– Ну давай, мама, – широко улыбнулся маме Эйприл, стянул с ног тапочки и встал в центр узкого коридора, его локти сразу коснулись стен.
– Почему ты не сдержал обещание?
– Я опоздал утром, – гораздо медленнее, чем мама, прожестикулировал мальчик. – Учителя задержали.
– Что я тебя учила всегда делать?
– Сдерживать свои обещания.
– Несмотря ни на что, разве не так?
– Так, мама, прости, – ответил Эйприл уже вслух, когда мама отвернулась от него, чтобы продолжить разбирать сумки с рыночными покупками. Он почти кричал, чтобы она могла расслышать каждое слово.
– Ты знаешь, что сегодня все было по сниженной цене. Я тебе вчера говорила, что Уго надо избавиться от излишков овощей и молочки. Испортятся же!
Мама резко выдохнула, пытаясь поднять тяжелую сумку на кухонный столик, и Эйприл бросился ей помогать.
– Я дальше сам, иди лучше душ прими.
– Воду утром отключили, – ответила мама, не сдвинувшись с места. – Сразу после того, как ты ушел в школу. Я забыла оплатить счет.
Эйприл замер.
– Ох, – вздохнул он, но тряхнул плечами, тут же приходя в себя. – Ничего, я схожу к соседям и попрошу наполнить один тазик. Ты же знаешь бабушку Клару, она всегда выручит нас, если мы взамен выгуляем ее собак. А потом я сбегаю и оплачу все счета, ладно?
Мама кивнула, поджимая губы.
– Прости, я сегодня совсем рассеянная, – сказала она жестами, уловив взгляд сына. – Если мы оплатим счета сегодня, то эти продукты нам нужно будет растянуть до следующего месяца. Справимся?
– Несомненно, – ответил Эйприл, почти не задумываясь, и улыбнулся. – Я где-то слышал, что у Уго снова будут скидки. Какой-то дурачок снес его повозку и растоптал пару дынь.
Мама улыбнулась, и к ее щекам вернулась краска.
– Или этот самый дурачок может взять немного из отложенных запасов и вернуть Уго деньги за испорченный товар.
– Только если сам Уго этого захочет. – Эйприл почти было улыбнулся в ответ, но лицо его мамы вновь стало грустным.
– Я не хочу тревожить тебя своими проблемами, Эйприл, но… – она прикоснулась к одному из слуховых аппаратов, – сегодня я проснулась и поняла, что больше совсем не слышу пение утренних птиц.
– Значит, тебе нужна еще одна операция. – Эйприл потянул себя за кудри, раздумывая, а затем щелкнул пальцами и вновь улыбнулся. – Я завтра помогу Марте с листовками, и мне, скорее всего, немного заплатят, а на выходных я договорился подменить одноклассника Эмилио в больнице. Мне дадут неплохие деньги, если я тщательно поскребу туалеты и полы.
– Мы ведь договорились, что следующая операция подождет, пока мы не отложим достаточно денег на твое обучение в Америке.
– Мама, – Эйприл усмехнулся и взял ее за руку, – я же попросил тебя не сомневаться во мне! На следующей неделе к нам на матч придет рекрутер из Штатов. Он посмотрит на мою игру и обязательно предложит грант. – Мальчик с теплом сжал ладонь мамы еще крепче. – Обещаю, что со мной все будет в порядке. Но только в том случае, если мы сначала сделаем тебе операцию, ладно?
Мама прикоснулась свободной рукой к вспотевшему лицу сына и вновь скорчила гримасу.
– Это тебе надо принять душ, – прошептала она губами, притронувшись к потрепанному наушнику в его ухе. – Я говорила тебе перестать слушать музыку так громко – испортишь слух.
Эйприл пожал плечами:
– На улицах слишком шумно.
И к тому же зачем ему слышать этот мир, пока его не слышит мама? Но злость на эту несправедливость он решил утаить внутри себя и ничего больше не сказал. Эйприл вовсе не роптал на жизнь. Его не тяготило существование от зарплаты до зарплаты. Не тяготила тесная квартирка, температура в которой понижалась до комфортной только по ночам, когда они открывали окна. Им приходилось мириться с нескончаемым гулом оживленной улицы, но в такие моменты Эйприл был благодарен за громкую музыку и наушники. Он знал, что этот шум – вовсе не помеха здоровому сну мамы. И пока она могла отчитывать его на языке жестов, отправлять извиняться перед Уго за растоптанные фрукты, греть воду в чайнике для ванны и смеяться над ужастиками, что каждый вечер крутили на маленьком телевизоре семейства Гарсиа… Пока все это оставалось в жизни Эйприла, он знал, что будет счастлив.
Был бы счастлив.
Если бы в один день их дом не охватило алое пламя. Пожирающее. Убийственное. Отобравшее жизнь не только самого Эйприла. Но и его мамы.
Эйприл никогда не забудет, как ощутил вибрацию в доме и почувствовал запах горелого. Как пытался позвать маму, но она его не услышала, поскольку перед сном положила слуховой аппарат на прикроватную тумбочку. Эйприл никогда не забудет, как оттолкнул маму в сторону, когда потолок обрушился. И ту пронзающую боль в ноге, что затем охватила все тело. Эйприл не помнит, от чего именно умер: отравился угарным газом или сгорел заживо? Но Эйприл никогда не забудет, как высохли слезы на мамином лице, когда она поняла, что не сможет вытащить его из-под обломков. И навсегда сохранит в памяти ее улыбку, когда она решила остаться и умереть рядом с ним. Он запомнит прикосновения ее рук, что отказывались отдавать Эйприла жадной смерти. И навсегда запомнит жгучее желание отомстить.
Часть вторая
Мужество – это когда заранее знаешь, что ты
проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор
всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень
редко, но иногда все-таки побеждаешь.
Глава 17
Пролетела ночь. Прошел день. А потом и следующий.
Солнце исчезло, его поглотили слоистые облака покорного неба, и степь посерела, приняв безрадостный оттенок крысиной шерсти. Травинки пожухли, разросшиеся полевые цветы опали, затосковав по солнцу. Мрачное небо нависло над землей, и даже внутри здания воздух стал влажным, вязким и пустым. Совсем безжизненным. Прямо как я.
Всю неделю Пёрл навещала меня четко по расписанию. Словно по будильнику она заглядывала в палату и никогда не опаздывала. В дверь стучала определенное количество раз, методично осматривала мои ранения, меняла бинты и вкалывала дозу обезболивающего. Пару раз появлялась в дверном проеме с ведерком теплой воды, мочалкой и надеждой в больших оленьих глазах. Не сдавалась, пробовала меня переодеть и отмыть кожу от сажи и засохшей крови. Однако стянуть с себя серую толстовку брата я не позволила. Не знаю, как она и телефон с наушниками оказались в штабе, но это меня пока не беспокоило. Пёрл лишь понимающе улыбалась, а я в ее присутствии молчала.
Эйприл навещал меня дважды в день. Утром, после завтрака, он притаскивал с собой тарелки с пышными оладьями, миски с йогуртом, фруктами и прочей едой, которую сам же и съедал, а вечером усаживался поудобнее на стул, забрасывал ноги на мою койку и делился последними сплетнями из штаба. Он не спрашивал о моем самочувствии, не пытался разузнать детали произошедшего, никак не комментировал мои раны. Эйприл намеренно вел себя как… как типичный жизнерадостный Эйприл. Возможно, на самом деле он боялся навещать меня чаще, старался не смотреть мне в глаза, каждый раз натягивая улыбку и делая вид, что все нормально.
Но и с ним я не обмолвилась ни словом.
За целую неделю я покидала постель считаные разы. Я лежала в больничной койке и немигающим взглядом смотрела на бесцветную степь за окном. Состояние мыслей с точностью отражало происходящее на улице. Вроде есть жизнь. А вроде ее и нет.
Днем мое плотное одеяло лежало в ногах, а ночью служило защитой от… теней.
Кошмары приходили после заката, с наступлением сумерек. Как только Пёрл покидала палату, сделав последний осмотр, комната погружалась в алое пламя, тени вибрировали, расползались по полу и лизали изножье кровати. Они не позволяли мне спрятаться под столом. Приходилось утопать под одеялом, с заглушающей музыкой в ушах и зажмуренными глазами. И глупо ждать. А ждала я либо наступления рассвета, либо… его.
Но с той самой ночи, которую мы провели под столом… Каллума я не видела. Лишь однажды услышала от Пёрл, что он уехал из штаба, чтобы помочь родственникам наемников с похоронами. Когда он вернется, никто не знал.
Каллуму нужно было время проститься с его отрядом, с его друзьями и… обретенной семьей.
Однажды вечером, ровно после того, как ушел Эйприл, мое горло странно запершило. Я не понимала, было ли это от обезвоживания, или я просто поперхнулась собственной слюной. Наклонилась, схватившись за горло в отчаянной попытке откашляться. Тело среагировало моментально. Щеки покраснели, и глаза заволокло пеленой. Я мигом потянулась к стакану с водой, смахнула слезу с ресниц, и… тогда-то это и произошло.
– Я вспомнила, – прохрипела я горлом, надсадившимся от кашля, так и не коснувшись губами стакана с водой.
Я вспомнила. Вспомнила. Вспомнила!
В голове мигом пронеслись кадры воспоминаний о брате. Когда он, будучи маленьким семилетним мальчиком, лежал на больничной койке, пил воду и злился, что никак не может выбить из упертой меня свое глупое обещание.
– Элли, обещай! – стреляя серыми глазами, умолял он. – Ну же, это не так сложно!
– Не буду! – отказывалась я тогда, топнув ногой и отвернув голову. – Это глупо!
– Ничего не глупо, ты просто слишком мелкая, чтобы понять!
И только эти слова вызвали нужную реакцию. Семилетний Аксель был слишком хитер, чтобы иметь такую добрую улыбку.
– Ничего я не мелкая! – огрызнулась я и плюхнулась рядом с братом, отобрав у него одеяло и укрыв им свое красное лицо. Вода из стакана расплескалась по простыне и намочила больничную пижаму Акселя, но он лишь широко улыбался. – Говори уже, пока я не передумала!
– Повторяй за мной