– Я не уверен, что хочу у вас остаться, – осторожно отвечаю я. – Но спасибо за предложение.
– Здесь лучше всего, – продолжает он. – Большая часть населения живет в мегаполисах, там грязно и опасно, если ты не знаешь нужных людей. Короче, все как у нас в городе. Здесь, по крайней мере, есть чистая вода и нормальная еда.
В смущении переступаю с ноги на ногу. Не желаю сейчас думать об этом. Меня, похоже, поймали в ловушку. Я даже разочарован. Я ведь хотел сбежать от своих родителей и от плохих воспоминаний, связанных с ними. Но, с другой стороны, зачем разрушать хрупкое взаимопонимание, возникшее между нами? Поэтому я отвечаю:
– Хорошо, я приму все к сведению.
– Слушай, есть кое-что еще.
– Что? Кто-то воскрес?
– Нет, это связано с городом. На завтрашнее утро запланирован допрос Маркуса, – мне в диспетчерской сообщили.
Ясно. Эвелин приберегла Маркуса «на десерт», чтобы сполна насладиться тем, как он будет корчиться под действием сыворотки правды. До меня не сразу доходит, что я смогу сам увидеть шоу, несмотря на то, что покинул город. А я-то думал, что навсегда освободился от них обоих.
– Понятно, – бормочу я.
Потом я возвращаюсь в бывший отель и вновь заползаю под одеяло на кровати. Ума не приложу, что теперь делать.
17. Трис
Я просыпаюсь перед самым рассветом. Остальные еще спят: Тобиас посапывает, но он в ботинках, значит, ночью вставал и куда-то ходил. Кристина накрыла голову подушкой. Несколько минут я лежу, рассматривая пятна на потолке, затем вскакиваю, обуваюсь и приглаживаю волосы пятерней.
Коридоры Резиденции почти пусты – я встречаю только несколько «заблудших душ». Вероятно, заканчивается ночная смена. Некоторые сгорбились у мониторов, другие дремлют, сидя или стоя. Кое-кто умудрился отдыхать, опершись на щетку, забыв, похоже, что пора подметать. Засовываю руки в карманы и, сообразуясь с указателями, направляюсь к выходу. Хочу рассмотреть получше одно изваяние.
Тот, кто построил здание, наверное, обожал свет. Повсюду блестит стекло. Сейчас солнце едва забрезжило, а помещения Резиденции уже ярко освещены. Нащупываю в заднем кармане пропуск, который Зоя вручила мне за ужином, и, продемонстрировав его охранникам на КПП, выхожу в холл.
В нескольких сотнях футов от двери я вновь вижу скульптуру. Мрачную, массивную и таинственную. Она кажется мне живым существом. Это огромная, квадратная плита, грубо вытесанная из темного камня – такого же, как скалы на дне Ямы. В центре плиту пересекает трещина, а по ее краям – более светлые прожилки. Наверху подвешен гигантский резервуар, наполненный водой. Солнечные лучи преломляются и дрожат. Я слышу слабые звуки. Понятно: из отверстия в центре емкости сочится вода. Первой моей мыслью было то, что резервуар просто протек, но капли падают с равным интервалом. За первой следует вторая, третья, четвертая… На плите они собираются в узкий ручеек, стекающий в трещину. Похоже, это сделали нарочно.
– Доброе утро, Трис, – из-за скульптуры появляется Зоя. – Извини, что помешала, но я забеспокоилась, не заблудилась ли ты.
– Вовсе нет, – мотаю я головой.
Она подходит ко мне и становится рядом. Зоя приблизительно одного роста со мной, но стоит прямее и поэтому кажется выше.
– Довольно странная штука, правда?
Она говорит, я рассматриваю веснушки на ее лице, они выглядят так, как будто солнечные зайчики освещают ее кожу через листву.
– А что она означает?
– Это символ Бюро Генетической Защиты. Каменная плита изображает проблему, с которой мы столкнулись. Вода – наше стремление ее решить, а капли – наша работа.
На меня нападает истерический смех.
– Не очень-то обнадеживает, да? – улыбается она. – Но я упомянула лишь одну из возможных интерпретаций. Я предпочитаю несколько иную точку зрения: капли, маленькие и слабые, могут продолбить камень, пусть даже на это потребуются сотни лет.
И она показывает на небольшую лунку в центре плиты.
– Ямки не было, когда монумент установили в Резиденции.
Киваю. Пусть я и не доверяю людям из Бюро, но я вижу проблеск надежды, воплощенный в скульптуре. Знак безграничного терпения, которое проявляют люди, трудившиеся здесь уже столько лет.
– А не было бы эффективней, вылить всю воду разом? – вдруг говорю я.
Я представляю, как поток выплескивается на кафельный пол, образуя лужу у меня под ногами. В один миг сделав то, на что сейчас уходят десятилетия. Разве не следует бросить все имеющиеся в твоем распоряжении ресурсы на решение того, что представляется серьезной проблемой? Ведь иначе есть риск, что она не будет решена никогда.
– Всю разом? – переспрашивает она. – Во-первых, генетические повреждения нельзя решить с наскока, а во-вторых, если мы одним махом потратим все ресурсы, у нас ничего не останется.
– Ага. Но мне интересно, не бывает ли правильнее сделать один большой прыжок вместо того, чтобы продвигаться шажок за шажком?
– Например?
– Ну, не знаю, – пожимаю плечами, – я чисто теоретически. Вообще… забавно.
– Понятно.
– А вы, наверное, шли за мной? – вырывается у меня. – Зачем?
– Совсем из головы вылетело. – Зоя хлопает себя по лбу. – Дэвид попросил меня найти тебя и привести в его лабораторию. У него есть что-то, принадлежавшее твоей матери.
– Правда? – произношу я писклявым голосом.
Мы возвращаемся к контрольно-пропускному пункту.
– Хочу тебя предупредить: не обращай внимания, если на тебя будут оглядываться, – шепчет Зоя.
В коридорах, где снуют люди, начался новый рабочий день.
– В течение последних месяцев здесь только и делали, что наблюдали за тобой, ведь ты принимала участие в таких масштабных событиях. Многие парни считают тебя настоящей героиней.
– Потрясающе, – довольно кисло отвечаю я. – Но я изо всех сил пыталась не сдохнуть.
Зоя останавливается.
– Извини меня. Тебе нелегко пришлось.
Я чувствую себя ужасно неловко. Мне бы спрятаться, как-то прикрыться, чтобы никто из них больше не смог на меня пялиться. Но Зоя ничем мне не поможет, поэтому я молчу.
Большинство людей одеты почти одинаково: в темно-синие или зеленые куртки, комбинезоны и свитера. Впрочем, под униформой виднеются футболки самых разнообразных расцветок, некоторые даже с рисунками.
– Цвет униформы что-нибудь означает? – осведомляюсь я.
– Конечно. В синем – ученые и исследователи, а в зеленом – вспомогательный и обслуживающий персонал.
– Вроде бесфракционников?
– Нет, – мнется она. – Есть существенная разница: у нас каждый делает все, чтобы поддержать миссию. И усилия сотрудников ценны и важны для нас.
Она говорила правду: люди смотрят на меня. Большинство задерживают на мне взгляды чуть дольше обыкновенного, другие таращатся, не отрываясь, а кое-кто пытается окликать. Я чувствую себя совсем неуютно, как будто не могу идти так, как мне хочется.
– Многие раньше участвовали в эксперименте в Индианаполисе, – это такой город недалеко отсюда, – продолжает Зоя. – Но для них переход сюда был немного легче, чем для вас. В Индианаполисе не было поведенческих стереотипов.
Она ненадолго замолкает.
– Я имею в виду фракции. Несколько поколений после начала эксперимента, Бюро реализовало идею с фракциями и в других городах: Сент-Луисе, Детройте, а также Миннеаполисе, используя население Индианаполиса в качестве контрольной группы. Бюро проводит эксперименты на Среднем Западе, потому что здесь довольно большие расстояния между городами. На Восточном побережье они гораздо ближе друг к другу.
– Таким образом, в Индианаполисе вы просто исправляли гены и рассовывали дивергентов по разным местам? Без всяких фракций?
– У них тоже была сложная система правил, но по сути, так оно и было.
– И это не сработало?
– Нет, – поджимает она губы. – Генетически поврежденные люди, страдающие от этого и не обученные жить так, как вас учили во фракциях, обычно очень деструктивны. Эта методика провалилась в течение трех поколений. Чикаго – ваш город – и другие города, в которых существуют фракции, продвинулись куда дальше.
Чикаго… Очень странно, что у места, которое всегда было для меня просто домом, есть какое-то там специальное название. От этого город начинает казаться мне каким-то маленьким и незначительным.
– Значит, вся эта канитель тянется уже очень долго, – подвожу я итог.
– Да, продолжительное время. Бюро выделяется из ряда других государственных учреждений четко определенной направленностью работы и тем, что она проводится в относительно удаленных местах. Мы передаем свои знания и цели нашим детям, не полагаясь на людей со стороны. В том, что я сейчас делаю, я совершенствовалась всю свою жизнь.
Через широкие окна я вижу странное транспортное средство. Оно сделано в форме птицы, – два крыла и острый нос, – но имеет колеса, как автомобиль.
– Это то, что вы используете для путешествий по воздуху? – указываю я на него.
– Да, – улыбается она, – это называется самолет. Мы с тобой можем отправиться в такое путешествие, если эта идея не покажется тебе слишком приземленной.
Я не реагирую на каламбур. Все никак не могу забыть, что она узнала меня с первого взгляда.
Дэвид стоит у одной из дверей и машет нам рукой.
– Привет, Трис, – говорит он. – Спасибо, что проводила ее, Зоя.
– Не за что, сэр, – отвечает та. – Оставляю вас, у меня еще много дел.
Она улыбается мне и уходит. Я остаюсь с Дэвидом, на которого вчера накричала. Он, кажется, забыл об этом. Дэвид открывает дверь, просканировав датчиком свой значок.
Мы входим в комнату без окон. В одном углу стоит пустой стол, за другим столом сидит молодой парень, примерно одного возраста с Тобиасом. Он смотрит на нас поверх монитора компьютера, дотрагивается до его экрана и встает.
– Доброе утро, сэр, – говорит парень. – Чем могу быть полезен?
– А где ваш старший, Мэтью? – спрашивает Дэвид.
– В столовую пошел, – отвечает Мэтью.