ворят, синкретизма греческих и египетских элементов: он лишь демонстрирует, насколько сильной в эту эпоху, как и прежде, оставалась ассимилирующая способность эллинизма.
Святилищ Сараписа было очень много: прежде всего в Египте, в Александрии и ее окрестностях, а также в пригороде Кнопы, у ближайшего к городу устья Нила, и за пределами Египта, где новый бог тоже имел большую популярность. Особенно показателен пример Делоса, поскольку на острове были обнаружены остатки трех храмов Сараписа: два из них — частные, самый ранний был сооружен в первой половине III века до н. э.; последний, построенный во II веке до н. э., был официальным храмом, где отправление культа осуществлялось на средства полиса. Сарапис связан здесь с другими египетскими божествами — Исидой, Анубисом, Гарпократом. О двух последних у нас мало сведений, и их роль совершенно второстепенная. Зато Исида, как и Сарапис, пользовалась большой популярностью в эллинистическом мире. Она тоже чисто египетская богиня, которую греки адаптировали, облачив на греческий манер. Ее статуи тем не менее иногда сохраняют черты, заимствованные у изображений богини времен фараонов: головной убор с двумя высокими перьями, венчающийся коровьими рогами, которые обрамляют медальон, драпировка, облегающая тело и завязываемая на груди «узлом Исиды», не характерным для эллинской традиции. Но это значит, что эти черты были постоянными: такой иконографический тип, как Исида Эвплойя или Пелагия, покровительница мореходов, не имел ничего египетского и мог быть соотнесен с любой греческой богиней. Любопытны в этом отношении имеющиеся в нашем распоряжении тексты: будь это гимны или проза, они превозносят различные возможности или достоинства (аретеи) богини, отсюда название — ареталогии, которое было дано этим документам. Они относятся к разному времени, начиная со II века до н. э. и до последующей имперской эпохи, и их можно обнаружить как в Египте, так и в самых различных регионах античного мира: на Кикладах (на Иосе и Андросе), во Фракии (в Маронее), в Малой Азии и Киренаике, о чем свидетельствуют такие авторы, как Диодор Сицилийский и Апулей. В этих текстах Исида предстает благодетельницей рода человеческого, благодаря которой он имеет главные достижения цивилизации: язык, письмо, право, суд, почитание родителей, сельское хозяйство, мистическое откровение, излечение больных. Кроме того, она предстает космической богиней, управляющей движением светил и ходом Вселенной. В этом перечне божественных достоинств очень мало элементов, свидетельствующих о заимствовании египетской традиции: речь скорее об общих местах сакральной литературы эллинов, в данном случае в приложении к этой новой богине. Зато поистине новшеством стало стремление придать Исиде все знаки божественного могущества, признав за ней полную власть над вселенной: вне всякого сомнения, здесь наметилась тенденция к монотеизму, которая станет ощутимо отчетливее в эпоху империи.
Многие другие чужеземные боги будут удостоены поклонения в эллинистических полисах либо в форме частных культов, поддерживаемых частными лицами или ассоциациями, либо в форме общественных культов. Некоторые установятся на долгое время, как, например, культ Матери богов — Кибелы (называемой также Великой Матерью), чей храм в Афинах с классической эпохи служил официальным хранилищем государственных архивов. Эта анатолийская богиня совершенно освоилась среди греческих богов; а вслед за ней в пантеон постепенно проникли другие персонажи ее мифа, такие как Аттис, юноша во фригийском колпаке, сделавший себя евнухом, или странная Агдистис. Но круг их адептов долгое время оставался очень ограниченным. Эта история с оскоплением не нравилась грекам, и они всегда с подозрительностью относились к жрецам-евнухам — галлам, хотя специалисты по религиозным вопросам интересовались этим культом: советник Птолемея I, афинянин Тимофей, посвятил ему исследование, на которое столетия спустя еще ссылался христианский апологет Арнобий. Второстепенной также осталась сирийская богиня Атаргатис, почитавшаяся на Делосе, который часто посещали финикийские купцы и греки из Сирии: но она почти полностью слилась с Афродитой, чье имя появляется в посвящениях наряду с исконным восточным именем богини и в конце концов даже заменяет его. Культ Адониса, сирийского происхождения, был принят в Александрии, где царица Арсиноя II в 272 году до н. э. отмечала в царском дворце адонии — праздник, описанный Феокритом в идилии XV. Это описание показывает, насколько эллинизировался восточный культ: перед народом в беседке из листьев демонстрировались статуи Афродиты и Адониса на пиршественном ложе с богатыми приношениями фруктов и сладостей на манер теоксений — традиционных священных пиров, в то время как чтец распевал гимн в соответствии с древним обычаем. Таким образом, когда чужеземные божества входили в эллинский пантеон, они принимали, привычный для греческих богов вид и приспосабливали свои ритуалы к требованиям вековой традиции, формы которой греческий народ не был склонен с легкостью менять. По-прежнему гостеприимный, он не отказывался от новых лиц, но облачал их по-своему и, таким образом, по сути, лишал их того, что могло поразить или шокировать.
Не стоит забывать также, что в греческой религии преобладающим был местный характер культов, поэтому обобщения здесь мало приемлемы. Поклонение верующих осуществлялось всегда главным образом в узких рамках множества общественных и частных святилищ, где ревностно соблюдались вековые ритуалы, и это усердное поклонение вело к созданию новых святилищ по всякому поводу. Домашние культы, героические культы, сельские культы стремительно росли в числе. Мы имеем представление о них благодаря запечатленным в живописи пейзажам Помпеи, росписям римских вилл и деревенским сценкам на барельефах. В этих изображениях, вдохновленных средиземноморской природой (и никогда пейзажами египетской Дельты!), обязательно присутствуют жертвенники, статуи богов, часовни — все так, как это описыывается в буколической поэзии или в неисчислимых посвящениях лесным и полевым божествам, вошедших в «Антологию». Природа оставалась переполненной божественным присутствием, которое греки ощущали как в своей земле, так и в чужой. Поэтому они охотно начинали поклоняться варварскому божеству в непривычных для себя условиях, если только находили ключ, позволявший им отождествить этого чужого бога с одним из собственных богов. Так, Александр и его спутники, не колеблясь, признали Диониса в местном боге Нисы — затерянного в гималайской долине поселения, и сам новый всплеск интереса к этому мифу родился из этого убеждения. Поэтому также греки, путешествующие в Верхний Египет, считали вполне естественным вырезать свои хвалебные эпиграммы, или проскинемы (молитвенные формулы), на пилонах египетских храмов, например на Филах. Эта природная склонность ассимилировать экзотических богов к своим собственным божествам облегчила эллинизацию таких регионов, как Фракия и Анатолия: достаточно было наделить местных богов греческими или грецизированными именами или придать им антропоморфный вид, чтобы набожность греков соединилась с культами местного населения, способствуя таким образом сохранению их бесконечного разнообразия.
Постичь реальность религиозных верований наилучшим образом возможно именно через их конкретные проявления: пожертвования, освящения, праздники, культовые сооружения, священные законы. Эти свидетельства эллинистической эпохи так многочисленны и так бесспорны, что у нас нет оснований сомневаться в преемственности и жизнеспособности веры среди большинства греков того времени. Тем не менее среди просвещенных умов, которых учения философов заставляли задумываться обо всем, в том числе и о вере в богов, в это время появляется разнообразная критика: от рационалистической интерпретации мифов до скептицизма и радикального атеизма. Влияние этих взглядов было ограничено узким кругом образованных людей и не приводило к значительным изменениям в образе жизни народных масс; но разве иначе обстояло дело с Гераклитом или Анаксагором? Вспомним вкратце основные аспекты этого развития мысли.
Самым характерным, без сомнения, является евгемеризм, имевший важные последствия — прямые и косвенные. Евгемер, живший в конце IV — начале III века до н. э., написал странное произведение, своего рода философский роман, под названием «Священная запись». В нем он рассказывал о вымышленном путешествии на острова Индийского океана, главный из которых назывался Панхайа. Там жило разнородное население, в котором местные соседствовали с выходцами из Индии, Скифии и даже с Крита; ими управляли критские жрецы. В надписи, вырезанной на золотой стеле в величественном храме Зевса Трифилия, сообщается история древних царей страны, которые были ни много ни мало традиционными богами Греции: Уран, Кронос, Зевс, — легенды о которых, лишенные своего чудесного элемента, излагались как исторические факты. Зевс, в частности, представал мудрым и благодетельным царем, который путешествовал по миру и распространял свои благодеяния среди людей, пока не умер на Крите. Впоследствии признательные народы возвели ему храмы и жерственники и сделали из него бога. Евгемер, таким образом, предлгал историческое объяснение религиозного феномена: боги — это люди древних эпох, которых благодаря их могуществу и славе стали считать после смерти высшими существами, которым следовало поклоняться. Это коренным образом десакрализировало основную идею греческой религии, согласно которой бессмертные обладали природой, отличной от человеческой. Поэтому древние считали Евгемера атеистом; но лишь немногие из его читателей делали далекоидущие выводы из предложенной им интерпретации. В большинстве своем они ограничивались историзацией мифов, не ставя под сомнение ни существование, ни могущество богов, о чьих земных деяниях рассказывалось как о деятельности реально живших царей. Впрочем, современная реальность, с ее активным установлением царских культов, не давала повода усомниться, что нечто подобное происходило и в прошлом. Поэтому такие мифографы, как Дионисий Скитобрахион, рассказывавший о приключениях Диониса на Востоке и в Африке, отнюдь не способствовали разрушению традиционной религии. Мы прекрасно видим это у Диодора, который собрал их в большом количестве в своем произведении и которому мы обязаны существенной частью всего того