Административная власть находилась в руках избираемых народным собранием должностных лиц; высшая военная и гражданская власть принадлежала стратегу; вторым по рангу был гиппарх; далее следовали секретарь и семь казначеев. В ведении центрального правительства были только дела, касающиеся всей федерации. В своих местных делах города пользовались самоуправлением и, вступая в Этолийскую федерацию, сохраняли свою прежнюю организацию; но тирания, где она существовала, упразднялась.
Этолия не оставила нам ни своих писателей, ни историков, нашими сведениями об их общественном строе и их политической истории мы обязаны главным образом Полибию и Ливию, настроенным к ним недружелюбно. Эти сведения к тому же отрывочны и не позволяют проследить те социальные перемены, какие совершались у этолийцев в течение III–II вв. Но можно считать установленным, что наряду с примитивными обычаями и пережитками варварства в Этолийской федерации в III в. проявилось стихийное стремление к όμονοια, к «единомыслию», к ликвидации партикуляризма путем создания крупного демократического государства. Этолийская федерация в основном поддерживала и вне своих границ демократические движения и к ней тянулись демократические элементы Пелопоннеса. Она упорно боролась против власти Македонии, а позднее — Рима. Но экономически отсталая Этолия не могла поднять рабовладельческое общество, впавшее в глубокий кризис. Напротив, она сама втянулась в этот кризис; не успев развить у себя рабовладельческую экономику, она быстро восприняла все ее пороки. Резкое имущественное расслоение и острые классовые противоречия разложили Этолию раньше, чем Греция в целом могла извлечь какие-либо существенные выгоды от возникновения этой обширной федерации.
Соперником Этолийской федерации была Ахейская лига, тоже возникшая вначале на базе отсталой области Пелопоннеса — Ахайи, но со временем разросшаяся в обширное государственное объединение с территорией в 20 000 кв. км, включившее в свой состав около 60 городов, в том числе такие крупные, как Аргос, Сикион, Коринф, Мегары, Мегалополь.
Полибий, сам бывший крупным деятелем лиги, сообщает о ней много сведений; для более раннего времени Полибий использовал мемуары Арата, долгое время стоявшего во главе лиги. По сообщению Полибия, Ахейская лига в своем новом виде (раньше она представляла племенной союз) возникла в 284 г. Начало союзу положили ахейские города: Дима, Патры, Тритея и Фары; вскоре к ним присоединился Эгий, ставший столицей лиги. Постепенно к ней присоединялись другие города Пелопоннеса, где тираны были свергнуты, либо сами сложили с себя власть. В 251 г. Арат сверг тиранию в Сикионе и присоединил город к Ахейской лиге. Уже в качестве стратега Арат затем освободил Коринф и тоже включил его в состав лиги. За Коринфом последовали Мегары; позднее к лиге примкнули Аргос, Мегалополь, Алиунт.
Патриот Ахейской лиги, Полибий рисует ее как оплот демократии и свободы; ахеяне, пишет он (II, 40), «распространяли господствовавшие у них равенство и свободу и непрестанно воевали с людьми, которые поработили свое отечество сами ли или с помощью царей»; они «никогда и ни в чем не стремились воспользоваться выгодами побед собственно для себя, а награду за свою ревность на пользу союзников полагали в свободе отдельных государств и в объединении всех пелопоннесцев». Благородным ахеянам Полибий противопоставляет этолян, которые «по врожденной нечестности и алчности» с завистью взирали на успехи Ахейской лиги (II, 45, 1). Полибий не сумел подняться при характеристике обеих федераций над узко групповой точкой зрения. В дальнейшем изложении Полибий сам подробно рассказывает, как Арат и Ахейская лига в целом предали свободу Эллады и призвали македонского царя Антигона на помощь против Спарты, ставшей тогда центром притяжения демократических и революционных сил.
Организация Ахейской лиги недостаточно известна, так как Полибий не дает систематического описания ее, а применяемая им терминология только запутывает вопрос; в частности, нельзя установить, обозначает ли βουλή у Полибия общенародное собрание ахеян или выборный совет. Как в Ахейском, так и в Этолийском союзе верховным органом было общее собрание. Такое собрание Ахейской лиги происходило два раза в год в Эгии. Оно решало вопросы внешней политики и вообще общесоюзные дела и избирало должностных лиц. Но для членов этого собрания (σύνοδος) был установлен возрастной ценз, а для членов σύγκλητος (совета) также денежный ценз. Во главе союза стояла коллегия дамиургов с двумя, а с 245 г. одним стратегом; далее следовали гиппарх, наварх и секретарь.
В Ахейской лиге не было и не могло быть даже той степени единства, какая была в Этолийской федерации. Членами союза состояли крупные высоко развитые полисы, которые, конечно, не только не отказались от своей внутренней автономии, но пытались и внутри лиги вести самостоятельную политику. Введение единой системы монет, мер и веса, существование общесоюзного суда придавали Ахейской лиге внешнее единство, но единство политических и экономических интересов не было создано. Народное собрание фактически не могло представлять весь народ, являться издалека в Эгий могли только немногие, более состоятельные люди. Голосование происходило не по участникам собрания, а по городам, причем каждый город, независимо от того, каким числом людей он был представлен, имел один голос. Этим создавалась почва для образования некой олигархии, диктовавшей свою волю народу. Полибий отмечает (X, 22, 6 сл.), что в избрании стратега решающее значение имели всадники. Слабость народного собрания усиливала власть стратега. Арат в течение 245–213 гг. шестнадцать раз занимал должность стратега (вторично быть избранным на этот пост разрешалось только через год), но, по утверждению Полибия (II, 43, 7), он «непрерывно оставался во главе ахейского народа», сохраняя свое влияние и в перерывы между двумя избраниями. Стратег фактически превращался в единоличного правителя.
Этолийский и Ахейский союзы были вызваны к жизни потребностью в единении. Но они не были и не могли быть внутренне едины. Ядро Этолийского союза составляли отсталые племена, где государство только начинало складываться; в Ахейский союз вошли города и области, где рабовладельческое государство существовало издавна, успело пережить свой расцвет и вступило в полосу кризиса; они сохранили внутри союза свои старые конституции, притом разные: демократические и олигархические. Хотя оба союза охватили значительную территорию центральной и южной Греции, они все же не имели достаточно ресурсов, чтобы можно было на их основе создать прочную экономику. К тому же сначала борьба с Македонией, а затем с Римом истощала силы страны.
Источники подчеркивают жестокость войн между греками в III в. Тяжелым бедствием было пиратство, с которым успешная борьба была невозможна, ибо пиратство было естественным порождением социально-экономических отношений того времени.[183] Многие города и храмы добивались асилии, но с ней мало считались.
О жестокости, с какой велась война, можно судить по судьбе Мантинеи. Этот город, неоднократно и ранее подвергавшийся разграблению, в 223 г. был взят Антигоном Досоном, союзником Ахейской лиги. По распоряжению Антигона наиболее активные граждане были перебиты, все прочее население поголовно отдано в рабство. Само имя города было уничтожено; переданный для нового заселения ахейцам город получил имя Антигонии.
Полибий (II, 6, 2) полемизирует с Филархом, утверждающим, что лакедемоняне увезли из Мегалополя добычу стоимостью в шесть тысяч талантов; он указывает, что Мегалополь, как и другие города Пелопоннеса, был совершенно разорен и больше 300 талантов из него нельзя было выжать. Возможно, что Полибий не учитывает стоимости рабов, в которых обращали побежденных; по словам Плутарха (Cleom. 18, 7), этолийцы увели из Лаконии 50 000 рабов. Во всяком случае, ряд случайных данных помимо этого говорит об обеднении Греции. Афинский декрет в честь Эвриклида (после 229 г.) перечисляет его заслуги перед городом, выразившиеся в щедрых пожертвованиях на насущные нужды города: «а так как земля в течение войн оставалась заброшенной и незасеянной, он добился того, что она стала обрабатываться и засеваться, доставив средства» (Syll.3 497). В афинской надписи 231 г. (Syll.3 491) говорится о сборе средств на спасение и охрану города, причем начальник македонского гарнизона в Афинах Диоген жертвует 200 драхм (около 80 рублей). Делос восхваляет сидонского царя Филокла, представителя Птолемея в Островной лиге, что он помог храму Аполлона взыскать долги с островитян (Syll.3 390). Бедность масс населения не раз отмечается в литературных источниках.
Причину бедственного положения видели в почти не прекращавшихся войнах, спасения же ожидали от мира. Полибий пишет: «… все мы молим у богов мира и из жажды его готовы на все уступки… один только мир почитается у людей несомненным благом» (IV, 74, 3). В приведенном выше гимне Деметрию Полиоркету народ обращается к царю: «Мы молили тебя: сотвори нам мир, о возлюбленный». В папирусном отрывке из новоаттической комедии выражается пожелание, чтобы владыка Зевс даровал мир и прекратил вражду.[184] Но военные действия приносили разорение только массе народа; крупные рабовладельцы и правящие верхи общества извлекали из них для себя выгоду и богатели. Полибий приводит немало сведений о разбогатевших представителях этолийских верхов. Громадная военная добыча обогащала не только военачальников, но и торговцев; десятки тысяч рабов, поступавших на рынок, оживляли работорговлю и давали рабовладельцам дешевую рабочую силу. Вероятно, некоторые виды производства, особенно предметов роскоши, расширились благодаря усилившемуся спросу со стороны эллинистических областей Востока. Косские шелковые прозрачные, золотом тканые платья (Соа vestis), фасосское вино, паросский мрамор, коринфские художественные изделия находили, надо думать, хороший сбыт. Однако внутренний рынок был истощен, и это должно было отразиться прежде всего на благосостоянии мелких производителей.