Девушке-клоунессе, которая пародировала женскую часть шоу-бизнеса, дали стакан водки, потому что она расплакалась от расстройства чувств. Её стали откачивать русские бабы, которые зашикали на мужиков за мужланство.
– Нормально она выступала!!? – защищали пельмешки со всех сторон, видя бриллиантовые ногтики товарки.
Охмелев, Варя поведала, что они с мужем Славой уехали с родины 22 года назад. Естественно, мода, нравы, тенденции поменялись. Пенкины, Леонтьевы, Шаляпины, Зыкины и новые имена перемешались в пародийной интерлюдии актёров, как шлам отстоя на чужбине.
– Ну что ж ты жену на родину не свозишь? – спрашивали сурово мужики Пенкина, прижав маленечко к стенке.
– Да у нас там не осталось никого… – отнекивался Пенкин, пожимая плечами с новогодним дождиком.
– Могилки отцов, дедов – это никого? – опять допрашивал неизвестный голос из русской толпы.
– Да к тому же власть заворовалась. Смотреть на неё тошно, потому мы решили, чтоб глаза её не видели… – приводил доводы Пенкин.
Как в микрофон кто-то заорал.
– НОВЫЙ ГОД! СДЕЛАЙТЕ ПОГРОМЧЕ ТЕЛЕВИЗОР!
Все немного оглохли, но ринулись к своим столам за бокалами.
– ТРИ МИНУТЫ ДО НОВОГО ГОДА, ТОВАРИЩИ! – крикнул микрофон неизвестным голосом. Воланд пытался найти того, кто его украл и теперь орал в него как ненормальный.
– Сделайте погромче президента! – орали русские.
– Глаза б мои его не видели… – сказал Пенкин и обиженно ушёл встречать –Новый год в гримёрную. Жена осталась с бабами, ей в стакан к водке добавили игристого.
Все дослушали президента, хотя слышали лишь обрывки его слов о затягивании поясов потуже, тёмных временах и прочих нерадужных перспективах. Во-первых, после ора Воланда и неизвестного тамады слух так и не восстановился, во-вторых, экран рябил, связь на чужбине с родиной была не очень. В-третьих, адреналин стал перекрывать все органы чувств, готовые к счастью и новой жизни.
Наконец, кремлёвские часы пробили полночь, и дружный крик затмил первые секунды Нового года. Послышались взрывы, салют врывался в окна праздничной залы, люди, обнимаясь и целуясь на ходу выбегали на улицу, чтобы увидеть яркие огни.
Павел мог смеяться открыто, глядя как немцы, отяжелевшие от пива, вина, рульки и десерта, весёлой гурьбой забрались на стулья и, взявшись за руки, прыгали вниз.
– Что это они? – спрашивал он их друга, у которого жена тоже была немка и прыгала вместе с мужиками.
– Да традиция такая! – объяснял через грохот и топот мужчина.
– А эти че? – интересовался Павел, глядя на не прекращающих целоваться французов, количество поцелуев уже перевалило за десяток. Позавидовал бы сам Брежнев.
– Традиция. Любимых, родных, друзей целуют до потери памяти, –объясняли языки с этой стороны.
Павел слегка поморщился, потому что традиции перекинулись на него.
– Спасибо! Спасибо, мужики! – в ответ сухо кивал следователь, понимая, что вряд ли эта мода, как бы ни старались, приживётся в России.
– Паша, с Новым годом, – вдруг услышал следователь и обернулся. Честно сказать, он немного подзабыл о жене, которая подзабыла его ещё с аэропорта. – Я тебя очень люблю и очень хочу, чтобы у нас всё было хорошо.
Почти то же самое заказал Павел Деду Морозу, когда били куранты. Только присовокупив про молодость, здоровье, свежесть, сексуальность и богатство.
Откуда ни возьмись появились и дети, весёлые и счастливые, они просто принялись обнимать любимых родителей. Павел вдруг осознал, что пусть и не понимает подростков, но невероятно их любит, потому что они действительно походили на мать, взяв лучшее от неё.
Саша подарила мужу подарочную карту самого крупного магазина банных принадлежностей и годовой абонемент в любимые термы, оговорившись, что абонемент рассчитан на двоих.
Получив в подарок гартер, присоски к соскам и золотое кольцо Саша расплакалась, крепко обнимая любимого мужа. Но придя в себя, спросила, сохранил ли он чеки, так как собиралась вернуть первые два элемента подарка.
– Я тоже хочу начать новую жизнь, – говорила жена, у которой язык слегка заплетался. – Я тоже во многом не права. Задолбала тебя, что ли… А иногда надо просто разделиться, позвездить где-то вне дома. Там поискать вдохновения, чтоб вернуться с ведром впечатлений и уже дома раздавать звёзды, – поэтично и туманно выражалась Саша.
Павел подумал, что на следующий год подарит жене ведро для впечатлений, но боясь раздачи звёзд, промолчал и сделал вид, что не видит, какая она пьяная.
– А ты хорошо выглядишь! – заметила она и допила шампанское до дна. – Сможешь унести меня в номер, когда понадобится?
Павел почему-то подумал, глядя на бушующую толпу людей, что ему ещё придётся унести с десяток знакомых тел, которые собирались разнести отель.
– На французов и немцев даже не смотрите, – сказал Мишка четверым пропахшим уксусом, кого изначально не хотели брать из-за драчливости, увеличивающейся от градуса принятых напитков. Но, в конце концов, пожалели и дали ещё один шанс.
– И зря, – сетовал Артур, видя, что опозориться придётся и в этот раз.
Четверо устремились на турков, взглядом пересказывая историю Российской империи, где война с османами являлась таким же обычным явлением, как заросли чертополоха в Приднестровье.
Михаил Борисович отрицательно покачал головой.
– Есть выход, – на ухо ему шепнул чей-то друг и пошёл на кухню за латышами.
Мужики как раз поснимали фартуки, колпаки, переодевшись в белые рубахи и костюмы, готовые к празднику.
– Пойдёмте, ребя! Выпьем за Новый год! За дружбу народов!
Наливали бесперебойно, на шестой тост за мир во всём мире, четверо буйных отвалились. Латыши попросили закуску. Им принесли нетронутый латышский оливье.
Павел отпустил жену за ведром впечатлений, пока она ещё держалась на ногах, а сам стоял в углу и плакал, так как смеяться не мог.
Не поставившие в меню точку над «и» русские с оливье и прочими майонезами отправились на обмен к немцам, которым, кстати, меню немецкое тоже не понравилось.
Вера на чисто немецком оправдывалась насчёт традиций, вычитанных в интернете. Но рекламации тут же прекратились, когда произошёл обмен оставшейся едой. Запросили по новой пива, вина, чтоб закусить подобающе. Недовольные ели-пили уже за одним столом, чтоб туда-сюда не гонять с тарелками.
Павел отправился спать в два часа после конкурсов, которые проводил Пенкин – Дед Мороз. Снегурочка была не в кондиции и просто подпевала бабам за другим столом. Прыжки в мешках, прыжки в высоту, передача апельсина подбородком, лишний стул… После просмотра не осталось ни слёз, ни сил смеяться, зато у Паши начисто пропал голос и окреп пресс, чувствовалась приятная спортивная лёгкость во всём теле.
***
– Это был лучший Новый год в моей жизни! – признался Павел Вере, которая с утра пораньше на завтраке собирала мнения постояльцев об оплаченном отпуске с праздником.
– Вы уверены? – не поверила девушка, всмотревшись в опросник, где 22 из 26 опрошенных ответили, что им не понравилось буквально всё.
Павел засмеялся, зная, кто ещё остался довольным праздником из испытуемых.
– На самом деле, всё прошло ужасно, – поведала Вера, рассказав про разбитое стекло и отравление. Ведь 15 человек прямо сейчас лежали с поносом и рвотой. Пришлось вызвать фельдшеров для откачки, хотя больные категорически отказывались от помощи, прося привести им некую докторшу Антонину.
Павел отнёс завтрак в постель любимой, которая спала голая, так как муж так и не нашёл её пижамы среди десятка платьев. Она вернулась по утру, молча легла на кровать и уснула, успев поведать, что с детьми всё хорошо. Павел раздел любимую, благо платье снималось легко через голову, и уложил под тёплое одеялко.
Утром он посетил детей, которые спали мирным сном, но услышав призыв отца пойти поиграть в футбол или волейбол, где уже гоняли французы, легко повыскакивали из кроватей.
***
Через 25 дней Павел чуть помолодевший, оздоровившийся, свеженький, правда, достаток которого пока остался на том же уровне, предложил друзьям отметить 23 февраля и заодно 14 февраля, что являлось репетицией 8 марта заграницей…
Андрей Андреевич Брежнев строил дом. Большой дом для большой семьи. Деньги на строительство имелись, не было только семьи. Точнее, она была, но «сплыла» в Лондон, прихватив половину богатства, положенного после развода, и двоих детей-близнецов, Валеру и Тоню, которым недавно стукнуло по 18. В 18 обычно не нужна семья, только её средства для реализации всевозможных капризов.
Помимо семьи у Андрея Андреевича не осталось и верных друзей. Всему был виной дом.
Дело в том, что строил его Андрей основательно. Укреплял, как оборонительную крепость. Фундамент заливали дважды на случай землетрясения или каких других катаклизмов. Правда, каких именно в Подмосковье, Брежнев не уточнял, но на всякий случай упреждал их появление. Пол с подогревом, стеклопакет тройной, черепица на крыше только из Германии, где имеют многовековой опыт изготовления крыш. Забор трёхметровый.
Что ещё? Насыпи песка на электропровода в траншеях не десять, а 25 сантиметров. Чтоб ни одна вошь не перегрызла или, не дай Бог, током никого не пришибло, если цунами песок размоет.
В общем, строил от души, добротно и на все деньги, что остались в запасе после раздела имущества, потому его прозвали «Сталин». Так вот друзья Сталина пропали на этапе заливки фундамента. Дело в том, что Андрей Андреевич в своё время закончил строительный, друзей закадычных имел оттуда же. Но дом разрушил дружбу и строительные нормативы раньше, чем цунами, так что хозяин дома и бывшие друзья перестали упоминать имена друг друга всуе, выкинули все существующие совместные фотографии, запретили детям и жёнам вспоминать прошлое.
Недаром говорят, что пара, пережившая ремонт, будет любить и терпеть друг друга вечно. Дом Брежнева, то есть Сталина, расставил все точки над «и», правда кроме «и» с Андреем больше никого не осталось.