«Это какой-то морок, безумие!», – подумал Максим и, напрягши всю свою волю и отчаянно вздохнув, отстранился.
– Ну, Белоснежка, одевайся. Поедем, – сказал Максим сдавленным голосом и отошёл к панорамному окну, повернулся к Тане напряжённой, враз похолодевшей спиной, отдёрнул штору и стал всматриваться в ночь. Он разглядывал засыпанные снегом ели. За окном кружились равнодушные пушистые снежинки, подсвеченные фонарями жёлтым цветом, мелькали бледные пунктиры разноцветных огоньков на наряженной во дворе ёлке. Он смотрел, как переливы этих фосфоресцирующих светлячков расплывались и смешивались с падающими снежными хлопьями.
– Да, поехали, – Таня выпуталась из одеяла, схватила шубку и, на ходу обуваясь, выбежала из дома.
– Чёрт, чёрт! – шептала она, чуть не плача. – Вот дура, размечталась. Ну и ладно, ну и пусть, кто он мне? Никто. Вот и хорошо. Дурак какой-то. Тоже мне, Флориан».
В пути они молчали. Молчали долго и нестерпимо громко. Всю дорогу до Жуковки они не произнесли ни слова. В этом густом повисшем молчании витало напряжение, будто летали искры невидимого электричества. За пять минут до Нового года они подъехали к Жуковке, и Татьяна, выпрыгнув из кабины, присоединилась к своим друзьям. Они весёлой гурьбой выбежали ей навстречу. Максим молча выгрузил пакеты с оливье и мандаринами и, взревев мотором, уехал. Новый год он встретил в дороге. К своим друзьям он уже не поехал. Не было настроения. Выходя из машины, Максим заметил ещё один пакет, завалившийся за сиденье.
«Она забыла! Что там? – Он заглянул в пакет, там что-то краснело, блестело и переливалось. – Платье, наверное. Как же она будет там без платья? И как его вернуть? Ладно, я завтра всё порешаю».
Дома он уселся на пол у догорающего камина на то самое одеяло и подумал, что это был самый лучший Новый год в его жизни. Допивая остывший глинтвейн, он рассуждал: «Всё правильно. Новый год, чудеса, прекрасная незнакомка, лёгкая влюблённость и лёгкое расставание, хотя кто сказал, что лёгкое? Боже, что я наделал? Я даже не знаю её имени! Ну и ладно. Забудь. Ничего не было. Не было же? Отчего же мне сейчас так плохо? Отчего теперь так тоскливо в этот лучший Новый год, – Максим плеснул в широкий бокал коньяку и закурил сигару. Снегопад кончился, огоньки на ёлке погасли, лес за забором замёрз под снежными шапками, застыла тишина, время застыло. – Так тебе и надо, дурак. В кои-то веки тебе встретилась такая девушка, твоя девушка, а ты её упустил! Кретин». С этими мыслями Максим задремал. Кот по-хозяйски запрыгнул к нему на колени и довольно заурчал. Весь его вид говорил: «Вот и славно, не надо нам тут никого. Нам и так хорошо».
…Он сбежал сюда через две недели после тяжёлого развода, завалив себя работой. У него была своя транспортная компания, занимающаяся грузоперевозками, автопарк большегрузных КамАЗов. Максим сам иногда садился за руль. Он изматывал себя долгими поездками, чтобы не думать, не вспоминать… После развода он поклялся, что больше ни-ко-гда! Никогда больше ему не будет так больно. Он сам установил границы и истово их охранял уже почти три года. Он не позволит больше никому их переступить, пролезть к нему внутрь и всё там переломать…
Из дрёмы Максима выдернул дверной звонок.
– Кто там ещё? Меня нет дома.
Максим никого не хотел видеть. Звонок настойчиво прорезал тишину.
– Придётся открыть, – проворчал про себя парень и нажал кнопку на пульте. Дверь отворилась, на стену легла длинная тень от силуэта. Максим подскочил. «Не может быть! Так не бывает», – и замер на месте, ни в состоянии сделать ни шагу.
Она возникла на пороге, облитая светом луны и фонаря, висевшего над крыльцом. Опешив, он сделал пару шагов в сторону. Таня вихрем пронеслась мимо изумлённого Максима, на ходу скидывая шубку и овеяв его лёгким дуновением мяты и горечью миндаля. Волосы развевались, глаза метали синие искры. Браслеты звенели и переливались на тонких запястьях. Слабо алели дрова в камине.
– У тебя пахнет кофе, дымом и коньяком. Ты пил и курил, – произнесла она утвердительным тоном.
– Я… я ничего не понимаю. Откуда ты здесь? Ты мне снишься, Белоснежка?
Татьяна деловито сновала по кухне, по-хозяйски открывая шкафчики и хлопая дверцами.
– Так, где тут у тебя мука, яйца, сахар?
– Что происходит? Ты что тут расхозяйничалась у меня в доме? – Максиму вдруг стало легко и весело.
«Чудеса продолжаются, – подумал он, – теперь точно всё будет хорошо». Его тщательно выстроенная броня дала трещину, под ней затрепыхалось что-то живое, горячее, готовое прорваться живительной лавой. Он-то считал, что там пепелище и темнота. А там, оказывается, всё живёт под корочкой и кровоточит.
– Готовлю праздничный пирог, – торжественно объявила Татьяна, включая духовку, – ведь новогодняя ночь ещё не кончилась. Я ужасно голодная.
Таня проворно замесила тесто, щедро в него насыпала орехов, изюма, всё, что нашла, и поставила пирог в духовку.
– Ты что, собираешься здесь ужинать или, вернее, полуночничать?
– Нет, я… собираюсь… здесь… жить, – твёрдо скандируя, произнесла Таня и устремила на Максима решительный синий взор. – Ведь ты спас меня, значит теперь… обязан на мне жениться, – она немного запнулась, испугавшись своей смелости, но продолжила с неуверенной улыбкой, – ведь принцы всегда женятся на спасённых принцессах. И, кстати, я забыла в твоей машине пакет с платьем. А что за Новый год без нарядного платья?
Максима будто кипятком окатило.
– Понял, щас, я мигом, – радостно выпалил оторопевший Максим и помчался за пакетом.
Филимон гневно таращил голубой глаз, вздыбливал блестящую шерсть ирокезом, выражая крайнюю степень недовольства.
Таня, облачённая в длинное струящееся платье на тонких бретелях, тоненькая, босая, ступая по мягкому ковру с осторожной грацией кошки, подошла к Максиму. Мерцающая ткань очерчивала контуры её тела. Она собрала волосы в высокий пучок, обнажив белую шею с трогательными завитками. Отбрасывая рубиновые блики, в ушах дрожали и покачивались длинные каплевидные серьги.
«Всё, – как в тумане подумал парень, – всё пропало, назад пути уже нет». Скорлупа брони растрескалась, корочка лопнула и упала, погребая под осколками все страхи, сомнения и разочарования. То большое, горячее, что там дремало в темноте, прорвалось и затопило Максима. Тишина зазвучала. «Больно» отпустило. Тьма рассосалась. Время снова побежало. Всё вокруг будто засияло, и в этом сиянии к нему приблизилось её бледное лицо в короне золотистых волос. По коже поползли мурашки.
– Закрой глаза, – шёпотом скомандовала Таня и, приподнявшись на носочках, коснулась лёгкой небритости щёк кончиками пальцев. «Словно касания крыльев бабочки», – подумал оцепеневший, почти теряющий сознание Максим. Тёплые прикосновения сменились горячими и влажными. Тысячи разрядов прошли сквозь его тело. «Это уже не пальчики, это…», и, задыхаясь, он спросил онемевшими губами,
– Что ты делаешь? – раздался его хриплый голо.
– А ты как думаешь? Целую, – прерывистым полушёпотом произнесла Таня. – Я тебя целую, мой Флориан. Ты можешь обманывать кого угодно, даже самого себя, но только не меня. Ты же этого хочешь?
– Да, да, – простонал Максим и, сделав глубокий вздох, сам стал покрывать быстрыми поцелуями её лицо. – Как же долго я тебя ждал. Почему ты так долго не приходила?
– А я… я ждала подходящую новогоднюю ночь и метель, и дорогу, – усмехнулась Таня, прильнув к нему. – Знаешь, мне страшно подумать, что было бы с нами, если бы не застряла моя Туся.
– Мы всё равно встретились бы, – сказал Максим, едва переведя дыхание. – Знаешь, я тоже случайно оказался за рулём грузовика на этой дороге. Пришлось заменить водителя, у него жена рожает. Но, как говорят, все случайности не случайны. – Максим продолжал целовать её лицо, шею, везде, где белела нежная кожа. – А Туся? Ничего. Мы завтра её выручим. То есть уже сегодня.
– Давай знакомиться что ли? – прошептала, отдышавшись, Таня.
– Разрешите представиться, Максим! – парень картинно вытянулся в струнку и щёлкнул невидимыми каблуками, слегка наклонив голову.
– Татьяна, – шутливо присев в книксен, проговорила девушка.
Так они переговаривались в промежутках между поцелуями. Лунный свет, прокравшись сквозь шторы, ложился на паркет и высвечивал два силуэта, слившихся в один, делал кожу серебристой, а линии более чёткими. Филимон забился в угол и лежал там тихо-тихо, только жёлтый глаз светился в сумерках комнаты, да возмущённо колыхались кисточки на ушках: – «Да, вот так дела. Променял меня, значит. Ну, я ей ещё устрою!».
– Ой, что -то горит! – вскрикнула Таня, отрываясь от Максима. – Это пирог!
– Пусть горит! Пусть всё горит, – сказал Масим.
Татьяна кинулась к духовке. – Уф- ф, успела!
Она достала пирог и торжественно водрузила его в центр стола.
– Посмотри, какая красота!
– Ты моя красота! – Максим снова схватил девушку в объятья.
Новогодняя ночь кончалась. Такая долгая-долгая ночь и такая короткая.
Нуршат Шатаева
Глава 1
Ледяной ветер набирал силу, поднимая вверх воздушный, еще не успевший затвердеть снег.
«Будет пурга» поняла Сатора. Надо было спешить – день клонился к закату. Если не добраться до дома засветло, можно застрять в сугробах, а в них до рассвета дожить – большая удача. Сатора сильнее укуталась в чапан из верблюжьей шерсти, туже завязала пояс, поправила шапку. Кожаную веревку, привязанную к деревянным саням, перекинула на другое плечо. Как назло, пот катил со лба, попадал в глаза.
Еще с полчаса Сатора шла, открывая глаза лишь изредка, пока наконец, не увидела в темноте полукруглые очертания домов. Сегодня Сатора ушла из дома, когда солнце стояло уже высоко над головой, хотя говорил отец не выходить на охоту так поздно. Но дочь не прислушалась, очень уж хотелось ей проверить свою интуицию, подсказывающую, что неподалеку поселилась стая крупных сайгаков. И вот, спустя четыре часа, Сатора шла домой, гордо везя на санях великолепную крупную особь степного сайгака темно-рыжего цвета.