И верно. Кто-то прошел в незакрытую калитку и пробирался теперь сквозь снег к нашему дому, по нашим следам, и подсвечивал себе путь ярким фонарем.
Мы замерли на месте.
– Эй, кто живой есть? – раздался с улицы зычный голос. – у вас тут все в порядке?
– Это сторож, – догадался я. – дым из печки унюхал.
Мы отворили дверь, и сторож Сергей Иваныч взобрался по обледенелому крыльцу. Потопал сапогами, отряхнул с куртки снег. Потом поднял свой фонарь повыше:
– Ага, вижу. Свои. Ты младший Белкин. Помню тебя. А этого парня не помню, – ткнул он в Тимура пальцем. – Не хулиган?
– Так, слегка, – признал Тим.
– Так. Слегка. А родители где? Вы одни прибыли, что ли?
– Одни, – сказал я.
– То-то я смотрю, роллс-ройса вашего нигде не видно. Так пешком по темноте и шли?
Я кивнул.
– Вот вы упорные парни. Только может так статься, что зря вы сюда стремились. У нас же тут беда! Техногенная катастрофа! Днем ледяной дождь прошел, вот провода на линии и оборвало. Я лично в аварийку звонил, так они говорят: у нас пять случаев по одному району. Приедем, говорят, когда сможем. А то и в следующем году!
Он усмехнулся. Прошелся по комнате, помахивая своим фонарем, как лазерным мечом.
– Ладно хоть печь сумели растопить, молодчики, – сказал он. – Только вот эту заслонку надо было подальше вы-дви-нуть… – Тут он протянул руку и дернул за какую-то ручку на печном дымоходе. – А то можно и угореть к утру.
– Спасибо, – сказал я.
Он опять направил на меня луч света:
– Или, может, папе с мамой позвонить, пока не поздно? у меня-то телефон еще не сел. Приедут, заберут? А?
– Не надо звонить. Мы справимся.
– На первый раз поверю, – сказал он. – На второй проверю. Пока что не буду вам мешать. А вы – вот что: со двора ни ногой… тут ведь у нас, пока темно, всякая нечисть наружу выползает…
Тут он нахмурил брови, состроил страшную рожу и посветил на свое лицо снизу: как вы понимаете, зрелище было еще то. Если б я его не знал всю жизнь, я бы, наверно, поверил.
– Ну хватит, Сергей Иваныч, – сказал я. – А то я сам всем расскажу, что вы нас пугаете.
– Не умничай, – велел сторож. – Это ведь мне в случае чего за вас отвечать. А не вам за меня.
Пока он так говорил, где-то далеко завыла собака. Да так протяжно и тоскливо, что у нас поневоле мороз пошел по коже.
– Слышите? уже начинается! – объявил Иваныч. – Адские псы выходят на охоту! Сидите тихо, а то плохо будет.
Вышел и захлопнул за собой дверь.
Я, конечно, ему не поверил. Я сразу догадался, что это его же собственный пес Джек устал на цепи сидеть и хозяина зовет. Он всегда так делает, да еще выть норовит пострашнее, чтоб было убедительно.
Только Тим этого не знал. Даже в полутьме было заметно, как он бледнеет.
– У нас тоже так было, – прошептал он, чтоб только я слышал.
– Как было? И где это – у нас?
Тим не сразу ответил. Отошел от огня и присел на наш старый диванчик в углу комнаты. Еще года три назад я очень любил на нем прыгать, пока из него не полезли пружины. Тогда его отвезли на дачу, чтоб не выбрасывать.
Так вот, Тимур сел на этот диван и опустил голову.
– Мы жили в маленьком поселке, – начал он. – Но там было не как здесь. Там была степь, пересохшие реки и соленое озеро. Нормальную воду, чтоб пить, привози ли на грузовике. В такой большой железной цистерне. Папа там работал в полиции, так его все местные «шерифом» называли. Уважали.
Я слушал и удивлялся. Вы не поверите, но мы никогда не говорили с Тимом о тех местах, откуда он приехал. Он не любил вспоминать, а я не докапывался.
– Там зимой тоже было холодно, – продолжал Тим. – Однажды посреди зимы вот так же завыли собаки. Одна за другой. И электричество отключили. Мне было лет пять, так что я не всё помню… это было тоже под Новый год, потому что мама очень огорчилась, что не сможет президента по телевизору посмотреть… а папа сказал, что на телевизор ему наплевать, но он сейчас поедет и лично разберется, что там за бардак в поселке происходит. Сел на свою «ниву» и уехал.
Я слышал, как Тим сопит носом и, кажется, даже скрипит зубами.
– Мы с мамой сидели в темноте, а наш пес, Акбай, все время выл у себя в будке. Теперь я думаю, отец мог бы его взять с собой, и тогда… может быть, тогда с ним ничего не случилось бы…
Тим окончательно умолк.
– Тим, – сказал я. – Это… слушай… может, ты яблоко хочешь? у меня в рюкзаке есть.
Кажется, он даже усмехнулся там, в темноте:
– Все это время у тебя было чего пожрать? Конечно, давай, партнер…
Он вслепую поймал яблоко и с хрустом откусил. Прожевал, глотнул и заговорил снова.
– Мы сидели и ждали чего-то, вот как сейчас. Свет не включался. Телефон не работал. Зато началась метель. Там не бывает ледяного дождя, а вот снежные бураны бывают. Ветер свистел, на улице гремело железо – это с соседского сарая сорвало крышу… а потом мы с мамой услышали, как где-то недалеко стреляют. Я сначала не понял, но мама сразу приказала мне спрятаться подальше… в угол, за печку… и тогда я догадался, что это выстрелы…
Тим снова куснул свое яблоко. Пока он жевал, я прислушался: у нас за окном тоже началось необычное. То есть совсем необычное. Издалека доносились чьи-то крики и как будто даже автоматные очереди, и вороны зловеще каркали, и все это повторяло эхо. Можно было подумать, что соседи смотрят американский боевик. Но тут же я вспомнил, что вокруг никого нет. И что телевизор без электричества не работает. Это был не фильм и кричали по-настоящему.
Тимур тоже услышал эти звуки. Бросил яблоко и сжал кулаки.
– Вот так же… вот так же и тогда было, – кое-как выговорил он. – Макс… ну почему это сегодня? почему это с нами?
Тут и я не выдержал. Я ведь тоже не бесчувственный, хотя мне очень хочется таким казаться.
Я встал. Запер дверь изнутри. Потом подошел к Тимуру и сел рядом. Пружины в диване застонали.
– Все будет хорошо, Тимсон, – сказал я ему. – Слышишь? Скоро все кончится. Вон, даже собака больше не воет.
– Наш Акбай тоже больше не выл. Мама сказала, он убежал… а потом эти… которые пришли… стали поджигать наш дом. И подожгли… я помню, как он горел… пламя поднималось до неба, и искры летели…
Тим смотрел на огонь и весь дрожал, как от холода. Я не знал, чем его успокоить.
– К нам никто не придет, – говорил я. – А хочешь, я сам сейчас к Иванычу схожу? Надо же узнать, что происходит?
– Только не уходи. Нет. Не надо.
Таким я его никогда не видел. Тим сжимал мою руку. Пальцы у него были холодные. Он шмыгнул носом и сказал:
– Я тут умру от страха, если ты уйдешь.
Вы знаете: всегда я считал Тимура Астахова смелым. В сто раз смелее меня. И еще я думал, что с ним я тоже становлюсь смелее, но ему на это все равно, да и мне тоже, потому что мы и так все время вместе. Как вдруг я понял, что я ему тоже нужен.
Это было странное чувство. Но я не знал, что с ним делать. Я достал еще одно яблоко и откусил здоровый кусок.
В ту же секунду в доме загорелся свет.
Я увидел, что у Тима все лицо залито слезами. Я даже не знал, что он умеет беззвучно плакать. Он заметил, что я это заметил, и поскорее вытер лицо рукавом.
– Извини, – сказал он. – Б-больше не повторится. У девчонок это называется «паническая атака». Звучит красиво, да?
Понятия не имею, красиво это или нет. Тим никогда не был похож на девчонку.
Поэтому я не стал отвечать. Просто улыбнулся. Потом подошел к нашему старому телевизору, который громоздился в углу. Включил. На разных каналах шла всякая предновогодняя ерунда. Зато теперь мы знали время: до полуночи оставался всего час.
– Ч-черт, – вспомнил Тим. – Мы же селфи родителям не послали. Надо срочно телефоны зарядить.
Так мы и сделали. Минут через десять мы послали родителям снятые заранее картинки: такие веселые мы на фоне одинаковых елочек. Не знаю, будем ли мы еще когда-нибудь такими веселыми, подумал я вдруг.
Кажется, Тим тоже думал о чем-то таком.
– Макс, – сказал он. – Ты не обращай внимания на то, что я наговорил. Я просто испугался. Этот чертов пес… и выстрелы…
Я приоткрыл окно: на улице больше никто не кричал и не стрелял. Только какой-то небольшой грузовик не особо торопясь проехал мимо нашего забора. Синие фонари на его крыше перемигивались, как новогодняя гирлянда.
– Это аварийщики были, – сказал я. – провода чинили. Они и орали там, и своими инструментами щелкали.
– Какой же я дурак. Правда, Макс?
– Нет, – сказал я.
– Просто тогда… в той истории, что я рассказывал… это были не аварийщики. Это была банда каких-то гадов… они сперва отключили подстанцию, потом ограбили несколько домов, а наш просто подожгли, потому что папа в полиции работал… мы с мамой еле-еле успели выскочить. Потом долго в сарайчике жили.
– Этих гадов поймали?
– Не знаю. Отец не рассказывал. Его тогда сильно ранили, два месяца в больнице лежал. Потом он уволился, и мы уехали. Помню, уже была весна. Весной в степи красиво, всё в цветах, и пахнет так шикарно… здесь такого нет.
– Ты не жалеешь? – спросил я зачем-то. – Ну, не жалеешь о прошлом?
– Я же все забыл. То есть, думал, что забыл. Но теперь… сегодня… уже точно не жалею.
Он не объяснил, почему, но я понял.
Я даже не хотел ничего говорить. Точнее, сказать-то хотел, но не сказал, потому что на крыльце снова послышались тяжелые шаги.
– Хо-хо-хо! – Это сторож Сергей Иваныч изо всех сил изображал Санта-Клауса. Даже натянул красный дедморозовский колпак. – Хо-хо-хо! Тащить подарки нелегко! Ну что, орлы, все тут у вас в порядке? Не перетрухали в темноте сидеть?
– Ни в коем случае, – сказал Тим и на всякий случай вытер нос.
– Вот и славно. А я тут прихватил вам всяких продуктов по случаю. Вместо подарочков! Я ж вижу, вы без ничего приехали… путешественники!
Сказав так, он принялся вынимать из пакета колбасу, сыр, огурцы и даже какую-то бутыль, заткнутую самодельной пробкой.