Фарланд взорвался потоком горячих проклятий.
В пылу этого потока он не упустил из виду, что под плащом волшебника что-то меняет форму — должно быть, рука мага, предположил он. Констебль яростно откинул край плаща своим мечом. Руки, всегда целься магу в руки, разве что у тебя лук и ты можешь вогнать стрелу ему в рот или в шею…
— Что, захотел на мне магию использовать? - проревел Фарланд, занося меч для удара, который должен был разрубить ладонь, пальцы и любую зловредную магию, которую они сплетали.
Он собирался продолжить изрыгать ещё более горячие любезности, но с испуганным вздохом замолчал.
Обнажившаяся рука мага оказалась серым и чешуйчатым шаром с щупальцами, извивающимися, червеподобными отростками, которые сворачивались и разворачивались во все стороны.
Боевой маг отскочил от рубящей стали Фарланда — но прежде все увидели, как щупальца начинают меняться. Взрываясь и расцветая слизисто-коричневыми наростами в форме грибов…
Со стоном отвращения Фарланд сорвал с пояса булаву, чтобы попытаться раздавить это чудовище.
Из ниоткуда вспыхнуло заклинание и выбило оружие из его онемевших пальцев.
ГЛАВА 13.ПРЕДАТЕЛИ СРЕДИ НАС
У основания противоположной лестницы стоял последний из трёх новоприбывших боевых магов. С его протянутых рук поднимались мерцающие огни заклинания, угасая один за другим.
— Даже лордов-констеблей, - сказал он Фарланду, - ожидает наказание за убийство боевых магов. Имбрульт не угрожал вам. Увиденное вами — проклятие, с которым он живёт каждый день, а не попытка каким-то образом на вас напасть.
Лорд-констебль посмотрел на него долгим оценивающим взглядом, затем повернулся, чтобы получше разглядеть мага с щупальцами — или тем, во что они превратились.
— Магическое проклятие, - тихо объяснил боевой маг Имбрульт Лонклоус, поднимая свою левую руку. Сейчас она выглядела, как выкопанный в саду изломанный корень… огрызок, на котором быстро отрастали длинные, колючие волосы. - Затронуло только мою левую руку. Она постоянно меняется. Принимает различные чешуйчатые, грибные, щупальцевидные формы. Даже несколько лет спустя иногда эти формы меня поражают.
— Боевой маг, страдающий от магического проклятия? Никогда о подобном не слышал! Почему Ганрахаст или один из старших магов не избавил тебя от него?
— Проклятье сдерживает куда худшую магию, - терпеливо объяснил Лонклоус; очевидно, ему много раз приходилось повторять это объяснение. - Активные заклинания, о которых мы слишком мало знаем, чтобы осмелиться их потревожить. Если их высвободить, пострадает куда больше людей, чем единственный маг Короны.
Фарланд снова перевёл взгляд с одного волшебника на другого, затем отрывисто сказал:
— Приношу свои извинения, господа маги. У нас с вами и так хватает проблем.
Он махнул вниз по лестнице.
— Это последняя и самая насущная. Итак?
Маг, который выбил булаву у лорда-констебля — высокий, плосколицый мужчина — присоединился к Фарланду у начала лестницы.
— Здравствуйте, - с сухой иронией сказал он, кивнув лорду-констеблю, как равному. - Дат Гулканун, - добавил он, стукнув себя в грудь. Затем бросил взгляд вниз. Его лицо приобрело такое же равнодушное выражение, что и у Имбрульта. Они оба не любили своего командира. - Вандур. Столкнули, я полагаю?
Фарланд кивнул.
Гулканун пожал плечами.
— Я поблагодарю того, кто это сделал, за ценную службу, сослуженную им Кормиру и нам обоим, после того, как мы поймаем его и выпытаем причину этого поступка. Кто-нибудь видел, как это произошло?
Он пристально уставился на Арклета с Амарун.
Оба покачали головами, ничего не сказав вслух. Судя по всему, так было безопаснее.
— Сам убийца, очевидно, - сухо произнёс Лонклоус, с порождённой долгой практикой сноровкой оборачивая свой плащ вокруг продолжавшей меняться руки.
— Никогда бы об этом не подумал. Я знал, что поступаю правильно, послав за гениальными боевыми магами, когда всё пошло наперекосяк, - саркастично заметил Фарланд.
— Лорд-констебль, - успокаивающе произнёс Арклет. - у вас не найдётся выпить чего-нибудь покрепче в кабинете или в другом месте, где можно было бы усесться всем вместе в относительном уединении?
— Вдали от прочих моих благородных гостей, вы имеете в виду? - спросил Фарланд с натянутой улыбкой, закрывая ворота и со звоном ключей запирая их на замок. Он повернулся обратно в направлении далёкого кабинета. - Пойдёмте.
Они зашагали рядом с ним, Лонклоус пошёл сзади, а Гулканун спереди — без всякого сигнала или обсуждения. Амарун спросила:
— Лорд-констебль, а где же все… ээм, «гости»? Я думала, что они все соберутся здесь поглазеть и позлорадствовать.
— Согласно уставу, - сказал ей высокий волшебник, - мы пустили змей страха по коридорам, когда отправились выполнять отданные Вандуром приказы.
— Змей страха?
— Заклинания, которые уходят с места, где их сотворили, как можно дальше, пока не встретят большую и не поддающуюся преграду — стену или дверь. Они излучают магию, которая заставляет бояться и дурно себя чувствовать любое существо, способное слышать и чувствовать запахи. Это вынудило лордов покинуть коридоры и вернуться в свои камеры. Змеи страха быстро угасают; их действие вскоре закончится.
— Значит, заклинание не подействовало на убийцу?
— Скорее всего, он носил значок пурпурного дракона или кольцо Короны, какое носят большинство боевых магов, - ответил Гулканун, - или просто преодолел магию. Такое возможно.
— Тогда есть вероятность, что мы ищем предателя среди нас, - тихо сказал Арклет. - Среди стражников, я имею в виду.
— Мы всегда ищем среди нас предателей, - мрачно ответил ему Фарланд. - Изо дня в день. Иногда даже находим.
Эльминстер опустилась обратно на камни. Её глаза и горло жгло огнём от едкой вони копившегося на протяжении многих лет драконьего дерьма.
Боковых пещер не было. Все проходы сужались до узких расщелин и трещин в твёрдой скале, и не было ни одной, которая шла бы в верном направлении, позволяя достичь поверхности минуя пещеру вирма. Она, конечно, могла оставить своё дровское тело и легко просочиться на поверхность в виде облачка пыли. Но нет. Она сражалась в этом теле, наслаждалась его ловкостью и отсутствием постоянных болячек, и не хотела оставлять его так быстро. Она полюбила это тело. Не хотела она и жестоко поступать с Симрустар, бросая умирать в одиночестве её искалеченное эхо, пойманное в ловушку тела, которым умирающая Избранная не могла управлять.
И дракон не спал.
Того хуже, этот вирм был ей знаком. А следовательно, он тоже знал её, пускай даже как мужчину с другим запахом, и эти воспоминания — а память большинства драконов была очень отчётливой, когда они того хотели — заставят его страстно желать мести.
Однажды, около семи веков тому назад, Алоргловенемаус…
Но нет, сейчас давно минувшие дни и дела тех дней значения не имели. Дракон не спал, и в его глазах мерцала злоба, когда в ожидании нарушителя взгляд чудовища упал на тёмную дыру.
Он знал, что за этой дырой неподалёку скрывается кто-то живой, и свернулся на своих великих сокровищах, устроившись на звенящих и осыпающихся волнами монетах в новой позе, чтобы опустить голову в сторону провала, в котором он чуял и слышал незванного гостя.
Движение продолжалось даже после того, как он дважды изрыгнул туда потоки губительной кислоты, хоть и с большой скрытностью и терпением.
Там внизу что-то было, что-то, желавшее взобраться наверх. И когда оно покажется наружу, Алоргловенемаус будет ждать, поскольку нет никого терпеливее дракона.
Эл могла бы начаровать следящее око, чтобы взглянуть на вирма, возможно даже заставив его снова исторгнуть кислоту — но в результате дракон узнал бы, с чем имеет дело, а некоторые драконы овладели или собрали достаточно магии, чтобы причинить волшебнику значительный вред. Более того, ей не требовалось видеть, как дракон занимает новую выжидающую позицию, чтобы знать, что он делает; она слышала немало драконов, даже сама превращалась в прошлом в дракона, и знала, что вирм наготове и ждёт её.
Нет, была магия получше. Существовал способ, которым дракона можно было раздразнить так же легко, как поглощённого золотой лихорадкой дварфа. Нацелься на его сокровища, тронь богатства, которые дракон считает своими — и вирму придётся изо всех сил постараться, чтобы воспротивиться пробудившейся в нём ярости.
Алоргловенемаусу придётся постараться ещё сильнее, чем прочим, поскольку он начал погружаться в осёдлую, домоседскую жизнь дракона, который больше не вселял ужас и уважение, силой освобождая себе место в жизни той части Королевств, которую выбрал своими владениями. Он заключал сделки с людьми и прочими меньшими существами, чтобы те служили ему руками, зубами и представителями его влияния, а сам лежал, размышлял и спал. Алоргловенемаус почувствует большую угрозу, чем молодой дракон, но всё-таки будет злее и охотнее рваться в битву, чем вирм, чья древность сменяется сумерками.
Эл перекатилась, посмотрела в сторону незримого каменного свода над головой, прикусила губу, извлекая каплю крови, необходимую, чтобы наделить магию достаточной силой, широко раскинула руки и начала читать заклинание.
Она работала медленно и осторожно, стремясь к спокойной точности и тишине вместо быстрых, смелых жестов, которые сопровождали боевую инкантацию.
У того, кто достаточно хорошо знал Искусство, работали оба варианта. А она, с Плетением или без, свою магию знала.
Это было очень старое заклинание, могущественное, но по сути своей простое. Некоторые нетерезские маги называли его «Пробуждением», когда не начинали давать излишне витиеватые имена, пытаясь присвоить себе магию древнее их собственной. Пробуждение с большой буквы, сильнее и не столь ограниченное, как другое подобное волшебство. В эти дни, когда волшебники превратились в ходячие хранилища незначительной магии, носимой на пальцах рук, ног, на мочках ушей и во всех прочих местах, его использовали редко. Использование Пробуждения активировало бы весь этот зачарованный мусор.