождать мужа королевы на родину предоставляется не каждый день. Конечно, он может отказать Елизавете в её просьбе. Почему? Просто чтобы не раздражать лишний раз Марию, — он нахмурился. Королева вызывала в нём стойкую неприязнь, и любое воспоминание о ней ухудшало настроение.
Ещё Фредерико было интересно съездить посмотреть тот надел земли, который ему даровал когда-то Генрих. Земля была конфискована у монастыря, но Мария не стала отнимать раздаренные земли, чтобы вернуть их церкви. Так что Фредерико, как и прежде, являлся законным владельцем крохотного поместья где-то на севере страны.
— Отчего не съездить? Вот вернусь из Испании и поеду, — мечтал он, — затем надо будет оформить наследство. Если у меня есть сын, то он должен получить то, чем я владею, после моей смерти, — тут опять вспомнился граф. Фредерико тяжело вздохнул. Самым неприятным планом был план мести. Точнее, плана как такового не было.
— Это и плохо, — продолжил рассуждения Фредерико, — мстить надо. Как мстить — непонятно.
До конца лета он успел съездить по поручению Елизаветы с письмом к Дадли. Молодой человек всегда казался Фредерико слегка заносчивым и чопорным. Даже в Тауэре он смотрел на всех свысока, подчёркивая своё исключительное положение. Но Елизавете Роберт нравился. «Что ж поделать? — размышлял Фредерико под мерный цокот копыт. — Не мне судить о пристрастиях принцессы. Тем более она женщина. Женщине простительно иметь подобные слабости».
Ответ Роберт написал быстро. Переночевав в его замке, Фредерико тут же отправился в обратный путь. Каждый день теперь приближал его к отъезду из Англии...
2
Как Мария ни старалась удержать мужа, а Филипп всё же начал собираться в Испанию. Про себя он твёрдо решил не возвращаться обратно к жене. Впрочем, он не настолько был глуп, чтобы сообщать ей об этом. Но сборы были так обстоятельно организованы, что сомнений мало у кого оставалось. В том числе и у Марии.
Она страдала. Полюбить в тридцать семь лет, обрести мужа, о котором любая королева может только мечтать, было для неё огромным счастьем. После долгих лет одинокой жизни, рано лишившись матери и не пользуясь большой привязанностью отца, Мария надеялась наконец, что судьба ей улыбнулась. И вот любимый муж уезжает, оставляя опять её одну. Настроение ухудшало ещё и то, что все вокруг твердили королеве о Елизавете. Сестра вновь стала единственной реальной наследницей престола. За последние месяцы её популярность в народе лишь выросла. «А ведь Елизавета к этому не приложила ни малейших усилий, — с сожалением думала Мария, — спокойно отсиживалась в Тауэре, Вудстоке. А теперь живёт в Хэтфилде в своё удовольствие», — она продолжала ворчать, не в силах успокоиться.
Елизавета, как и обещала, написала письмо Филиппу с просьбой взять с собой в Испанию своего приближённого, испанца по происхождению. Она отрекомендовала Фредерико как опытного моряка, преданного слугу, а также, что немаловажно, человека, свободно разговаривающего на испанском, английском и французском. Ну, французский язык, скорее всего, не пригодился бы в поездке, но для пущей важности он тоже был добавлен в список достоинств.
С письмом в королевский дворец поскакал сам Фредерико. Зная о нежных чувствах, которые Филипп испытывал к принцессе Елизавете, её подданного сразу провели прямо к нему. Фредерико вспомнил былое и поклонился мужу королевы так низко, как мог. Затем он протянул ему письмо. Оно пахло духами: Елизавете с недавних пор начали доставлять приятно пахнущие склянки, и она брызгала их содержимым на всё вокруг.
— Итак, вы решили вернуться на родину? — спросил Филипп, прочитав письмо. — Вам тоже не понравилось в Англии?
Фредерико понимал, что отвечать следует осторожно. Вопрос не был таким уж простым.
— Мне нравится служить её высочеству. Ещё её отец, король Генрих Восьмой, оказывал мне честь и велел сопровождать его в военных походах...
— А ведь когда-то вы служили его жене, Катерине Арагонской, — перебил его Филипп.
— У вас верные сведения, ваше величество, — кивнул Фредерико, — я был тогда совсем молод. Родственники отправили меня в Англию. Учиться и постараться произвести хорошее впечатление на королеву Катерину, чтобы остаться при дворе. Но она быстро умерла. Я не успел толком послужить ей.
— Ну что ж, при дворе, тем не менее, вы сделали прекрасную карьеру. Я возьму вас с собой. Посмотрим, быть может, вы послужите и мне, — Филипп встал, — оставайтесь во дворце. Я напишу ответ Елизавете. Когда вы его отвезёте, возвращайтесь сюда. У меня найдутся для вас поручения, связанные с отъездом.
Так жизнь Фредерико сделала ещё один виток. Теперь он вновь говорил по-испански, так как большинство подданных его величества короля Филиппа упрямо не говорили по-английски, делая исключение лишь для ситуаций, связанных с вопросами жизни и смерти.
Весь дворец был перевернут вверх дном. Испанцы сновали по комнатам и коридорам, собирая дорогие их сердцу вещи, привезённые в Англию, казалось, навсегда. Филипп не был жаден и оставил бы все драгоценности, что привёз когда-то, у жены. Но испанская казна была пуста, пусть её разорили и не так сильно, как английскую. Поэтому велено было забрать всё, что считалось приличным забрать. Подарки королеве Филипп, естественно, оставлял...
Мария видела размах сборов мужа на родину и потерянно бродила по дворцу, не зная, что предпринять. Филипп больше не обращал на неё внимания, отказываясь под любым предлогом делить с ней супружескую постель, раз уж ребёнка она родить всё равно не может. Королева еле сдерживала слёзы, впервые в жизни теряя возлюбленного. Если бы у неё был хоть какой-то опыт в любовных делах, может, она бы поступала по-другому. Но опыт отсутствовал, здоровье с лета не улучшилось. И всё это не оставляло Марии надежды на то, что Филипп повременит с отъездом.
Вскоре огромный испанский кортеж отбыл в сторону моря. Филипп торопился — ещё чуть-чуть, и ветер переменится, путешествовать по морю станет не просто опасно, а невозможно. Осень и так уже вступала в свои права, но отплыть в сторону Испании всё ещё представлялось возможным. Корабли стояли у берега, готовые по первому сигналу поднять паруса. Вся процессия двигалась, практически не останавливаясь. Земля вылетала из-под копыт несущихся во весь опор лошадей. Филипп передвигался с большим комфортом, чем его подданные. Им предстояло проследить за погрузкой сундуков на корабли, поэтому у принца времени было чуть больше, чем у остальных.
Фредерико скакал вместе со всеми, стараясь не отставать и не жаловаться. Ему исполнилось сорок лет, но он не чувствовал себя старым. Он с удовольствием наслаждался свежим воздухом свободы, не сравнимым с тем, которым приходилось дышать в самом прекрасном королевском дворце. Конечно, порой усталость давала о себе знать. Фредерико не подавал виду, разделяя все тяготы пути со своими попутчиками.
— Засиделся! — мелькало у него в голове. Ветер свистел в ушах. Всё, что он видел, — спины лошадей, бегущих впереди. От непривычки долго ехать верхом болела спина, затекали руки и ноги. Но настроение у Фредерико улучшалось с каждой милей.
В какой-то момент он почувствовал запах моря. Подняв голову, он увидел вдали бесконечную, голубую гладь воды. Испанские корабли чётко вырисовывались на фоне неба. Они были огромны! Фредерико с уважением окинул взглядом деревянные громадины. Сложенные паруса, как крылья больших птиц, покоились на высоких мачтах.
— Лучше испанских кораблей не бывает, — послышался рядом голос одного из его попутчиков, — любую войну на море мы выиграем.
Фредерико согласно закивал.
— Давно я не ходил по морю, — признался он собеседнику, — а когда и ходил, то на маленьких торговых суднах. Или с каперами, — добавил он, подмигивая.
— Ну что ж, с принцем путешествовать большая честь. Но нам предстоит много работы, прежде чем выйдем в море.
3
А в Лондоне в это время пожинали плоды плохого настроения королевы. Как только Филипп уехал, она все свои силы бросила на борьбу с протестантами. Костры разгорелись сильнее, чем прежде. В какой-то момент Мария вспомнила о давно посаженном ею в Тауэр епископе Кентерберийском. Томас Кранмер надеялся, что про него забыли. Может, так и случилось бы. Так бывало: посаженного в темницу одним королём выпускал на волю следующий король. Кранмеру не повезло. Мария осенью вспомнила именно о нём.
— Выбить из епископа признание в совершенной ереси! — приказала она голосом, не терпящим возражений. — Любыми способами.
Способы были для всех одинаковы. Набор инструментов, применяемых при пытках, был разнообразен, но не бесконечен. Но Кранмер даже не пытался сопротивляться. Он понимал, что лучше признать себя виноватым во всём, чем угодно, покаяться и вымолить прощение. Так бы и вышло. Члены Тайного совета потирали руки — показательный процесс демонстрировал народу победу королевы над еретиками. А иначе теперь протестантов не называли.
Бывший епископ признался, и его даже перевели в лучшие условия, чем были до этого. Никто и не догадывался, что Мария вынашивает совсем другие планы по его поводу. Снисхождения она проявлять не собиралась.
— Он будет сожжён, — объявила Мария, — но перед тем, как его грешное тело предадут огню, он прочтёт речь, которую мы ему подготовим. О покаянии, признании себя еретиком, отречении и повиновении королеве.
— Кранмеру можно сохранить жизнь, — осторожно предложил кто-то, — все и так видят, что он раскаялся и принял истинную веру.
— Нет, — отрезала Мария.
У неё нещадно болела голова. Боль изводила её давно и становилась всё сильнее. Королева практически не спала. Всё, что ей хотелось, это заставить так же страдать других. После очередной казни Марии становилось чуть легче, но длилось облегчение недолго. Кранмеру повезло меньше остальных. Им королева занялась после отъезда мужа, когда её состояние ухудшилось настолько, что она с трудом фокусировала взгляд на окружавших её предметах и людях. Мучения хотелось разделить с кем-то ещё. Тут-то иод руку и попался епископ.
— Подготовьте речь, — повторила она, — покажите Кранмеру. Он её прочтёт, подпишет и скажет перед всеми собравшимися в соборе людьми. Такой урок никто не забудет.
Позже Мария чуть изменила приказ. На сей раз речь должен был писать сам Кранмер. Конечно, её проверили и поправили. Но в целом он её подготовил лично.
Казнить епископа намеревались в Оксфорде при большом стечении народа. Всё было подготовлено к сожжению главного еретика Англии. Но вот только Кранмер, собравшись с духом, поняв, что помиловать королева его не собирается, решил сказать слова, которые от него никто не ждал. Правда, вначале, он поклялся в преданности и верности королеве, но после начал говорить не то, что было написано на листе бумаги, лежавшей перед ним.
И тут досталось всем, а папе римскому в первую очередь. Назвав его антихристом, Кранмер сказал, что не предаёт своих убеждений. А раскаивался он лишь потому, что боялся пыток и смерти. Епископ напомнил, что следовал законам, прописанным королями Англии, Генрихом и Эдуардом. Эти законы сейчас попраны папой.
В зале стояла тишина. Епископ довёл свою речь до конца. Тут-то все осознали, что произошло, и стащили его с кафедры. Но дело было сделано. Смерть Кранмер принял мученическую, став в глазах англичан примером стойкости и преданности вере. В костре он горел медленно, успев перед самой смертью ещё раз выкрикнуть проклятия Риму...
Испанские корабли на всех парусах шли по морю. А Мария проигрывала очередное сражение с ересью. Теперь её боялись и ненавидели, понимая, что за истребление еретиков она взялась не на шутку. Отречение и принятие другой веры считалось обязательным, но не спасало от костра.
Что касается Елизаветы, то любовь к ней в Англии росла просто потому, что она тоже считалась врагом сестры. Причём врагом номер один.