. Их возмутило очевидное неуважение положений Великой хартии вольности и принципов отправления правосудия. Королеве было направлено официальное письмо, от которого до нас дошел, к сожалению, только фрагмент; в письме судьи отстаивают право вызывать в суд любых заключенных для установления причин их ареста в рамках процедуры habeas corpus[736].
Две недели спустя маршалом военной полиции был назначен сэр Томас Уилфорд, уроженец Кента, зарекомендовавший себя отличной службой в Нидерландах и Нормандии. Бёрли очень хотелось избежать очередного столкновения с судьями, и он поспешил обуздать, насколько возможно, желание королевы увидеть побольше показательных казней. Поэтому мандат Уилфорда подразумевал работу в рамках существующих процедур, то есть с привлечением магистратов и констеблей, а не военных. На виселицу же, согласно окончательной редакции должностных полномочий Уилфорда, надлежало отправлять только преступников «отчаянных», неисправимых, «очевидно виновных» и презирающих закон, а значит, «иного наказания не заслуживающих»[737].
В сентябре мандат Уилфорда тихо отозвали, а дела города снова взял в свои руки мэр Спенсер. К этому времени порядок в Лондоне был в целом восстановлен. По просьбе мэра комиссия при центральном уголовном суде продолжала работать еще год, но ее полномочия ограничивались теперь расчисткой крупных улиц и пивных от лиц низшего сословия, в коих представители высших классов предпочитали видеть бездельников, бродяг и падших женщин[738].
Сама Елизавета напрямую тему закона и порядка более не поднимала. Вместо этого она с одобрением наблюдала, как Тайный совет по собственной инициативе оттачивает правоприменительные нормы, направленные на борьбу с бродяжничеством. В 1596 и 1597 годах Бёрли и другие тайные советники решились на спорные меры: нищих, бродяг, воров, сутенеров и карманников — жителей преступного Лондона — арестовывать, грузить на корабли и отправлять в Ирландию или Нидерланды для несения военной службы. В целях организации подобных чисток формировались новые отряды военной полиции, единственная задача которых состояла в том, чтобы, заметив праздношатающегося, задержать его и препроводить в порт[739]. Демобилизованные ветераны войны, по безденежью вынужденные попрошайничать и уличенные в этом, подвергались аресту и отправке обратно на линию фронта. Впервые праздные прогулки по улицам города были приравнены к тяжкому преступлению, что привело к бурному протесту в парламенте[740].
Особенно возмутит современного читателя то, как спокойно Елизавета восприняла весьма необычное предложение, с которым выступил в 1596 году любекский купец Каспар ван Сенден. Он предложил схватить всех чернокожих выходцев из Африки, живущих в Англии, и депортировать их в Португалию или Испанию для продажи в рабство или обмена на военнопленных англичан. Количество негров, вывезенных с Черного континента на туманный Альбион к тому времени, подсчитать невозможно, однако известно, что с 1540 года экспедиции английских купцов в «Берберию» (атлантическое побережье Марокко) происходили на регулярной основе, а в 1560-х годах сэр Джон Хокинс из Плимута вместе со старшим братом Уильямом снискали себе дурную славу людей, скупающих чернокожих рабов у провинциальных португальских купцов[741]. В коммерческом отношении план Сендена провалился, но доподлинно известно, что Елизавета его одобрила. Этот факт никак не способствует упрочению в XXI веке ее реноме «доброй королевы Бесс»[742].
12В поисках золота
Когда сэр Уолтер Рэли понял, что его звезда при дворе угасает, а звезды его соперников восходят все выше, он решил, что настала пора поставить все на карту. Вот уже несколько лет Елизавета обещала ему пост капитана королевской гвардии, вот только Хэттон уходить на покой не собирался. Сменить его Рэли удалось только после кончины бывшего фаворита королевы. С новой должностью он приобрел не только жезл из черного дерева с золотым наконечником, но и возможность посещать заседания Тайного совета.
Рэли являл собой пример истинного патриота, и мало кто из современников отличался такой же оригинальностью мышления. Стоило ему понять, что Елизавета не поддерживает его амбициозные планы по колонизации и завоеванию Америки, как он переключился на каперство, — если и был в истории Англии свой конкистадор, то это Уолтер Рэли. Он умел мыслить быстро, действовать же предпочитал как можно более масштабно. Рэли убеждал Елизавету и Бёрли, что стоит изменить тактику действий на море: вместо того чтобы нападать на испанские суда, везущие ценные грузы в Испанию, около Азорских островов посреди Атлантики, как королева приказала Дрейку и Норрису во время их злополучной экспедиции в Португалию, лучше перехватывать и грабить их на выходе из порта. То есть либо совершать набеги в районе Панамского перешейка, куда из перуанских шахт направлялись для последующей доставки в Испанию основные объемы добытого серебра, либо устраивать блокаду побережья Кубы и Флоридского пролива. Королеву Рэли хорошо знал. Если и можно было каким-то образом заручиться ее поддержкой, так только посулив обогащение. Отважный мореплаватель обещал Елизавете золотые горы: награбленного будет так много, что войну против Испании, по сути, будет финансировать сама Испания[743].
Азы каперского искусства Рэли начал постигать еще подростком: его первым наставником стал сводный брат сэр Хемфри Гилберт и родня по матери — убежденные протестанты Чамперноуны из Модбери, графство Девон[744]. Когда в 1562 году во Франции разразились Религиозные войны, Чамперноуны были в первых рядах тех, кто начал промышлять каперством в водах Ла-Манша. Исторически еще со времен Столетней войны каперство практиковали в основном англичане, причем это не противоречило нормам международного права. Власти разных стран выдавали своим купцам, понесшим (по их словам) ущерб по вине иностранных лиц, специальные «каперские грамоты», которые наделяли их правом возместить потери путем «репрессалий». Причем если сначала атаковать дозволялось только вражеские суда, то вскоре было разрешено захватывать и корабли под нейтральным флагом, но с вражеским грузом на борту[745].
С 1568 по 1572 год Чамперноунам втайне оказывал помощь Уолсингем. Совместно с гугенотами Ла-Рошели они сформировали флотилию, которая плавала с «каперскими грамотами», выданными вождями французских протестантов. Вооружившись этим документом, англичане с радостью принялись за грабеж. Нападениям подвергались суда любых стран, но основной целью были испанские галеоны. Затем корсары возвращались в Плимут — пополнить запасы и продать добычу[746]. Задолго до 1585 года, до начала войны с Испанией, они расширили географию своих вылазок: охотясь за (по образному выражению Дрейка) «редкими благостными каплями росы с небес»[747], они даже пересекли Атлантику и достигли Вест-Индии. Когда же в 1581 году португальские кортесы изгнали Антонио I и провозгласили королем Филиппа II, у корсаров появился замечательно щедрый покровитель. Живший в Степни дон Антонио издавал собственные «грамоты», дававшие право на захват как испанских, так и нейтральных судов. Законность этих документов, возможно, и была весьма сомнительна, но международное право находилось тогда еще на самых ранних этапах своего развития, и оспорить эти патенты не было никакой возможности[748].
Официально каперство как способ ведения войны стало применяться Англией с 1585 года в ответ на попытку захвата судна «Примроуз» и введение королем Филиппом запрета для английских и голландских судов на торговлю в портах Испании и Португалии. Тайный совет поручил тогда адмиралу Говарду выдать патенты на репрессалии всем купцам, пострадавшим от акции испанцев. Необходимость представить доказательство понесенных убытков вскоре превратилась в юридическую формальность. Попытать каперского счастья стремились все, кто мечтал сколотить состояние. Все чаще выходили в море военные корабли — вчерашние торговые суда, переоснащенные торговцами на деньги вкладчиков и спекулянтов. Вперед их гнала надежда на скорое и легкое обогащение. Наличием королевского патента капитаны и владельцы интересовались чисто символически. Только с 1589 по 1591 год каперы захватили около трехсот торговых судов и добычи на сумму более 400 000 фунтов[749].
К 1591 году, когда Рэли всерьез занялся каперством, подобных набегов было совершено уже свыше двухсот. Он же задумал предприятие куда более рискованное: рейд в направлении Панамы с целью ударить ни много ни мало по каравану с сокровищами Филиппа II на борту. Для осуществления своего плана Рэли заложил поместья, присовокупил к полученной сумме средства друзей и деловых партнеров и приступил к поиску стейкхолдеров, коих он нашел в лице королевы и графа Камберленда, а также в синдикате лондонских купцов. Даже если бы захватить удалось только три или четыре испанских судна, прибыли оказались бы огромными[750].
Сначала Елизавета разрешила Рэли возглавить экспедицию, но потом передумала. Ее возлюбленного Лестера в живых уже не было, Эссекс был занят осадой Руана, и королева хотела, чтобы рядом с ней оставался хотя бы один красивый мужчина, который бы не давал ей скучать. Елизавета никогда не любила Рэли по-настоящему, но развлекать ее он умел. Узнав, что ему дозволяется сопровождать экспедицию только до мыса Финистерре, он понял, что вынужден искать себе заместителя. Выбор пал на сэра Мартина Фробишера. Этот бесстрашный первопроходец первым из англичан вошел в Гудзонов пролив и предпринял уже три попытки отыскать Северо-Западный проход. Кроме того, у него были хорошие связи в Московской компании. Ожидалось, что Фробишер возьмет на себя командование королевскими судами, как только они выйдут в открытое море, в то время как у штурвала «Косули» — флагманского корабля Рэли — встанет сэр Джон Берг, в свое время сражавшийся в Нидерландах под командованием лорда Уиллоуби и участвовавший в битве при Иври. Он же примет командование пинасами