Как и в IV в. до н. э., в период эллинизма традиционная религия не исчезла. Панафинейские процессии, как и прежде, поднимались к Акрополю, атлеты мерялись силами на олимпийском ристалище, прорицательницы в Дельфах выдавали туманные предсказания, участники мистерий наводняли притворы храмов Элевсина. Все эти святилища будут посещаться и в период, последующий за эллинистическим, до самого конца античности. Новые постройки добавятся к постройкам предшествующих эпох: в Дельфах – театр (III в. до н. э.), в Олимпии – новые спортивные сооружения (палестра, гимнасий), перестроят стадион. Но истинной веры уже не было, и общественные жертвоприношения стали поводом для пиршеств среди всеобщего ликования.
Скептицизм и религиозное рвение
Полисная религия, угасавшая с внутренним разложением полисов, распадалась с их политическим крушением. Человек уже не мог удовлетворить свои религиозные устремления в рамках полиса, благочестие не могло выражаться в образцовом исполнении гражданского долга. Религия коллектива сменилась религией индивидуальной, что естественно в эпоху индивидуализма.
Этот глубокий кризис породил два противоположных отношения к миру. Многие впадали в скептицизм, который не только развился в некоторых философских школах, но и, судя по всему, получил распространение в народе. Действительно, как было афинянину не усомниться в Афине после того, как Деметрий Полиоркет объявил себя братом богини и разместил свой гарем в Парфеноне? Евгемер (конец IV в. до н. э.) учил: боги – великие люди древности, обожествленные за оказанные человечеству <142> услуги. Эта теория была благосклонно встречена и в самой Греции, и особенно в республиканском Риме.
Новый культ Тюхе (Фортуны) был скрытой формой скептицизма. В сущности, эта богиня представляет собой отрицание божественного провидения и олицетворение беспорядка и тщетности усилий человека, которые, как казалось отныне, направляли человеческие поступки среди хаоса случайных событий. Один из героев комедии Менандра упрекает в легковерии своего собеседника: «Не думаешь ли ты, что боги заняты тем, что карают или спасают по одному миллионы людей? Вот это занятие!»
Мы уже отмечали важность понятия судьбы в «Истории» Полибия, которое, кстати, плохо согласуется с попытками рационального объяснения событий. Любопытно отметить появление настоящей почитаемой богини, влияние которой было широко распространено. Fortuna из италийского святилища в Пренесте не избежала сильного эллинистического влияния. Даже метрополии имели свою Тюхе. Тюхе Антиохийская сохранилась такой, какой вышла из-под резца Евтихида, ученика Лисиппа: величественная и гибкая фигура, нога попирает усмиренный Оронт; голова увенчана короной в виде башен, выражение лица спокойно-серьезное, даже благожелательное, но непроницаемое.
Однако в целом религиозное рвение было значительно сильнее скептицизма. Его можно обнаружить и в некоторых философских системах, таких, как, например, стоицизм. Свидетельство этому – замечательный «Гимн Зевсу» Клеанта из Ассоса. Его хотелось бы процитировать полностью, но приведем здесь хотя бы последние строки: «Зевс, дающий нам все блага, бог черных туч и сверкающей молнии, спаси людей от пагубного невежества. О Отец, освободи от пего их души, позволь им обрести мудрость, которой подчиняешься ты и благодаря которой ты правишь всем так мудро».
Рвение это еще сильнее проявлялось в массах, раздавленных социальным кризисом, превратностями бурной истории, оторванных от традиционных верований и не нашедших успокоения на вершинах мудрости. Жажда спасения становилась мучительной. Ее можно было насытить только эмоциональными (экстатическими) культами, которые обеспечивали верующему прямой и личный контакт с избранным божеством. <143>
Самые близкие божества – цари
На первый взгляд царский культ, унаследованный от Александра, не соответствовал новым стремлениям и кажется ловкой махинацией правителей, которые были явно заинтересованы в провозглашении себя богами. Тем не менее в период крушения полисов все надежды, естественно, обратились к этим всемогущим владыкам, благосклонность которых столь высоко ценилась. Гимн, возносимый афинянами по наущению Стратокла в честь Деметрия Полиоркета (290 г. до н. э.), выражает, очевидно, чувства большинства: «Другие боги далеки, или у них нет ушей, или они не существуют, или не обращают никакого внимания на наши нужды; тебя, Деметрий, мы видим здесь во плоти, а не каменного или деревянного». Эта предрасположенность к почитанию властителя затем использовалась монархами, которые были счастливы найти в культе царя гарантию своего могущества и стабильности в государстве, а часто и средство духовного объединения разноплеменного населения своих владений.
Уже отмечалась сложность корней царского культа, в котором соединялись греческие и восточные элементы. В греческих полисах также распространилось подобное поклонение. Так, на Родосе с 305 г. до н. э. божественные почести воздавали Птолемею I. Но именно на Востоке теократические традиции государственности позволяли регулировать и придавать всеобщий характер изолированным, беспорядочным культам. Это требовало введения ряда новшеств, так как государственный культ сильно отличался от местного (городского).
Красноречив пример введения царского культа в Египте. Конечно, там существовала тысячелетняя традиция обожествления фараона, но было необходимо внушить эти верования грекам, представлявшим наиболее подвижную часть населения царства. Птолемею II удалось добиться этого. В Александрии Александра почитали и как бога, и как героя – основателя города. Птолемей II Филадельф присоединил к этому культу культ своего отца Птолемея I Сотера и даже его родителей под именами Сотеров («Спасителей»). Следующий шаг сделан Арсиноей II, его сестрой-супругой. При жизни она выступала как Афродита, принимала в своем дворце Адониса и возводила его па свое ложе (см.: Фсокрит. Сиракузянки). Калликрат почтил ее храмом, построенным недалеко <144> от Александрии и посвященным Афродите Зефирите. После смерти муж обожествил ее, что вполне согласуется с его прозвищем – «Филадельф» («Любящий сестру»). Ее культ быстро распространился по городам и, в частности, в Арсиноитском номе (Фагом), названном ее именем. Центр культа находился в Крокодилополисе, где в качестве спутника Арсинои почитался Адонис, для которого выращивали в «раю» цветы, столь любимые этим молодым богом плодородия. В то же время здравствовавший Птолемей II «присоединил» себя к умершей царице и создал культ богов Адельфов (братьев и сестер). Таким образом хитрый владыка сумел обойти все трудности и еще при жизни получил божеские почести. Его примеру последовали все преемники.
Эпитеты к именам владык характеризовали новое сознание: Сотер (Спаситель), Эвергет (Благодетель), Эпифан (Тот, который является как бог), Теос (Бог). Подданные настолько привыкали к этому странному смешению божественного и царского, что в конце эллинистического периода мы наблюдаем совершенно необычайную попытку Антония и Клеопатры создать обширнейшую теократическую империю. Когда Клеопатра отправилась к Антонию в Таре, считалось, что это Афродита поехала пировать к Дионису. Триумвир официально принял титул «Новый Дионис» и въехал в Александрию, увенчанный плющом, с тирсом в руке и обутый в котурны, как настоящий Вакх. Накануне поражения даже слышали, как Антония покинул божественный тиас [13]*, как бы оставив ему только человеческие способности – ему, в ком бог пребывал в течение многих лет.
Небесные боги
Царский культ, даже если соответствовал народному сознанию, для которого было характерно обожествление сильных личностей, и отвечал политическим интересам властителей, все же не мог удовлетворить религиозные чувства. Необходимы были еще и небесные боги.
Традиционный пантеон
Те из богов, кто был наиболее популярен в IV в. до п. э., и позднее сохранили горячих приверженцев. <145> Взгляды больных обращались к Асклепию: во всех статуях и барельефах того времени проявлялась его благость, он сочувствовал страданиям и обеспечивал выздоровление. На территориях филиалов его святилища в Эпидавре (в частности, на Косе [14]* и в Пергаме) возводятся пышные постройки, свидетельствующие об их богатстве. Эти святилища превращаются в настоящие медицинские школы, тем более что чудеса становились редкими, и теперь бог излечивал чаще благодаря лечению, назначенному врачевателями-жрецами. Таким образом происходила некоторая рационализация культа. Этот процесс получил логическое завершение в римском Эпидавре, ставшем бальнеологическим курортом настолько же, насколько и лечебным священным местом.
Дионис также усилил свое влияние на умы (о дионисийских актерах см. ниже). Делаясь синкретическим богом, он легко присоединялся к другим божествам: к «двум богиням» в Элевсине, к Аполлону в Дельфах и Эфесе, к Кибеле в Азии. Литература и искусство свидетельствуют о глубине дионисийского движения, которое продолжало свои завоевания в Этрурии и даже в Риме. Наградой верующему, полностью отдававшемуся божественному безумию, оставался экстаз, но все большее и большее влияние приобретала теория спасения через любовь. Конечно, не все верующие понимали глубину учения, и многие, очевидно, удовлетворялись доступностью мистицизма с его культом опьянения. Однако достаточно посмотреть на фрески виллы Итем, чтобы понять, что давали адептам мистерии бога, очаровывавшие душу, как Дионис очаровывал Ариадну, застывшую у него па груди в несказанном блаженстве.
Триумф Востока
Боги Востока притягивали, возможно, экзотикой, а возможно, таинственностью, к которой Греция с 420 г. до п. э. была очень чувствительна. И это обеспечивало им триумф в эллинистическую эпоху, тем более легкий, что греки теперь находились в центрах их культов. Влияние <146> Передней Азии осталось значительным, в то время как влияние Фракии ослабевало, а Египта усиливалось. Здесь мы намеренно оставляем в стороне буддизм и брахманизм, о которых еще будет случай поговорить (они оказали свое влияние па самую восточную часть греческой диаспоры).
фригийская Кибела (называемая также Великой матерью или Матерью богов), давно эллинизированная, продолжала завоевывать все больше и больше приверженцев, в частности в Пергаме. Именно туда в дни бедствий римляне придут за «черным камнем», который они торжественно установят в Риме в одном из храмов на Палатинском холме (204 г. до п. э.). Популярность Кибелы достигла самой Александрии: в Каирском музее хранится любопытный документ, свидетельствующий о странном синкретизме, объединяющем древнюю азиатскую богиню Кибелу с критской богиней Реей, сопровождаемой воинственными духами-куретами, а также наделенную некоторыми элементами астрологии, так как в культе Кибелы играли роль и планеты. Новым в культе было то, что все чаще и чаще Аттис появлялся рядом со своей божественной возлюбленной, которой прислуживали евнухи, усердные подражатели бога, в безумии оскопившего себя. Преграды разума и пристойности, которые греческий дух веками ставил метроаттическому культу, пали, и Кибела выступила такой, какой она была во Фригии или на Крите, – разнузданной Великой матерью, предававшейся всем возможным неистовствам. То же можно сказать о сирийских божествах, в частности о Сирийской богине (Dea Syria), которую почитали непристойными мистериями, подчеркивавшими ее преимущественно природный характер.
Престиж Египта был еще выше. На греков производили большое впечатление колоссальность храмов и гробниц, духовность, в которой культы, ритуалы и верования образовывали органическое единство, послания бессмертности оптимистической религии. Местные культы еще существовали, о чем свидетельствует один из прекраснейших храмов птолемеевской эпохи – храм в Эдфу: на километрах надписей гиерограмматы («священные писцы») собрали и систематизировали всю сумму священных знаний по географии, структуре звездного мира, истории, религиозной службе. Праздники сохранили свою торжественность, шла ли речь о повседневной службе или о таких больших торжествах, как коронация <147> фараона, победа или «благой союз» (гиерогамия – священный брак – Хора и Хатхор).
Количество храмовых служб впечатляет: регулярные повседневные службы (главная утренняя служба, открывающая наос и будящая бога, другие службы в полдень и вечером для его кормления) и торжественные службы (в начальные дни декад и в дни смены лунных фаз), к которым еще добавляются календарные праздники. Таким образом, надписи «каменной книги» храма Эдфу – это еще и настоящее расписание храмовых служб. В самих Фивах, не игравших теперь никакой политической роли, большие святилища правого берега продолжали свою деятельность и хорошо содержались, несмотря на то что Амон потерял популярность, которая перешла к другому солнечному богу – Монту-Ра, поддерживаемому денежными вкладами властителей.
Почти все египетские боги нашли приверженцев среди греков, которые отождествляли их со своими божествами [15]*, причем иногда весьма странным образом: Хатхор, богиня-корова, становится Афродитой, а Эпет, богиня-гиппопотам, – Деметрой! Важную роль играли Амон [16]*, Анубис и Хор. Но особенно трогала сердца людей Исида часто вместе со своим супругом Осирисом. Ей посвящали обширные и прекрасные святилища, такие, как Исиейон (Бехбет эль-Хаггар) или Филе. Культ ее умеренно мистичен; соединение с богиней достигалось не посредством грубых оргий, а через ежедневные беседы-литургии, а также путем поисков духовного совершенствования. Мы располагаем несколькими копиями (с I в. до н. э. по III в. п. э.) «Гимна Исиде», который восходит, конечно, к эллинистическому периоду и, по всей видимости, написан неким греком из Мемфиса, воспитанным в египетской религии; это нежная литания, едва-едва эллинизированный перевод какого-то местного религиозного текста. В нем верующий выражает свою признательность и преклонение перед той, которой человечество обязано столькими благодеяниями. <148>
Даже гораздо более простые формы египетской религиозности, такие, как поклонение животным, имели большой успех у греков. Помимо культа Аписа в Мемфисе хорошо известно греко-римское святилище Тота в Гермуполе, приспособленное специально для выращивания священных животных – с источниками для ибисов, пальмовыми рощами для бабуинов и галереями для захоронения ибисов и бабуинов, должным образом мумифицированных. Многочисленными были и паломники, приходившие поклониться этим животным, которых рассматривали как «великие души богов на земле».
Влияние, оказываемое Египтом на Средиземноморье, очень велико, хотя оно было и не внове: с Геродота, если не с Гомера, греки знали, что Египет – это земля чудес, колыбель мудрости, родина самых древних богов. Из рассказов философов и историков, которые более или менее подпали под влияние египетских учений, они узнали, что Дионис – это Осирис, Деметра – Исида и его египетские святилища полны богов, полулюдей-полуживотных с головами ибиса, сокола, кошки или змеи. Несмотря на все это, проявления египетского культа в греческом мире кажутся очень скромными: небольшие египетские общины принесли в конце IV или начале III в. до н. э. в Пи-рей, па Делос, в Эретрию культ своей богини Исиды. Сначала этот культ, вероятно, отправлялся ограниченным кругом лиц в довольно скромных святилищах.
Тем более удивительным кажется его пышный расцвет во II–I вв. и в императорскую эпоху. Культ Исиды очень быстро распространился в греческой среде и принял официальный характер. В Афинах, на Евбее, в Беотии, на Делосе и Фере, в Фессалии и Македонии, так же как и в некоторых полисах Малой Азии (Смирне, Эфесе, Магнесии на Меандре, в Приене), во II в. до н. э., а иногда и раньше официально утвердился культ египетских богов. Исида – далеко не единственная богиня, которой поклонялись греки, несмотря на то что в некоторых местах она пользовалась наибольшей популярностью; Сарапис, именем которого в Греции часто называют святилища и праздники египетской религии, и бог с головой шакала Анубис, функции которого отождествляются с функциями Гермеса, вместе с Исидой образовали триаду, аналогичную божественным семьям египетских храмов. Бог-ребенок Гарпократ также появляется в греческих надписях-посвящениях, иногда, правда, в ипостаси подростка-Хора и даже в ипостаси Осириса, тождество которого <149> с Сараписом, по всей видимости, здесь неизвестно. Самые значительные и удивительные остатки их культа сохранились, безусловно, на Делосе. На «террасе иноземных богов» на середине склона Кинфа поднимается величественный ансамбль египетских святилищ: Сарапейон С, Исиейон, Анубейон, которые начиная с III в. до н. э. пристраивались, не подавляя их, к двум изначально маленьким храмам – Сарапейону А и Сарапейону В. Многочисленные посвятительные надписи и списки, сделанные около середины II в., демонстрируют набожность верующих, делосцев или иностранцев, приезжавших почти со всего Средиземноморья – от Южной Италии до Сирии. Египетские боги здесь, как и во всех посвященных им святилищах греческого мира, выступают как божества добрые, помогающие, спасающие. К ним взывали, потому что они могли помочь «спастись от большой опасности», особенно на море, или потому, что от них ожидали исцеления. Кроме того, в них видели оракулов, и их пророчества объясняли толкователи снов.
Обладали ли тогда египетские боги могуществом, которое в императорскую эпоху будет настойчиво приписывать им Апулей в «Метаморфозах», могуществом, которое заключалось в том, чтобы путем посвящения освобождать людей от уз Эймармене (Судьбы) и обеспечивать им счастливое бессмертие? Возможно, это так, тем более что в птолемеевском Египте Исида и Сарапис-Осирис явно имели потусторонний характер и оберегали умершего во время полного опасностей путешествия в потусторонний мир. Тем не менее обещание духовного спасения никогда не было ясно выражено в греческих текстах до новой эры, и существование в Греции в эллинистическую эпоху «египетских мистерий» может быть подвергнуто сомнению.
Механизм распространения и развития египетских культов в Восточном Средиземноморье со II в. до н. э. во многих случаях плохо поддается объяснению и интерпретируется по-разному: то как результат прямого вмешательства Птолемеев, поддерживавших распространение их национальной религии в эгейском мире с целью усилить там свое влияние; то как следствие пропагандистского пыла египетских жрецов; то как духовный порыв греков, соблазненных странными ритуалами нового культа, который, эллинизируясь, сохранит тем не менее на греческой почве что-то от своей оригинальности. Во всяком случае, следует признать, что местные боги переживали, <150> в Египте птолемеевского периода пору обновления. Египетское жречество, особенно во II в. до н. э., вновь завоевывает влияние и ведет большую теологическую работу. Кроме того, с начала правления династии Птолемеев в Египте предпринимались попытки слияния египетских, греческих и переднеазиатских богов. Написанные по-гречески гимны Исидора из фаюмского святилища Мадинет-Мади воспевают Исиду как мировую богиню, почитавшуюся всеми народами мира под разными именами. Сила влияния, которым, по всей видимости, обладал в этот период культ Исиды и Сараписа, широко распространившийся среди греков в Египте, рвение, которое проявляли ее последователи, – все это, видимо, объясняет ее экспансию и успех в греческом мире.
Пример распространения культа египетских богов на Делосе показывает нам множественность заимствований. Казалось бы, на священном острове, где, по преданию, Латона дала жизнь Аполлону и Артемиде, не должно быть места другим богам. Тем не менее на «террасе иноземных богов» располагались не только святилища Исиды, Сараписа и Анубиса, но и храмы богов, почитавшихся в Гиерополе (в Сирии): Адада и Атаргатис, называвшейся также Афродитой Священной. В их честь был построен театр, закрытый портиком, чтобы непосвященные не могли наблюдать разнузданные мистерии почитателей Сирийской богини. Необходимо также отметить, что римляне первыми привезли на Делос некоторые религиозные обычаи, в частности почитание богов Ларов.
Рождение и слияние богов
Греки не ограничивались почитанием местных мистических божеств и формировали странных эклектичных богов. В одном случае мы имеем дело с созданием – в полном смысле этого слова – типа смешанного божества. Птолемей I Сотер, желая дать своим греческим и египетским подданным бога, которого они все могли бы почитать, поручил эту задачу комиссии теологов, в которой значительную роль играл Манефон. Созданное божество – Сарапис, наследник одновременно и Осириса-Аписа, египетского бога мертвых из Мемфиса, которому он обязан своим именем (другие исследователи с меньшей степенью вероятности полагают, что имя Сараписа произошло от эпитета Баала: Сар-апси – «царь бездны»), <151> и греческих богов – человеколюбивых, как Зевс или Асклепий, и мистических, как Дионис, которого уже Геродот отождествлял с Осирисом. Чтобы запечатлеть образ бога, Птолемей I около 285 г. до н. э. перенес в Александрию статую, выполненную Бриаксисом во второй половине IV в. до к. э. для храма Гадеса в Синопе. Отныне и на века Сарапис стал изображаться в образе мужчины средних лет с пышной шевелюрой и бородой, головой, украшенной модием (изображением меры зерна), с благожелательным и безмятежным выражением лица.
Культ, зародившийся в Мемфисе, распространился в Александрии, где Птолемей III строит обширное святилище на месте небольшого Сарапейона, возведенного основателем династии. А. Мариетт обнаружил в нем прекрасные статуи, образующие две группы: статую Диониса-ребенка и павлина с распущенным хвостом (они расположены вдоль прохода) и скульптуры греческих мудрецов, поэтов, философов, стоящие в экседре вокруг изображения Гомера. Датировка этого памятника спорна (возможно, время правления Птолемея Сотера или скорее Птолемея VI Филометора). Во всяком случае, следует отметить специфически греческий характер декора Сарапейона в древней египетской столице. Известен также Сарапейон в Каноне. Задуманный Птолемеем I Сотером синкретизм здесь ярко выражен. Резные украшения этого храма с дионисийскими мотивами – явно греческие. На плитах фундамента прославляются по-гречески – «царь Птолемей, сын богов-адельфов» и по-египетски – «царь Юга и Севера, избранник Амона, могущественная жизнь Ра, Птолемей, вечно живущий, возлюбленный Птахом».
Понемногу почитание Сараписа распространилось по всему Средиземноморью. Делос, в частности, располагает тремя Сарапейонами, два из которых – очень скромных размеров, что говорит о его популярности среди самых бедных слоев населения. Наиболее обширный на «террасе иноземных богов» храм Сараписа построен в подражание египетским святилищам с аллеей сфинксов и с многочисленными приделами. Там обнаружено большое число посвятительных даров спасенных мореходов и исцеленных больных. Декрет причерноморского города Истрии предписывает консультацию с оракулом Аполлона, чтобы узнать, можно ли установить там культ Сараписа (III в. до н. э.). Странной оказалась судьба бога, рожденного волей первого из Птолемеев и проницательностью <152> его теологов, сумевших навязать его почитание сначала египтянам, а затем всему миру.
Другие слияния – более спонтанные. Зевс ассимилировался с местными богами, образовав целую серию «эпиклетов»: Лабрандайос (от Лабранда в Малой Азии), Долихенос (от Долихей в Сирии). Он легко сливался о великими мужскими богами семитского пантеона: Баалом в Финикии, Баал-Шамином и Ададом в Сирии, Белом в Месопотамии. Зевс Гипсистос (Высочайший), почитаемый иногда только под именем Гипсиста, объединил греческие или азиатские свойства верховного бога с чертами явно древнееврейского происхождения: достаточно двойного смысла его эпитета, чтобы это слияние оказалось возможным. Накануне наступления эры христианства Зевс проявил тенденцию к превращению в единого бога под двойным влиянием: еврейского монотеизма и монотеизма, к которому обращается греческая мысль.
Еще более любопытен пример семитской пары богов – Афродиты и Адониса, давно воцарившейся в греческом пантеоне и проникшей в Египет путем слияния о Исидой и Осирисом. С начала III в. до н. э. в Александрии распространились посвящения Афродите-Исиде, и везде, где появлялась Афродита, возникал и ее возлюбленный Адонис, отождествленный с Осирисом – благожелательным богом потусторонней жизни и всего сверхъестественного. Феокрит в «Сиракузянках» показал, как народ Александрии толпится во дворце, чтобы увидеть своего молодого бога, «трижды возлюбленного Адониса», красота которого становилась еще лучезарнее от ожидания близкой смерти и перед которым все, особенно женщины, испытывали страстный трепет. Более скромный документ – книга счетов почитателя Адониса позволяет по косвенным данным восстановить адонии, празднуемые в деревне. После ритуального омовения и пострижения, заимствованного из культа Исиды, следовал день веселья и гиерогамии («священного брака»), отмечавшийся пышными пирами, затем день траура и воздержания, поминовения бога, а после этого день мистерий, во время которых представлялась священная пантомима воскрешения бога.
Подобный синкретизм проявлялся повсюду. «Гимн Исиде» отождествляет ее с Деметрой. Одна из посвятительных надписей на Делосе сделана в честь Исиды Сотейры (Спасительницы)-Астарты-Афродиты, т. е. в честь богини-спасительницы греческой, семитской и египетской <153> одновременно. Смутное стремление к монотеизму объединяло в Исиде всех богинь-женщин Восточного Средиземноморья. Недалеко то время, когда Апулей в восхитительной молитве, содержащейся в одиннадцатой книге «Метаморфоз», представит ее как могущественную мировую богиню, почитаемую под самыми различными именами.
Герметизм и магия
В эллинистический период появились новые формы религиозного сознания. Самая значительная из них – герметизм, который получил свое имя от Гермеса – эллинистического аналога египетского Тота, благожелательного бога, писца подземного царства, изобретателя иероглифической письменности и распространителя всех священных наук: он измерил время, записал судьбу, мог произносить обращения к богам должным тоном. По убеждению теологов Гермуполя, он благодаря своему демиургическому голосу и дыханию является даже создателем мира. Эти умозрительные рассуждения о слове близки рассуждениям греков о Логосе и александрийских евреев о Софии (Мудрости). Гермес вполне заслужил свое прозвище Трисмегист («трижды величайший»).
Поскольку Тот изобрел письменность, совершенно естественно, что самые древние книги приписывались Гермесу-Тоту. Согласно Клименту Александрийскому, к нему восходит священная литература Египта, он – автор 42 книг, из которых 36 – по философии и 6 – по астрономии и медицине. Существующие герметические трактаты относятся к римской эпохе, но они восходят, как показал А. Ж. Фестюжье, к эпохе эллинизма. Специалисты не всегда сходятся во взглядах по вопросу о происхождении различных частей текстов: высказываются предположения о египетских, греческих и даже иранских истоках. В любом случае доля древних египетских представлений была велика. «Греки, – заявляет Асклепий в одной из своих книг, – славятся пустыми речами, годными лишь для произведения внешнего эффекта, – в этом вся греческая философия, словесный шум. Что до нас, египтян, то мы не пользуемся простыми словами, но звуками, полными действенности» (Corpus hermeticum, 16, 2).
В самом деле, герметическая мысль движется путем озарений, а не рассуждений. Это – могучее усилие в использовании <154> божественных сил, предназначенных для сохранения стабильности мира. Ум здесь неотделим от действия, так как только ритуалы могут сделать регулярными различные феномены: так, постоянное возвращение Луны обеспечивается принесением в жертву антилопы, недруга Луны. Предназначение царя – исполнение ритуалов, уравновешивающих «Космос», он владеет миротворящим словом.
Могущество восточных жрецов было основано на том, что они владели главными знаниями: средствами осуществления контакта с богами и механизмом всеобщего взаимовлияния (симпатии). Гермес учит, что мир разделен на две части: нечистый подлунный мир и эфир, где вращаются звезды. Звезды-боги или только образы божества, дающего им начальное движение, оказывают влияние на мир людей. Этот мир состоит из четырех (или пяти) элементов: воды, земли, воздуха, огня (и эфира), которые взаимодействуют между собой и распределяют хорошие или дурные воздействия звезд. Для Трисмегиста философия – это изучение переплетения подобных взаимодействий и мистических связей, которые симпатия создает между богами и людьми. Таким образом, мир является органическим единством, подчиненным вечным законам, и он (мир) заслуживает названия «миропорядок» («Cosmos»). Это замкнутое поле управляется вечно возвращающимся временем, символ круговращения – упорядоченное движение звезд по своим траекториям. Человек, созданный из материи и разума, является уменьшенным повторением «космоса» – «микрокосмом»: «Человека, мой дорогой Амон, знающие называют миром, так как он – часть мировой природы» (Jatromathematica, I, с. 387). В этом замкнутом мире человек чувствует себя защищенным, а посвященный – могущественным, так как, используя основополагающие законы, он может потребовать от богов еще большего знания.
Герметизм давал магическим действиям философскую основу. Посвященный мог достигнуть единения с богом, он также мог вызвать его. Вертикальные связи, объединявшие всех людей, животных, растения и минералы, которые находились под влиянием одной звезды, обеспечивали магу власть над окружающим миром, оправдывая таким образом магическую практику. Поэтому Гермес Трисмегист сделался покровителем оккультных наук. Маг и посвященный благодаря тайному знанию обладали частью его могущества. Маг мог угрожать богам и получать <155> силой, если это необходимо, еще большее знание, т. е. еще большее могущество. Его Могущество, вытекавшее из его Знания, имело корни в Знании еще более обширном. Эта действенная взаимосвязь между Могуществом и Знанием – одна из основных оригинальных черт магического сознания.
Таким образом, египетский вклад в герметизм был значительным, и не менее очевидно, что идея египетского происхождения выражалась в греческих терминах. Так, в представлении о тройственности солнечного бога Атума, создателя двух богов, неразрывных с ним и составлявших Единое, прослеживаются древние местные верования, переложенные на язык философии.
Значительное развитие магии явилось результатом взаимодействия греческой и восточной традиций. Маги в Греции издавна пользовались правом гражданства, несмотря на запрет Платона, который в законах своего идеального государства предлагал тем, кто, «уверяя, будто могут вызвать души умерших, или обещая склонить богов посредством жертвоприношений, молитв, заклинаний и колдовства, пытаются ради денег в корне развратить как отдельных лиц, так и целые семьи и государства, и оказавшимся виновными в чем-либо подобном» назначить наказание «в виде заключения в тюрьму, находящуюся посреди страны» («Законы», 909 b. Пер. А. Н. Егунова).
Кирка и Медея занимали скромное место, тогда как уже с V в. Геката, беспокойное божество призрачных видений, сделалась для широких масс царицей магии. С всклокоченными волосами, окруженная змеями, она безлунными ночами в сопровождении своих собак бродит при свете факелов по кладбищам. Это ее – «владычицу огня», «подземную жительницу», «черную (кожей)» – призывали на опущенных в могилы поминальных табличках. Вместе с ней призывали Гермеса Хтонического, который провожал души в Аид, но опасный «психопомп» («сопровождающий души») мог привести их и к живущим. Его роль стала особенно значительной с тех пор, как он слился с Тотом, богом инфернального порядка, владевшего тайным магическим знанием. Маг мог заставить бога спуститься на землю, мог призывать его при помощи символом, истолковать его волю с помощью сновидений или каким-либо иным образом. Маг был также способен вызвать состояние экстаза, которое позволяло приблизиться к богу. Таким образом, в ту беспокойную <156> эпоху магия своей эффективной практикой давала ее адептам поддержку.
В «Колдуньях» Феокрита мы можем наблюдать странную практику, цель которой – возвращение ветреного возлюбленного. В могилах встречается все больше и больше амулетов: «скарабеи завоевывают мир» (П. Пети). Магические папирусы показывают, что магия приводила к одержимости мага богом или бесом, поселявшимся в нем. Магия – уже не только ритуалы, формулы, заклинания, но и форма мистицизма.
Ярким свидетельством могущества, которое чувствовал в себе одержимый бесом маг, является такое заклинание: «Да принесет мне добро твое имя и твой дух! Войди в мой разум и в мои мысли на все время моей жизни и выполни для меня все желания моей души. Ты – это я, а я – это ты. То, что я приказываю, всегда должно происходить. Потому что я владею твоим именем как филактером (стражем) в моем сердце и ни одна плоть, действующая против меня, мной не овладеет, ни один разум не сможет мне сопротивляться благодаря твоему имени, которое я храню в сердце и которым заклинаю. Свяжи глаза тем, кто сопротивляется мне, – всем мужчинам и женщинам, а мне дай успех во всех начинаниях, так как я обрел могущество Авраама, Исаака и Иакова, а также великого бога, демона Иао» [17]*.
Астрология и алхимия
Астрология, зародившаяся в Месопотамии, также переживала расцвет. Она была основана на вере в то, что сочетания небесных тел во всеобщей взаимосвязи (симпатии) оказывают определенное влияние на судьбы людей. Каждая планета особым образом воздействует, и это воздействие зависит прежде всего от ее названия (планета Венера порождает сладострастие, Меркурий – удачу в посреднических делах) или от ее внешнего вида (Сатурн, бледный и медлительный, – недоброжелательный старик; красный Марс, передвигающийся по небосводу скачками, проявляет себя как изменчивый и роковой). Кроме того, каждая планета связана с определенной частью тела, например органы чувств распределены между семью планетами. «Если в момент зачатия или рождения планета <157> расположена неблагоприятно, это повлечет за собой заболевание соответствующего органа» (Jatromathematica, I, с. 388). В этом случае следует смягчить данный «изъян» растениями, которые принадлежат к тому же ряду, что и неблагоприятно расположенные планеты. На этом принципе основывалась церемония сбора растений, сведения о которой мы находим в магических папирусах: «Я срываю тебя, растение, пятью пальцами руки, я уношу тебя с собой, чтобы ты показало свое могущество в деле, которое я хочу сделать» («Греческие магические папирусы», 4, 287).
Алхимия также уходит корнями в эллинистическую эпоху. Речения Гермеса и Агатодемона, основанные на псевдофилософской системе, дают рецепты превращения металлов, их изменения в неизменном мире. Этот процесс символизирует птица Феникс, умирающая, чтобы возродиться и утвердить вечность своим вечным обновлением. Герметизм воспринял персидские традиции, восходящие к Зороастру и Остану, и еврейские, восходящие к Моисею. Алхимия, основанная Волосом из Менда около 200 г. до н. э., была очень практичной. Ее цель – превратить обыкновенные металлы в золото и серебро путем окраски, лакировки, изготовления сплавов и т. п. Только Зосима (III в. н. э.) поставит перед алхимиками мистическую цель – поиск знаменитого философского камня, оживляющего все металлы.
Новые религиозные общины
Приверженцы новых богов собирались в культовые общины. Для полисных божеств рамками культа являлся, по существу, полис, тогда как здесь мы имеем дело с частными объединениями, настоящими братствами, в которых верующие тесно общались, поскольку они сами выбрали почитание одного и того же бога.
Здесь сталкивались греки и варвары, полноправные граждане и иноземцы. Хотя рабы иногда объединялись отдельно (как кампеталиасты на Делосе), большинство братств принимало и свободных людей, и рабов. В них мужчины и женщины были равны, а дети даже допускались в хор в качестве певчих. Эти братства представляли собой первые ячейки социальной унификации. Классическому миру, в котором противопоставление грека варвару или гражданина рабу было абсолютным, где женщиной <158> пренебрегали, пришел на смену новый мир, в котором противоречия стирались и все люди чувствовали себя братьями, потому что любили одного и того же бога и одинаково ждали от него спасения.
Существовали различные виды братств. Оргеоны (кажется, о них говорят даже микенские таблички), имевшие многовековую традицию, почитали героев-покровителей, но они довольно быстро исчезли. Их заменили фиасы – группы, исповедовавшие культ бога-спасителя, создание которых восходит к концу V в. до н. э. Эраной – общества, объединенные паями, появились в III в. до н. о. Они организованы сложнее фиасов, но менее религиозны, чем они. Благодаря многочисленным надписям мы довольно хорошо внаем многие из этих сообществ, игравших все более и более значительную роль в повседневной жизни. Так, фиасы дионисийских технитов (артистов) – это группы актеров, которым властители часто поручали организацию представлений и процессий. Самыми знаменитыми были фиас «артистов Истмийских и Немейских игр» в Коринфе и фиас «артистов, находившихся под покровительством Диониса в Ионии и Геллеспонте», который развернул свою деятельность во всей Анатолии и которому Атталиды оказывали покровительство.
Но разница между различными религиозными обществами в данном случае неважна. Суть их одна и та же: участники являлись братьями, собиравшимися для молитв, литургий или пиршеств. Смерть не разделяла их, поскольку у каждого общества часто было свое кладбище. Люди были объединены, поскольку избрали одного бога. Союз сердец скреплялся участием в одних и тех же церемониях, посвящениях, часто в форме окропления водой или кровью, в одних и тех же постах, ритуалах, которые, как, например, «катабасис» («сошествие в землю»), символизировали надежду на загробную жизнь. Главное же в том, что члены сообществ одинаково рассчитывали на спасение. Как прекрасно сказал Р. П. Фестюжье, достаточно заменить имя бога в знаменитой фразе из «Послания к галатам» (3, 28), и у нас будет определение для всех религиозных обществ: «Нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины, но все едины во Христе».
Таким образом, тревожный дух эпохи лучшие развеивали занятиями философией, а простые души тешили себя надеждами, которые открывали им учения о спасении. Сложился тот самый тип религии, горячей и живой, <159> который будет заимствован Римом, и вклад Востока (наряду, конечно, с греческими элементами) не должен быть в данном случае преуменьшен.
В этом же мире зарождалась и другая восточная мистическая религия – религия спасения, постепенно завоевавшая мир,– христианство. Психологически оно было подготовлено именно эллинистической религией, несмотря на то что его иудейские корни очевидны. Троица, возможность соединения божественной и человеческой природы, Богоматерь, культ святых – все эти догматы имеют прямые аналогии в религиозных представлениях, бытовавших в эллинистических царствах Востока, в то время как они глубоко чужды иудаизму. Весьма важно также и то, что христианство проповедует не страх перед богом, а любовь к богу, подобно мистическим религиям Египта и Азии.
В контакте Греции и Азии, который был следствием завоеваний Александра Великого, трудно измерить то, что дал Восток эллинистической цивилизации. Может быть, следует выразиться так: ничего для литературы и науки, немногим больше для искусства и философии, почти все – для религии.
Обобщая, можно сказать: все, что было смолото на мельнице языка, испытало незначительное восточное влияние, тогда как душевные порывы часто находили отклик в соблазнительных и таинственных верованиях и ритуалах Востока. Если египетский грек заболевал, то сначала он обращался к греческому врачу, который использовал почти чисто греческую методику диагностики, лечения, фармакопею. Но если он терял надежду обрести таким образом здоровье, то он охотно поднимался в горы, к фиванским гробницам, чтобы испросить выздоровление у Аменхотепа, сына Хапу, «благого бога», как ого называют граффити, почти все составленные по-гречески.
Глава 4