Не признавая деятельной самое материю, вводя принцип творческого разума (λόγος σπερματικός, «семенной логос»), но не признавая вместе с тем реального существования духовной сущности, стоики приписывают телесное существование и «духу», «богу», «разуму», чтобы устранить дуализм косной материи и творческого разума, бога и т. д.; тем самым различие между материей и духом уничтожается; остается только деятельная материя. Но такого вывода стоики не сделали; это создало множество трудностей и противоречий в их учении и оставило широко открытые двери для различных богословских теорий, все больше вытеснявших материалистическую основу физики стоиков.
Из отожествления природы и бога, материи и разума, из признания реальности только за телесным стоики делали логические выводы. Зенон, по словам Цицерона, «полагал, что природа ничего не может произвести бестелесного, все, что творит или творится, не может не быть телом». И стоики объявляют телесными отвлеченные понятия! «Ты спрашиваешь, — пишет Сенека (ер. 106, 3), — является ли благо телом. Благо творит, ибо приносит пользу; а то, что творит, есть тело. Благо приводит в движение дух, каким-то образом формирует и сдерживает его, а это присуще телу. Все, что является благом для тела, тем самым само есть тело; а также благо души, ведь и она — тело. Я думаю, ты не станешь сомневаться в телесности аффектов — как гнев, любовь, печаль. Если сомневаешься, посмотри, разве они не изменяют у нас черты лица, сморщивают лоб, растягивают лицо, вызывают румянец, прогоняют кровь? Что же, думаешь ли ты, что столь явные отметины запечатлеваются на теле чем-либо иным, кроме тела? А если аффекты — тела, то и болезни духа — жадность, жестокость, закоренелые пороки…» Плутарх смеется над стоиками: «они считают живыми существами не только добродетели и пороки, не только аффекты — гнев, зависть, огорчения, злорадство — не только восприятия, воображение, незнание, не только искусство сапожника или медника, — они даже различные деятельности тела считают телами и живыми существами, — хождение, пляску, наставления, разговоры, брань».
Если свойства тел сами представляют собой нечто телесное, то тело представляется стоикам как смесь. При этом они различают простые механические соединения, более тесное смешение (μιξις), при котором составные части сохраняют свою сущность, например душа и тело, огонь и железо, смесь (κράσις), в которой уже нельзя выделить каждый из ингредиентов (смешение жидкостей), наконец, слияние (σύγχυις), когда в результате смешения ингредиенты приобретают новые качества. Стоики подчеркивают, что при полном смешении малого с большим первое пронизывает все (κρασις δι’ όλων).
Весь мир в целом, вместе с пронизывающими его творческим («семенным») логосом, также представляет неразрывное единство. Мир в целом, по представлениям стоиков, — замкнутый шар (самая совершенная форма тела). Он одушевлен, одарен разумом, ибо материя, как указывалось, способна действовать и воспринимать действие только благодаря активной силе, логосу, богу и т. д. За пределами мира простирается пустота, в самом мире пустоты нет. Этот мир возникает из огня, развивается и неизбежно должен погибнуть в огне, чтобы возродиться вновь. Здесь действует неотвратимая внутренняя закономерность, именуемая роком. Рок, по Зенону, — «движущая сила материи». Это — логос (разум) мира, «согласно которому возникшее возникло, возникающее возникает, долженствующее возникнуть возникнет». С обычной непоследовательностью стоики в роке видят не только закономерность, но и целесообразность, не только причинные связи, но и провидение. Мир прекрасен и совершенен, у По Хрисиппу, «космос сам себе довлеет, он имеет в себе все, в чем нуждается, он питается и растет сам из себя, в то время как отдельные части его переходят одна в другую».· Гибель и возрождение мира стоики представляли себе как вечный круговорот, где все протекает совершенно одинаково. В новом мире, который возродится из пламени после гибели нынешнего, вновь родится Сократ, опять он женится на сварливой Ксантиппе, а Анит и Мелет снова обвинят его.
Такое представление неизбежно ведет к фатализму, к бездействию, к апатии; между тем в своей этике стоики призывали к активности, к действию. Поэтому, в частности, Хрисипп пытался ввести принцип случайности: необходимо лишь вечное и неизменное; «происшедшее в соответствии с велением рока не обязательно произошло в силу необходимости, ибо могло произойти и нечто противоположное».
Точно так же из соображений пропаганды стоикам приходилось идти против своих принципов в вопросе бессмертия души. Поскольку душа материальна, она должна распасться вместе с гибелью тела. Сенека писал, что, по мнению стоиков, «душа человека, раздавленного большой тяжестью, не может сохраниться и тотчас рассеивается». Но уже Клеант считал, что души мудрецов доживут до гибели мира, а в позднейшее время вера в бессмертие души стала одним из устоев учения стоиков.
В теории познания, как и в физике, стоики исходили из материалистических положений, хотя не сумели развить их последовательно и без внутренних противоречий. «Когда человек рождается, у него руководящая часть души (т. е. разум) как бы бумага, приспособленная для записи; на нее он заносит каждое отдельное понятие. Первый способ записи — через ощущение; ощущая что-либо, например белое, мы сохраняем об этом воспоминание, а когда накапливается много сходных воспоминаний, мы говорим, что у нас есть опыт… Из понятий некоторые возникают естественно, указанным способом, безыскусственно, некоторые — уже в результате изучения и внимания» (Dox. 400), путем сопоставлений, сравнений, противопоставлений и т. п. С другой стороны, ощущение и представление — результат взаимодействия объекта и души; представление — отпечаток в душе, означающий изменение ее, так как множество отпечатков откладываются одни над другими. Представление стоики называли фантазией. «Фантазия — это состояние, возникающее в душе и обнаруживающее само себя и вызвавший его объект. Например, когда при помощи зрения мы созерцаем белое, то это есть возникшее благодаря зрению состояние души, а благодаря этому состоянию мы имеем возможность сказать, что есть нечто белое, вызывающее у нас движение. То же относится и к осязанию и к обонянию. А слово «фантазия» произошло от слова «φως» (свет), ибо как свет обнаруживает и сам себя и все окружающее, так фантазия обнаруживает и себя и свой источник» (Dox. 401). Только то ощущение и представление истинно, которое как бы навязывается как необходимое, которое получает подтверждение и согласие со стороны субъекта, одобряется его «схватывающей фантазией», его каталептическим представлением. Таким образом, достоверность познаваемого зависит в известной мере от познающего субъекта. Поэтому стоики придают большое значение общему мнению: «то, что многим или большинству представляется каталептическим» — достоверно, Зенон следующим образом пояснял различную степень достоверности восприятий и представлений: «Показав ладонь с растопыренными пальцами, он сказал: это — представление (фантазия). Затем, сдвинув несколько пальцы, пояснил: это согласие (субъекта с восприятием). Затем он сжал руку в кулак и назвал это ката-лепсис. Наконец, он левой рукой крепко сжал кулак и сказал, что таково знание, которым владеет только мудрец».
Стоики, по-видимому, впервые ввели в обращение термин «логика». Логику они делили на риторику — искусство речи и диалектику — искусство правильно рассуждать и спорить. Логос по-гречески означает «речь» и «мысль». Стоики в своей логике играют на этом двойном значении слова, часто подменяя мысль словом. В слове они различают звук независимо от его значения (например, слова на незнакомом языке), значение слова и соответствующий ему объект.
Мы уже видели, как стоики разрешают вопросы теории познания. Что касается формальной логики стоиков, то они оказались не в силах не только развить, но и правильно усвоить то, что было достигнуто Аристотелем. Главное внимание они уделяли значению слов, и логика у них превратилась в грамматику; в этой области они выдвинули ряд крупных мастеров, и принципы стоической грамматики господствовали в языкознании до XIX в. Стоиков можно считать творцами синтаксиса. Стоики полагали, что значения слов определяются φύσει, т. е. что они соответствуют обозначаемым объектам; на этой почве они создали фантастическую этимологию, где происхождению значения слов даются самые нелепые объяснения вроде того, что canis (собака) произошло от того, что собака не поет (canit) и т. п. При отсутствии сравнительного языкознания этимология на научной базе невозможна, и Платон детски беспомощен в «Кратиле», беспомощны были и софисты. Но стоики довели «этимологию» до абсурда, делая из нее далеко идущие выводы, особенно в аллегорических толкованиях религиозных представлений и мифов.
Наибольшей популярностью пользовалась этика стоиков, ставшая со временем центральным пунктом их учения, оттеснившим на второй план остальные разделы философии. Цель жизни и высшее ее достижение — жить «согласованно», т. е., как разъясняют Клеант и Хрисипп, в согласии с природой, сообразно с разумом. Наслаждение не может быть целью жизни, оно лишь случайный побочный продукт правильной жизни, а иногда вступает с ней в противоречие. Мудрец организует свою жизнь таким образом, чтобы следовать естественному стремлению к добру и отвращению от зла, преодолевать неразумные внутренние побуждения и внешние силы, мешающие жить согласно природе. Такая разумная жизнь, «созвучие души с самой собой во всей жизни» — это добродетель, идеал мудреца. Главных добродетелей четыре: разумение, благоразумие, мужество, справедливость. Все они означают знание: благоразумие означает знание того, чего следует добиваться, чего избегать, мужество — знание того, что страшно, что нестрашно и что безразлично, и т. д. При помощи воли и благодаря знанию мудрец оказывается выше житейских бурь и страстей.
Истинные блага, по учению стоиков, абсолютны, нет переходных ступеней и нюансов. Есть добродетели и пороки; все остальное — безразлично (άδιάφορα). Порок, как и добродетель, нельзя измерять; не бывает крупных и мелких пороков; человек одинаково захлебывается независимо от того, погрузился ли он на волос от поверхности воды или ушел на дно. Только добродетель полезна, это ее неизменное свойство; как огню свойственно жечь, а не охлаждаться, так благу свойственно приносить пользу, а не вред. А безразличное — адиафора — не полезно и не вредно, или может быть и полезным и вредным, или им можно воспользоваться хорошо и дурно; таковы жизнь, здоровье, удовольствие, красота, сила, богатство, слава, благородное происхождение и их противоположности — смерть, болезнь, страдание, позор, слабость, бедность, бесславие, низкое происхождение. Все это мешает разумной жизни согласно природе и должно быть преодолено.