trichrysa [золотые монеты, выпускавшиеся в Египте в предыдущее правление], чтобы обменять на новую монету, согласно указу, который предписывает нам принять их и отчеканить заново… Выгодно, чтобы как можно больше золота ввозилось из чужих земель и чтобы монеты царя были всегда полновесны и новы и при этом ничего ему не стоили».
Царские деньги приносили доход в банках, которые, по крайней мере в Египте, были прочны и пользовались привилегией давать займы и обменивать деньги. Обладавшие значительными фондами, потому что в них — как в царские кассы — стекались поступления от налогов и пошлин, а также частные вклады, они предоставляли денежные ссуды под 24 %, установленные лагидскими законами. Этот процент был крайне высок — он в два раза превышал принятую во всем остальном греческом мире ставку, которая обычно равнялась 10 %, так было, например, как мы видели, на Делосе.
Наконец, существенную часть ресурсов государь получал от эксплуатации земельных владений, находящихся в его личной собственности: это царские земли, использование которых отлично известно по Египту, но которые также существовали и в Селевкидской империи. Эти земельные владения были огромны, а их доход — весьма значителен. Обычно они отдавались в аренду крестьянам, которые обрабатывали их, отдавая натуральный оброк, который мог составлять 40–50 % урожая в случае зерновых, например, которые являлись одной из основных культур в Египте. Эти царские хлеба сплавлялись на судах по каналам и по Нилу частными перевозчиками, naucleres, которые владели судном и брали на себя доставку груза в царские закрома, откуда он поступал как на внутренние, так и на внешние рынки. Экспорт осуществлялся по морю с помощью особых крупнотоннажных судов, подобных тем, которые позже, во II веке н. э„опишет в своем диалоге «Корабль, или Желания» Лукиан. В мире, где основным богатством была земля, доход с царских владений составлял существенную часть доходов царя.
Эти доходы были огромны. В часто цитируемом отрывке из «Толкований на Даниила» (XI, 5) святого Иеронима доходы Птолемея II Филадельфа оцениваются в 14 800 талантов серебром в год — сумма, примерно в четырнадцать раз превосходящая годовой бюджет Афин в эпоху Перикла. Политический упадок лагидского Египта не сильно сократил царские доходы, поскольку, согласно Страбону (XVII, 798), Птолемей XII Авлет в середине I века до н. э. все еще имел 12 500 талантов в год. На сокровища пергамских Атталидов ссылался Гораций даже столетие спустя после прекращения династии (Оды. 1,12). Поскольку все в государстве принадлежало царю, понятна значительность этих скапливаемых богатств, не идущих ни в какое сравнение с ресурсами полисов, даже самых процветающих. Современники тем лучше это себе представляли, поскольку цари не скрывали своего богатства и даже, напротив, охотно демонстрировали его, чтобы поразить воображение своей роскошной жизнью, которая была неопровержимым свидетельством их всемогущества. Разве не имели они права, подобно богам, на все самое прекрасное и лучшее в мире? Отсюда эта парадностьи и эти празднества, воспоминания о которых сохранились в текстах: погребальный кортеж Гефестиона, погребальная колесница Александра, которую детально описал Диодор (XVII, 15; XVIII, 26–27); праздник Адониса в Александрии при Птолемее II и Арсиное Филадельфах, о котором упоминает в XV идиллии Феокрит; грандиозные дионисийские процессии в Александрии в 276–275 годах до н. э., которые компилятор Афиней восстанавливает для нас (V, 197с — 203b) по рассказу очевидца этих празднеств Калликсена Родосского; или торжество в Дафне в 166–165 годах до н. э., которое, согласно Полибию (XXX, 25–27), устроил Антиох IV, когда в течение целого месяца проходили атлетические состязания и празднества. В этом последнем случае царь продемонстрировал, что огромные расходы на войну с римлянами, потраченные его отцом Антиохом Великим, не помешали ему восстановить свое богатство: красноречивое свидетельство о размерах регулярных доходов, получаемых Селевкидами. С этих же позиций следует подходить к провокационным демонстрациям роскоши некоторых Лагидов в последние годы их династии: сказочный корабль, на котором Клеопатра отправилась к Антонию по реке Книд, чтобы усмирить его гнев и обольстить, а позже потрясающие эпизоды «жизни неподражаемых», которую двое любовников продолжали вести, даже когда для них все было потеряно после поражения при Акции. Если в этом поведении присутствовал элемент дионисийского мистицизма (как и в постоянном поиске удовольствий, или tryphe, которому предавался ее предок Птолемей IV Филопатор), то для них в первую очередь это был нормальный образ жизни, который фундаментально отличался от жизни обычных людей и подобал царям.
Еще одним подобающим им поведением была щедрость. Царь, в соответствии с древней греческой традицией, засвидетельствованной в литературе от Гомера до Пиндара и подхваченной эллинистическими поэтами, не мог бы найти лучшего применения своим богатствам, как щедро одаривать ими храмы, полисы, общества и отдельных лиц. Прежде всего храмы, поскольку богам воздавалось в первую очередь. В III веке до н. э. Аполлону Дельфийскому Атталом I Пергамским был пожалован величественный портик, пристроенный на месте бреши в крепостной стене святилища на восточной стороне. Это было большое четырехугольное здание 32 х 9 м, которое открывалось к югу через дорийскую колоннаду на галерею, которая возвышалась над сводчатым залом и длинным жертвенником, занимавшим весь фасад и украшенным бронзовыми скульптурными группами; кроме того, изнутри портик был украшен живописными деревянными панно, наподобие знаменитого афинского портика Пойкиле. В эту эпоху, за исключением самого храма Аполлона, в пифийском святилище не было сооружения, способного по великолепию сравниться с тем, что подарил ему государь Пергама. Аполлон Делосский был одарен не меньше: в III веке до н. э. Антигон Гонат обозначил в северной части священную зону храма, воздвигнув там огромный портик длиной 120 м с дорийской колоннадой снаружи и ионическими колоннами внутри здания. В конце века Филипп V, внук Антигона, продолжил традицию щедрых даров своего предка, возведя вдоль подъездной дороги к южным пропилеям храма еще один дорический портик длиной 70 м, на котором сохранилась надпись: «Царь македонян Филипп, сын царя Деметрия, Аполлону». Пожертвования такого рода в большом количестве встречаются во всеэллинских святилищах, а особенно, естественно, в храмах, непосредственно зависящих от государей — в Александрии, в Пергаме, в Антиохии и т. д. Наконец, сокровищницы храмов ломились от царских даров, особенно много в них было сосудов из драгоценных металлов, которые идентифицируются по надписям и судьбу которых в ряде случаев, например в Делосе, возможно проследить благодаря описям, которые управляющие священным имуществом составляли ежегодно.
Греческие полисы были объектом подобной же щедрости: культовые сооружения, возводимые на средства монархов, например храм Зевса Олимпийца в Афинах, чьи колоссальные размеры (41 х 108 м) и архитектурная пышность (это был первый крупный храм, внешняя колоннада которого имела коринфскую капитель) красноречиво говорили о щедрости Антиоха IV Эпифана, финансировавшего его строительство в 174 году до н. э. Но размах сооружения был таков, что его не смогли закончить при жизни селевкидского царя. Работы были приостановлены более чем на столетие, прежде чем возобновились частично при Августе, и храм был завершен и освящен только императором Адрианом во II веке н. э. Утилитарные здания, такие как гимнасий, который Птолемей III повелел возвести при афинской агоре, или большой портик Аттала II Пергамского, подаренный афинянам, который отмечал восточный предел этого публичного места и который возвышается до сих пор, восстановленный американскими археологами, или еще один, не такой величественный, как портик Аттала, — портик, который Эвмен II возвел на южном склоне Акрополя западнее театра и который служил местом гулянья для зрителей, присутствовавших на дионисийских празднествах (задняя стена с большими сводчатыми нишами до сих пор цела). Таким образом, старые Афины, которые эллинистические греки продолжали воспринимать как очаг культуры, принимали гостей и обеспечивали существование своих жителей в зданиях, построенных на средства лагидских, селевкидских и атталидских государей, так же как позже они стали объектом щедрых вложений римских императоров Августа и Адриана.
Помимо зданий, ставших долговечными знаками царской щедрости, полисы получали по различным поводам значительные дары со стороны царей: в случае неурожая или голода монархи присылали зерно или субсидии, чтобы купить его. Поводом для проявления великодушия были крупные природные бедствия: так, когда в 227 году до н. э. землетрясение опустошило город Родос, скинув знаменитого Колосса и разрушив большую часть крепостной стены и морские порты, родосцы, сообщает Полибий (V, 88), «ходатайствовали в полисах и особенно перед царями столь достойно и благородно, что не только добились значительных даров, но, помимо этого, их благодетели сочли за честь, что к ним обратились за помощью». Это стало соревнованием в щедрости между царями: Гиерон II Сиракузский и его сын прислали множество сосудов из драгоценных металлов и огромную сумму серебряными монетами, к этому были присовокуплены осадные орудия и право беспошлинного захода в порты Сиракуз для родосских судов; Птолемей III отправил в три раза больше серебра, материалы для восстановительных работ на флоте и реставрации Колосса и около полумиллиона гектолитров зерна; Антигон Досон поставил македонский строевой лес на корабли, железо, смолу и большую сумму денег; Селевк III подарил десять больших военных судов, освободил родосские корабли от таможенных пошлин в своем царстве, отслал зерно и материалы для морских сооружений. Прусий I Вифинский, Митридат III Понтийский и другие цари Малой Азии не остались в стороне и тоже поспособствовали возрождению Родоса из руин. Правда, перечислив эти статьи помощи, столь обильной и столь великодушно оказанной, Полибий подчеркивает по контрасту скупость государей своего времени (он писал в середине II века до н. э.), но это весьма частый недостаток историка, который, вольно обращаясь с прошлым, легко становится