. Тайный совет одобрил прочесывание войсками Эссекса Южной Ирландии. Граф избавил Манстер от угрозы нападений со стороны Испании и Тирона, но при этом потратил драгоценное время, деньги и запасы[1188]. В частности, Эссекса сильно задерживала острая нехватка упряжных лошадей, которые должны были быть направлены из Англии. Несмотря на неоднократные предупреждения от его собственных чиновников, Сесил отказывался рассматривать этот вопрос с той степенью серьезности, которой тот заслуживал, и медлил с ответом Эссексу, ссылаясь на то, что королева «будет недовольна очередными расходами»[1189].
В начале июля Эссекс вернулся в Дублин и представил королеве весьма истеричный отчет с изложением всех трудностей, с которыми ему пришлось столкнуться. Теперь, находясь в руках своих врачей, «недомогающий и расстроенный» из-за пережитых им суровых испытаний, он понял, что упорство ирландского сопротивления почти сокрушило его дух[1190]. Возмущенная растущими затратами на экспедицию, Елизавета вышла из себя, получив серию сообщений от Сесила с изложением требований Эссекса: обеспечить дальнейшие «щедрые поставки людей, денег и продовольствия», назначить его молодого протеже графа Саутгемптона генералом кавалерии (она категорически отказалась утверждать эту кандидатуру) и отсрочить прямое столкновение с Тироном. «О несчастная служба и несчастнейшая моя судьба, — причитал Эссекс перед Тайным советом, — я не в силах угождать и служить Ее Величеству одновременно»[1191].
30 июля Елизавета обрушила свой гнев на Эссекса, приказав ему продвигаться на север без каких-либо отговорок или промедлений: он должен атаковать Тирона в самом сердце его земель — Ольстере. Но к тому времени, как ее письмо дошло до адресата, его силы сократились до менее чем 6000 пехотинцев и 500 кавалеристов[1192]. Многие бежали домой в Англию, другие симулировали болезнь, некоторые перешли на сторону повстанцев. Эссекс стал думать о том, как вырваться из Ирландии ко двору, чтобы сразиться лицом к лицу не с Тироном, а со своими врагами в Тайном совете, которые, как он полагал, систематически вели подрывную деятельность против него. В какой-то момент он чуть было не отправился в Уэльс, чтобы с 2000–3000 солдат пойти на Уайтхолл и изгнать злых советников, настроивших королеву против него[1193].
Затем, понимая, что силы его тают с каждым часом, Эссекс решился на экстравагантный жест и предложил Тирону биться с ним один на один. Прошло еще несколько раундов очень напряженной игры, и наконец Эссекс принял предложение 54-летнего ирландца о переговорах. 7 сентября двое мужчин встретились лицом к лицу возле брода Баллаклинч близ города Лаут, между Арди и Дандолком. Они проговорили в течение получаса, при этом лошадь Эссекса находилась на берегу, а Тирон стоял по пояс в воде на середине реки, слишком широкой, чтобы перекрикиваться с противоположных берегов. Пытаясь выиграть время, но и разрываясь между новым соглашением с Елизаветой и соглашением с Испанией, Тирон в качестве платы за урегулирование ситуации потребовал свободы совести, освобождения ирландцев от английского господства и полного помилования. Эссекс отказался[1194].
Наконец было достигнуто соглашение о перемирии сроком на шесть недель с возможностью продления до 1 мая 1601 года. Перемирие могло быть прекращено раньше по инициативе любой из сторон с предварительным уведомлением за две недели. Тирон даже предложил своего старшего сына в качестве заложника и гарантии соблюдения договоренностей. Впоследствии лидер повстанцев хвастался агенту Филиппа III в Ирландии, что он почти убедил Эссекса восстать против Елизаветы, но это, конечно, была беспочвенная похвальба. Как и Рэли, Эссекс был настоящим патриотом, который никогда не пошел бы на сговор с Испанией[1195].
И все же как бы чисты ни были намерения Эссекса, загадочные обстоятельства заключения перемирия бросили тень на честь полководца, распустившего остатки своей армии. Позже Фрэнсис Бэкон очень емко охарактеризовал степень его тогдашней уязвимости. Секретность этих переговоров давала простор одновременно и Эссексу для государственной измены, и домыслам относительно происходившего на них[1196]. Почти наверняка главной целью Эссекса было защитить Елизавету от угрозы испанского вторжения в Ирландию. Опасность заключалась в том, что его недоброжелатели могли с легкостью представить это перемирие как очередной шаг в столь пугавшем Елизавету пан-британском заговоре[1197].
Но все это было еще впереди. Ознакомившись с первыми отчетами Эссекса о перемирии, Елизавета не слишком обеспокоилась, решив, что оно было достигнуто «своевременно (хотя теперь кажется, что мятежники используют его в своих интересах), поскольку явилось великим благом для большинства подданных Ее Величества»[1198]. Однако с самого начала она выразила обоснованное беспокойство по поводу отсутствия свидетелей на переговорах. «Мы удивлены, почему Вы не сделали все лучшим образом, — досаждала она Эссексу всего через десять дней после его встречи с Тироном, — ради приличия, примера и вашего собственного спокойствия». Но вышло так главным образом потому, что Тирон был столь же увертливым, сколь двуличным. «Верить в клятву этого предателя, — парировала она, — все равно что верить дьяволу»[1199].
Впрочем, летом и в начале осени 1599 года Елизавете было не до ирландской экспедиции Эссекса. С середины июня слухи о том, что Филипп III снаряжает четвертую Великую армаду, посеяли панику по всей Южной Англии. Говорили, что шестьдесят огромных военных кораблей и сто двадцать других судов с 3000 солдат на борту запаслись провизией и готовятся к отплытию из Ла-Коруньи[1200].
В ответ на эти слухи королева назначила графа Ноттингемского, который все еще был лорд-адмиралом, верховным главнокомандующим сухопутными войсками и флотом. Работая в тесном сотрудничестве с Сесилом, он направил полный состав кораблей королевского флота для патрулирования подходов к Ла-Маншу и южному побережью Ирландии. В качестве вспомогательных судов было реквизировано еще около сорока торговых судов и баркасов. Недалеко от Баркинга Темза была перекрыта путем затопления восьмидесяти трех судов, наполовину груженных балластом. Была усилена береговая охрана, а отряды ополченцев от Корнуолла до Норфолка приведены в состояние полной боевой готовности. Как и в 1588 году, планировалось набрать в южных графствах полевую армию численностью в 25 000 человек, которые в случае высадки Армады встали бы на защиту королевы и двора. Из-за серьезной оплошности, допущенной разведкой, Тайный совет даже не подозревал, что настоящим пунктом назначения испанского флота должна была стать Ирландия[1201].
Несколько случаев ложной тревоги явились причиной беспорядков в Лондоне: по улицам снова развесили тяжелые железные цепи, а городские ворота заперли. В начале августа, подобно лесному пожару, распространился слух о том, что испанцы высадились в Саутгемптоне и движутся в сторону Лондона. Слух возник в ночь на 6 августа из-за ошибки дозорных на острове Уайт, которые увидели флотилию кораблей, проходящих на восток вдоль Ла-Манша, и зажгли сигнальные огни. Опасаясь за свою жизнь, Елизавета, как и в 1588 году, умчалась в Сент-Джеймсский дворец. Лишь спустя несколько дней она уверилась в том, что эти таинственные корабли в проливе были безобидными торговыми судами[1202].
В самый последний момент корабли Филиппа III взяли курс не на север, в Англию или Ирландию, а на юг — на Азорские острова, где драгоценный «серебряный конвой» из Нового Света поджидал грозный голландский флот[1203]. Не зная об изменении плана неприятеля, королева возобновила хитрую дипломатию, которую она периодически применяла с 1587 года, когда после энергичного лоббирования со стороны Уолсингема и лондонских купцов в течение почти двух лет она обращалась к турецкому султану Мураду III с просьбой открыть в войне новый фронт. Нападение Мурада на Испанию в Средиземноморье должно было отвлечь испанский флот[1204].
Поддерживаемая Уолсингемом, Елизавета с самого начала оправдывала свою инициативу религиозными и стратегическими соображениями, утверждая, что и протестантизм, и ислам являются ненавистниками идолопоклонства[1205]. Несколько удивительным кажется тот факт, что женщина, которая переводила Боэция и интерпретировала современные события как проверку характера, возложенную на нее Богом, не испытывала угрызений совести, настраивая «неверных» мусульман против христиан Испании. В свою очередь, многие из лондонских купцов, торгующих в Венеции и Турции, объединили свои усилия, чтобы сформировать Левантийскую компанию, которая в итоге была основана в 1592 году. Постоянно призывая королеву установить дипломатические отношения и, следовательно, улучшить торговые отношения с султаном, они смогли получить огромную прибыль от экспорта чугуна и боеприпасов в Османскую империю, везя обратно из Стамбула и Алеппо специи, шелк-сырец, хлопок, индиго, ковры, аптечные товары, изюм, сахар и сладкие вина[1206]