Эллинизм означал повторение развития античного рабовладельческого общества на более высокой ступени. Но возникший в результате кризиса греческого (и восточного) рабовладельческого общества, эллинизм не разрешил и не мог разрешить ни одного социального противоречия. Он мог вызвать лишь некоторый подъем, главным образом в восточных областях, но результаты его не были и не могли быть ни продолжительными, ни прочными. А для того, чтобы привести к смене рабовладельческого общества более прогрессивной общественно-экономической формацией, эллинизм не создал достаточных условий и потому в свою очередь пришел к кризису, который разрешился римским завоеванием и повторением процесса на более высокой ступени. Римское завоевание было неизбежным результатом кризиса эллинистической экономики, выступающего уже в конце III в. и ставшего угрожающим во II в.
Основной порок рабовладельческой экономики — консерватизм технической базы — не мог быть преодолен, поскольку общество продолжало оставаться рабовладельческим. Воспроизводство было возможно опять-таки в ограниченных пределах, не вглубь, а вширь.
Созданное в эллинистическую эпоху единство было не настолько органическим и прочным, чтобы преодолеть партикуляризм, оторвать окончательно индивида от ограниченного коллектива, с которым его связывали веками установившиеся навыки.
Эллинизм установил иные формы государства вместо восточной деспотии и эллинского полиса. Но эллинистические монархии на Востоке, Македонская коалиция, Ахейский и Этолийский союзы на Балканах не ликвидировали греческого полиса с его узкими интересами. Самый процесс эллинизации Востока проводился путем организации полисов. Конечно, то не были независимые города-государства, а лишь пользовавшиеся большей или меньшей автономией города; но существование их связывало граждан еще со старыми учреждениями полиса, поддерживало местный патриотизм, принимавший порой, вследствие отсутствия подлинной общественной жизни, уродливые формы; а в новых городах и греко-македонских колониях новые греческие поселенцы долго сохраняли отношения с родиной, создавали землячества, культовые объединения и т. п. За исключением Египта, где македонцы застали централизованный бюрократический аппарат, на Востоке центральная власть не могла руководить повседневной жизнью городов. Из одного зеноновского папируса мы узнаем, что в небольшом городе Калинде (на юго-западе Малой Азии), входившем в состав царства Птолемеев, существовали должности стратега и эконома, руководивших от лица центрального правительства военным и хозяйственным управлениями. Но в той же Калинде действует местное самоуправление, возглавляемое пританом и секретарем; как видно из содержания папируса, стратег и эконом вынуждены считаться с древней конституцией полиса (PCZ, 591).
С другой стороны, и восточная деспотия не была ликвидирована. По справедливому замечанию Жуге,[22] Александр вовсе не хотел эллинизировать всех варваров, а оставил в неприкосновенности старые государственные институты в ряде областей своей державы, где он сам хотел быть восточным деспотом. Преемники Александра продолжали действовать подобным же образом. Для египетских крестьян Птолемеи были теми же фараонами, и сирийские λαοί вряд ли заметили ощутительную разницу между персидским и селевкидским владыкой.
Процесс уравнивания, уничтожения старых племенных, этнических, полисных перегородок также был только намечен в период эллинизма, но не был на этой ступени доведен до конца, не сделал решающих успехов. Даже в области культуры, где эллинизм означал коренной поворот, дело не было доведено до конца; не были поглощены восточные культуры, не была забыта эллинская культура классического периода. Отмечено, в частности, интересное явление: на поздних папирусах сохранились многочисленные отрывки из произведений классической греческой литературы, но совершенно не встречается произведений литературы эллинистическо-римской — Полибия, Посидония, Страбона, Диодора, Плутарха, Лукиана, Климента, Оригена, Плотина.
Таким образом, эллинизм можно расценивать как прогрессивный этап в истории античности, но с существенной оговоркой. В его начальный период были созданы новые формы экономической, политической и духовной жизни, содействовавшие переходу рабовладельческого общества на такую стадию, когда становится возможным решительный переход к более высокой социально-экономической формации. Но изменения, совершившиеся во всех областях жизни в эллинистический период, были недостаточно глубоки, причины, приведшие к кризису эллинских государств, не были преодолены, и эллинизм сам пришел, и довольно быстро, к такому же кризису. Выходом оказалось римское завоевание и переход на новую, еще более высокую ступень. Завоевание Востока Римом не было, следовательно, выполнением какой-то провиденциальной миссии; оно не было и проявлением какого-то особого присущего римлянам «духа». Римская экспансия на Восток была выражением, наиболее грубым и беспощадным, общей закономерности рабовладельческого общества, где расширенное воспроизводство возможно только путем экспансии вовне. А причин успеха римлян на Востоке надо искать в первую очередь не в римской военной доблести, дипломатической, ловкости, воинской выучке, а в том, что эллинистический мир быстро исчерпал себя и его включение в состав новой мировой державы стало исторической необходимостью.
Конечно, эллинистические государства оказывали сопротивление Риму. Но провал (не только военный, но и политический) Митридата VI показывает, что поражение Востока было неизбежно. Если это не сознавалось, быть может, современниками отчетливо, то смутно ощущалось, и недаром с начала II в. в Греции и на Востоке возникают проримские настроения, проримские политические течения и малые города и государства ищут «покровительства» Рима.
Эллинистический мир был поглощен Римом, за исключением его восточной периферии, которая нашла силы отстоять свою независимость и, усвоив многое из эллинистической культуры, строить свою дальнейшую социально-экономическую жизнь самостоятельно. Но подчинившись Риму и слившись с ним в одно целое в политическом и экономическом отношении, эллинизм сохранил основные элементы своей культуры и даже развил их дальше.
Изменения в экономике и социальных отношениях эллинистического мира — не только Греции, но и Востока — привели к столь существенным изменениям в области духовной культуры, что многие историки, как мы видели, до сих пор продолжают видеть в эллинизме лишь этап в истории культуры.
Прежде всего связи с эллинской культурой были на Востоке и до Александра. Галикарнасский династ Мавзол оставил нам прекрасный вещественный памятник этих связей. Сидонские цари отражали в своих мраморных саркофагах влияние греческого искусства. Гермий, династ Атарны в Малой Азии, отдал город Асс в распоряжение философов-платоников Эраста и Кориска, и сам Аристотель после смерти Платона поработал в этом философском городе три года. Но лишь в период эллинизма наблюдается широкое распространение и внедрение эллинской культуры во всех странах Востока, входивших в сферу политического и экономического влияния эллинистических держав, — внедрение настолько прочное, что оно оставило неизгладимые следы. С греческим языком можно было пройти всю ойкумену. Греческое искусство, литература, философия стали достоянием миллионов людей, и даже в период упадка эллинизм оказался в силах привить свою культуру Риму.
Но сама греческая культура изменилась. Говоря об эллинской культуре классического периода, К. Маркс пишет: «И почему детство человеческого общества там, где оно развилось всего прекраснее, не должно обладать для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень? Бывают невоспитанные дети и старчески умные дети. Многие из древних народов принадлежат к этой категории. Нормальными детьми были греки. Обаяние, которым обладает для нас их искусство, не стоит в противоречии с той неразвитой общественной ступенью, на которой оно выросло. Наоборот, оно является ее результатом и неразрывно связано с тем, что незрелые общественные отношения, при которых оно возникло, и только и могло возникнуть, никогда не могут повториться снова».[23]
Это нормальное детство кончилось вместе с свободой эллинских полисов. Наступила пора суровой, нездоровой зрелости с признаками преждевременной старости. Эта пора имела не только свои достижения, но и свои пороки, слабости, болезни.
Эллинистическая культура продолжала традиции классического периода, поскольку она сохранила греческий язык и все наследия эллинства, и у некоторых историков создается даже, как мы видели, впечатление, будто она и по существу не представляет чего-либо принципиально нового, что она даже — наивысшее, наиболее совершенное выражение эллинства. В действительности же мы имеем здесь совершенно новое историческое явление, невозможное в классический период эллинства.
Так же как политические и экономические центры, переместились и центры культуры. Не Афины, а Александрия, Пергам, Антиохия, Верит, Сиракузы и др. создавали философские, литературные, юридические научные школы, и деятели культуры часто — выходцы с Востока. Зенон из Кития (на Кипре), Хрисипп из Сол, Посидоний из Апамеи, Филодем из Гадары, наш соотечественник Бион Борисфенит («Днепровский») и многие эллинизировавшиеся люди Востока играют выдающуюся роль в создании новой культуры. Это — не только результат распространения эллинистической культуры на Восток, но и показатель влияния Востока на Грецию.
От взаимодействия культур Греции и Востока выиграл прежде всего Восток. Восточная деспотия, господствовавшая над бесправно угнетаемыми массами трудящихся, создавала атмосферу духовного гнета во всех сферах умственной жизни. Литература была почти исключительно религиозной, а сама религия — грозной, суровой, требовавшей безропотной покорности воле богов и могущественных жрецов. Даже искусство подавляло грандиозностью дворцов, храмов и статуй, чудовищными образами богов и демонов. Эллинистическая культура содействовала освобождению личности, хотя бы в верхах общества, от тяготевшего над ней духовного гнета.