Когда какого-то события ждут слишком долго, оно, как правило, застает врасплох. Так случилось и с английским флотом, собиравшимся встречать Армаду совсем не там, где это произошло на самом деле. Королеве удалось собрать не более ста кораблей, и только ядро ее флота составляли настоящие боевые, построенные по последнему слову техники быстроходные корабли. Остальные принадлежали купцам или дворянам-волонтерам, поднявшимся по призыву Елизаветы. Англичане явно уступали испанцам в количестве, но не в уверенности в себе. Как и годом раньше, командовавшие флотом адмирал Ховард и вице-адмирал Дрейк собирались выйти навстречу Армаде, перехватить ее у берегов Испании и разбить в ее собственных водах. Несколько раз они пытались покинуть Плимут, но Нептун на этот раз подыгрывал испанцам: сильными штормами и ветрами англичан вновь и вновь прибивало к берегу. Для парусов испанцев тот же ветер был попутным.
Лето 1588 года выдалось на редкость ненастным, с непрекращающимися ливнями и штормами. Полуголодные английские матросы сидели в Плимуте и в буквальном смысле ждали у моря погоды, когда на горизонте показались корабли Медины-Сидонии. По преданию, Дрейк в это время играл в шары. Услыхав крик дозорного, что испанцев заметили у мыса Ящерица — западной оконечности острова, он спокойно довел партию до конца и лишь после этого приказал сыграть общий сбор. По всему побережью от Девона и Дорсета до самого Кента один за другим загорались сигнальные огни, пробиваясь сквозь туман и оповещая Англию о том, что настал долгожданный и страшный час испытания. Графства поднимались по тревоге, старики и мальчишки облачались в кирасы. Вот когда Елизавета могла с гордостью сказать, что не напрасно верила в своих подданных и что ее политика религиозной терпимости оправдалась. В момент национальной опасности вокруг нее сплотились все. Уолтер Рэли, мореплаватель и царедворец, писал в те дни: «Пусть ни один англичанин, какую бы религию он ни исповедовал, не думает об испанцах иначе, как о врагах, которых он должен победить во имя нашей нации». И они ополчились против врага, и не стало ни католика, ни протестанта — все они были англичанами.
Армада тем временем огромным угрожающим полумесяцем вползала в узкий пролив. Никто не знал, куда именно направляется эта ущербная и грозная луна. Испанцы, в свою очередь, не ожидали встретить почти весь английский флот у входа в проливы, они рассчитывали достичь Дувра, не вступая в сражение. Обе стороны находились в смятении, но англичане, похоже, пришли в себя быстрее. Их эскадры разделились: Ховард отошел на восток, а Дрейк остался атаковать врага на всем пути его следования. С небольшой, но мобильной эскадрой он, как бойцовый петух, набрасывался на испанцев и с удовольствием наблюдал со своего флагмана, носившего грозное имя «Возмездие», как английская артиллерия один за другим выводит из строя испанские галеоны. Тактика испанцев и та концепция войны, которой они придерживались, безнадежно устарели. По большей части их корабли были гигантскими и неповоротливыми транспортами для пехоты, артиллерия предназначалась для осады на берегу, а не для морских сражений. Они и собирались воевать на суше, а не среди волн. Английский Дракон явно чувствовал себя увереннее в родных водах. Правда, ему катастрофически не хватало боеприпасов и провианта, за которыми приходилось заворачивать во все попутные порты. Весь июль голодные английские морские волки трепали Армаду, пока она наконец не оторвалась от них и не пристала к французскому берегу около Кале.
Наступал решающий час. В хорошую погоду из Кале виден английский берег и Дувр. Испанцев отделяли от них лишь несколько десятков миль, оставалось сделать последний бросок. Там их готовились встретить лучшие корабли Елизаветы — ее собственный «королевский флот», туда же стекались эскадры Дрейка и Ховарда, с пробитыми парусами, закопченные от пороха, потрепанные штормами.
Ветер был третьим участником сражения. Он упорно отгонял оба флота на север. Но англичане стояли на якоре в просторной гавани Дувра, а акватории Кале испанцам явно не хватало. Медина-Сидония ждал здесь известий от герцога Пармы. Связь с ним не удавалось наладить — нерасторопности курьеров и фельдъегерей испанцы обязаны своим поражением не меньше, чем английским морякам. Когда Парма со своими десятью тысячами солдат подошел к Дюнкерку, чтобы погрузиться на корабли, Армада уже снялась с якоря и ветер угнал ее слишком далеко в Северное море. Однако поднять якоря ее все-таки заставили англичане. Они атаковали противника в гавани своими горящими лодками, как год назад в Кадисе, и, чтобы избежать пожара, испанцы были вынуждены ретироваться. Остальное довершил ветер: их бросило на мели около побережья Зеландии, с которых удалось сняться немногим, и понесло дальше, где уже не было гаваней, пригодных для высадки. Не осталось ни сил, ни провианта, ни пороха. Корабли, преследуемые англичанами, обогнули Британские острова и с трудом возвратились домой, потеряв две трети из тридцати тысяч «непобедимых». Вдоль всего побережья мальчишки еще долго вылавливали из воды остатки их амуниции — то, что море не приняло в жертву…
А что же королева? Для нее, как и для всей страны, наступил момент наивысшей опасности. Но как бы ни сложились судьбы ее подданных в случае победы испанцев, ее собственная жизнь была бы обречена. Смертельная угроза вдохнула в нее новые силы. Королева, казалось, сбросила лет тридцать: она была энергична, решительно действовала и говорила, не обнаруживая ни малейшего страха, — истинная дочь Генриха VIII. Снова, как в былые годы, королева и ее народ черпали силы друг в друге. Опять ей удавалось найти самые проникновенные слова для солдат, которые во главе с Лейстером шли занимать оборону у Тилбери. Здесь, в излучине Темзы, английская армия встала лагерем, готовая преградить испанцам путь на Лондон. Солдаты шли умирать с песнями и именем Елизаветы на устах. Последняя линия обороны проходила вокруг Сент-Джеймсского дворца, где находилась королева. Она вовсе не пряталась за его стенами и, несмотря на опасность, по-прежнему появлялась на людях. Именно в эти минуты маленький мальчик, будущий епископ Гудмен, услышал и навсегда запомнил ее слова: «У вас может быть более великий государь, но у вас никогда не будет более любящего». Неудивительно, что за нее хотелось умереть. Были ли в истории иные случаи, когда солдаты предлагали взятку, чтобы оказаться в потенциально опасном месте? И чтобы к тому же это был целый полк? Дорсетский полк был готов заплатить 500 фунтов стерлингов, чтобы войти в состав гвардии, стоявшей у Тилбери. Если бы испанцы прорвались, дорсетцы все полегли бы там…
В Лондоне кипела работа. Старый лорд Берли вооружал собственный отряд и посылал сыновей за подкреплением в дальние поместья. Лейстер ухитрялся успевать всюду: он без устали принимал и размещал пополнения, выбивал для них продовольствие и тонны пива, был и стратегом и интендантом, действуя по принципу, который сам провозгласил на заседании Тайного совета: «Нельзя пренебрегать ничем, что поможет противостоять врагу, стучащемуся сейчас в нашу дверь».
В конце июля Лейстер предложил королеве Елизавете навестить его армию в Тилбери и подбодрить несчастных солдат, гнивших в окопах среди болот Эссекса. Затея представлялась ему не слишком опасной, так как в случае появления испанцев королеву можно было эвакуировать в Лондон как по суше, так и по реке. Елизавета загорелась этой идеей, но пожелала посетить войска на самом морском побережье, где ожидали высадки вражеского десанта. Граф со всей твердостью главнокомандующего заявил, что не пустит ее дальше Тилбери, чтобы не рисковать ее персоной — «самым дорогим и священным, что есть у нас в мире». В то же время он писал ей: «Моя добрая и милая королева, не меняйте своих намерений… ради несчастных и бедных солдат, которые лежат в чистом поле, в полной готовности служить Вам и умереть за Вас».
8 августа 1588 года королевская баржа отправилась от Вестминстерского дворца вниз по Темзе и к вечеру добралась до форта Тилбери. Солдаты встретили Елизавету криками радости и восхищения. На следующий день состоялись смотр войск и маневры. Елизавета восседала на своем гордом белом коне с маршальским жезлом в руке. Она казалась присутствующим царицей амазонок или самой Беллоной — богиней войны. Взволнованная оказанным ей приемом и возбужденная опасностью (хотя и не столь большой посреди тридцатитысячной армии), королева обратилась к солдатам с одной из лучших своих речей. Она сказала: «Мой добрый народ. Те, кто пекся о Нашей безопасности, убеждали Нас, что следует проявить осторожность, когда Мы предстанем перед множеством вооруженных людей. Но, уверяю вас, я не хотела бы жить, не доверяя моему верному и любящему народу. Пусть боятся тираны. Я же всегда жила так, что после Господа считала своей главной опорой и защитой верные сердца и доброе расположение моих подданных. И посему, как вы видите, я сейчас среди вас не для развлечения или забавы, но полная решимости в гуще сражения остаться жить или умереть с вами, пасть во прахе во имя моего Господа, моего королевства, моего народа, моей чести и моей крови. Я знаю, что наделена телом слабой и хрупкой женщины, но у меня душа и сердце короля, и короля Англии. И я думаю, это грязная ложь, что Парма, или Испанец, или любой другой государь Европы могут осмелиться переступить границу моего королевства. Это скорее, чем любое бесчестье, заставит меня взяться за оружие, я сама стану вашим генералом, вашим судьей и вознагражу каждого по заслугам на поле брани…»
На следующий день текст речи был роздан капелланам, чтобы они переписали его и распространили в частях, и слово Елизаветы дошло до каждого из тысяч ее защитников. Слухи об отважном поступке английской королевы и ее необыкновенной речи скоро разнеслись по всем европейским дворам. Текст переписывали и читали повсюду, даже в Москве, откуда один из английских купцов, друг Дрейка, сообщал, что получил список и передал его русскому царю.
Лейстер был искренне восхищен своей королевой. Он устроил в ее честь банкет неподалеку от лагеря. В разгар обеда пришло известие о том, что герцог Парма с сорока тысячами солдат ждет ближайшего прилива, чтобы переправиться в Англию, тем же вечером он мог уже высадиться. В лагере поднялся переполох, но Елизавета наотрез отказалась покинуть его. К счастью, тревога оказалась ложной. На самом деле угроза со стороны испанского флота уже миновала: в это время он разбивался о зеландские мели.