Большое значение Эпикур придает свободе от страха смерти. «Смерть никакого отношения к нам не имеет: ведь распавшееся-бесчувственно, а бесчувственное уже нас не касается». «В жизни нет ничего страшного для того, кто верно понял, что нет ничего страшного в том, чтобы не жить. Поэтому пустое говорят те, кто утверждает, что боятся смерти не потому, что она мучительна, когда она настанет, а потому, что мысль о будущей смерти мучительна. Не может причинять страдание ожидание того, что не причиняет страданий, когда оно уже есть. Итак, самое ужасное из зол не имеет к нам отношения, так как пока мы существуем, смерти нет; когда настанет смерть, тогда нас нет».
В условиях политической прострации Греции Эпикур рекомендует для достижения атараксии держаться вдали от политики. Судя по письму, опубликованному Иенсеном, Эпикур видел, как друзья его, вступив на политическое поприще, отходят от правильной жизни. «Надо освободить себя от оков суетных дел и политики». «Живи незаметно», — гласит одна из сентенций Эпикура.
Эпикур поддерживает идею общественного договора как основы организации общества, выдвинутую еще некоторыми софистами. В отличие от общепринятого в его время представления о бывшем некогда золотом веке Эпикур правильно представляет путь развития человечества от дикости и варварства к культурной жизни. Эти идеи впоследствии с гениальной интуицией развил в прекрасных стихах Лукреций.
Громадное значение для всего последующего времени имел атеизм Эпикура, с необходимостью вытекающий из его материалистического мировоззрения. Правда, Эпикур не отрицает существования богов, иначе он не может объяснить существование у людей представления о богах. Он считает источником веры страх, но допускает, что где-то во внемировых пространствах существуют боги, не имеющие никакого отношения к миру; они не вмешиваются и не могут вмешиваться ни в дела людские, ни в процессы природы, где все совершается в силу внутренних естественных закономерностей. В сущности боги Эпикура — это «классические боги греческого искусства», по выражению Маркса. В мире Эпикура нет места для религии; напротив, устранение религиозного страха — задача философа как необходимое условие для безмятежной жизни:
«Наибольшее смятение в человеческих душах происходит от того что они считают (небесные тела) блаженными и бессмертными и вместе с тем обладают несовместимыми с этим желаниями и действиями, что они вечно ждут или воображают себе что-то страшное, как оно рисуется в мифах». Значение атеизма Эпикура особенно подчеркивает его пламенный последователь Лукреций:
Жизнь человека постыдно у всех на глазах пресмыкалась
Здесь, на земле, удрученная бременем вероученья,
Что из владений небесных главу простирало и сверху
Взор угрожающий свой непрестанно бросало на смертных.
Первый из смертных, кто взоры поднять к нему прямо решился,
Родом из Греции был; он ему воспротивился первый.
И ни святыня бессмертных, ни молньи, ни грома раскаты
С неба его удержать не могли, но с тем большей отвагой
Силы души он своей напрягал, чтобы ранее прочих
Крепкий замок сокрушить у затворенной двери природы.
Так животворная сила рассудка стяжала победу
И далеко унеслась из границ пламенеющих мира,
И в бесконечность вселенной проник он рассудком и духом.
Победоносно принес нам познанье тот грек о возможном
И невозможном в природе, а также о силах предельных
В каждом предмете, о целях конечных, что ставит рассудок
Так, что религии все суеверья у нас под ногами
Вновь очутились, а мы той победой вознесены к небу.
(De rer. nat., I, 62–79).
Эпикур, писал Маркс, «был подлинным, радикальным просветителем древности, открыто нападал на античную религию, и от него же шел атеизм римлян, поскольку он у них существовал. Поэтому Лукреций и прославлял его как героя, впервые низвергнувшего богов и поправшего религию, поэтому же у всех отцов церкви, от Плутарха до Лютера, Эпикур слывет безбожным философом par excelence».[215]
Эпикурейская школа была наиболее передовой и в течение нескольких столетий имела ревностных сторонников, сохранявших и развивавших учение основателя школы. Кроме ближайшего ученика Эпикура — Метродора, умершего еще при жизни учителя, известностью пользовался другой его ученик Колот, против которого Плутарх написал специальное сочинение. В I в. до н. э. Филодем собрал у себя в Геркулануме богатую эпикурейскую библиотеку и приобрел для школы многих последователей в Риме. Победа христианства нанесла школе тяжелый удар. Только в XVII в. Гассенди вновь извлек из забвения Эпикура и ввел в научный обиход атомистическую теорию.
Школа стоиков получила свое название от «пестрого портика» (στοά ποικίλη), разрисованного Полигнотом, где происходили беседы η занятия философов этой школы в Афинах. Основателем школы был Зенан из г. Кития на Кипре. Цицерон называет его финикийцем (poenulus). Вообще среди стоиков много выходцев с Востока и позднее — из Рима. В молодости Зенон занимался морской торговлей. Поселившись в Афинах и отдавшись всецело философским занятиям, он 58 лет стоял во главе основанной им школы и умер в 264 г. до н. э. в глубокой старости, прожив более 90 лет. Зенон пользовался большим уважением у современников; афиняне почтили его золотым венком и бронзовой статуей. Очень благосклонно относился к нему правитель Македонии Антигон Гонат. Ученик и земляк Зенона Персей по его рекомендации был воспитателем сына Антигона и занимал солидную должность. Другими видными учениками Зенона были карфагенянин Герилл и боспорец Сфер.
Преемником Зенона по руководству школой был Клеант. В Афины он прибыл с 4 драхмами и нанимался на ночные работы в садах, чтобы иметь возможность днем заниматься философией. Для разработки и развития учения он сделал мало, хотя писал много; в частности, сохранился его гимн Зевсу. по-видимому, рвения к философии у него было больше, чем таланта.
Как бы вторым основателем школы считался Хрисипп (280–207 гг.), ученик Клеанта. Цицерон говорил о нем как об «устое портика стой», а в древности сложилась поговорка: «если бы не было Хрисиппа, не было бы Стой». Как писатель, Хрисипп был необыкновенно плодовит, он написал более 705 произведений, но писал он в высшей степени небрежно и неряшливо. Свои сочинения он заполнял множеством обширных цитат. Рассказывают, что в одном сочинении он выписал чуть ли не всю «Медею» Эврипида, и когда человека, державшего это сочинение, спросили, что у него в руке, он ответил: «Медея Хрисиппа».
Произведения древних стоиков до I в. н. э. большей частью погибли уже в древности; многочисленные поклонники стоической школы из среды полуинтеллигенции довольствовались ходячими сентенциями, полученными из третьих рук, собранными в хрестоматии или передаваемыми устно. Учение стоиков известно поэтому лишь по изложениям и толкованиям позднейших философов и доксографов, часто уже не имевших в своем распоряжении оригиналов. Таким образом, восстановить систему философии стоиков первого ее периода чрезвычайно трудно; в частности, нет источников для восстановления картины развития философских идей стоицизма.
Несомненно, стоики создавали свое учение из элементов философии Платона, Аристотеля, киников, даже Гераклита и ионийских натурфилософов. Мозаичный характер учения позволял его проповедникам вносить существенные изменения в провозглашенные их предшественниками и единомышленниками принципы. Отсюда множество противоречий, в которых упрекали стоиков уже в древности.
По словам Аэция (Dox. 273), стоики «говорили, что мудрость (σοφία) — познание божественного и человеческого, а философия представляет собой упражнение в пригодном для этого искусстве. Ценна же единственно и превыше всего добродетель. Наиболее общих добродетелей три: физическая, этическая и логическая, у Соответственно этому они делят философию на физику, этику и логику». Характеризуя значение отдельных философских дисциплин, стоики «уподобляют философию животному, приравнивая логику костям и жилам, этику — мясистым частям, физику — душе. Или же яйцу: скорлупа — логика, то что за ней — этика, самая внутренняя часть — физика» и т. д. Но основная цель философии — добродетель. Сенека так и определяет философию, как «изучение добродетели, притом посредством самой добродетели». Даже физика подчинена этой общей цели. Впрочем, и в этом вопросе, как и в других, у стоиков не было единства. Так, Хрисипп присоединяет к физике еще теологию. Аристон даже вовсе отвергал физику и логику, говоря, что «первая выше нас, вторая не имеет для нас значения». С другой стороны, Герилл считал высшим благом не только добродетель, но и знание. Можно думать, что по мере угасания традиции классической эпохи стоики все больше стали подчинять свое учение задачам морали, и в римский период стоицизм окончательно превращается в религиозно-этическую доктрину.
Физика стоиков построена на материалистической основе, но стоики мало занимались естественными науками. Хрисипп рекомендует «в вопросах, требующих опыта и знания истории, воздержаться от суждения, если не имеешь сказать что-нибудь лучшее и достоверное». В отличие от перипатетиков, серьезно разрабатывавших естественные науки, материалистическая физика стоиков не была самостоятельной, но исходила из предшествующих материалистических учений, многое, в частности, усвоив от Гераклита. Отсутствие солидной естественно-научной базы и подчинение физики этическим проблемам привело к непоследовательности и противоречивости физических воззрений стоиков.
Единственной реальной сущностью стоики признают телесное, так как только оно обладает способностью действовать и испытывать действие. Но в мире вещей стопки различают два принципа: бескачественную, инертную материю и пронизывающую ее творческую силу, которую стоики именуют по-разному — логос, разум, бог, Зевс, рок. Но творческое начало существует не отдельно от материи, а в ней самой, проницая ее всю; бескачественная инертная материя благодаря ее слитности с творческим началом динамична; материя «вся и насквозь превратима, изменчива, переменчива, текуча». Бог у стоиков отожествляется с природой и определяется как «искусный огонь, шествующий по пути для творения мира, включающий в себе все семенные разумы, по которым все возникает в соответствии с роком» (Aetius, Dox. 305). Как поясняет Цицерон (de deor. nat. II, 57), «Зенон считал, что основное свойство искусства — творить и созидать; то, что в произведениях наших искусств творит рука, то гораздо искуснее творит природа, т. е. то, что я назвал искусным огнем».