Тем временем в Лондоне Уолсингему, как он полагал, удалось раскрыть новый преступный заговор, целью которого было злодейское убийство Елизаветы. В нем оказались замешаны сторонники Марии Стюарт, а также их заграничный посредник Бернардино де Мендоса, посол испанского короля в Париже. Бернардино превратил свою резиденцию в столице Франции в убежище опаснейших людей Европы. Уолсингем заявлял о наличии у него неоспоримых доказательств того, что участники заговора действовали с ведома и согласия Марии Стюарт[196]. Несмотря на это, Бёрли и Уолсингем опасались, что без дополнительного влияния Лестера Елизавета не осмелится предпринять решительных действий в отношении своей царственной кузины, поэтому начали торопить возвращение графа под предлогом того, что его присутствие необходимо на следующем заседании парламента.
24 ноября 1586 года Лестер наконец возвращается в Англию. На посту командующего войсками его сменяет Перегрин Берти, лорд Уиллоуби — один из лучших рыцарей графа и предводитель кавалерии в битве при Зютфене, в ходе которой ему удалось сбить с лошади вражеского генерала и взять его в плен. Солдаты Лестера вот-вот были готовы взбунтоваться, кредиторы — как из Англии, так и из Голландии — требовали уплаты долгов и отказывались переносить срок выплаты, и граф был рад вернуться домой. Он надеялся воспользоваться моментом и убедить Елизавету оказать в будущем бо́льшую поддержку голландским бунтовщикам, так как ни одна из сторон не была удовлетворена текущим положением дел. Голландцы жаловались на то, что граф неразумно растратил их деньги, обложил поборами и набрал войско из числа иностранцев без их согласия. Лестер же находил их по меньшей мере людьми непростыми и считал, что общим результатом приказа Елизаветы вести оборонительную войну стала потеря Англией стратегического преимущества[197].
Прибыв ко двору, Лестер подвергается длительному и пристрастному допросу со стороны королевы и Бёрли, главным образом на предмет того, как он использовал государственные средства. «Я счел, что со мной обошлись несправедливо, — протестовал граф, — ибо для меня невозможно предоставить Ее Величеству столь скрупулезный отчет о расходах, коего она требует, и вы могли бы потрудиться дать Ее Величеству понять, сколь невозможно было в моем положении отчитаться или пересказать содержание отдельных расчетных книг»[198].
Лестер не мог понять, как Елизавета может требовать от него отчета по конкретным расходам его подчиненных, которым он давал лишь общие указания. По своей манере это расследование напоминало охоту на ведьм. Но Бёрли видел, сколь твердо Елизавета убеждена в том, что ее сокровища были растрачены в Нидерландах, и был полон решимости сохранить свой пост, даже если это требовало от него оказать давление на своего товарища.
При других условиях столкновение двух титанов Тайного совета могло бы кончиться плачевно, но только что раскрытый заговор против королевы заставил их забыть обо всем остальном. Лестеру пришлось отбросить гордость и смириться с тем, что королева не возместит ему денег, которые он потратил в Нидерландах из собственного кармана, что было для него весьма серьезным унижением, — подумать только, когда-то граф считал себя достойным ее руки. В преддверии рождественских торжеств двор готовился к переезду из Ричмонда в Гринвич, а Бёрли, Лестер и Уолсингем оказались перед лицом тяжелейшего испытания с момента коронации Елизаветы. На счастье или на беду, пришло время объединить усилия перед лицом врага.
3«Дивный новый мир»[199]
Нидерландский кризис должен был стать главной темой очередного заседания Тайного совета. И именно тогда, в октябре 1584 года, на сцену ступил удалой тридцатилетний сэр Уолтер Рэли. Статный белокожий брюнет с яркими вьющимися волосами, он был образцом мужественности: самоуверенный, честолюбивый, удалой фехтовальщик, красивый до головокружения, всегда изящно одетый, начитанный и небесталанный даже в поэзии. Первый европеец, который мог похвастаться слугой-африканцем. Личность Рэли была поистине масштабна, и вскоре он стал рассматриваться как соперник графа Лестера[200]. Филипп Испанский поначалу не имел представления об этой новой фигуре при дворе Елизаветы. Предупрежденный о том, что у королевы появился очередной фаворит, он приписал на полях письма: «Понятия не имею, кто этот человек». Лучше бы Филиппу этого не знать никогда[201].
Померанский дворянин Лупольд фон Ведель, которого Елизавета пригласила в 1584 году на Рождество в Гринвичский дворец, отмечал, что королева постоянно общалась с Рэли — даже в присутствии графа Лестера. В парике с вьющимися золотыми локонами, скрывающими лысеющую голову, и черном бархатном платье, пышно украшенном серебром и жемчугом, которое она носила в показной скорби по Вильгельму Оранскому, Елизавета присела отдохнуть после танцев. Рэли же стоял рядом и, наклонившись к ее уху, что-то рассказывал. Королева была всецело им очарована. Ведель был поражен, наблюдая за тем, как Елизавета игриво тыкала пальцем в лицо Рэли, указывая на грязное пятнышко и предлагая его стереть. «Ходили слухи, — писал фон Ведель, — что на данный момент сего господина королева предпочитает всем остальным. Увиденное мною позволяет утверждать это без всякого сомнения»[202].
Лестеру уже приходилось мериться силами с соперником, но в тот раз победителем вышел он. Так, в 1560-е годы внимание королевы все чаще привлекал сэр Кристофер Хэттон. Она осыпала его подарками, а в 1572 году сделала камергером внутренних покоев. Почти такой же высокий и красивый, как Рэли, Хэттон был законченным подхалимом (когда королева обратила на него внимание, ему было едва за тридцать). Этот приторный льстец в качестве отличительного знака украшал свою шляпу пером. Однажды он, вроде бы без тени лицемерия, назвал себя «вечным рабом» Елизаветы. «Ни смерть, ни муки ада, ни страх смерти не заставят меня повторить мою ошибку и отлучиться от Вас хотя бы на один день, — взахлеб божился он в 1573 году. — Страсть сильнее меня. Я не в силах писать. Любите меня, ибо я люблю Вас»[203].
Справедливости ради стоит заметить, что Хэттон — в отличие от Дадли — не был замечен в связях с другими женщинами и никогда не женился. В знак привязанности Елизавета назвала его «глазок». Он же называл себя ее «рабом» и «овцой». Так когда он слег от болезни, то писал Елизавете (вновь в 1573 году): «Барашек Ваш почернел, и теперь из-за этой болезни Вы вряд ли признаете во мне своего верного слугу».
В 1577 году Хэттон стал членом Тайного совета и целиком переключился с дел обольстительных на дела государственные. По многим важным вопросам он работал рука об руку с Дадли, и в конце концов они стали хорошими друзьями. Согласившись принять звание генерал-губернатора Нидерландов и тем самым вызвав гнев Елизаветы, граф Лестер обращался за помощью к Хэттону даже чаще, чем к Бёрли. Хэттон, заручившись поддержкой Уолсингема, проверял и подправлял письма Лестера, прежде чем зачитывать их королеве[204].
Рэли же никогда не мечтал о месте при дворе. Неисправимый авантюрист, человек «легкого и переменчивого нрава», он слыл атеистом[205], поскольку, по слухам, отрицал бессмертие души[206]. Его девизом были два слова Amore et Virtute («Любовь и добродетель»), и многие считали, что в первом он преуспел больше, чем во втором. О его любовных приключениях ходили легенды: так, по слухам, где-то в Ирландии у него была незаконнорожденная дочь, а одну из влюбленных в него служанок Елизаветы он удовлетворил прямо в саду, прижав к стволу дерева. Рэли любил широкие жесты, однако популярная история о том, как он впервые обратил на себя внимание королевы, бросив ей под ноги свой плащ, чтобы она смогла перейти через лужу, с большей долей вероятности является апокрифом.
Первые шаги в своей блестящей карьере Рэли сделал не благодаря плащу, но с помощью двух важных девонширских знакомств. Он был племянником Кэтрин (или Кэт) Эшли[207], которую в 1559 году Елизавета сделала старшей камер-фрейлиной. Кэт и Елизавета были знакомы давно. Дочь сэра Филиппа Чемперноуна из Модбери, Кэт была приставлена к Елизавете, когда той было не больше пяти[208]. Затем она служила при ней гувернанткой, а примерно в 1545 году вышла замуж за Джона Эшли[209], который впоследствии дослужится до должности хранителя королевских драгоценностей. Приблизительно в то же самое время, когда Томас Сеймур захаживал по утрам к юной Елизавете, он со своим сводным братом Джоном Сеймуром подшучивал над Кэт, прося его посмотреть, как там поживают ее необъятные ягодицы, мол, не стали ли они чуть-чуть поменьше[210]. Кэтрин Эшли умерла от неизвестной болезни, когда Рэли было всего двенадцать лет, но упоминания ее имени было достаточно для Елизаветы, и в 1577 году у королевы появился новый придворный.
Другим важным связующим звеном Рэли со двором был его старший сводный брат сэр Хемфри Гилберт. Резкий, вспыльчивый, пылкий авантюрист, Гилберт гордился своим девизом Mutare vel Timere Sperno («Страх и переменчивость я презираю»). Окруженный группой таких же отчаянных молодцов, он был ярым сторонником традиционной монархии, а славу зарабатывать предпочитал военными подвигами. Сорвиголовы Гилберта хвастались, что не дадут покоя педанту Бёрли, а королеве покажут, как неразумно было забирать власть у закаленных в боях воинов и отдавать ее раболепному бюрократу «с пером и чернильницей за поясом»