инаково упразднены. Но через немного лет римляне сжалились над Элладой и вернули всем народам их древние союзы и разрешили приобретать недвижимость вне своих территорий. Они также сложили штраф с тех, на кого наложил его Муммий, а именно, на беотян он наложил сто талантов в пользу Гераклеи и Эвбеи, на ахеян двести в пользу лакедемонян; и вот эллины получили прощение этих штрафов от римлян, а правителя посылали (в Элладу) еще до моего времени».
Относительно характера власти Рима в Греции до сих пор остается в силе результат исследования С. А. Жебелева, который на основании анализа литературных и эпиграфических материалов пришел к такому заключению: «После 146 г. те территории, которые, вслед за ахейской войной, составили непосредственные владения римлян в Греции, присоединены были к провинции Македонии и находились в непосредственном подчинении ее правителя»; «во вторую половину II в. до н. э. отдельной провинции Ахайи (понимая под ней всю Грецию) не было. Но вместе с тем ясно видно, что в спорных делах, отличавшихся известной сложностью… греки обращались за решением их к правителю Македонии, а если это не приводило к мирному концу, то в разбор дела вмешивался сенат».[192]
Не менее скудны наши сведения об экономическом положении Греции в конце III и в первой половине II в., до окончательного крушения независимости Македонии и Эллады. Мы имеем в литературных источниках некоторые описания и общие характеристики отдельных греческих областей в начале и в конце интересующего нас периода. Около начала II в. Гераклид Критик дал в сатирическом плане описание Греции, отрывки которого сохранились (GGM, I, 97 сл.). Об Афинах Гераклид пишет, что большинство домов бедны, красивых очень мало, и чужестранец с первого взгляда может даже усомниться, действительно ли перед ним знаменитый город Афины; вскоре он, однако, в этом убедится, когда увидит знаменитые храмы, гимнасии и т. д. Но чужестранцы, интересующиеся тем, что им нравится, забывают про рабство (ληθηντης δουλείας εργάζεται). Прекрасные зрелища и развлечения доступны всем, и это заглушает голод и позволяет забыть об еде. Если чужестранец привез с собой провизию, он может провести здесь время приятно. Богатым посетителям докучают бегающие по городу в поисках заработка осведомители.
В несколько ином роде описывает Гераклид Фивы. Он отмечает, что споры фивяне решают не законным порядком, а кулачной расправой, «перенося в правосудие навыки, приобретенные атлетами в гимнических играх. Поэтому судебные процессы у них затянулись по крайней мере лет на тридцать. Напомнивший в народе о чем-либо подобном, но немедленно не удравший из Беотии и оставшийся в городе самое короткое время, подвергается насильственной смерти от руки тех, кто не хочет, чтобы судебное дело разбиралось. Убийства у них совершаются по любому поводу».
Насмешливое описание Фив у Гераклида основано на действительном положении вещей в Беотии. Полибий пишет (XX, 4, 1), что «уже с давнего времени беотяне находились в состоянии упадка в противоположность более далекому прошлому, когда государство их процветало и славилось». «Государство беотян было окончательно расстроено, и у них в течение чуть не двадцати пяти лет не было постановлено ни одного приговора ни по частным жалобам, ни по государственным делам». Выше мы видели, что приостановка судебных разбирательств, как и раздача беднякам жалованья из казны (Polyb., XX, 6, 1–2), была выражением общего экономического расстройства Беотии и острой классовой борьбы, которую древние источники обычно искажают. К сожалению, Полибий в своем желании дискредитировать демократию в Беотии, выражается весьма резко, но неопределенно о некоторых интересных явлениях общественной жизни того времени в Беотии: «Люди бездетные, умирая, не оставляли имущества своего в наследство родственникам, как было у них в обыкновении раньше, а обращали (διετίθεντο) на пиры и попойки и делали его общей собственностью друзей; а из тех, кто имел детей, многие отделяли большую часть своего имущества для застольных сотовариществ» (συσσιτίοις). Возможно, завещание имущества (при отсутствии прямых наследников) «в общую собственность друзей» и организация сисситий говорят о каких-то мерах улучшения положения бедноты. Сюда же относится и сообщение Полибия, что «иные из союзных стратегов выдавали беднякам даже из государственной казны жалованье» (μισθοί, XX, 6, 2).
Городам Беотии приходится прибегать к займам на тяжелых условиях (Акрэфия, SEG, III, 356, 359); город Ороп обещает наградить особыми почестями лицо, которое согласится ссудить городу на год один талант из 10 %; но нашелся только один такой охотник (Syll.3 544).
Только ненавистью к демократии можно объяснить тот вывод, к которому приходит автор исследования о Беотии в III в. Фейель.[193] Оказывается, что все бедствия Беотии объясняются… демагогией! «Начиная примерно с 220 г., демагогическое управление распылило общественные ресурсы и быстро разорило как частных граждан, так и города; упорствуя в своей демагогии, главари беотян стали тогда прибегать к печальным приемам, как займы под высокие проценты, уловки, имеющие целью воспрепятствовать функционированию суда, увеличение числа празднеств, обращение к щедрости богачей и иностранных государей». Очевидно, по мнению Фейеля, «роскошная» жизнь бедноты, получавшей пособия от казны и добившейся отсрочки в уплате долгов, была причиной всех бедствий. Между тем сам Фейель приводит материал, показывающий концентрацию богатств в руках немногих, обогащение богачей и разорение бедняков — явление, наблюдающееся в то время во всей Греции и неизбежно сопутствующее упадку классово-эксплуататорского общества. Именно потому господствующие слои рабовладельческого класса приветствовали римскую агрессию, что понимал и Полибий.
Другие литературные данные, касающиеся экономического положения Греции, относятся к периоду после 146 г. Об ахеянах Диодор пишет (XXXII, 26, 2–3): «Они собственными глазами видели, как убивали их родных и друзей, бесчестили женщин, они видели порабощение родины, грабежи и повальное издевательское обращение в рабство; окончательно утратив независимость и свободу, они из величайшего благополучия перешли к крайним бедствиям». Диодор возлагает вину на стратегов и их демагогию — они проводили кассацию долгов и опирались на множество неимущих должников (άπορων χρεοφειλετών).
Полибий пишет (XXXVII, 9, 5): «В наше время всю Элладу постигло бесплодие женщин и вообще убыль населения (συλληβδην όλιγανθρωπία), так что города обезлюдели и нет урожаев». Для своего времени Страбон указывает (VII, 7, 8–9), что «ныне многие места остаются пустынными, а заселенные представляют села и лежат в развалинах».
Упадок Греции носил общий характер; об этом свидетельствует судьба Афин. Афины меньше всего были затронуты военными действиями, если не считать опустошительного вторжения Филиппа в Аттику в 200 г. С Римом Афины все время сохраняли лояльные отношения и выступали в сенате в качестве посредника и ходатая о мире с Этолией. Для войны с Персеем афиняне предоставили римлянам войско, флот и 100 000 модиев пшеницы, хотя Афины сами нуждались всегда в хлебе (Liv., XLIII, 6, 2–3). Поэтому после победы над Персеем римляне подарили Афинам Делос, Лемнос и территорию полностью разрушенного римлянами Галиарта. И все же состояние афинских финансов было настолько тяжелым, что в 156 г. афиняне решились на чисто пиратский набег: они напали на пограничный с Беотией город Ороп и дочиста его ограбили. Павсаний по этому поводу пишет (VII, 11, 4), что они «разграбили Ороп скорее по необходимости, чем добровольно, ибо афиняне дошли до крайней бедности», разоренные македонской войной. Поступок Афин вызвал возмущение. Оропцы пожаловались в Рим, сенат поручил разбор дела городу Сикиону, который присудил афинян к штрафу в 500 талантов в пользу Оропа. Афиняне, впрочем, добились от Рима снижения штрафа до 100 талантов, да и тех, по-видимому, не уплатили.[194]
Декрет из Краннона в Фессалии (ВСН LIX, 1935, стр. 39) говорит о том, что из-за войн город влез в долги, которыми истощаются уже много времени (έπειδει ά πόλις έν δανείοις πλεόνεσαι υπάρχει διε τός πεστάντας αΰτα π ολευ.ος, και χρόνος ε'ίδε πλέον ας ελκονται τά δάνεια).
При неустойчивости экономики случайный неурожай мог стать бедствием. В надписи 175/4 г. восхваляется патриотический поступок купца, который закупил 1500 метретов масла, чтобы отвезти его в Понт, продать там и привезти хлеб, но, узнав по пути, что в Аттике неурожай на оливки, он отказался от своей спекуляции и распродал свое масло в Аттике (Syll.3 640).
Обеднение Греции и неустойчивость существования вели к падению рождаемости и уменьшению народонаселения, о чем свидетельствует приведенное выше сообщение Полибия. Оно подтверждается и эпиграфическими данными. Тарн[195] подобрал данные о греках, получивших между 228 и 200 гг. милетское гражданство. Для 79 из них сообщаются подробные данные о составе семьи: у них в общей сложности 118 сыновей и 28 дочерей. Низкий процент дочерей объясняется тем, что в трудные времена предпочитают вырастить сына, будущего добытчика, а дочь подбросить. Посидипп, писатель III в., в одной из своих комедий (Hermaphr., frg. 11) формулирует даже как бы правило: «сына выращивает всякий, даже если он беден, дочь же подбрасывает даже богатый». Из числа около 600 семей, о которых имеются сведения в дельфийских надписях II в., только 1 % имеет двух дочерей. Конечно, в общем количество сыновей и дочерей уравнивалось с течением времени; но уменьшение численности населения в целом не подлежит сомнению.
Относительно более высокий уровень жизни, достигнутый в первый период эллинизма, сохранялся в среде богатых людей, но масса населения разорялась и беднела. Некоторое представление об уровне жизни городского населения дают дошедшие до нас подробные отчеты иеропеев, руководителей делосского храма Аполлона, от конца IV в. до примерно 170 г. Эти отчеты содержат весьма точные материалы, из года в год,