Элрик: Лунные дороги — страница 4 из 12

Две песни длинных для дитяти.

Две лжи коротких скроют их

Пой песню, пой для белой птахи.

Дитя мое в земле лежит.

Солги, солги, он не услышит.

Зайчишка белый, день зачах.

Две мрачных ожидают тени,

В лохмотьях грязных, в кружевах.

По руслу дряхлому он мчится

В закат, где умирает свет,

Торопится, вздымая пепел

В пустыне. Ничего там нет.

В пустыне. Ничего там нет.

В закат, где умирает свет.

Уэлдрейк. Дикий заяц

Глава пятнадцатаяГде начинается мультивселенная

Танелорн был торжествующим пятном теплой жизни среди бескрайней пепельной пустоши. Как долго еще ему придется находиться в ловушке мертвого мира, завоеванного Законом, пока не угаснут все признаки Хаоса? Со временем заклятье Миггеи потеряет силу, и город вернется в свой родной мир. Меня обуревали смешанные чувства, пока мы с Мунгламом въезжали в невысокие ворота, за которыми нас встречали друзья. Мы сказали им, что, кажется, опасность больше не угрожает Танелорну. Но угроза все еще нависает над другими мирами, теми, что нам дороги, и теми, которым мы верны. Му-Урия в опасности, и, возможно, даже уже покорена. Моя Германия все еще в лапах бесноватого тирана. Трудно сосредоточиться, когда вокруг столько нерешенных проблем.

В страшной тревоге я спешился у дома Брута из Лашмара и отдал поводья его конюху. Я от души надеялся, что Фроменталя с его удивительным отрядом ждет успех, но весьма сомневался в этом. Гейнор затеял намного более амбициозную игру, чем я ожидал. В Мелнибонэ мы дорого заплатили, чтобы понять, как глупо стравливать Закон и Хаос в надежде достичь своих целей.

Ни одно существо, ни человек, ни мелнибониец, не способно повелевать силами, которыми управляют боги, и держать их в узде. Ввязаться в их борьбу значит обречь себя на гибель. С одной стороны, мне было абсолютно все равно, что случится с низшими расами, будут ли они жить или умрут, но с другой – я понимал: мы все связаны, перед нами выросла общая угроза, и моя судьба зависит от судьбы жителей Юных королевств. Кроме того, я осознавал, что общность эта определяется не расой, а складом ума и характера: культура моя чужда людям, но среди них я завел намного больше друзей, чем среди своих. Мелнибонийская отчужденность и высокомерие ввергли меня в неразрешимый внутренний конфликт. Мой ум не знал покоя, как и вся мультивселенная. Меня раздирали противоречивые силы, сковавшие реальность, вечные парадоксы жизни и смерти, войны и мира. Но если я так жаждал покоя, то почему не мог обосноваться в столь притягательном Танелорне, где жили мои друзья, где меня ждали книги, музыка и воспоминания? Почему, как только я выбирался из одной передряги, так сразу же искал другую? Так жаждал грез насилия и горького забвения поля брани?

Нас встретил Брут, он был смущен, но все же явно рад.

– И как долго нам еще придется страдать из-за этих проклятых чар?

– Силы Миггеи разбиты. Или как минимум ослаблены. Полагаю, очень скоро мы снова окажемся в знакомых местах.

По сравнению с растущим могуществом Гейнора эта проблема не выглядела такой уж серьезной.

Мы пробыли у Брута довольно долго, пока не вернулась Уна, помрачневшая и молчаливая.

– Начинать надо как можно скорее, – вот и все, что она сказала.

Со смешанными чувствами мы отправились в Башню Десницы, странное красное здание, чьи зубцы напоминали распростертую в мирном приветствии ладонь. Именно там все еще лежало в зачарованном сне мое тело.

Стражники узнали нас, мы прошли сквозь низкие двери и поднялись по крутой лестнице, ведущей к лабиринту коридоров. Уна шла впереди, легко и уверенно. Я следовал за ней чуть медленнее, замыкал шеренгу Мунглам. Он вел себя как человек, повидавший на своем веку немало колдовства и не желающий встречаться с ним снова. Что-то бормотал о том, что нужно поскорее убраться из Танелорна, вернуться в привычное русло, оставить все позади и жить в устойчивой реальности Юных королевств, где если и есть колдовство, то, по большому счету, человеческих масштабов.

Уна ответила угрюмо:

– Если Гейнор приведет Ариоха к Камням Морна, устойчивой реальности практически не останется.

Она умолкла и перестала реагировать. Они с Фроменталем и прежде упоминали Камни Морна, но я понятия не имел, где те находятся.

В конце узкого коридора мы обнаружили дверь, у нее стоял стражник. Я остановился и передохнул, пока Мунглам обменивался с часовым парой слов.

Притворяясь, что не могу открыть замок, я медлил у двери. Твердая рука Мунглама легла мне на плечо. Уна ободряюще улыбнулась.

Я распахнул дверь.

Длинное тело мелнибонийского аристократа лежало передо мной на постели. Если не обращать внимания на бесцветную кожу, он походил на любого из сотни моих предков. Тонкое лицо его совершенно не сочеталось с грубой одеждой. Руки у него были тоньше и длиннее, чем у фон Бека, черты четче, кончики ушей острее, губы более нервные и тонкие. А вот костюм напоминал одежду варваров с Юга, и уже одно это показывало: его я выбирал сам. Я довольно давно решил отказаться от традиционной одежды. Даже молочного цвета волосы были заколоты на затылке по варварской моде.

Тело лежало там, где и упало, в той же позе. Уна сказала, что они решили ничего не менять на случай, если я неожиданно проснусь. Сапоги до колена из оленьей замши, вычурный серебряный нагрудник, куртка в сине-белую клетку, алые штаны в обтяжку, плотный зеленый плащ. Рядом лежали пустые ножны. Прекрасные, намного лучше тех, что я наскоро соорудил для Равенбранда.

Хотя тело было мое, знакомое той части сознания, что занимал Элрик, я разглядывал его несколько отстраненно, пока чувства внезапно не нахлынули – и тогда я бросился к ложу, и упал на колени, и сжал руку, расслабленную, как у мертвеца, не умея выразить то глубокое сочувствие, что меня переполняло. И зарыдал, сожалея о своей измученной душе.

Потом попытался овладеть собой, пристыженный неуместным проявлением эмоций. Взял Равенбранд и вложил его рукоять в холодную ладонь. Начал уже подниматься, что-то говоря своим друзьям, и в этот миг спящий схватил меня за руку и удержал на месте. Он больше не двигался и, насколько я понимал, все еще спал, погруженный в колдовской сон.

Тем не менее он крепко сжимал мою руку.

Пока я пытался освободиться, веки мои налились свинцом, и остатки сил словно вытекли из меня. Хотелось лишь одного – спать. Но все это казалось противоестественным. Я не мог позволить себе заснуть. Какие чары Гейнор решил наложить на меня?

Я не понимал, имеет ли смысл бороться, или стоит поддаться сну. В сложившейся ситуации казалось логичным лечь на постель рядом с самим собой и отдохнуть, ведь я так в этом нуждался. Тревожный голос Мунглама все отдалялся. Уна говорила что-то о нашей безопасности и Камнях Морна.

И я провалился в сон.

Я стоял во тьме. Совершенно нагой. Горизонт закрывало высокое серебристое дерево с переплетенными корнями, концы ветвей терялись вдали. Никогда еще я не видел столь тонкого, искусного плетения. Я стоял вне бытия и видел одновременно все браны всех ветвей мультивселенной, непрерывно растущие и умирающие. Серебристое древо, словно затейливая филигрань, было настолько огромным и сложным, что вместить его целиком, казалось, просто невозможно. Я понимал, что смотрю на нечто неизмеримое и безграничное. А если таких деревьев много? Я двинулся к нему и больше не мог разглядеть все его ветви, лишь ближайшие – по ним взад и вперед двигались тени, перемещавшиеся между мирами.

Наконец я очутился на одной из ветвей, и она показалась мне знакомой. Все воспоминания Элрика и Улрика об этих дорогах исчезли. Но зато я ощущал связь с бесчисленным множеством вариантов самого себя, осознавал их бесконечную боль и неописуемую радость; казалось, я иду домой.

Ветка пересеклась с толстой ветвью, а затем с еще более толстым суком, путники, подобные мне, стали чаще встречаться на серебристых дорогах между мирами – как и я, они искали потерянные реальности и стремились достичь отчаянных целей. Немного погодя я стал замечать некоторое сходство между теми, мимо кого проходил. Иногда явное, иногда лишь отдаленное. Все эти мужчины и женщины были мной. Тысячи и десятки тысяч версий меня самого. Словно все мы, являясь частичками некоей огромной личности, быстро теряли свою индивидуальность, исполняли таинственный танец или обряд, ткали узор, который определит судьбу всего сущего.

Второе путешествие во сне не привело меня к домику Уны на границе миров. Шаг за шагом я приближался к округлым ветвям, что огибали одна другую, приходя в движение.

Полагаясь на знания, которые получил, изучая искусство колдовства, я прошел вперед.

Серебристые нити превратились в ленты, а затем и в широкие тропы, они сплетались в такой сложный узор, что невозможно было угадать, какая куда приведет. Казалось, все они возвращаются именно туда, где я остановился. Я обрадовался, обнаружив еще одного путника, но с удивлением отметил, что его лицо хоть и было знакомым, но совсем не напоминало мои черты.

Как и бывает во снах, я совсем не удивился, встретив здесь князя Лобковица. Тот самый человек, что представлялся мне герром Элом, крепко пожал мне руку, словно мы встретились на сельской дороге. Здесь он явно находился в своей родной среде. Я помнил тепло и крепость его рукопожатия и то, какую уверенность придавало его присутствие.

– Мой дорогой граф! – Лобковиц выглядел обрадованным. – Мне говорили, что я могу вас здесь встретить. Вам знакомы эти перекрестки?

– Совсем нет, князь Лобковиц. Должен признаться, я и не думал в них разбираться. Просто пытаюсь попасть домой. Уверен, вы знаете, что у меня есть множество причин для возвращения в Германию.

– Но без меча вы вернуться не можете, так?

– Меч теперь в хороших руках. Полагаю, он не понадобится мне в борьбе против Гитлера, ведь именно для этого я и собираюсь вернуться.

Печальные мудрые глаза Лобковица насмешливо блеснули.

– Полагаю, мы все этого хотим, граф. Здесь, на лунных дорогах, иногда встречается такой феномен: ветви начинают изгибаться в спираль, поглощают сами себя и воссоздаются в очень странном виде, намного более сложном и менее функциональном. Существует теория, что подобные места – вроде раковых опухолей: Закон и Хаос здесь больше не находятся в равновесии, но продолжают уничтожать друг друга. Для нас они могут быть опасны – их парадоксы противоестественны и обладают древней историей, но не отличаются мудростью. Подобные дороги лишь сбивают с толку и никуда не приводят.

– Но мой путь ведет именно туда. Как этого избежать?

– Никак. Но я могу помочь вам, если желаете.

Естественно, я принял его предложение, и он пошел за мной, разглядывая сеть серебристых дорог, распростертую вокруг нас, и восхищаясь ее невероятной красотой. Я спросил, не есть ли эта сеть Серые Пределы. Он покачал головой.

– Мы сами творим эти дороги меж мирами. Это как с утоптанными тропинками в знакомых местах: те постепенно превращаются в шоссе, а наши желания и открытия формируют привычные дороги по всей мультивселенной. Можно сказать, что мы строим линейные пути в нелинейности, что наши дороги воображаемые и что любые формы, которые мы видим, суть иллюзии или лишь частичное восприятие целого. Человеческая психика организует Время, делая его годным для линейного движения. Говорят, что наши ум, мечты и сны – истинный создатель всего, что мы с вами видим. Я всем сердцем верю в положительную силу сновидений и неравнодушен к теории о том, что мы сами сотворяем и себя, и свою среду обитания. Очередной парадокс из тех, что приближают нас к пониманию нашего положения.

Лабиринт дорог, окружавший нас, стал совершенно запутанным, и я не на шутку встревожился.

– И что тогда означает это спиральное гнездо из серебристых нитей?

– Что линейность скрутилась? Закон обезумел? Хаос распоясался? На данном этапе это совершенно не важно. Возможно, эти структуры подобны цветам на дереве, которые, в свою очередь, создают абсолютно новые измерения. Кое-кто называет эти сплетения «хризантемами» и старается избегать их.

– Почему?

– Потому что можно заблудиться, оторваться от любой знакомой реальности.

Или потому, что они подобны раку…

– Неужели никто точно не знает, почему и для чего они существуют?

– Кто же может это знать? Они могут быть чем угодно или вообще ничем не быть.

– Значит, мы можем угодить в ловушку. Вы это имеете в виду?

– Не стану настаивать. Здесь любая философская идея может оказаться конкретной реальностью. И наоборот… – Лобковиц слегка улыбнулся. – Лучше всего считать это теорией, на реальности же и достоверные факты здесь рассчитывать не стоит. Теория-то вас точно не предаст. Говорят, если бы мы понимали мультивселенную, то смогли бы изменить ее, сделать отвлеченное понятие субъективно воспринимаемым фактом, перейти от обращения с ней к пониманию, а затем и к действию.

Когда я изучал чародейство, мне рассказывали что-то подобное. Но я боялся, что серебристая путаница дорог просто поглотит меня. Австриец же развеселился.

– И что вы надеялись тут найти? – спросил он.

Я рассмеялся:

– Себя.

– Смотрите! – Лобковиц вытянул руку и указал на маленькую веточку, что уходила из путаницы дорог в сияющую черноту. – Туда пойдете?

– А куда она ведет?

– Куда вам хватит воли и храбрости пойти. Вернее, на что вам хватит силы воли и смелости.

Я надеялся получить более конкретный совет, хотя и понимал, почему в мультивселенной это невозможно. Ведь она столь податлива желаниям смертных и столь же предательски нестабильна. В любом случае, меня охватило чувство, что я угодил в какую-то странную притчу.

Я видел сны и фон Бека, и Элрика. Путаные, из тех, что потом и не вспомнишь. Сновидения Элрика были намного глубже, и он вспоминал о них лишь как о кошмарах внутри других, таких же пугающих, кошмаров – когда посреди ночи просыпаешься от собственного крика. Они заставляли его кидаться из одного отчаянного приключения в другое, надеясь, что это изгладит малейшие воспоминания о них.

Связь же с фон Беком начала быстро истончаться, как только я шагнул на новую ровную дорогу.

– В конечном итоге вам нужно добраться до острова Морн.

Князь Лобковиц попрощался со мной и вернулся обратно к путаному клубку дорог.

Я ушел далеко вперед и оглянулся через плечо.

– Морн?

Таинственного князя Лобковица, герра Эла, я больше не видел. Сложнейшая система дорог сейчас напоминала вырезанную из слоновой кости хризантему, столь идеальную, что невозможно было представить, что ее создал смертный мастер. Теперь я понял, почему ее так назвали. Неужели есть люди, которые составили карту всех этих дорог? Неужели кто-то может ходить по одному и тому же пути снова и снова?

Зачем Лобковиц направил меня сюда, если существует опасность, о которой он рассказывал? И почему он упомянул Морн? На малый миг я задумался, не хочет ли он меня обмануть, но тут же отбросил эту мысль. Нужно доверять тем, кому я научился доверять, иначе я совсем пропаду.

Моя тропа начала сливаться с другими, и вскоре я шел уже по одной из главных ветвей мультивселенной, приближаясь к месту, где серебристый сук загибался вверх, образуя нечто вроде арки.

Вариантов не было, пришлось пройти под ней, и я вдруг обнаружил, что смотрю вверх, в сияющий котел белого огня; он осыпался дождем искр цвета кости и олова и поглотил меня. Искры падали, и я падал вместе с ними, назад на тысячу лет, все падал и падал сквозь века. Когда же я посмотрел вниз, то увидел огромное поле с белыми и серебристыми цветами – розами, хризантемами, бархатцами, магнолиями – и каждый из них являлся отдельной вселенной.

Я испугался, что меня сейчас затянет в один из плотно скрученных миров, но мало-помалу понял, что это обычное белое поле с двумя рубиново-красными пятнами. Я не сразу узнал в нем гигантское собственное изображение. В ту же секунду я увидел над собой тревожные лица Мунглама и Уны, моей дочери. Я повернул голову. На полу рядом шевелилось тело Улрика фон Бека. Но что-то изменилось. Все стало совсем не таким, как было…

Хотя как фон Бек я отделился от Элрика и он вряд ли вспомнит меня, после того как закончится его сон, сам я не мог от него отделаться. Во мне словно бы остались мы оба. История его жизни все так же продолжала звучать внутри меня. Я никогда не смогу освободиться. Не было ни одной причины верить в то, что меня выделили в отдельную личность ради такой судьбы, зато целая куча доводов в пользу того, что это просто случайность. Даже если я ничему другому не научился на личном опыте, одно я точно понял: удача – дело случая и никак не зависит от личных суждений, и если кто-то верит, что способен управлять мультивселенной, он попросту бредит.

С тех пор я не раз слышал о людях с тысячами душ внутри, но в тот момент попросту ужаснулся. Я, простой саксонский землевладелец, оказался связан сверхъестественными узами с душой существа, которое и человеком-то не являлось, да еще и жило в другом времени и пространстве. Глядя на него, я видел, что на меня смотрит мое же лицо. В какой-то миг мне показалось, что я вглядываюсь в бесконечный зеркальный коридор: на меня смотрели тысячи и десятки тысяч существ, похожих на меня самого. Кое-как я поднялся, оставаясь на том же месте, где упал. Впечатление сложилось такое, что все произошло в один миг. Мунглам был вне себя от радости – его друг пришел в себя, Уна держала отца за руку, а двойник мой все еще не верил в то, что произошло. Похоже, у меня одного сохранились воспоминания о путешествии по лунным дорогам.

Элрик посмотрел на меня:

– Кажется, я должен поблагодарить вас, милорд, за то, что вывели меня из зачарованного сна.

– Думаю, мы оба должны поблагодарить за это леди Уну, – ответил я. – Она унаследовала если не наклонности своей матери, то ее способности.

Он нахмурился.

– Да, что-то припоминаю. – Он вдруг вздрогнул. – Мой меч…

– Буреносец все еще у Гейнора, – быстро отозвался Мунглам. – Но ваш… этот господин… принес вам другой.

– Помню. – Элрик нахмурился еще сильнее. Он поглядел на Равенбранд, который я вложил в его руку. – Частично. Гейнор отобрал мой меч в бою, затем я уснул, и во сне я нашел Гейнора, а затем вновь его потерял. – Он вдруг оживился. – Он угрожает… угрожает… Нет, Танелорну ничто не грозит. Миггея томится в темнице. Камни Морна! Наши друзья в опасности. Ариох… владыка Ариох… где он?

– Герцог Ада побывал здесь, – ответил Мунглам. – В этом мире. Но мы об этом не знали. Возможно, Гейнор ушел с ним.

Элрик схватился за голову и застонал.

– Чары слишком сильные, даже для меня. Ни один смертный не смог бы сохранить рассудок и жизнь, так долго находясь под их воздействием. О! Я вспомнил! Сон! Дом! Белые лица. Пещеры. Девушка…

– Вы вспомнили достаточно, отец, – тихо сказала Уна.

Он снова взглянул на нее. Испуганный. Сбитый с толку. Встревоженный.

– Вероятно, даже больше, чем нужно, – предположил я. Хотелось лишь одного – уснуть обычным сном, без всяких сновидений.

Уна тихо проговорила:

– Ничего не закончилось. И не закончится, если нам не удастся избавиться от Гейнора. Его стратегия не слишком ясна. Он все еще атакует на двух фронтах и становится все безрассуднее, ни о ком не думает, даже о собственной жизни.

– И где же нам его искать? – Элрик внимательно рассматривал рунный меч. Тот явно был ему знаком, но отчего-то он относился к клинку с большим подозрением.

– Где искать его, предельно ясно, – ответила Уна. – Этот Гейнор выберет одно из двух мест силы. Либо Бек, либо Морн. Проблема в том, как с ним бороться. Если вы готовы, отец, нам как можно скорее следует вернуться в Му-Урию, там нас ждет много дел.

– А как вы собираетесь туда попасть? – спросил я. – Вряд ли можно уговорить короля Страаша помочь мне во второй раз.

Она улыбнулась:

– Существуют менее драматичные способы перемещения. Кроме того, думаю, чары Миггеи уже развеялись. Она совсем одна в пустынном мире, который сама же и создала. Если никто из людей ей не поможет, то там она и останется. Мы можем с легкостью путешествовать между мирами. А вот мастер Мунглам – нет. Вам придется подождать здесь, в Танелорне, Мунглам, пока Элрик не вернется.

С явственным облегчением в голосе Мунглам проворчал:

– Если нужно, я отправлюсь с вами, милорд, даже в ад.

Элрик вытянул длинную бледную руку и положил ее на плечо друга.

– Нет необходимости, старина.

Тот согласился с его словами, но явно опечалился.

– Я подожду пару недель, – сказал он. – И если к тому времени вы не вернетесь, отправлюсь назад в Элвер. У меня тоже остались кое-какие незаконченные дела. И если, когда вы возвратитесь, меня здесь не будет, то найдете меня там.

Мы оставили рыжего чужеземца в комнате. Он сказал, что предпочитает подождать там, пока мы не уйдем. Пожелал нам удачи, уверенный, что наши пути еще пересекутся.

Уна вывела нас из Башни Десницы на залитые солнечным светом улицы, где царило ликование. Вокруг городских стен расстилались знакомые зеленые холмы. Танелорн вернулся на свое нормальное место в мультивселенной.

Уна быстро вела нас по улицам и переулкам самого старого района в городе, пока мы не вошли в невысокий дом – судя по состоянию, его давно забросили. Верхние этажи пришли в негодность, но первый стоял нетронутым, главную комнату отделяла обитая железом дверь. Уна быстро осмотрела ее, словно проверяла нечто незаметное нам, а затем достала на удивление маленький ключик. По ту сторону двери не нашлось ничего особенно ценного. Кровать, место для работы и готовки, письменный стол, стул, несколько полок с книгами и свитками. Прибранная, обжитая монашеская келья. Я ни о чем не спросил. Очередная маленькая тайна Уны, вот и все.

Когда Элрик находился рядом, я не чувствовал сильного влияния его разума. Альбинос же отчего-то нервничал больше, чем остальные, и я не понимал, почему. Предположил, что это от чрезмерной утонченности. Все-таки опыт жизни в изобретательном двадцатом веке достался мне, а не ему. В моем присутствии он чувствовал себя неловко, отводил взгляд и редко обращался ко мне напрямую. Ему явно было не по себе, и я бы оставил его в покое, если бы мог. Он походил на сомнамбулу. Может, считал, что все это происходит с ним во сне. А может, он и в самом деле спит? А мы все ему снимся?

Уна подошла к дальней стене и отвернула гобелен, за которым находилась потайная дверь.

– Куда она ведет? – спросил я.

– Это зависит, – мрачно улыбнулась она.

– От чего?

– От того, кто контролирует некоторые миры – Закон или Хаос.

– И как это можно узнать?

– Только пройдя через нее.

Элрику не терпелось.

– Тогда идем поскорее, – воскликнул он. – Нужно обсудить с кузеном Гейнором пару вопросов.

Ладонь его лежала на рукояти Равенбранда. Я восхищался его отвагой. Возможно, мы одной крови, и дилеммы перед нами стоят одни и те же, но вот темпераменты у нас разные. Он совершал поступки, чтобы забыться, я же искал в них философский смысл. Мне сложно принимать решения, а для Элрика это естественно. Он принимал их так же привычно, как привычно и рисковал.

Веди он прозаичную жизнь с прозаичными проблемами, с ним не происходило бы ничего интересного. Но это существо с белым лицом хищника не имело ничего общего с прозой, оно каждый день прибегало к колдовству, как к чему-то обыденному.

Неужели и я стал бы таким, окажись на его месте? Вряд ли. Меня не обучали с детства в чародейской школе, и я не воспитан в королевских традициях. В юности я не сталкивался со всякими ужасами, не учился мастерству у Повелителей драконов, не постигал науку управления миром с помощью магии. Разумеется, теперь я знал все о его прошлом, так как его воспоминания стали моими, он же обо мне ничего не помнил. В каком-то смысле я даже завидовал этому.

Элрик нетерпеливо проскользнул в дверь, я последовал за ним. Уна закрыла ее, шагнув за нами.

Мы трое стояли в прекрасном, слегка запущенном саду – в таком хорошо отдыхать и размышлять; такой и должен находиться за потайной дверью. Домашний и успокаивающий. Сад окружала высокая стена, за ней стояли высокие здания, из-за чего все казалось гораздо меньше, чем было на самом деле. Целебные травы и сладко пахнущие цветы на клумбах. Садовые скульптуры в виде павлинов и петухов меж кустами. В центре – бассейн с фонтаном, с резными узорами по темному блестящему камню. Все это создавало ощущение безмятежности. Сцена приятная, но слишком уж обыденная. Мы ожидали чего-то более драматичного. Элрик медлил. Подозрительно оглядывался. Наверное, искал, кого тут можно убить.

Уна вздохнула с облегчением. Она явно готовилась к чему-то менее приятному. Только вот другой калитки у сада не нашлось. Выйти можно было лишь через ту же дверь, через которую мы вошли.

– И что теперь? – Элрик был полон нетерпения. – Куда дальше?

– Из Танелорна в Му-Урию, а из Му-Урии в Танелорн, – ответила она, – путь всегда идет по воде.

Элрик окунул руку в узорчатый фонтан.

– По воде? И как? Тут даже для лодки места не хватит.

Он с интересом разглядывал необычную рыбу, плавающую в фонтане, словно надеялся, что она откроет какой-то секрет.

Улыбаясь, Уна погрузила в воду свой лук и легким движением руки нарисовала на поверхности круг. Он не исчез. Задрожал, пошел рябью и наполнился цветом. И вдруг превратился в сияющую красную воронку, похожую на окровавленную рану, над которой столбом поднимался рубиновый свет. Он отражался на наших бледных лицах, и они обрели цвет кости с запекшейся на ней кровью.

Элрик по-волчьи оскалился, красный свет заплясал в его глазах.

– Так это и есть путь? – спросил он.

Уна кивнула.

Больше не медля и не произнеся ни слова, мелнибониец прижался к колонне света. Затем дернулся, будто лягушка, прыгнувшая на электрическое ограждение, и исчез.

Я даже не двинулся, Уна посмотрела на меня и засмеялась. Взяла за руку и шагнула вперед, ведя внутрь податливого огненного света.

Я почувствовал, как меня тянет, отрывает от нее. Пытался удержаться, но выпустил ее руку. Я плыл в трепещущих языках бушующего пламени вниз, в алую бездну, что грозила потопить меня в пролитой по всей мультивселенной крови.

Но огонь не жег, а словно облизывал самые потайные уголки моей души. В нем вспыхивали невнятно бормочущие лица осужденных на вечные мучения в Аду. Изуродованные самым непотребным образом тела корчились в яростных муках, как в танце. Но я не сгорал.

Огонь скорее походил на воду, и я плыл в ней безо всякого труда. Я не сделал ни одного вдоха, но в воздухе не нуждался. Вспомнил вдруг плотную, медленную воду Тяжелого моря, что лежало вне границ Мелнибонэ.

Попытался найти взглядом остальных, но они исчезли. Может быть, Элрик и Уна с самого начала решили таким образом избавиться от меня, потому что я уже им послужил?

Возникло ощущение, что позади меня появилось нечто злое и чудовищное. Я поплыл быстрее, но тварь тоже набрала скорость. Оглянувшись, я увидел то, что гналось за мной – огромную белую тень, похожую на акулу, плывущую в сумеречном море. Казалось, что на спине она несет груз веков и каждое движение причиняет ей невероятную боль. Я услышал болезненный стон. Что-то коснулось моего тела и ушло на глубину, словно попыталось напасть, но ему это не удалось.

Я плыл сквозь лес одинаковых рубиновых колонн. Затем между берегами синего пламени и над пространствами изумрудного и жемчужного цвета. Мне не требовалось ни дышать, ни защищаться. Я плыл сквозь пламенеющие руины городов. Плыл над полями битв, где гибли целые народы, над разрушенными мирами. Над безмятежными лесами и цветущими лугами. И неожиданно нахлебался воды.

Закашлялся, бросился вперед и выплыл в сияющую черноту.

Откуда-то из темноты раздался торжествующий голос. Уна говорила с моим двойником.

– Добро пожаловать, отец. Добро пожаловать в Му-Урию. Добро пожаловать в вашу судьбу.

Глава шестнадцатаяВеличайшее кощунство

Когда я выбрался на берег, эти двое уже ждали меня. Стоял пронизывающий холод. В странном фосфоресцирующем свете озера я увидел знакомые очертания Му-Урии, но они казались какими-то рваными. Время от времени вырастала колонна бледного огня, распадалась на фрагменты и исчезала. Хотя я понятия не имел, что это, но один лишь вид этого огня заставлял подозревать самое страшное. Вдали послышались звуки, словно бьют башенные часы – динь-динь-динь, а затем раздался рев, будто обвалилась земля, и жуткий хохот в темноте. Грохот. Пыхтение и визг, словно спариваются собаки. Эхо чего-то, похожего на крик. Ощущение, что происходит нечто ужасное, нечто непристойное.

Я постарался скрыть свои страхи и сказал:

– Очевидно, здесь Гейнору удалось осуществить свои амбиции.

Встревоженный Элрик безотчетно, по привычке, снова схватился за навершие Равенбранда.

– Тогда нам лучше скорее его найти.

Я начинал понимать, что мой «близнец» весьма неосторожен по натуре. То, что обычному человеку казалось безумием, Элрик воспринимал как логический ход действий.

Уна улыбнулась:

– Вероятно, сначала нам нужно понять, в чем его сила. Помните, отец: ваши способности здесь могут быть ограничены. Возможно, и меч частично утратил свою силу.

Элрик пожал плечами, но, похоже, доверился ее суждениям. В конце концов, мы во многом от нее зависели, об этом мире она знала намного больше нас двоих.

Ничуть не скрываясь, Элрик вдоль береговой линии зашагал в город. Мы последовали за ним.

Вскоре в неверной тьме, населенной лишь призраками, стали повсюду видны приметы честолюбивых замыслов Гейнора. Мы не раз натыкались на бездыханные тела гигантских черных кошек, что раньше охотились на этой территории. Дважды обнаружили останки офф-му: изуродованные тела, разорванные связки и ни одной кости. А были ли у офф-му скелеты в привычном смысле этого слова? Нашли один высокий колпак, но так и не поняли, повторял он форму головы или просто зрительно увеличивал ее. А еще увидели догоревшие костры, сложенные из вещей офф-му. Тела тругов и дикарей лежали повсюду. Очевидно, они сражались друг с другом за добычу, найденную в Му-Урии. Наверное, здесь мало что казалось им ценным, оттого они, должно быть, и впали в раж, уничтожая друг друга.

Как им удалось победить офф-му, у которых имелась столь продуманная защита? Должно быть, те, кто охранял границы и пребывал в спячке, словно каменные статуи, не заметили врага. Им даже не дали шанса проснуться. И способность управлять смертельно опасными сталактитами тоже им не помогла. С самого начала Гейнор почти ничего не знал о народе офф-му, но, видимо, многому научился с тех пор, как посетил город в последний раз.

Повсюду виднелись признаки бездумного, жестокого, поистине варварского разрушения.

Что же стало с офф-му? Бежали? Или до сих пор прячутся где-то в городе? Может, их убили? Или взяли в плен? Должно быть, Гейнору удалось призвать на помощь сверхъестественных союзников после нашей последней встречи в этом мире.

Меж руин двигались смутные силуэты. Они спотыкались, как труги или полуслепые дикари, которые дрались рядом.

Когда мы подошли ближе, даже Элрик предпочел держаться в тени, пытаясь разглядеть, что они там делают. Но они всего лишь рылись среди развалин в надежде найти хоть что-нибудь ценное. Я даже представить не мог, что из вещей офф-му могло бы пригодиться этим полузверям. И где же основная армия Гейнора?

Мы подошли к главной площади города. Повсюду трепетал странный белый огонь, в нем догорали таинственные башни офф-му. Оказалось, что звук, который я посчитал криком, издавали горящие башни. Они звучали совсем как голоса смертных.

Но на пожарище я не заметил ни победителей, ни побежденных.

Мы решили схватить какого-нибудь дикаря и допросить его.

Уна склонила голову набок и прислушалась. Быстрым шагом она направилась к горящей башне и заглянула внутрь. Несколько секунд спустя в дверях возникла темная фигура. Неверное пламя мелькало, освещая одежды, глаза лихорадочно блестели. Ничего хорошего я в них не увидел.

Уна перекинулась с офф-му несколькими словами. Он осторожно вышел из башни и направился к нам. По вытянутой каменной физиономии трудно было понять, узнает ли он нас. Офф-му медленно проговорил на греческом:

– Это сделал Гейнор. Он боялся, что мы попытаемся остановить его. И боялся не зря. Но он заключил особый союз с Владыками Высших Миров и от них узнал, как можно нас победить.

– Скольких из вас он убил? – спросил Элрик с прямотой солдата.

– Пока неизвестно. Я – ученый Крина. Меня здесь не было, когда Гейнор напал. Вернувшись, я обнаружил город уже в таком состоянии. Перед смертью мои погибшие коллеги сообщили, что варвары задавили их числом. Но до этого случилось кое-что еще.

– И где теперь эти варвары? – Я дрожал от холода, потому что вымок насквозь. – Вы знаете?

– Они ушли, – вот и все, что он сказал.

– А Гейнор где? – жестко спросил Элрик. – Вероятно, он желал того же, чего и всегда?

– Он сделал то, для чего пришел сюда.

– И что это?

– Украл наш Великий Посох и отправился воевать с Серыми Пределами.

– Это невозможно! – воскликнула Уна. – Посох бесполезен в его окровавленных руках. Он может уничтожить его вместо того, чтобы помочь. Никто бы не пошел на подобный риск. Никто не станет совершать такую глупость, когда есть угроза уничтожения.

– Никто, кроме Гейнора, – заметил Элрик.

– А чего он добьется, если захватит Серые Пределы? – спросил я.

На этот вопрос ответил ученый Крина:

– Невероятной власти. Власти над самими силами творения. Именно это он сначала предлагал нам в обмен на помощь. Естественно, мы отказались.

– Боги такого не допустят.

Ученый Крина развеселился:

– Ни одно разумное существо не допустит. Но предполагается, что Владыки Высших Миров уже не в своем уме, поскольку по всей мультивселенной происходят пугающие изменения. Грядет слияние. Все миры перемешаются на поле Времени. Будут определены новые судьбы. Новые реальности. Ваша история не единственная. Есть и другие. Другие жизни. Другие сны. Все идет к одному и тому же великому сверхъестественному моменту. Нет больше ничего определенного, как было раньше. Даже верность Закону или Хаосу утратила свое значение. Поглядите на Гейнора. Он использует и то и другое, чтобы властвовать над мирами. Когда-то такое было невозможно для смертных. А теперь, похоже, даже силы смертных возросли и стали менее постоянными.

– Гейнор же не собирается уничтожать самого себя, – сказала Уна. – Наверняка он верит, что неуязвим, раз у него теперь есть Великий Посох.

– Он провозгласил себя королем мира. Вы правы, именно Великий Посох придал ему уверенности для похода на Серые Пределы. Но к чему все это? Чего он надеется достичь, кроме полного разрушения мультивселенной?

– Он напоминает мне одного диктатора в моей родной стране, – тихо произнес я. – Им движут безумие и полная потеря связи с реальностью. Он так пристрастился к власти, что разрушит все миры ради того, чтобы утолить свою алчность.

Ученый Крина потупил взор:

– Он крайне себялюбив. Такие люди – самые опасные из всех, кто дорывается до власти.

– Отзвуки эха, – задумчиво произнесла Уна. – Как вы думаете, где еще разыгрывается та же история, в скольких измерениях? Мы верим, что обладаем свободой воли, но почти не способны изменить последствия или сменить курс, потому что все эти последствия и действия происходят одновременно на бесконечном количестве уровней мультивселенной, где с небольшими различиями, а где с огромными.

Элрика ее философские рассуждения не интересовали.

– Если Гейнора можно остановить в этом измерении, – отрезал он, – то, вероятно, его поражение отразится эхом и в других мирах, так же как и его победы?

Девушка улыбнулась:

– Что ж, отец, если кто-то и способен изменить свою судьбу, то только вы.

Мы с Элриком не поняли, что она имела в виду, но его решимость передалась и мне.

– Силы Гейнора были слишком велики для нас, – вздохнул ученый Крина.

– Но ваш Посох? – спросила Уна. – Как он смог отобрать его?

– Очевидно, Посох сам это допустил, – просто ответил ученый. – Мы всегда знали, что он обладает собственной волей. Именно так он появился у нас.

Они обсуждали тот самый изменчивый артефакт – чашу, дитя, посох – которым офф-му воспользовались во время первой церемонии. А может, это он ими пользовался? Я вспомнил, как артефакт менял форму. По чьей воле это происходило?

– А он всегда принимал форму Посоха? – спросил я, вспоминая, как он преображался.

– Мы называли его Рунным посохом. Но он имеет несколько форм. Это посох, чаша и камень – один из величайших регуляторов наших реальностей.

– Не его ли мой народ называет Граалем? – я вспомнил об Эшенбахе и других семейных легендах. – Вы были его хранителями?

– В этом мире, – ответил ученый. – И здесь мы его потеряли.

– То есть в других мирах существуют другие версии Грааля?

– Есть лишь один Великий Посох, – с сожалением произнес ученый Крина. – Он олицетворяет Равновесие. Кто-то считает, что он и есть Равновесие. Его влияние распространяется далеко за пределы любого мира, в котором он хранится.

– Говорят, когда-то моя семья хранила Грааль, – сказал я. – Но его у нас забрали. Вероятно, мы тоже не оправдали доверия.

– Рунный посох обладает способностью изменять форму и перемещаться по собственной воле, – заметил ученый Крина. – Некоторые говорят, что он может принять форму младенца. Почему бы и нет, если он в самом деле способен выглядеть так, как пожелает? Таким образом он может защититься и сохранить себя. А еще сохранить тех, кто почитает и защищает его. Но не всегда очевидно, какую форму он принял на этот раз.

– А в каком виде им завладел Гейнор? – поинтересовалась Уна.

– Чаши. Прекрасного сосуда для питья. С чашей и двумя мечами Гейнор, как ни один смертный прежде него, получил власть менять судьбы миров. И поскольку даже боги вряд ли понимают, что сейчас происходит, он может и преуспеть в этом деле. Ибо всем известно, что воля смертного со временем способна уничтожить даже богов.

Я обратил мало внимания на его последние слова – очень уж это отдавало легендами и суевериями. Но по телу пробежал холодок узнавания. Я попытался вспомнить, где слышал похожую историю – связанную с мифологией моего мира и народа, историю о Святом Граале, способном исцелить мировую боль. В легенде также говорилось, что смертный изменит судьбу своего мира. Я будто переслушал музыки Вагнера. Мне скорей приходились по вкусу чистые воды мелодий Моцарта и Листа – они обращались равно и к разуму, и к чувствам. Отчего все так знакомо, словно я попал в сложную для восприятия оперу Вагнера? Меня передернуло от одной только мысли. Впрочем, даже знаменательные события «Кольца Нибелунгов» не сравнятся с тем, что мне довелось увидеть здесь.

Я обернулся к Уне:

– Вы упомянули мои особые отношения с Граалем. Что вы имели в виду?

– Не все удостаиваются чести служить ему, – ответила она.

Лицо ее помрачнело. Да и в целом она не была настроена оптимистично. Кажется, не ожидала, что Гейнор заберется так далеко.

Странное зловоние наполнило воздух. Смесь тысячи разных запахов, и все неприятные. Запах зла.

Я до сих пор не понял, как Гейнору удалось победить офф-му, и спросил об этом ученого.

– Еще неизвестно, победил ли он, – вздохнул он. – Игра пока не закончилась.

Я воздержался от заключений, но, насколько я понимал, на этом этапе он как раз выиграл.

Элрику не терпелось узнать, где Гейнор сейчас и можно ли догнать его пешком.

– Он двинулся к Серым Пределам во главе своей армии, уверенный, что может захватить власть над мультивселенной. Это бред. Но бред этот способен уничтожить нас всех, если только кто-то не бросит ему вызов.

Ученый Крина внимательно посмотрел на меня. Но ответил ему принц Элрик.

– Это существо оскорбило и унизило меня. Меня обманули. Какой бы силой он ни обладал, отмщения он не избежит.

– Думаете, у вас получится? – Уна наклонилась и погладила блестящую шкуру лежащей кошки, а затем отдернула руку, словно не желала даже думать о том, что приключилось с животным. Мертва ли пантера – или просто зачарована?

– Во сне или не во сне, – тихо произнес Элрик, – но он понесет наказание за все, что сотворил.

Другому я не поверил бы. Однако Элрик начал убеждать меня в том, что мы способны победить существо, ставшее величайшим злом во всей мультивселенной. Как уже случалось между нами, он отозвался на мои невысказанные мысли:

– Мелнибонийцы верят, что жребий нельзя изменить. Что у каждого из нас определенная судьба. И если ты пытаешься вырваться из ее оков, то уже совершаешь невероятное кощунство. И я готов на это пойти. Чтобы предотвратить кощунство еще более страшное.

Он казался человеком с мятущейся душой, что боролся с собственной совестью и прошлым. Мне показалось, он мог бы сказать много больше, если б смог облечь в слова то, что происходило у него внутри.

В Му-Урии мы не задержались. Пламя начало угасать, городу был нанесен серьезный ущерб. Других офф-му мы не нашли. Никаких следов. Ни послания. Ни намека. Потерпев поражение, они сбежали. Я в них разочаровался. Они, вне всяких сомнений, выродились, слишком уж уверились, что смогут отразить любую атаку, как и Византия много лет тому назад полагалась на свою давнюю репутацию. Я считал их отважными и находчивыми. Возможно, когда-то они и были такими. Теперь же не смогли противостоять ни Гейнору, ни кому-либо другому, кто пришел бы за их тайнами и сокровищами.

– Возможен лишь один план действий, – сказал принц Элрик.

– Догнать Гейнора? – спросил я.

– И попытаться поразить его до того, как он доберется до Серых Пределов.

– Он почти там, – возразил ученый Крина. – Наверняка его армия уже приближается к пограничным землям. – Впервые я разглядел на его лице хоть какие-то эмоции. Он склонил голову. – Нам конец. Конец всем и всему.

Уна потеряла терпение:

– Знаете что, господа, если вы не склонны приветствовать всеобщий конец, как ученый Крина, который, по видимости, находит какое-то мрачное удовлетворение во всей этой ситуации, то я предлагаю нам немного отдохнуть, подкрепиться и снова отправиться в путь.

– Времени нет, – пробормотал Элрик. – Подкрепимся на ходу. Нужно выдвигаться как можно скорее, у нас нет коней, так что придется догонять Гейнора пешком.

– А когда мы его догоним? – спросил я. – Что будем делать?

– Накажем его, – просто ответил Элрик. – Отберем меч, который он украл. – Он снова коснулся рукояти, погладил ее длинными пальцами. И ухмыльнулся. Его благодушие меня встревожило. – Применим к нему его же методы. Убьем.

Какая-то скрытая страсть тлела в мелнибонийце. Он жаждал пролить кровь, и ему было все равно, как это произойдет. Я начинал беспокоиться за себя и за его дочь. Ученый Крина тоже это почувствовал. Когда я снова посмотрел на него, он уже скрылся в горящем здании. Языки пламени его, похоже, не беспокоили.

Я оправил на себе мокрую одежду, чувствуя, что мне нужно хоть что-то сделать, и побрел к окраине города. Мои спутники последовали за мной.

Я был уверен, что не переживу этого путешествия. Утешался лишь одним: если бы Элрик с Уной не помогли мне бежать из концентрационного лагеря, я бы все равно давным-давно погиб. А так мне хотя бы довелось увидеть суперреальность, состоящую из связанных друг с другом миров мультивселенной.

Когда мы дошли до окраины, земля под ногами внезапно задрожала. Куски камня просвистели над головой и рухнули на пол пещеры. Неужели в Му-Урии тоже бывают землетрясения? За грохотом последовал отрывистый гул, напоминавший издевательский смех.

Я посмотрел на Уну, но она покачала головой. Элрик тоже был сбит с толку.

Снова гул. Очередной камнепад. Словно великан двигался к нам.

Будь я понаивнее, решил бы, что кто-то использовал взрывчатку. Нечто подобное я испытал, когда побывал на прокладке нового железнодорожного тоннеля вместе с братом-инженером, который погиб через три дня после начала войны, копая траншею. Я вгляделся вдаль между огромными каменными глыбами. Увидеть что-то в пещере или определить ее размеры оказалось невозможно. Но где-то далеко мелькали языки бушующего пламени. Фосфор из подземного озера кружился вихрем.

Тонкие воронки торнадо двигались к нам. Визжащие вихри свистящего белого огня касались руин разрушенного города, придавая им новый, безумный вид. Тонкие смерчи казались почти разумными; возможно, кто-то ими управлял.

Мы бросились бежать, надеясь укрыться в какой-нибудь канаве или каменной складке, чтобы огненный смерч пронесся над нами, не задев, как бывает с обычными земными вихрями, но надежда с каждой секундой угасала.

Теперь стало ясно, какую силу задействовал Гейнор против наших друзей. Несомненно, очередной сверхъестественный союз дал ему власть над ишасс – демонами ветра.

Я читал о них в работах о земной мифологии. Они изображались в основном в сказках пустынных народов и назывались ифритами.

– Разве их можно использовать, как это сделал Гейнор? – спросила Уна Элрика.

– Конечно, – коротко отозвался альбинос на бегу.

Задыхаясь, я бежал за ними, не в силах задать вопросы, возникающие в моей голове.

Уна помахала рукой. Остановилась и на что-то указала. Впереди лежал темный вход в маленькую пещеру. Слыша, что ишасс приближаются, и не осмеливаясь оглянуться назад, мы без промедления втиснулись в узкую щель, где втроем едва поместились. Близость чужих тел меня немного успокоила. Мы будто вернулись в безопасную утробу, способную нас защитить. Снаружи вопли и грохот становились все громче и явственней, вихрь пронесся прямо над нами. Затем наступило затишье. Вдали все еще слышались смерчи, но их рев утихал.

– Могучая сила, – задумчиво произнес Элрик. – Требуется большое умение, чтобы призвать ее. И нужно заключать важные сделки. Ваш кузен, конечно, очень умен, граф Улрик, но мне не верится, что он смог бы физически удержать такую силищу. Эти демоны известны по всему нижнему миру. Их зовут ишасс, Десять сыновей. Это значит, что Гейнор сохранил союз с Хаосом – ишасс не согласились бы служить Закону, да и он, даже столь нестабильный, не стал бы пользоваться их услугами.

Я устыдился, что слишком быстро осудил офф-му. Ни один смертный не устоял бы перед такой силой. Все равно что попытаться выжить во время смерча, полагаясь лишь на отвагу и порядочность. Офф-му, при всей своей утонченности, не смогли бы защититься от ишасс.

Демоны ветра снова прошли мимо. Завывая и скуля, словно дикие псы, они разбивали древние скалы, опрокидывали колонны, которым потребовался миллион лет, чтобы вырасти до таких размеров. Страх в моем сердце уступил место ярости.

Какой в этом смысл? Зачем Гейнор спустил Десять сыновей на побежденный город? Что не так со смертными, которые чувствуют радость от разрушения? Какую ужасную потребность они удовлетворяют, уничтожая красоту и многовековой труд? Может, они считают, что таким образом очищают мир?

Прошло немало времени, с тех пор как смерчи миновали, и мы выбрались из маленькой пещеры, когда до меня вдруг дошло: возможно, Гейнор вовсе не управлял Десятью сыновьями. Может быть, они вырвались из-под его контроля и теперь веселятся и беснуются, устраивая бойню в некогда тихом мире. Или же он отдал им Му-Урию в награду за помощь. Они уничтожали все подряд, не жалея даже дикарей, что мародерствовали на руинах города. Повсюду были разбросаны оторванные руки и ноги, обрывки одежды и плоти. Разлетевшиеся во все стороны кости падали, стуча, словно тяжелые капли дождя по крыше.

Десять сыновей ушли вперед, оставляя за собой лишь следы разрушения. Спотыкаясь, мы следовали за ними по широкой тропе и гадали, что лежит впереди, не станем ли мы свидетелями чего-то еще более ужасного.

Уна хмурилась. У нее была идея, как она сказала:

– Возможно, они торопятся присоединиться к армии Гейнора. Может быть, он уже дошел до Серых Пределов и снова призвал их. Неужели он считает, что можно завоевать Творение с помощью нескольких демонов ветра?

– Скорее всего, он хорошо продумал свой план, – отозвался я. – В чем мы точно можем быть уверены, так это в том, что он получил власть, какой прежде не обладал ни один человек.

– Думаю, его будет тяжело победить, – задумчиво произнес мелнибонийский владыка. – Хорошо, что нас трое. Вряд ли я смог бы справиться с ним в одиночку.

Мы отошли от города на приличное расстояние, освещая тьму факелами павших варваров. Шансов быстро догнать Гейнора у нас не было, но, по крайней мере, и Десять сыновей нам больше не угрожали. Они унеслись вперед, и лишь изредка мы замечали, как они мелькают меж массивных скал, похожих на анфиладу арок или гигантскую розовую беседку. Мы были им благодарны. К тому же они хоть немного освещали чернильную тьму вдали. И подсказывали, где может находиться Гейнор. Я понимал, что нам потребуется немало времени, чтобы добраться туда. А даже если и доберемся, то, возможно, тут же погибнем. Наверняка решимость Элрика и его оптимизм во многом опирались на его знание магии, а не понимании, каким количеством солдат распоряжается Гейнор, не говоря уж об очевидных сверхъестественных союзниках.

Нам повезло наткнуться на тело убитого труга. На поясе изуродованного получеловека висела сумка. В основном она была набита бесполезным барахлом, которое он раздобыл в Му-Урии. Но еще там лежала еда. Два больших каравая, пара горшков с вяленым мясом и маринованными овощами. И где-то великан нашел кожаный мех с вином. Пришлось вырвать его из гигантской огрубевшей руки. Неприятное занятие, но важное, особенно потому, что вино оказалось вполне приличным. Меня не покидала мысль о том, что оно, вероятно, принадлежало одному из друзей Фроменталя, может, даже говорящему лису. Я задумался о судьбе француза. Надеялся, что ему и его странным спутникам все же удалось найти Танелорн.

Мы быстро пошли дальше и вскоре заметили первые признаки ужасной армии Гейнора. Огромная серая масса собралась на горизонте. Неужели мы приближаемся к таинственным Пределам?

С немым вопросом я обернулся к Уне.

– Это Запретные Болота, – кивнула она. – А за ними – Серые Пределы.

Глава семнадцатаяБеспечные ангелы

– Некоторые верят, – заметила Уна, – что у каждого из нас есть ангел-хранитель – он за нами приглядывает примерно так же, как мы заботимся о домашних животных. Собака или кошка едва ли осознают, что мы для них делаем, так же и мы почти не замечаем своего ангела. У одних животных хозяева добросовестные, у других – плохие, так же и у нас. И потому, хотя у каждого есть свой хранитель, некоторым не везет – их ангелы беспечны.

Мы лежали на широкой террасе; она выходила в долину, которая, вероятно, раньше не видела света. Сейчас ее освещали шагающие смерчи, Десять сыновей; они выстроились в неровную, дрожащую и вихрящуюся линию. Кто-то явно держал их в узде – они следовали за слепыми людоедами Гейнора, несущими факелы. Разумеется, огонь предназначался не им, а Гейнору и отряду нацистов, чьи лошади также были слепы. Время от времени огромная тень падала на стену могучей древней скалы. Гигантские труги, невидящие дикари, нацисты в черно-серебристой форме… Поистине мерзейший союз. Звери и люди. Полузвери и полулюди. Они ковыляли, бежали вприпрыжку, брели, плясали, шли пешком и ехали верхом. Некоторые спотыкались. Как ни странно, их, так долго привыкавших жить во тьме, свет ослеплял. Армия голодранцев. Армия уродов. Чудовищная армия, неустанно шагающая к Серым Пределам.

– Может быть, наши ангелы давно покинули нас. – Я указал на войско Гейнора. – Вы видели когда-нибудь что-то столь же карикатурное?

– Нечасто, – отозвалась Уна.

Милое, прекрасное лицо ее, обрамленное длинными белыми волосами, светилось умом и иронией. Меня вдруг осенило. Кажется, я влюбился! И, конечно же, я сразу начал задаваться вопросом, насколько это аморально.

Уна все-таки не моя дочь, а Элрика. Но в какой момент существо, осознающее свое место в мультивселенной, может отказаться от отношений, которые уже происходили с миллионом других существ? Я наконец начал понимать все недостатки осознанной жизни. Возможно, много лет назад, когда Элрик только обучался колдовству, ему дали выбор: знать все – или отказаться от знания и жить, не осознавая себя в мультивселенной. Иначе он вряд ли вообще смог бы что-либо совершить.

Каково это – отдавать себе отчет в том, что каждое твое действие повлечет за собой последствия во времени и пространстве? Наверняка начинаешь раздумывать, с кем тебе общаться. Что делать и что говорить. От таких мыслей можно впасть в полнейший ступор. Или вернуться в состояние абсолютного неведения, ибо ум просто откажется воспринимать любую информацию.

Или стать совершенно безрассудным, готовым на любой риск, как Элрик. Ведь если ты рискнешь и проиграешь, наградой тебе станет окончательное забвение. А именно забвения жаждала его бедная измученная душа. И это качество делало его сомнительным союзником. Не все, как он, пытались забыться в бою. Мне все еще хотелось когда-нибудь вернуться в безмятежное лоно своего имения, к тихим радостям сельской жизни. Но в данный момент эта перспектива казалась почти недостижимой.

Элрик нахмурился. Казалось, он что-то просчитывал. Я смотрел на него с беспокойством, надеясь, что он не примет какого-нибудь безрассудного решения. Мы втроем не выстояли бы против такой странной армии.

Осторожно, стараясь не выдать себя, мы постепенно приблизились к жуткому войску Гейнора. Демоны ветра прикрывали ее с флангов и тыла. Я понятия не имел, каким образом мой кузен управляет ими.

– Откуда вам знакомы эти разумные вихри? – шепотом спросил я. – Вы с ними раньше встречались?

– Не со всеми десятью, – нетерпеливо ответил Элрик. Он явно досадовал, что я оторвал его от размышлений. – Однажды я призвал их отца. Ветряные существа повелевают различными видами стихии. Каждый защищает свою территорию. Они сильные соперники. И весьма ненадежные твари. Шарнахи, создатели бурь, на такое неспособны, только лишь х’Хааршанны, создатели вихрей.

Я снова замолчал. Инстинкты говорили мне повернуть назад, отыскать водопад, дорогу к Гамельну. Лучше уж рискнуть снова столкнуться с ужасами концлагеря, чем еще раз встретиться со сверхъестественной угрозой.

Шагающая армия остановилась. Они разбивали лагерь. Возможно, Гейнор хочет обдумать следующий шаг? Десять сыновей охраняли орду, окружив ее со всех сторон. Я внимательно вглядывался в пламенеющую белизну, пытаясь разглядеть, из чего они состоят, но в глазах тут же помутнело. На демонов ветра невозможно было смотреть дольше нескольких секунд.

Я подумал, не получится ли лучше разглядеть фигуру внутри одного из Десяти сыновей, если повязать глаза прозрачным шарфом. Может, я просто обманываю себя и никакой фигуры там нет?

Элрик пробормотал:

– Сперва Десять, затем – перейдем к леди М.

Он рифмовал. И дышал в определенном ритме, чего я раньше не замечал. Его движения стали плавными и воздушными. Он едва осознавал наше с Уной присутствие. Глаза отстраненно блестели.

Я нахмурился и двинулся было коснуться его плеча и спросить, все ли в порядке. Но Уна поднесла палец к губам и знаками попросила отойти. Она смотрела на отца с надеждой, когда же повернулась ко мне, глаза ее светились гордостью, словно она хотела сказать: «Просто ждите, что будет. Мой отец – гений».

Я знал Элрика так близко, как ни одно другое существо, знал всю его подноготную, разделял его душу. Относился к нему с огромным уважением и симпатией. Но только сейчас до меня дошло, что он, возможно, и в самом деле гений.

Он предупреждал нас, чтобы говорили очень тихо или, лучше всего, хранили молчание. У Десяти сыновей весьма острый слух.

Неожиданно он зашевелился, поднялся на ближайший валун и пробормотал, вероятно, в ответ на мой незаданный вопрос:

– Отец-старик. Отцу-старику нужна свежая кровь.

На мгновение он исчез. Я услышал мелодичный звук. Тихий, но угрожающий.

Затем увидел, что он уже внизу и осторожно движется в сторону лагеря Гейнора. Вынутый из ножен Равенбранд он держал в правой руке.

Время шло. Лагерь спал. Я нес дозор, ожидая возвращения Элрика. Уна прилегла, свернулась калачиком и попросила, чтобы я разбудил ее, если вдруг уснет.

Через некоторое время я услышал внизу какой-то шум и разглядел знакомые очертания. Элрик что-то тащил за собой. Нечто такое, что пыхтело и стонало, ударяясь о камни.

В следующий миг я увидел его с другой стороны, но все еще внизу. Там, где валуны образовали маленький естественный амфитеатр, Элрик сбросил свою добычу и пнул, чтобы она не дергалась. А затем я увидел его лицо. С остекленевшими, сияющими рубинами глаз. Они вглядывались в мир, который я себе даже представить не мог. Они смотрели прямо в Ад. Губы его шевелились, меч описывал в воздухе сложнейшие фигуры, тело начало исполнять призрачный ритуальный танец.

Уна проснулась и, лежа рядом со мной, наблюдала, как Элрик режет ткань, в которую была замотана жертва. Я узнал обезумевшего от ужаса человека. Нацист, который с самого начала пришел сюда с Гейнором. Он скалился, как попавший в капкан пес, но в глазах плескался ужас; его била крупная дрожь, и он не мог ее сдержать. Нацист попытался ударить Элрика. Равенбранд тут же лизнул его, и тот отдернул окровавленную руку. На лице вдруг появилась тонкая кровавая линия. И еще одна. Рваная рубаха свалилась с плеч, явив еще одну линию, от шеи до пупка. Нацист скулил, пытаясь найти выход, союзников, Бога. Да хоть что-нибудь! Меч пробовал его на вкус. Смаковал. Слизывал капли крови. И пока он играл с хнычущим беднягой, Элрик начал напевать какую-то навязчивую мелодию. Она то становилась громче, то затихала. Я не представлял, что горло смертного вообще способно на подобные звуки. Темп нарастал, и вместе с ним нацист умирал, куски плоти отваливались от него прямо на глазах.

Меч продолжал свое тонкое, ужасное дело.

Уна подалась вперед, зачарованная зрелищем. Тут она была истинной дочерью своего отца. Так кошка смотрит на мышь. Я же много раз отворачивался. Не мог вынести его голоса, что звучал то громче, то тише, пел с возрастающим напором. Не мог вынести вида самого Элрика, того, как его бешеные алые глаза устремлены вверх, во тьму, и как его открытый рот издает нечто среднее между воплем и песней, и как сияет его кожа, и как великий Черный рунный меч кромсает человека на его же глазах.

Элрик достиг невероятного мастерства в этом отвратительном искусстве – нацист все еще находился в сознании. На нем остались лишь черные эсэсовские ботинки. Он рухнул на колени перед моим двойником. Слезы смешались с кровью, когда клинок Элрика вынул глазные яблоки из черепа и они повисли на его щеках на нескольких мышечных нитях. Нацист умолял или пощадить его, или убить, но песня Элрика заглушала его жуткие крики, за что я был благодарен.

Меч и боец действовали в унисон – два разума, слившиеся в нечестивом союзе. Никогда раньше я не ожидал такого от моего Равенбранда. Использовав клинок, Элрик, по видимости, пробудил зло в самой стали. Алые руны пробегали по лезвию вверх и вниз, пульсируя, словно вены.

Казалось, меч наслаждается, нанося незаметные, но отвратительные раны, рассекая окровавленную плоть нациста. Несомненно, зрелища гаже я никогда не видел.

Я снова отвернулся. Услышал, как Уна ахнула, и опять посмотрел.

Вокруг изуродованного тела нациста образовалось нечто непонятное. Оно скручивалось и разворачивалось, вырастало, словно живое. Постепенно фигура, похожая на змею, полностью поглотила жертву Элрика, дернулась и оторвалась от того, что осталось от тела. Взметнулась к своду пещеры. И грозовой тучей закружилась наверху. В туче сверкали и корчились крохотные молнии цвета человеческой крови, пока нацист визжал, как недорезанная свинья, сознавая, что его ждут страдания намного худшие, чем он уже пережил. В конце концов туча поглотила его целиком.

Голос Элрика перекрыл все остальные звуки:

– Отец ветров. Отец пыли. Отец воздуха. Отец грома. Х’Хааршанн Старик-отец. Старейший из отцов. Х’Хааршанн Старик-отец, отец первых.

Я понимал язык, на котором он говорил, потому что теперь разбирался во всем этом, и знал, что он приносит несчастного смертного в жертву тому, кого призывает.

– Старик-отец! Старик-отец! Я приношу тебе то, чего требует Владыка х’Хааршанн. Я приношу тебе мясо иноземца, которого ты возжелал.

Туча взревела. Удовлетворенно рыгнула. Издала что-то вроде негромкого свиста.

Алые молнии заплясали, образуя некую фигуру. Мне показалось, что я вижу сморщенное лицо мстительного старика, длинные пряди жидких волос, ниспадающие до высохших плеч. Беззубый рот почмокал губами, проглатывая последние капли жертвы. Растянулся в широкой ухмылке.

– Ты знаешь, как накормить старого друга, принц Элрик, – голос шелестел, словно порыв сильного ветра.

– Я кормил тебя и раньше, х’Хааршанн Старик-отец. – Мой двойник вложил окровавленный клинок в ножны и стоял, вытянув руки в жесте поклонения. – И буду кормить, пока жив. Таков наш уговор. Который ты заключил с моими предками миллион лет тому назад.

– А-хаааа, – глубоко вздохнул старик. – Мало кто об этом помнит. За столь изысканный пир я готов отблагодарить тебя. Чего ты желаешь?

– Кто-то призвал в этот мир твоих сыновей. Они плохо себя ведут. И причинили огромный ущерб.

– Такова их природа. Как еще им себя вести? Они так молоды, мои Десять сыновей. Десять великих х’Хааршаннов, гуляющих по мирам.

– Все так, Старик-отец. – Элрик взглянул на останки нациста. Как сокол оставляет от птицы одни только перья, так и Старик-отец сожрал смертного, оставив от него лишь окровавленные обрывки эсэсовской формы. – Но их привели сюда мои враги. Они угрожают мне и моим близким.

Старик-отец дрогнул:

– Без тебя я не смогу познать изысканный вкус плоти. Моим Десяти сыновьям найдется дело и в других мирах, ибо они вершат в них мою волю.

– Все так, великий Старик-отец.

– Никого не осталось, кроме тебя, милый смертный. Никто больше не знает, что любит есть Старик-отец.

В этот момент Элрик посмотрел вверх. Наши глаза встретились. Его ироничный издевательский взгляд заставил меня с отвращением отшатнуться. Я знал, что Элрик из Мелнибонэ лишь внешне напоминает человека, что его раса намного старше и кровожаднее моей. В моем мире на подобную дикую, садистскую жертву был способен лишь психически больной. Но для Элрика и таких, как он, это являлось частью привычного образа жизни, возведенной в степень искусства, и они наслаждались им, как прекрасным зрелищем. В Мелнибонэ восхваляли жертв, умерших «стильно», тех, кто лучше других развлек зрителей перед смертью. Совесть не мучила Элрика за то, что он сейчас совершил. Дело было привычное ему, да к тому же необходимое.

Старик-отец, похоже, оспаривал ценность жертвы.

– Захочешь отведать еще, благородный Отец? – вкрадчиво спросил Элрик безо всякой угрозы. Старик-отец помнил вкус смертной плоти и жаждал испробовать ее снова.

– Пойду к сыновьям, – сказал он, прощаясь. – Они тоже насытились.

Вихрь алого пламени превратился в округлую тучу; она вознеслась к далекому своду пещеры, а затем опускалась во тьму, пока не исчезла, оставив за собой едва заметный рассыпающийся след розового света.

Я посмотрел на лагерь Гейнора. Там явно что-то заметили. Труги начали поглядывать в нашу сторону. Один из них бросился в центр лагеря, где Гейнор поставил свою невзрачную палатку, вбив колышки прямо в живой камень.

Похоже, смерть нациста оказалась напрасной. Старик-отец исчез.

Десять вращающихся воронок фосфоресцирующего света все еще охраняли лагерь. Омерзительный ритуал Элрика ничего не принес, лишь привлек к нам внимание гейнорской орды.

Отряд тругов двинулся в нашем направлении. Они нас не видели, но поиск не займет много времени. Я огляделся, ища путь для бегства. Оружие имелось лишь у Уны. Мой меч – в руках двойника. И я не знал, смогу ли в будущем относиться к клинку как раньше. Если у меня вообще есть это будущее.

Труги начали взбираться на скалы перед нами. Они учуяли нас.

Я поискал камень, чтобы бросить в них. Единственное оружие, что мне осталось. Оглянувшись, я увидел, как Элрик, совершенно изможденный, упал на колени. Успею ли я добраться до меча прежде, чем труги добегут до нас? Если я смогу снова взять его в руки…

Уна положила стрелу на тетиву и прицелилась. Пару раз она оглянулась через плечо, все еще не веря, что план Элрика не удался, что Старик-отец принял жертву и ушел, не оказав нам помощи, хоть и обещал.

Я заметил кое-что неподалеку от серого горизонта. Алая вспышка неслась к нам, все быстрее и быстрее, с громким бренчанием, словно кто-то перебирал струны огромной гитары, и звук усиливался и разносился по всему миру.

Элрик кое-как поднялся и подошел к нам. Он ухмылялся. Отфыркивался, словно волк. Глаза его жадно горели. Взгляд торжества; взгляд голода.

Он ничего не сказал, лишь посмотрел туда, где появилось алое облако. Туда, где по краям лагеря Гейнора плясали Десять сыновей.

Затем он вскинул голову, победоносно поднял Черный рунный меч и запел.

Я знал эту песню. Знал Элрика. Я был Элриком. Понял, что это значит. Понял, о чем в ней говорилось. Но не представлял, какой эффект она произведет. За свою жизнь я побывал на множестве концертов, но никогда не слышал столь невероятной красоты. В ней чувствовалась угроза, и триумф, и жестокая радость, и все же она была прекрасна. Казалось, я услышал, как поет ангел. Сложные мелодии и множество гармоний слились в этом странном голосе. Слезы затуманили взгляд. Рыдания подкатили к горлу. Я скорбел о смерти человека, убитого у меня на глазах. Я слушал голос горя, которого мир прежде не слыхал.

На малый миг от песни Элрика труги остановились.

Я посмотрел на Уну. Она рыдала. Она поняла нечто особенное о своем отце, то, что оставалось загадкой для меня и, вероятно, для него самого.

Песня набирала силу, и я понял: Равенбранд тоже поет вместе с Элриком. Мелодия была почти осязаемой. Она словно обнимала меня. Я понимал, насколько она сложна, тысячи разных ощущений одновременно проносились по моим жилам и пробегали по нервам. Она укрепила меня изнутри, но ослабила физически – я едва мог стоять на ногах.

А затем издалека, от самого серого горизонта, раздалась иная песнь. Оттуда, из скрытого от глаза источника, исходили тонкие лучи алого света. Словно алые пальцы или нити, они оборачивались вокруг скалистых колонн, простираясь через шеренги несметной армии. Гигантская рука протянулась над пещерой. Рука бога. А может, рука сатаны. Языки пламени сжались в кулак, и он ударил каждого из Десяти сыновей, они закружились и взвыли от ярости, сопротивляясь наказанию Старика-отца. Белый огонь торопливо рассеялся, но рука удержала его.

В лагере началась страшная суматоха. Гейнор выбежал из шатра и вскочил на слепого коня. Загудели трубы, застучали барабаны. Смятение охватило полуодетых людей, которые пытались сдержать лошадей. Слепые людоеды сбились в кучу, готовя оружие к бою. Лишь труги не мешкали. Многие из них бежали во тьму, прочь от Серых Пределов, пока Старик-отец собирал своих диких воющих сыновей. Пытаясь увернуться от его руки, они устроили еще больший переполох, подбрасывали в воздух валуны и с грохотом низвергали их на каменный пол пещеры.

Целое море огней плескало во все стороны: Гейнор потребовал больше света. Мы видели его – верхом на огромном коне-альбиносе, что закатывал слепые красные глаза и фыркал, нюхая воздух, прядал ушами, пытаясь определить источник звука. Гейнор управлял им коленями и одной рукой. В другой он держал меч цвета слоновой кости – меч, созданный чарами Миггеи. Он двинулся в нашу сторону, хотя вряд ли понимал, что происходит. Просто пытался вернуть дезертиров в лагерь. Его люди скакали следом, избивая пеших воинов, крича на них и создавая еще большую панику.

Двое нацистов ехали за тругами, которые готовились напасть на нас. Общаться на одном языке они не могли. Нацисты орали на своем. Труги кричали что-то в ответ.

Неожиданно Элрик вышел из укрытия и с огромной скоростью бросился вниз по склону, к нацистам.

Равенбранд он держал в правой руке. Меч взвыл, издав победный клич, и полоснул первого эсэсовца по щеке. Элрик стащил мертвое тело с седла и вскочил на коня, пришпорив слепое животное. Прямиком к другому, который уже пытался вернуться обратно. Но поздно.

Элрик взмахнул Равенбрандом, полагаясь на прекрасно сбалансированный меч, и точным ударом снес голову нациста с плеч, словно кочан капусты. Затем нагнулся, подхватил поводья и двинулся к нам, по пути разгоняя тругов.

– Лошадь для одного из вас, – сказал он. – Держите. Вторую добудете сами.

Я взял поводья и подвел коня к Уне. Она покачала головой и усмехнулась:

– Я не умею ездить верхом. Меня не учили.

Девушка сунула стрелу в колчан. Труги, похоже, передумали нас атаковать.

Я вскочил в седло. Лошадь оказалась послушной. Я предложил Уне сесть позади меня, но она лишь засмеялась.

– Я путешествую по-другому. Но благодарю за предложение.

Гейнор что-то заметил и направил коня в нашу сторону, за ним следовали остальные нацисты, Клостергейм ехал рядом.

Я не мог дождаться, когда окажусь с кузеном лицом к лицу.

Элрик повернул коня и просигналил, чтобы мы возвращались туда, откуда приехали. Свесился с седла и подобрал с земли факел. Передал его мне, затем нашел второй, для себя. Лошади возбужденно переступали с ноги на ногу. Им хотелось сорваться в галоп. Я понимал, что в темноте это опасно, но кузен приближался к нам. Он стал искусным наездником, путешествуя по подземным пещерам, я о таком даже мечтать не смел.

Оглядевшись, я не нашел Уну. Она исчезла.

Элрик крикнул, чтобы я следовал за ним. Он не оставил мне выбора.

Я умолял его остановиться и подождать дочь, но он, услышав мои мольбы, лишь рассмеялся и жестом повелел ехать дальше.

Он не боялся за нее. Пришлось ему довериться.

Мы бросились в гремящую тьму, впереди все еще кружились последние из Десяти сыновей. Огромная красная рука зажала их в кулаке, и они жужжали и трепыхались, словно рассерженные осы, сжатые могучими пальцами. Яркий белый свет превратился в мяч, рука подбросила его вверх, и он поднимался все выше и выше к луне, висящей над головой. Вот он стал похож на маленькую звезду. На светящуюся точку. И исчез.

Сердитое ворчание красного облака, да и сам Старик-отец тоже исчезли. Остались лишь мы с Элриком. Мы пришпорили коней в темноте, спеша добраться до Му-Урии. Гейнор со своими людьми жаждал нашей крови, и за спиной грохотали копыта.

Мы скакали по дороге, проложенной Десятью сыновьями, перепрыгивали разбитые колонны, объезжали кучи мусора. Если бы я не знал наверняка, то был бы готов поклясться, что лошади видят в темноте, так уверенно они скакали. Возможно, они передвигались по слуху, как летучие мыши. Жаль только, что у них не выросли такие же крылья…

От размышлений меня отвлекло нечто белое, оно двигалось по дороге впереди нас. Белый заяц летел, как стрела. К далеким башням Му-Урии. Я не поверил своим глазам. Сказал себе, что заяц нашел нас снова, следовал за нами из Танелорна, куда загнали его охотники Миггеи. Элрик же ехал за зайцем и ухмылялся. На миг мне показалось, что он решил поохотиться, но двойник не приближался к зверьку.

А вот нас догонял Гейнор – он рычал, как разъяренная обезьяна, голос его гудел в таинственном шлеме, плащ развевался, словно волнующийся океан, слепые красные глаза лошади ярко сияли в темноте. Меч он поднял и нес, как знамя. Жалкие остатки эсэсовской охраны держались позади него. Только Клостергейм, как всегда, изможденный и с пустым взглядом, не проявлял эмоций. В какой-то момент, даже с такого расстояния, я заметил его ироничный прищур. Видимо, в глубине души он даже по-своему наслаждался смятением хозяина.

– Нам еще многое нужно сделать, – сказал Элрик.

Он оглянулся на разъяренного Гейнора и захохотал.

Впервые я поверил, что он не безумец. По крайней мере, не в том смысле, как я полагал. Дочь думала, что он гений. Вероятно, считала его величайшим из чародеев. Такая беззаветная отвага могла бы сойти за безумие, но не в его случае. Элрик повелевал силами природы, неподвластными обычным смертным. И более того, я стал свидетелем кровного союза, заключенного много поколений назад, когда его древний народ был еще совсем юным, а мир еще не сформировался до конца.

Несмотря на повадки хищника, по натуре Элрик таковым не являлся. И это отличало его от других мелнибонийцев. Вероятно, это же и связывало нас троих.

– Глупец! – прокричал мой двойник, слегка отстав и позволив кузену приблизиться. – Думаешь, я бы позволил чародею-самоучке захватить Серые Пределы? Я, Элрик, последний император Мелнибонэ, и не позволю простому звероподобному человеку оскорблять себя. Все, что ты приобрел, я отберу у тебя. Все, что ты разрушил, будет восстановлено. И каждая победа станет для тебя поражением.

– А я Гейнор, хозяин Владык Закона и Хаоса! Ты не сможешь победить меня!

– Ты бредишь, – почти весело ответил Элрик. – Мне плевать, чем себя считает человек-зверь. Удача улыбнулась тебе. Нужно было лучше использовать ее, пока ты мог.

Он отвернулся от Гейнора и пришпорил лошадь. Я едва поспевал за ним, при этом поражаясь резвости своего коня. Он чувствовал все препятствия. Внезапный порыв ветра чуть не погасил наши факелы, но кони продолжали скакать. Гейнор быстро догонял нас, ориентируясь по нашему свету. Когда огни вновь разгорелись, я заметил Уну. Дочь крадущей сны стояла на той стороне дороги и махала нам рукой. Элрик погасил факел и жестом велел мне сделать то же самое.

Мы слышали, как Гейнор со своими людьми скачет за нами. Видели неверный свет их факелов. Они почти догнали нас, и я сомневался, что Элрику хватит сил сразиться с целым отрядом. Меня, безоружного, они бы сразу убили или взяли в плен.

Впереди показался неяркий круг света. Я все еще слышал Гейнора и его нацистскую банду. Они приближались. Затем неожиданно все звуки начали затихать, удаляться, а свет впереди разгорался все ярче и ярче. Мы снова ехали за быстроногим белым зайчишкой по чему-то вроде естественного тоннеля. Свод тоннеля отражал свет. Он блестел, словно позолоченный обрез книги или перламутровая раковина. Шум, издаваемый Гейнором и его отрядом, совсем затих.

Этим путем мы не проходили. Я понял, что у Элрика, а может, у белого зайца, не было намерения возвращаться в Му-Урию, по крайней мере не сейчас. Спустя некоторое время мелнибонийский принц зажег факел. Я последовал его примеру. Мы приближались к концу тоннеля.

Он вел вниз, в большую круглую пещеру, где когда-то явно жили люди. Сгнившие обрывки одежды и старая утварь говорили о том, что обитателей убили вдали от дома. Здесь, по всей видимости, жило целое племя. Все говорило о нежданной беде. Но Элрика не интересовали пещерные жители. Он поднял факел, чтобы обследовать пещеру, и, удовлетворенный результатом, спешился.

Я услышал позади какой-то шум и оглянулся. Там стояла Уна, опираясь на свой лук. Я не стал спрашивать ее, какая магия привела ее сюда. Или какую магию она использовала, чтобы привести сюда нас. Решил, что мне не следует спрашивать или знать об этом.

Сунув горящий факел в специально приспособленную для этого нишу, Элрик подал мне знак тоже спешиться и пойти с ним к выходу. Видимо, хотел удостовериться, что Гейнор нас не найдет. Мы пошли осторожно, опасаясь увидеть преследователей, но нам все-таки удалось от них избавиться. Снаружи стояла непроглядная тьма. Я услышал, как Элрик шумно принюхался. Затем он потянул меня за собой.

Мы продвигались в полной тьме, но Элрик шагал вполне уверенно, полагаясь на слух и обоняние. Меня в очередной раз поразило, как же мы отличаемся друг от друга. Он мелнибониец. И зрение, и слух у него гораздо острее моих.

Когда он наконец удостоверился, что Гейнор и его люди уехали и не знают, где мы спрятались, он повел меня обратно по тоннелю в огромную пещеру. Уна уже развела там огонь и разложила еду, которую мы забрали у труга.

Мы перекусили. Элрик сидел чуть поодаль. Хмурился, как волк-одиночка, погруженный в думы, и не хотел, чтобы его беспокоили. Мы с Уной перекинулись парой слов. Она подбодрила меня. Сказала, что мы не просто прячемся. Нам нужно было найти уединенное место, вроде этого. Требовалось снова применить магию. Уна не знала, как долго ее отец сможет черпать энергию из какого бы то ни было источника, чтобы продолжить бой. Слишком многое еще нужно сделать, пробормотала она очень тихо. Осторожничала, чтобы нас не услышал ее отец.

Когда мы покончили с ужином, Элрик решил, что пора подниматься и идти дальше. Убедившись, что Гейнор уехал совсем далеко, он приказал мне привести лошадей. Мы вновь двинулись во тьму, следуя за светом медленно горящей восковой свечи Элрика, который ехал впереди. Несколько миль мы скакали по каменистому полу пещеры, пока он не остановился. Элрик вновь осторожно прислушался, а затем вытащил факел и зажег его. В этой части подземного царства не было и следа армии Гейнора. Тихий, нетронутый мир, такой же, как всегда. Но там, где сталагмиты образовали круг, словно офф-му, склонившие голову в молитве, я заметил тело.

Это была большая черная кошка, которых так боялись труги. Гейнор все-таки смог наложить на них свое заклятье.

Огромный зверь. Элрик подошел и попытался поднять его. Уна присоединилась к нему, а затем и я. Мы едва приподняли зверя над полом пещеры.

– Нужно забрать ее с собой, – сказал мелнибониец. – Положим ее на лошадь.

Лошади не обрадовались столь близкому соседству и уж тем более не желали перевозить пантеру. Нам удалось подложить под нее плащ и кое-как затащить огромное черное тело на лошадь, чтобы отвезти в укрытие.

Мы с Уной выбились из сил, но Элрика, казалось, переполняла бурлящая энергия. Словно он с нетерпением ждал того, что ему предстоит.

– А зачем нам забирать с собой зверя? – выпалил я.

Он ответил небрежно:

– Для следующего Призыва. Но сначала нам нужна подходящая жертва.

Я посмотрел на Уну.

Неужели он собирается убить кого-то из нас?

Глава восемнадцатаяСтарые долги и новые грезы

Уна коротко кивнула и выбежала из пещеры. Элрик позволил ей уйти. На меня он внимания не обращал. Я решил, что ему не хочется общаться с тем, кого он собирается вскоре убить. Забавно, подумал я: мой собственный меч заберет мою душу.

Спустя какое-то время Элрик встал, взял коня под уздцы и зашагал обратно ко входу в пещеру.

– Хотите, чтобы я остался здесь? – спросил я.

– Как вам угодно.

И тогда я пошел за ним. Любопытство взяло верх над страхом.

Элрик вскочил на коня и направил его во тьму. К счастью, моя лошадь сама пошла за ними. Я изо всех сил старался держаться рядом с мелнибонийцем.

Наконец мы снова увидели огни лагеря Гейнора. Там все еще царила растерянность. Раздавались вопли и проклятья. Элрик спешился, передал мне повод и приказал ждать. А затем начал осторожно спускаться к лагерю.

Костры потухли, и стало почти ничего не видно.

Вскоре я услышал возгласы и дикие умоляющие крики; Элрик восполнял энергию.

Чуть позже из тьмы появилось его белое лицо. Блестящие красные глаза смотрели удовлетворенно, губы приоткрылись, он дышал тяжело, как сытый волк. На губах темнела кровь.

Она запеклась и на черном клинке в его правой руке. Очевидно, он забрал немало жизней, чтобы удовлетворить и плоть, и железо.

Обратно мы ехали молча, за нами никто не гнался. Я представил, что Гейнор со своими людьми все еще едет по огромной пещере Му-Урии, вероятно, решив, что последний властитель Мелнибонэ вернулся в разрушенный город.

Элрик не сказал ни слова, пока вел нас в темноте. Он сгорбился в седле, все еще тяжело дыша, как наевшийся хищник. Хотя мы и были близки по крови и разуму, меня трясло от этого непотребства. Слишком много во мне человеческого и мало мелнибонийского, чтобы наслаждаться тем, как мой родич, предок или кто бы он ни был, впитывает в себя украденные души.

Но это ведь черные души! Я услышал себя как бы со стороны. Разве они теперь не послужат доброй цели? Разве они не заслужили такой ужасной, извращенной смерти, учитывая все совершенные ими преступления и кощунства?

Но моя душа, воспитанная по-христиански, не могла радоваться. Она оплакивала гибель многих людей по столь недостойному поводу.

Один раз мне показалось, что я потерял Элрика, и я зажег фонарь. И вдруг увидел лицо демонической сущности: светящиеся красные глаза и отвратительный рот, который велел мне погасить свет. Я раздражал его, как раздражает хозяина собака, неспособная выполнить команду. В этом лице не было ничего человеческого. Какой же я глупец! Гейнор, должно быть, уже вернулся из города, так и не найдя нас. Маленький лучик света в этой тьме виден за много миль.

И лишь когда мы наконец снова нашли тоннель, Элрик разрешил мне осветить дорогу.

Когда мы вернулись, Уна только что проснулась. Он бросила на нас загадочный обеспокоенный взгляд. Я не мог вымолвить ни слова. Не мог ничего ей рассказать. Человек и клинок существовали в вампирском симбиозе. И еще неизвестно, кто из них кого кормил. Я решил, что она и так уже знает. Мать наверняка что-то говорила, а может, она и сама все видела.

Элрик прошаркал к центру пещеры, где мы положили огромное тело черной кошки. Прижал голову к гигантскому черепу. И принялся что-то бормотать.

Уна не могла ответить на мои невысказанные вопросы. Она зачарованно смотрела, как ее отец ходит вокруг огромного зверя, бормоча и размахивая в воздухе руками, словно пытается вспомнить заклинание.

Вероятно, именно это он и делал.

Спустя какое-то время он посмотрел прямо на нас:

– Мне потребуется ваша помощь.

Говорил он нетерпеливо, словно чувствовал отвращение к самому себе. Должно быть, очень удивился, что все еще слаб. Видимо, чары, которые он применил, потребовали больше сил, чем он ожидал.

Я понимал, что выбора у меня нет.

– Что вам нужно?

– Пока ничего. Я скажу, когда придет время.

Он посмотрел на дочь почти с жалостью. Может, мне, конечно, показалось, но она придвинулась ко мне, будто ища утешения.

Казалось, что Элрик испытывает боль. Каждый мускул его тела двигался сам по себе. Затем он затих и покрылся потом. Глаза сияли, устремленные в пространство, словно разглядывали другие миры и их созданий, что не укладывались в границы моего понимания. Слова, что я слышал, ничего не значили, хотя другая часть меня понимала их полностью.

Одно слово особенно запомнилось.

– Мирклар, Мирклар, Мирклар, – повторял он снова и снова.

Имя. Непростое. Оно означало «друг». Узы. Близкие отношения. Старую кровь. Древнюю привязанность… И кое-что еще. Договор. Договор, заключенный навечно. Заключенный на крови и душах. Договор одного нечеловеческого существа с другим.

– Мирклар! – слово звучало все громче и четче.

– МИРКЛАР! – Лицо его пламенело, как горящая слоновая кость. Глаза превратились в разгоревшиеся угли. Длинные всклокоченные волосы метались, как живое существо. Одной рукой он поднял ввысь Равенбранд. Другой чертил в воздухе геометрические фигуры, одновременно в тысяче измерений.

– МИРКЛАР! ВЕЛИКИЙ ВЛАСТЕЛИН КЛЫКА И КОГТЯ! МИРКЛАР! ТВОИ ДЕТИ СТРАДАЮТ. ПОМОГИ ИМ, МИРКЛАР! ПОМОГИ ИМ ВО ИМЯ НАШЕГО ДРЕВНЕГО СОЮЗА! МИРКЛАР!

Голосовые связки напрягались, будто выворачивались наизнанку. Тело сотрясалось и подпрыгивало, как корабль во время тайфуна. Он почти не мог себя контролировать. Но продолжал произносить имя и крепко сжимать Черный меч.

Странный вой. Запах зверя. Шум дыхания. Взмах кошачьего хвоста.

– МИРКЛАР! ЛЮБИМЫЙ СЫН СЕХМЕТ! РОЖДЕННЫЙ ОТ НАШЕГО СОЮЗА. РОЖДЕННЫЙ ОТ СЛИЯНИЯ ЖИЗНИ И СМЕРТИ. МИРКЛАР, ВЛАДЫКА КОШЕК, ПОЧТИ НАШ ЗАВЕТ!

Тело огромной пантеры в центре пещеры дернулось и вытянулось. Мощный рык раздался в груди. Обвисшие усы встопорщились. Но глаза не открылись, и кошка все еще лежала на земле, словно что-то попыталось оживить ее, но не смогло.

– МИРКЛАР!

Элрик призывал самую консервативную из всех тварей, наименее заметную из всех элементалей. Мирклара, сына Сехмет, прародителя всех кошачьих.

Мой двойник завывал, как штормовой ветер. Голос его взлетал ввысь и опадал, рассыпаясь серией пронзительных звуков и стонов, которые сотрясали стены пещеры и наверняка доносились до тех мест, где Гейнор мог нас искать.

Я вдруг понял, что Уна исчезла. Неужели Элрик принес свою дочь в жертву? В этот миг я готов был поверить во что угодно.

Испуганные лошади начали бить копытами и ржать, прячась у дальней стены как можно дальше от нас. Тень металась взад и вперед, словно беспокойный зверь. Тень, поднявшая голову, подала голос, воистину кошачий, который слился с голосом Элрика.

Огромная черная фигура, высокая и широкая, но стоящая на двух ногах, материализовалась, посмотрела на нас сверху вниз, громко мурлыкнула и опустилась на четыре лапы. В глазах существа отражался разум, гораздо более древний, чем у Элрика. Красивая заостренная голова свирепо топорщила усы и показывала клыки, черно-желтые глаза ярко светились. Чудовище било хвостом, грозя уничтожить остатки заброшенного жилища. Огромные когти выпускались и втягивались обратно, выпускались и втягивались. Я задумался о том, чем питается эта могучая сверхъестественная кошка, и занервничал, несмотря на всю свою любовь к животным. Кошки никогда не сожалеют о содеянном и о последствиях, и этот зверь мог бы сожрать нас просто так, без всякой злобы, даже не чувствуя голода.

Мирклар, владыка кошек. Его силуэт чуть подрагивал из-за того, что он одновременно обитал во множестве различных реальностей. Я наблюдал этот феномен у существ, живущих более чем в одном измерении.

Я беспокоился за Уну. Ее нигде не было. А владыка Мирклар выглядел как кот, который только что сытно откушал.

Уна, кажется, говорила, что большая пантера – ее аватар в этом мире. Но как же тогда белый заяц?

Сколько аватаров может иметь крадущая сны?

Сколько жизней?

Элрик обратился к владыке Мирклару. Тот ответил глубоким рокочущим голосом, когда Элрик объяснил все, что произошло. Как родичей владыки ввели в транс, усыпили, и они наверняка погибнут от голода.

Могучая пантера шагала взад и вперед, рычала и била хвостом. Затем села, задумавшись, выпустила когти.

Перепуганные кони в дальнем углу больше не ржали. Стояли как вкопанные с широко раскрытыми глазами, готовясь стать жертвами владыки Мирклара.

Я вел себя не намного активнее. Смотрел, как Элрик опустил меч, положил обе ладони на рукоять и стоял, широко расставив ноги, – вглядывался в огромную кошачью морду элементаля и продолжал все тем же странным голосом вести разговор.

Поэтому, когда я ощутил на шее что-то теплое и влажное, это повергло меня в шок. Я обернулся и увидел морду пантеры, которую до сих пор считал мертвой. Большая кошка сузила глаза и заурчала. На мое лицо упали капли слюны, кожей я чувствовал тепло зверя.

Огромная пантера приблизилась к Мирклару и Элрику и в знак полного повиновения положила голову между передними лапами, заглядывая владыке в глаза. Тот заурчал от удовольствия, и тогда пантера встала, потянулась и, развернувшись, выскочила из пещеры. Зверь выглядел так, словно проснулся после недолгого сна.

Уны все еще не было видно. Мне захотелось последовать за пантерой.

Мирклар потянулся, расправил огромные мускулы, прищурился и проговорил что-то на своем языке, но я не расслышал.

Элрик держался из последних сил. Руки у него тряслись, он едва стоял на ногах. Взгляд начинал стекленеть. Черты лица заострились. Я подошел к нему, чтобы поддержать, но он заметил меня и жестом повелел отойти.

Огромные глаза глядели на меня. Изучали с бесстрастным любопытством. Я понял, что чувствует мышь в подобной ситуации. Меня хватило лишь на то, чтобы вежливо поклониться и попятиться назад.

По всей видимости, владыка Мирклар этим удовлетворился и отвернулся к Элрику. Он снова заурчал, довольный тем, что сделал мой двойник. Хвалил его. Выражал благодарность. Он обнял мелнибонийца, а затем обратился в дым.

И исчез.

– Где Уна? – спросил я. Элрик попытался ответить. Глаза его вдруг закатились. Я едва успел поймать его, меч с грохотом упал на пол. Заклинания отнимали слишком много сил. Я даже подумал, что они убили Элрика.

Нащупал пульс. Проверил зрачки. Он был в обмороке, возможно, в сверхъестественном трансе из-за контакта с элементалем. Дышал тяжело, будто в дурмане. Я повидал людей, впавших в алкогольный ступор, и других, что хлебнули «Микки Финна», но и те выглядели живее. Однако я убедился, что прямо сейчас Элрик не умрет.

Нужно было выйти из пещеры и постараться разыскать Уну, но здравый смысл подсказывал мне, что она может сама о себе позаботиться. Как я и подозревал, она могла принимать другой вид, обращаться в белого зайца и, видимо, где-то бегала сейчас. Если, конечно, ее не принесли в жертву Мирклару. В конце концов, он мог считать ее членом своей семьи и потребовать, чтобы она вернулась с ним.

В тоннеле раздался звук. Сначала я подумал, что это пантера. Но, прислушавшись, понял, что это стучат копыта, а еще звенят сбруя и оружие. К нам ехали солдаты. Местные обитатели собираются вернуть свое жилище? Вряд ли.

Другого хода из пещеры не было, а человек, который мог бы спасти нас, лежал без сил и сознания на каменном полу. Уна могла бы нас защитить, но и она исчезла. Я же был безоружен.

Я опустился на колени рядом с Элриком, пытался разбудить его, но тот не двигался. Дышал медленно, как животное, впавшее в спячку, глаза были плотно закрыты. Сознание отсутствовало. Я нехотя протянул руку к Ворон-мечу.

Как только кончики пальцев коснулись странного живого металла, в пещере вспыхнул свет. Человек верхом на коне с факелом в руке. За ним другой. И еще один…

Наши кони заржали, загарцевали, узнав их. Лошади чужаков зафыркали, начали бить копытами. Хриплый голос выкрикнул что-то по-немецки.

Пальцы сомкнулись на знакомой рукояти. Факел почти ослепил меня, но я поднялся на ноги, опираясь на меч. С одного взгляда узнал очертания доспехов. Разумеется, нас обнаружил Гейнор. Вне всякого сомнения, он или один из его людей заметили свет, или как пантера выходит из пещеры, и решили проверить.

Печальный смех Гейнора загудел в шлеме.

– Прекрасная выйдет гробница для вас двоих. Жаль, что вы будете лежать здесь неизвестными и забытыми до конца времен.

Он замечательно выглядел в серебристых доспехах, с черным мечом на левом боку и загадочным белым мечом на правом. От него исходило сияние, должно быть, сверхъестественное. Он прямо лучился здоровьем. Он смотрел на меня с радостным, важным видом и издевался над тем, насколько я слаб.

Или, вернее, был слаб.

Моя ярость победила мой страх. Я потянулся и привлек к себе Равенбранд. Держал мой старый клинок в своих руках. Ощутил привычный баланс вкупе с непривычной силой. Оскалился, глядя на Гейнора. Когда я взял меч, часть грязной, украденной, но мощной жизни влилась в меня. Потекла по жилам с темной энергией. Наполнила их злой силой.

Теперь я тоже смеялся. Смеялся над кузеном Гейнором Паулем фон Минктом, предвкушая его погибель.

Часть меня ужасалась этому, но во мне оставалось и что-то от Элрика, именно на это и отреагировал клинок.

– Приветствую, Гейнор, – услышал я себя. – Благодарю за то, что ты так учтиво избавил меня от необходимости выслеживать тебя. Сейчас я тебя убью.

Гейнор вновь расхохотался, увидев распростертого на земле мелнибонийца. Наверное, я выглядел несколько странно в своей потрепанной одежде из двадцатого века, с великим боевым мечом в руках. Но смеялся он не так уверенно, как мог бы, а Клостергейм, стоявший позади, даже не улыбнулся. Не ожидал найти нас обоих.

– Что ж, кузен. – Гейнор оперся на навершие рукояти. – Вижу, ты начал предпочитать тьму свету. Ваша семья всегда отличалась избирательным невежеством.

Я проигнорировал его слова.

– Ты убил многих, князь Гейнор, с тех пор, как мы виделись в последний раз. Похоже, ты уничтожил целую расу.

– Ты об офф-му? Как знать, кузен. Как знать. Они заблуждались, как и все живущие в изоляции. Их никто никогда не завоевывал, и поэтому они решили, что неуязвимы. Кажется, в твоем мире так заблуждаются британцы.

Я не собирался обсуждать с ним имперские заблуждения или философию изоляционизма. Я был здесь, чтобы убить его. Во мне проснулась неведомая кровожадность. Она захватила меня целиком. Не слишком приятное ощущение для обычного человека. Неужели я отреагировал так на угрозы Гейнора? Или же меч вдохнул в меня то, что раньше вдыхал в Элрика?

Я дрожал – во мне пульсировал избыток энергии. Вдруг проснулись всевозможные неожиданные желания, в моем разуме слившиеся в один-единственный приказ – убить Гейнора и всех его приспешников. Я не мог дождаться, когда клинок начнет полосовать плоть, разрубать кости, проходить через мышцы и связки, как нож сквозь масло, оставляя за собой кровавые клочья. Я жаждал отведать человеческой жизни, которую впитает моя алчная душа. Облизывал губы. Смотрел на спутников Гейнора, как на еду, а на самого Гейнора – как на изысканный деликатес. Я чувствовал свое горячее дыхание, и как слюна заполняет рот, и как солона кровь на языке, и как пахнут люди и животные, стоящие передо мной, я даже различал их по запаху. Чувствовал запах их крови, плоти, пота. Запах слёз того нациста, которого убил первым, – он коротко всхлипнул, когда я выпил его смертную душу.

Крики в пещере, стук копыт и звон металла эхом отдавались повсюду. Трудно было понять, где сейчас мои враги. Я убил двоих, прежде чем опомнился, их души подкрепили меня, так что я стал двигаться еще быстрее.

Меч извивался и вращался в моей руке, как живое существо, хотевшее лишь убивать, убивать, убивать. Убивая, я хохотал по-волчьи и посвящал свои жертвы герцогу Хаоса Ариоху, обещая служить ему вечно.

Гейнор, как обычно, прикрывался своими людьми. В тесной пещере я не мог быстро добраться ни до него, ни до Клостергейма. Пришлось прорубать пусть через людей и коней.

Я видел, как мой кузен достает что-то из одежд. Золотой Посох пламенел так яростно, словно в нем содержалась вся жизнь всех миров. Гейнор поднял его, как оружие, а затем выхватил из ножен Буреносец – клинок, украденный у моего двойника, брата Ворон-меча, которым дрался я.

Это меня не встревожило. Я прыгал, и бил, и почти уже подобрался к кузену, когда он схватил повод, проклиная меня. Рунный посох скрылся в складках одежды, Черный меч взвыл.

Я понимал, что он не сможет вернуть клинок в ножны, пока тот не заберет чью-то душу. Таков был договор человека с живым мечом.

Послав людей в атаку, Рыцарь Равновесия повернул своего коня назад в тоннель и велел Клостергейму следовать за ним. Но я стоял между ним и Клостергеймом, державшим поводья его коня. Я взмахнул мечом, пробивая брешь в его защите. Каждый раз, как я наносил удар, Буреносец отражал его. Оба клинка выли, словно волки, и, ударяясь друг о друга, издавали резкие крики. Красные руны волнами поднимались и опускались по черному металлу, будто статическое электричество. Жуткая сила все еще текла по моим жилам.

Гейнор больше не смеялся и перестал ругаться. Он кричал.

Что-то происходило с ним каждый раз, когда наши мечи скрещивались.

Вокруг него вспыхнуло жутковатое алое пламя. Оно горело недолго, и когда погасло, Гейнор выглядел истощенным.

Металл звенел о металл, и каждый раз Гейнор вспыхивал.

Я не понимал, что происходит, но продолжал наступать.

Затем, к моему удивлению, кузен бросил Черный меч и левой рукой схватился за белый, висевший в ножнах на другом боку.

Меня это отчего-то развеселило. Я широко взмахнул своим Черным мечом, и Гейнор отпрянул, едва избежав удара. Меч цвета слоновой кости скрестился с моим, и я будто с размаху врезался в стену. Мгновенно остановился. Черный меч продолжал стонать, его сила все еще передавалась мне, но белый противостоял ему. Я взмахнул еще раз, Гейнор, не победивший, радовался хотя бы тому, что выжил, он пришпорил коня и скрылся в темном проходе. Клостергейм и остальные поспешили за ним.

Внезапно я стал слишком слаб, чтобы догонять его. Колени у меня подкашивались. Приходится платить за всю эту неожиданную силу.

Я попытался взять себя в руки – ведь Гейнор непременно постарается воспользоваться ситуацией, если узнает, что я, как и Элрик, потерял сознание.

Больше я ничего не мог сделать, чтобы спасти себя.

Я протащился вглубь пещеры, ставшей склепом для мертвых лошадей и людей. Попытался разбудить Элрика, вернуть его к жизни, рассказать, что произошло.

Бледной рукой я коснулся его белого, неподвижного лица, а затем погрузился во тьму, уязвимый для любого, кто пожелает забрать мою жизнь.

Я слышал, как кто-то зовет меня. Решил, что это Гейнор вернулся отомстить. Крепко сжал рукоять меча, но силы оставили меня. Я заплатил мечу за то, что он дал мне. И он тоже отплатил мне по полной.

Помню, что я с горечью подумал, что все счета закрыты.

Но, открыв глаза, я увидел лицо Уны, а не Гейнора. Сколько времени прошло? Я все еще чувствовал запах крови и мертвой плоти, запах жестокой битвы. Чувствовал прикосновение металла к руке. Но был слишком слаб, чтобы встать. Девушка приподняла меня. Напоила и дала какое-то лекарство, отчего жилы мои задрожали, и лишь затем я смог сделать глубокий вдох и подняться на ноги.

– Где Гейнор?

– Наблюдает, как гибнет его армия, – ответила она, весьма довольная. Мне показалось, что ее губы перепачканы кровью. Она облизнула их, как кошка, и кровь исчезла.

– Как это случилось? Офф-му?

– Дети Мирклара. Все пантеры ожили. Они не стали тратить время даром и набросились на свою любимую добычу. Труги мертвы или сбежали, дикари убрались в свои логовища. Гейнор больше не может защитить их от старого врага. Они бы все погибли, если бы пошли за ним в Серые Пределы.

– Значит, он не может завоевать Серые Пределы?

– Он верит, что ему хватит сил сделать это и без армии. Так как у него есть Белый меч и есть чаша. Он верит, что в них содержится сила Закона и она даст ему власть над Пределами.

– Даже я понимаю, что это безумие! – Спотыкаясь, я пошел к тому месту, где лежал мелнибониец. Теперь он выглядел так, будто просто спит. – Как мы можем остановить его?

– Возможно, его нельзя остановить, – тихо произнесла Уна. – Даже если он просто принесет эти два артефакта в Серые Пределы, это нарушит равновесие всей мультивселенной и приведет к уничтожению всех живущих и чувствующих существ.

– Один человек? – удивился я. – Один смертный может это сделать?

– Что бы ни случилось, – ответила она, – существует предсказание: судьба мультивселенной будет зависеть от действий одного человека. Это и вдохновляет Гейнора. Он считает, что именно он избран для столь почетного дела.

– А почему не он?

– Потому что для этого избран другой.

– И вы знаете, кто?

– Знаю.

Я ждал ответа, но она больше ничего не сказала. Прижалась к груди отца, слушая его сердце, проверила зрачки, как и я до этого. Покачала головой.

– Совершенно изможден.

– Ничего не поделаешь. Слишком много чародейства, даже для него.

Она свернула плащ и положила ему под голову. Странный, трогательный жест. Вокруг нас царили смерть и разрушение. Повсюду проливалась кровь, а дочь Элрика вела себя так, словно целовала ребенка перед сном.

Она подняла Буреносец и вложила его в ножны Элрика. И только теперь я понял, что все еще держу в руке Равенбранд. Уна нашла меч своего отца – Гейнор его бросил, когда клинок восстал против него: вместо того, чтобы придавать ему сил, он сжигал их остатки.

– Что ж, – заметил я, – по крайней мере, мы вернули меч.

Уна задумчиво кивнула.

– Да. Видимо, планы Гейнора изменились.

– Но почему Буреносец не питался его энергией раньше?

– Предав Миггею, Гейнор утратил ее поддержку. Наверное, он рассчитывал сохранить ее, даже отправив владычицу Закона в темницу. Но для поддержки герцогиня должна приложить свою волю, а Гейнор сделал все, чтобы этого не случилось.

Я услышал какое-то бормотание и посмотрел туда, где лежал Элрик. Он пошевелился. Губы складывали слова, издавали тихие звуки. Тревожные звуки. Звуки далеких кошмаров.

Уна прохладной ладонью коснулась лба своего отца. В тот же миг мелнибониец задышал спокойнее, тело его перестало подергиваться и дрожать.

Когда он открыл глаза, в них светились мудрость и ум.

– Наконец-то, – сказал он. – Все можно повернуть вспять.

Он коснулся рукояти рунного меча, погладил ее. Мне отчего-то показалось, что меч рассказывает ему обо всем, что случилось. Или же Элрик узнал об этом от меня с помощью телепатии?

– Может, и так, отец. – Уна огляделась, словно впервые заметила следы прошедшего боя. – Но, боюсь, на это потребуется гораздо больше сил, чем мы можем сейчас призвать.

Принц Мелнибонэ начал вставать. Я предложил ему руку. Он поколебался, но оперся на нее с выражением глубокой иронии на лице.

– Теперь мы оба цельные личности, – сказал он.

Все это мне надоело, и я нетерпеливо произнес:

– Мне нужно знать, какими качествами обладает этот Посох, или Чаша, или чем бы оно ни было, и какие свойства у Белого меча. Зачем мы пытаемся завладеть ими? Что они значат для Гейнора?

Элрик и Уна посмотрели на меня удивленно. Они не скрывали от меня информацию сознательно. Просто не подумали рассказать.

– Они упоминаются и в ваших легендах, – ответила Уна. – В том мире ваша семья охраняла их. Это долг вашего рода. Согласно легендам, Грааль – это чаша с волшебными свойствами: она может восстанавливать жизнь. Лишь рыцарь с искренней и чистой душой может держать эту чашу в ее истинном первозданном виде. А меч приносит своему хозяину истинное благородство, если используется во имя благородной цели. Его называли разными именами. Он был утерян, но Гейнор нашел его. Клостергейм привез его из Бека. Миггея сказала ему, что если он получит оба меча – Черный и Белый – и вместе с Граалем принесет их в Серые Пределы, то сможет подчинить своей воле все бытие. Сможет пересоздать мультивселенную.

Это было что-то невероятное.

– И он поверил в эту чушь?

Уна поколебалась, но ответила:

– Поверил.

Я задумался. Мы родились в двадцатом веке. Как можно верить во всю эту мистическую чепуху? Возможно, все это мне приснилось после того, как я послушал очередное напыщенное произведение в стиле «буря и натиск». Неужели я попал в оперы «Парцифаль», «Летучий голландец» и «Гибель богов» одновременно? Конечно, здесь невозможно было увидеть логику. Я не только разделял прошлое Элрика и его жизненный опыт в других мирах, но помнил и то, что случилось с тех пор, как я сбежал из нацистского концлагеря. С тех пор, как мой меч расколол скалу в Гамельне, я жил по чародейским законам.

Я расхохотался. Но не тем безумным смехом, как когда дрался с Гейнором, а просто, весело, с долей иронии над самим собой.

– Почему бы и нет? – сказал я. – Почему бы ему не верить во что захочется?

Глава девятнадцатаяЗа границей серых пределов

– Мы должны догнать Гейнора, – сказала Уна. – Нужно как-то остановить его.

– Его воины разбежались или погибли, – заметил я.

- Какой вред он может нанести?

– Огромный. В его руках до сих пор меч и Грааль.

Элрик подтвердил:

– Если поспешим, сможем остановить его, пока он не добрался до Серых Пределов. Если получится, то освободимся от его амбиций. Но Пределы изменчивы, говорят, они подчиняются человеческой воле. А если к этому приложится новая сила Гейнора…

Уна зашагала в тоннель и скрылась в тени.

– Следуйте за мной, – сказала она. – Я его найду.

Мы с Элриком устало оседлали коней. У каждого из нас висел на поясе Черный рунный меч. Впервые, с тех пор как все началось, у нас появилась реальная надежда схватить Гейнора до того, как он причинит вред. Возможно, я зря верил, что обладание мечом добавило мне самоуважения, но теперь я чувствовал себя равным Элрику. Не только из-за меча, а еще из-за того, что сделал с его помощью. Теперь я гордился, что могу рядом с мрачным принцем разрушения вести погоню за нашим родичем, способным уничтожить основы бытия.

Само то, что я зауважал себя, убив немалое количество людей, говорило, насколько я изменился с тех пор, как меня схватили нацисты.

Как и большинство членов моей семьи, я ненавидел войну, готовность человечества убивать себе подобных в таком количестве и с таким остервенением вызывала у меня отвращение, но теперь и у меня самого руки по локоть в крови, как у любого нациста, с которыми мы боролись в мире Му-Урии. Хуже всего, что я чувствовал удовлетворение. И мне не терпелось убить оставшихся.

В каком-то смысле отвержение традиционного гуманизма и привело нацистов к их омерзительной судьбе. Одно дело насмехаться над тонкими инфраструктурами гражданского общества и утверждать, что они никуда не годятся, и совсем другое – разрушать их. Лишь когда они исчезли, мы поняли, насколько наша безопасность, здравый смысл и цивилизованность зависели от них. Уроки фашизма мы усваиваем вновь и вновь, даже в нынешнее время.

Выйдя из тоннеля с пламенеющими факелами, мы увидели одну из пантер, пробудившихся благодаря чарам Элрика. Зверь посмотрел на нас ярким проницательным взглядом. Он собирался провести нас по пещерам – в поисках кузена Гейнора, я был убежден в этом.

Была ли это Уна? Или дочь моего двойника просто мысленно управляла зверем? Нам, озадаченным, ничего не оставалось делать, как довериться ему. Пантера тихо шла впереди нас и время от времени оглядывалась, чтобы убедиться, что мы не отстаем.

В глубине души я почти ожидал, что обозленный Гейнор устроит очередную засаду. Мой кузен наверняка раздумывал, как отомстить. Но вскоре я понял, что он не собирается вести армию в Серые Пределы. Потому что армия его уничтожена.

Словно желая продемонстрировать это, пантера повела нас прямо к лагерю Гейнора. Гигантские кошки сделали все быстро и эффективно. Повсюду лежали изуродованные тела тругов, многие с разорванными глотками. На дикарей они тоже напали, но те успели сбежать на свои территории. Я сомневался, что Гейнор сможет собрать из них еще одно войско.

Сзади раздался странный вой, словно шакал горевал о павших братьях, а затем из-за огромного сталагмита выехал Гейнор. За ним, уже без прежнего энтузиазма, двигались Клостергейм и оставшиеся нацисты. Гейнор покрутил над головой Белым рунным мечом и с ненавистью обрушил его на нас. Я так и не понял, кто из них выл, он или клинок.

Мы с Элриком отреагировали как один.

Выхватили мечи. Они забормотали, пронзительно заскулили, а потом и вовсе утробно взвыли, от чего Белый меч сразу ослабел.

Гейнор привык, что никто не может бросить вызов его силе. Несмотря на недавний опыт, его, похоже, удивил наш отпор. Он натянул поводья, заставив коня развернуться, и приказал своим людям атаковать нас.

Я вновь ощутил в своих жилах исступление боя. Почувствовал, как оно угрожает охватить меня целиком. Элрик рядом захохотал и пришпорил лошадь навстречу всаднику, ехавшему впереди.

Вой его меча изменился: стал торжествующим, как только он впился жертве в грудь, а затем клинок довольно заурчал, выпивая человеческую душу.

Мой черный боевой клинок крутнулся в руке, рванул вперед, прежде чем я успел отреагировать, и, нацелившись на голову ближайшего всадника, снес ему полчерепа. Он пил жизненную силу нациста, постанывая от удовольствия и вливая ее в меня. Живущие мечом, подумал я… Эта мысль вдруг обрела совершенно новое значение. Я увидел Клостергейма и пришпорил коня ему навстречу. Элрик и Гейнор бились верхом, клинок против клинка. Ко мне бросились двое нацистов. Я взмахнул тяжелым мечом, словно маятником, и ударил первого всадника в бок, а второго – на обратном ходу – в бедро. Как только первый испустил дух, я прикончил второго. Их бездыханные останки осели в седлах, как куски мяса. Я обнаружил, что смеюсь при виде них. Затем обернулся и встретил безумный взгляд рубиновых глаз Элрика – моих глаз, смотревших на меня.

Гейнор на коне перескочил через кучу тел и развернулся, с Рунным посохом в железной перчатке.

– Вы не сможете убить меня, пока я держу его. Можете даже не пытаться, глупцы. И пока я владею им, я владею ключами всего Творения!

Наши кони не могли прыгать так высоко. Нам пришлось объезжать горы трупов, и Клостергейм и три оставшихся нациста встали между нами и нашей добычей.

– Я больше не Рыцарь Равновесия, – безумствовал Гейнор. – Я – Творец всего Бытия!

Подняв над головой Белый меч и Рунный посох, он пришпорил коня и галопом унесся в дымчатую тьму, а своих последователей оставил позади, чтобы они задержали нас.

Радости это убийство мне не принесло. Только Клостергейму удалось сбежать, он бесшумно исчез среди высоких столбов. Я было погнался за ним, но Элрик меня остановил.

– Гейнор – наша единственная и главная добыча, – заметил он. – Пусть пантера ведет нас. Она найдет его по запаху.

Пантера бежала, не останавливаясь, слепые кони, не знающие устали, поскакали за ней.

Однажды мне показалось, что я слышу смех Гейнора, стук копыт, затем я увидел золотое сияние, словно Грааль подавал знак, что его похитили. Жемчужно-серый горизонт стал шире и выше, расстилаясь перед нами, как мягкое одеяло тумана над обширным скалистым лесом. Воздух стал заметно холодней и отчего-то чище, хотя я не мог определить, отчего. В какой-то миг это серое бесформенное поле наполнило мое сердце безотчетным страхом. Я смотрел в бесконечное ничто. Конец мультивселенной. Лимб.

Его спокойствие пугало меня. Но страх начал рассеиваться, уступая место чувству безмятежности и покоя. В конце концов, я уже когда-то бывал здесь. Наши чувства, однако, никак не повлияли на наши поступки, и слепые кони продолжали нести нас. Пантера все так же шла впереди, и постепенно, очень незаметно, мы медленно погрузились в ласковую серую дымку.

Она оказалась довольно плотной. Я все никак не мог избавиться от ощущения, что Гейнор с Клостергеймом поджидают нас в засаде и вот-вот нападут. Даже когда воздух впереди наполнился сверкающими оттенками алого и зеленого, нежными цветами амариллиса и ириса, я и тогда остался настороже.

– Что это было? – спросил я у Элрика.

Чародей усмехнулся.

– Я не знаю. Может, чьи-то мысли?

Неужели все это само собой соткалось из странной плотной дымки? Я вдруг почувствовал: эта субстанция в любой момент примет любую известную форму. И хотя я ожидал от легендарных Серых Пределов чего-то более впечатляющего, я испытал облегчение, что это не спутанные нити Хаоса, как меня раньше предупреждали. Казалось, нужно всего лишь сосредоточиться, и любые фантазии, даже самые дикие, обретут здесь форму. Я со страхом подумал о том, чего могут здесь напридумывать Гейнор и Клостергейм.

Дымка будто усиливала звук стучащих копыт, звон упряжи и наше дыхание. Туман почти скрывал контуры пантеры, но мы продолжали видеть ее, как тень. Трудно сказать, ехали ли мы по камню или по земле – снизу клубился туман цвета олова; доходя коням до брюха, он омывал их ноги, словно ртуть.

Земля под копытами стала мягче, как дёрн, приглушающий звуки.

Становилось все тише. Напряжение же росло. Я обратился к Элрику Голос мой звучал глухо и как-то омертвело.

– Мы его потеряли? Он все-таки сбежал в Пределы. И, насколько я понимаю, это катастрофа.

Он ответил, но я так и не понял, услышал ли я его голос или мысли.

– Это усложняет дело.

Все становилось каким-то неконкретным и неопределенным – несомненно, свойство Серых Пределов. В конце концов, предполагалось, что это неоформленная основа мультивселенной. Но, несмотря на это, пантера оставалась видимой, наш путь оставался неизменным, а Гейнор оставался угрозой.

Пантера вдруг остановилась. Она задрала свою красивую морду, принюхалась, прислушалась, подняла одну лапу. Ударила хвостом. Сузила глаза. Что-то встревожило большую черную кошку. Она колебалась.

Элрик спешился и по грудь в тумане пошел к ней. Туман сгустился, и на время я потерял его. Когда же снова увидел, он говорил с каким-то человеком. Сначала я подумал, что он нашел Гейнора.

Человек обернулся и пошел за ним… Уна, с луком и колчаном на плече! Словно просто вышла на прогулку. Она с вызовом улыбнулась мне, и я решил, что вопросов лучше не задавать.

Я так до сих пор и не понял, кто она – чародейка, фокусница или просто способна управлять животными на расстоянии, будь то пантера или заяц. Не знал, замешана ли во всем этом магия. Но к тому времени уже был совершенно готов поверить, что стал свидетелем реальной магии. Эти люди взаимодействовали с мультивселенной так, словно это для них обычное дело, для меня же то была одна сплошная тайна. Мой привычный двадцатый век может кому-то тоже казаться странным, хаотичным миром, механическим изобретением, столь же непонятным, как их мир для меня. То, что некие полубоги способны манипулировать мирами с помощью силы разума, для меня все еще оставалось ужасной загадкой; тем не менее я начал принимать этот факт благодаря всему, что испытал. Я не старался, будто какой-нибудь сумасшедший картограф, расчертить бытие во всей его сложности на квадраты и втиснуть его в тесные рамки сетки моего ограниченного опыта и воображения. Честно говоря, я вообще не хотел наносить какую бы то ни было разметку. Предпочитал исследовать, наблюдать и чувствовать. Единственно верный способ что-то понять – испытать это на собственной шкуре.

Жемчужный туман продолжал кружиться вокруг нас, когда я присоединился к Уне с Элриком. Серые Пределы, что я пересекал, раньше были более многолюдны. Уна озадаченно нахмурилась.

– Здесь все чужое, не мое.

– Куда они ушли? – спросил я. – Вы все еще чувствуете их запах, леди Уна?

– Еще как, – ответила она. Опустилась на одно колено и помахала левой рукой, словно очистив окно. Жест ее явил нам яркую, солнечную картину. – Видите?

Я сразу узнал эту сцену. Ахнул, двинулся вперед, чтобы прорваться туда через туман. Вернуться в детство. Но Уна удержала меня.

– Знаю, – сказала она. – Это Бек. Но не думаю, что ваше спасение там, граф Улрик.

– Что вы имеете в виду?

Она повернулась вправо и расчистила в тумане еще одно окошко. Все черное и красное, сплошная суматоха. Люди с головами зверей и звери с человечьими головами сошлись в кровавой битве. Куда ни бросишь взгляд – перепаханная грязь. На горизонте поднимались рваные очертания города с высокими башнями. И к нему, торжествуя, ехал князь Гейнор фон Минкт… Тот, кого нарекут Гейнором Проклятым.

Элрик наклонился ко мне. Он узнал город. Знал его так же хорошо, как я знал Бек. Мне он тоже казался знакомым, ведь наша память и разум слились.

Имррир, Город грез, столица Мелнибонэ, остров властителей драконов. Языки пламени флагами бились над ним, вырываясь из верхних окон башен.

Я оглянулся. Бек никуда не исчез. Добрые зеленые холмы, укрытые приветливыми густыми лесами, старые камни укрепленной сельской усадьбы… Но теперь я заметил вокруг стен колючую проволоку. Пулеметы у ворот. Сторожевых псов, рыскающих по двору. И повсюду – эсэсовская форма.

К моему дому на высокой скорости подъехал большой «мерседес». Вел его Клостергейм.

– Но как?.. – начал я.

– Именно, – подтвердила Уна. – Слишком много следов, как я и сказала. Он пошел по двум дорогам и теперь находится в двух разных мирах. Узнал больше, чем многие из нас, о существовании в безвременной бесконечности мультивселенной. Он все еще воюет как минимум на двух фронтах. Что может оказаться его слабой стороной…

– Похоже, это его сильная сторона, – не без иронии вздохнул Элрик. – Он нарушает все правила. В этом секрет его силы. Но если эти правила потеряют всякий смысл…

– Значит, он уже победил?

– Не везде, – ответила Уна. Но я понял, что она не знает, что делать дальше.

Элрик перехватил инициативу:

– Он в двух местах, и мы тоже можем быть в двух местах. У нас теперь два меча, и один может призвать другой. Я должен отправиться за Гейнором в Мелнибонэ, а вы отправляйтесь за ним в Бек.

– Но как вы смогли разглядеть эти места? – спросил я Уну. – Как вы их выбрали?

– Может, потому, что захотела? – Она отвела взгляд. – Нам никто этого не рассказывал. Но что, если Серые Пределы создаются волей и воображением смертных и бессмертных? Здесь появляется то, чего они больше всего желают, и то, чего боятся. Оно воссоздается снова и снова. Благодаря необычайной силе человеческой памяти и желания.

– Создается и воссоздается на протяжении вечности, каждый раз чуть по-другому. – Элрик задумчиво положил руку в перчатке на навершие рунного меча. – Порой различия весьма существенны. Всему виной память и желание. Измененные воспоминания. Изменчивые желания. Мультивселенная множится, разрастается, словно прожилки на листе или ветви на дереве.

– Но не следует забывать, – подхватила Уна, – что в руках Гейнора находится власть создавать почти любую реальность, какую он захочет. Такова сила Грааля, который по праву ваш – чтобы защищать его, но не использовать непосредственно.

Несмотря на странные обстоятельства, я вдруг засмеялся.

– Мой? По праву? А я‑то думал, что подобное право принадлежит только Христу или Богу. Если Бог вообще существует. Или Он и есть Равновесие, великая ось нашего Мироздания?

– В этом заключается суть множества богословских дискуссий, – отозвалась Уна, – особенно среди крадущих сны. В конце концов, они живут украденными снами. Говорят, в Серых Пределах любые сны становятся явью. И кошмары тоже.

Я вдруг почувствовал себя беспомощным, начал оглядываться, но взгляд все время возвращался к двум окошкам в реальности. Лишь они напоминали о стоящей перед нами дилемме, но они могли быть иллюзией – ее, вполне возможно, создала сама Уна, используя искусство своей матери. У меня не было причин доверять ей или верить в ее альтруизм, но и не доверять причин тоже не было.

Во мне вдруг поднялись раздражение и злость. Хотелось выхватить меч и раскромсать этот туман, прорубиться сквозь него в Бек, домой, в свое спокойное прошлое.

Но над Беком развевался флаг со свастикой. И я понимал, что так оно и есть.

Элрик выдавил из себя привычную бледную улыбку:

– Трудно преследовать человека, который путешествует сразу в двух направлениях. Как бы сложно ни было это принять, я считаю, что нам следует разделиться и продолжить путь порознь. Вы двое должны отправиться в одну сторону, а я попытаюсь остановить его с другой.

– Но ведь мы станем слабее, если так поступим!

Мы знали, что воюем не только против Гейнора с Клостергеймом, но и против Владык Высших Миров.

– Существенно слабее, – согласился Элрик. – Может быть, невероятно слабыми. Но у нас нет выбора. Я вернусь в Имррир и сражусь с Гейнором там. Вы отправляйтесь к себе и сделайте то же самое. Он не может иметь при себе Грааль сразу в двух мирах. Это просто невозможно. Он возьмет его туда, где чаша лучше всего ему послужит. Кто найдет ее первым, должен предупредить остальных.

– И где он может ее хранить? – спросил я.

Элрик покачал головой.

– Где угодно.

Уна выразилась более определенно:

– Это одна из многих вещей, которых мы не знаем, – сказала она. – Есть два места, куда он может направиться. Морн – тамошние камни нужны ему, чтобы обуздать силы Хаоса, – или Бек.

Элрик вновь оседлал слепого коня. Животное ржало и фыркало, шагая в тумане. Всадник пришпорил коня к тому окошку, где шло сражение, и оно открылось и поглотило его.

Элрик обернулся и отсалютовал мне мечом. Это было прощание. Это было обещание. А затем он направил коня в гущу битвы – Черный меч сверкал в его правой руке, – и к Имрриру.

Одно движение посоха Уны – и мой конь умчался в туман. Животное без труда могло добраться домой. Девушка взяла меня за руку и вела вперед, пока мы не очутились на холме. Мы вдыхали запах летней травы в Беке и смотрели сверху на мой старинный дом, и я только сейчас понял, что его превратили в крепость. Видимо, в штаб СС.

Мы упали на землю; я молился, чтобы нас никто не заметил. Эсэсовцы были повсюду. Это было не какое-то заурядное учреждение. Тщательно охраняемое, с огневыми точками и густыми зарослями колючей проволоки. Ров она окружала в два ряда.

Мы поползли по холмам, подальше от башен Бека. Я без труда показывал Уне путь сквозь кустарники и заросли. Эти места я знал не хуже лис и кроликов, населявших наши леса задолго до того, как жители Бека начали расчищать землю и строить дома. На протяжении многих веков мы жили в гармонии с лесными обитателями.

Мой дом стал каким-то непотребством, над ним позорно надругались, и это приводило меня в ярость. Когда-то он символизировал то, что так ценили немцы – благоразумный социальный прогресс, традиции, культуру, доброту, образование, любовь к родной земле. Теперь же стал символом всего того, что мы когда-то презирали – нетерпимости, неуважения, грубой силы и жестокости. Они словно осквернили всю мою семью, как осквернили и Германию. Я понимал природу зла и знал, что оно расплодилось не только на германской земле, но и в землях всех враждующих народов. И виной тому алчность и страх жалких, лишь самим себе угождающих политиканов, которым плевать на истинные желания избирателей; и оппозиционные политические доктрины, и рядовые граждане, которые не проверяли слова своих вождей и позволили втянуть себя в войну, чем обрекли себя на проклятие, и все те, кто все еще следовал за вождями, чья политика могла привести лишь к погибели.

Откуда взялась эта тяга к смерти, охватившая всю Европу? Из всеобщего чувства вины? Неспособности жить по христианским идеалам? Или нас охватило какое-то безумие, когда в пику каждой мысли совершается противоположное действие?

Наконец наступила ночь. Никто за нами не охотился. Уна нашла в канаве старые газеты. Кто-то, видимо, спал на них. Они пожелтели, покрылись грязью. Она внимательно прочитала все. И когда закончила, у нее появился план.

– Мы должны найти герра Эла, – сказала она. – Князя Лобковица. Если я права, то он тихо живет под чужим именем в Гензау. Здесь прошло много времени. Несколько лет с тех пор, как вы покинули Германию. Он должен находиться в Гензау. По крайней мере, он жил там, когда я побывала здесь в 1940 году.

– Что вы имеете в виду? Вы путешествуете еще и во времени?

– Так я когда-то думала, пока не поняла, что время – это поле, и на нем происходят одни и те же события, снова и снова, и все одновременно. Какое из них мы выбираем, то и становится нравственной основой мультивселенной. На самом деле мы не путешествуем во времени, а перемещаемся из одной реальности в другую. Время относительно. Оно субъективно. Время меняет свойства. Оно может быть нестабильным – или слишком стабильным. Время течет по-разному в каждом мире. Можно уйти из одного мира и оказаться в другом, очень похожем, но на расстоянии нескольких столетий. Мы с вами сбежали из Гамельна в 1935 году. Пять лет назад. Сейчас лето сорокового, ваша страна ведет войну. И, похоже, захватила почти всю Европу.

Старые газеты не подсказали, что за события привели к сложившейся ситуации, но «храбрая маленькая Германия» воевала против целой дюжины агрессивных стран, которые хотели отобрать то малое, что не успели раньше. Германии же, со своей стороны (если верить нацистской прессе), всего лишь требовалась земля, поскольку ее народ нуждался в расширении границ – чтобы создать так называемую Великую Германию. Бастион против коммунистического Голиафа. Некоторые европейские страны уже описывались как германские «провинции», другие входили в германскую «семью». Франция пришла к компромиссу, Италия с Муссолини во главе была союзником. Польша, Дания, Бельгия, Голландия. Все завоеваны. Я ужасался. Гитлер получил власть, обещая германскому народу мир. Мы все хотели мира. Честные, терпимые люди проголосовали бы за любого, кто смог бы восстановить общественный порядок и отразить угрозу войны. Адольф Гитлер вверг нас в войну намного более страшную, чем любая из предыдущих. Неужели его почитатели до сих пор относятся к нему с таким же энтузиазмом? При всей нашей саморазрушительной прусской риторике мы были весьма миролюбивой нацией. Что за безумную мечту создал Гитлер, чтобы заставить немцев вновь шагать в строю?

Наконец я уснул. И в тот же миг мою голову наполнили сны. Я наблюдал жестокие баталии и странные видения. Ощущал все, что происходило с моим двойником. Только бодрствуя, я мог удерживать его вне моего разума, но и тогда это удавалось с трудом. Я понятия не имел, чем он занимался, знал лишь, что он вернулся в Имррир и попал под землю. Запах рептилий…

Проснувшись, я продолжил читать газеты. Чем больше я читал, тем больше вопросов у меня возникало. Я не мог поверить, что Гитлер пришел к власти так легко и народ не возмутился. Хотя, разумеется, из-за мощного потока лжи, изливаемого газетами, многие порядочные люди перестали понимать, как они могут бросить вызов нацистскому засилью. В любом случае, мне пришлось самому складывать общую картину. Многие вопросы так и остались неотвеченными.

Ответы на них я узнал со временем, когда мы добрались до квартиры Лобковица в Гензау. Почти неделю мы перемещались лишь ночами, избегали даже лесных троп, не говоря уж о больших дорогах. Я радовался, что спать приходилось днем. Так меня гораздо меньше мучали сны. Прочитанными газетами я оборачивал Равенбранд. Наше оружие едва ли подходило для того, чтобы бросить вызов Третьему рейху со всем его арсеналом.

Повсюду мы видели признаки того, что страна ведет войну. Товарные поезда с амуницией, оружием, солдатами. Грузовой конвой. Эскадрильи бомбардировщиков. Визжащие истребители. Огромные колонны солдат. Иногда нам попадалось и нечто более зловещее. Грузовики для перевозки скота, полные плачущих людей. Мы понятия не имели, в каких чудовищных масштабах Гитлер уничтожал свой собственный народ и граждан завоеванных стран Европы.

Двигались мы очень осторожно, стараясь не привлекать внимания местных властей, но Уна все-таки рискнула и украла платье, сушившееся на веревке.

– Думаю, обвинят цыган.

Гензау был довольно тихим городком, вдали от главных дорог и железнодорожных путей. Привычные нацистские флаги развевались повсюду, недалеко располагались и казармы СС, но военных в городке почти не было. Теперь мы понимали, почему Лобковиц обосновался здесь.

Когда мы появились перед ним (Уна в ворованном тонком платье), то, должно быть, представляли жалкое зрелище. Оголодавшие. В лохмотьях. С не соответствующим времени оружием. Я много дней не менял одежду и отчаянно устал.

Лобковиц рассмеялся, предложил выпить и усадил нас в удобные кресла.

– Я могу вывезти вас из Германии, – сказал он. – Скорее всего, в Швецию. Но это все, чем я сейчас способен вам помочь.

Оказалось, что он помогает бежать тем, кто вызвал недовольство нацистов. Большинство бежало в Швецию, другие – через Испанию. Он сказал, что жалеет, что не имеет магических способностей. Невозможно открыть лунную дорогу для тех, кто ищет свободы.

– Лучшее, что я могу пообещать им, это Америка или Британия, – сказал он. – Но даже Британская империя не сможет долго противостоять Люфтваффе. У меня есть друзья-военные. Еще пара месяцев, и Британия начнет стремиться к прекращению огня. Подозреваю, что она тоже падет. А когда империя капитулирует, немцы перестанут бояться участия американцев. Это триумф зла, мои дорогие.

Он извинился за столь мелодраматическое утверждение.

– Времена такие, мелодраматичные. Как ни странно, – продолжил он, – то, что вы ищете, находится в Беке.

– Но Бек хорошо охраняется, мы не можем напасть на него, – сказала Уна.

– А что мы ищем? – устало спросил я. – Посох? Чашу? Что-нибудь другое не подойдет?

– Эти объекты уникальны, – заметил князь Лобковиц. – Они принимают разные формы. Обладают собственной волей, но не сознанием, как мы. Один вы называете Святым Граалем. Вашей семье доверили охранять его. Вольфрам фон Эшенбах говорит о таком доверии. Ваш полубезумный отец не мог в это поверить. Когда он потерял Грааль, то посчитал, что обязан его вернуть, но в процессе убил самого себя.

– Убил себя? Значит, обвинения Гейнора правдивы! Я понятия не имел…

– Ясно, что семья пыталась избежать скандала, – продолжил князь Лобковиц. – Они заявили, что он погиб при пожаре, но истина в том, граф фон Бек, что вашего отца разрушило чувство вины, вины за все: смерть вашей матушки, ошибки, неспособность нести возложенную на семью ответственность. Как вы, разумеется, знаете, он не смог общаться даже с собственными детьми. Но он не был трусом и не пытался избежать неизбежного. Он сделал все, что смог, и в результате погиб.

– Но почему он считал Грааль таким важным? – спросил я.

– Такие объекты, как гласит тевтонская мифология, обладают огромной силой, вот почему Гитлер и его последователи так жаждут завладеть ими. Они верят, что, получив Грааль и меч Карла Великого, обретут сверхъестественные силы и военную мощь и одолеют Британию. Только Британия стоит на пути триумфа Германской империи. Чаша в данном случае гораздо важнее меча. Меч – лишь оружие. Он не обладает самостоятельностью. Поэтому, правду сказать, чтобы магия сработала, по обе стороны чаши должно лежать по два меча. Так мне говорили. Не знаю, чего собирается добиться Гейнор, но Гитлер и его соратники убеждены, что произойдет нечто грандиозное. До меня дошли слухи о ритуале, который называется «Кровь в чаше». Звучит как в сказке, не правда ли? Девственницы, волшебные мечи…

– Тогда нам нужно постараться вернуть Грааль, – сказал я. – Именно для этого мы сюда и пришли.

Лобковиц говорил тихо, как будто исповедовался:

– Ваш отец боялся, что Бек погибнет, как только Грааль покинет вашу семью. Он боялся, что вся семья тоже погибнет. Вы, разумеется, его последний живой сын.

Об этом можно было не напоминать. Бессмысленная гибель моих братьев в Великой войне все еще приводила меня в отчаянье.

– Мой отец сам разжег огонь, в котором погиб?

– Нет. Пожар начался из-за демона, который пообещал ему помочь, оправдать доверие вашей семьи. Полагаю, мысль вполне разумная в тех обстоятельствах. Но ваш отец был в лучшем случае чародеем-любителем. Он не смог удержать эту тварь в границах пентаграммы. И вместо того, чтобы защитить Грааль, демон украл его!

– Демона звали Ариох?

– Демон – это наш друг Клостергейм. В то время он служил Миггее, владычице Закона. Она начинала сходить с ума и чувствовала, что теряет силу. Клостергейм служил Сатане, пока тот не доказал, что недостаточно привержен злу, и не попытался примириться с Богом при содействии ваших предков фон Беков. А точнее, вашего полного тезки. Сам Сатана поручил вашему предку найти Грааль и сохранить его до тех пор, пока они с Богом не примирятся.

– Старые сказки, – сказал я. – Они даже на миф не тянут.

– Наши ближайшие предки постарались забыть их, – тихо заметил австриец. – Но с вашей семьей связана не одна темная легенда. Помните недавнюю, о Красноглазом из Миренбурга?

– Еще одна крестьянская байка, – сказал я. – Придуманная необразованными людьми. Вы же знаете, что у дяди Берти теперь вполне уважаемая должность в Вашингтоне.

– Вообще-то он сейчас в Австралии. Но я вас понимаю. Признайте, мой дорогой граф Улрик: история вашей семьи никогда не была столь скудна на события, как утверждали ваши предки. Не один из ваших родичей согласился бы с этим.

Я пожал плечами.

– Как скажете, князь Лобковиц. Но эта история вряд ли связана с нашими нынешними проблемами. Мы должны найти Грааль и меч. Не подскажете, как их вернуть?

– Где же их еще искать? – ответил он. – Я же говорил вам. Там, где Грааль находился много веков. В Беке. Именно поэтому его превратили в крепость и надежно охраняют, поэтому Клостергейм поставил круглосуточную стражу в «покоях Грааля». Так он зовет вашу старую оружейную.

Это место всегда обладало особой атмосферой. Я выругался про себя.

– Мы видели, как Клостергейм приехал в Бек. Неужели мы опоздали? Может, он перевез Грааль в другое место?

– Сомневаюсь, что он согласился бы на это пойти. Из надежного источника мне стало известно, что сам Гитлер собирается встретиться в Беке с Гессом, Герингом, Геббельсом, Гиммлером и прочими. Полагаю, они едва ли верят в такую удачу. И хотят убедиться в ней! Франция уже пала, и только Британия, наполовину побежденная, стоит у них на пути. Германские самолеты атакуют британские корабли, вовлекают истребители в бой, изматывают и без того слабые Королевские ВВС. Прежде чем начать наступление по морю и суше, они собираются разбомбить все большие города, особенно Лондон. В данный момент они собирают огромную воздушную армаду. И насколько я знаю, она уже в пути. Времени осталось мало. На этой встрече в Беке они проведут некий ритуал, который, по их мнению, укрепит их и обеспечит успешное нападение на Британию.

Я не верил своим ушам.

– Да они обезумели.

Он кивнул.

– О да, несомненно. И, вероятно, в глубине души понимают это. Но до сих пор их сопровождал полнейший успех. Наверное, они считают, что все дело в заклинаниях. Та сверхъестественная сила, что они призвали, до сих пор их не подводила. Но магия нестабильна и находится в нестабильных руках. Это может привести к гибели всего и вся. Так же, как случилось с Гейнором и ему подобными, невежество и оторванность от реальности со временем разрушат их. Им нравится идея «Сумерек богов». Эти люди любой ценой стремятся к забытью. Они хуже любых обманывающих самих себя трусов, и все, что они строят, рухнет. У них вкус как у худших голливудских продюсеров, а эго – как у худших голливудских актеров. Полагаю, что мы подошли к весьма ироничному моменту в истории, когда актеры и воротилы шоу-бизнеса определяют судьбу мира. Мы видим, как быстро расширяется пропасть между действиями и их последствиями… Конечно, они довольно искусные иллюзионисты, взять, к примеру, Муссолини: все, что они предлагают, плюс огромная незаслуженная власть, – это иллюзия. Они способны подменять реальность фальшивкой, обманывать мир, который рушится под весом фальсификаций. Чем меньше мир будет реагировать на их ложь и выдумки, тем с большим рвением они станут их насаждать.

При всей своей практичности князь Лобковиц любил поговорить и легко перескакивал с одной темы на другую. Мне все-таки удалось его перебить:

– Что мы должны сделать, когда вернем Грааль?

– Почти ничего, – ответил он. – Просто охраняйте его. Обстоятельства изменятся сами. Возможно, вы отвезете его домой, в то место, которое восточные францисканцы называли Граалевыми полями. Вы знаете его искаженное название – Серые Пределы. О да, мы в Германии о них тоже слышали! О них упоминал и Вольфрам фон Эшенбах, цитируя Киота Провансальского. Но ваши шансы еще раз добраться до «Граальфельден» очень малы.

Он сказал, что у меня есть важное преимущество: я знаю Бек. И старую оружейную, где хранился Грааль и где фон Аш дал мне первые уроки фехтования.

– Скорее всего, их охраняют эсэсовцы, – заметил я. – Вы же не думаете, что я смогу войти туда, сказать «Я дома!», сообщить, что заглянул на минутку – заскочить в оружейную, а потом просто сунуть Святой Грааль под мышку и удалиться, весело насвистывая?

Ответ нашего хозяина меня поразил.

– Да, – сказал он с явным смущением, – примерно так я себе это и представлял.

Глава двадцатаяТрадиционные ценности

Вот так и вышло, что я надел форму штандартенфюрера (что в СС равнозначно полковнику) и водрузил на нос темные очки, едва ли не предписанные уставом. Сидел я на заднем сиденье «мерседеса» с открытым верхом, управляла которым девушка-шофер в аккуратной форме вспомогательных служб НСДАП (первого класса). Ее лук и колчан со стрелами лежали в багажнике. Выехав из подземного гаража на рассветные улицы Гензау, мы прокатились по самым прекрасным местам во всей Германии, любуясь лесистыми холмами и далекими горами, бледно-золотистым небом и лучами алого восходящего солнца на горизонте. Как я хотел бы вернуться назад в прошлое, в детские годы, когда часто гулял в одиночку по таким же прекрасным местам. Любовь к родной земле текла в моих жилах с рождения.

Каким-то образом из идиллической эпохи до 1914 года мы за несколько кровавых лет попали в жуткое настоящее. И теперь я разъезжаю на автомобиле, слишком большом для петляющих дорог, да еще и в форме, которая символизирует все, что я презираю.

Равенбранд в модифицированном футляре для ружья лежал у моих ног, на полу автомобиля. Сложно было удержаться от иронии. Я оказался в будущем, которое в 1917 году мало кто мог предсказать. А сейчас, в тысяча девятьсот сороковом, я вспоминал все, о чем нас предупреждали еще в двадцатом. В год антивоенных фильмов, песен, романов и пьес, в год аналитики и пророческих высказываний. Вероятно, их было даже слишком много. Неужели все эти предсказания и создали ситуацию, которую мы все надеялись предотвратить?

Так ли ужасна анархия в сравнении с убийственной дисциплиной фашизма? Демократия и социальная справедливость точно так же возникают из хаоса, как и из тирании. Кто бы смог предсказать, что весь мир погрузится в безумие во имя «порядка»?

Некоторое время мы ехали по главной автостраде, ведущей в Гамбург. Заметили, как усилилось движение на автомобильных и железных дорогах, а также водных путях. Мы немного проехали по прекрасному новому автобану (несколько полос в каждую сторону!), но вскоре Уна съехала на кружные дороги в Бек. Километрах в пятидесяти от дома мы резко свернули на лесную тропу, и Уна ударила по тормозам, чтобы избежать внезапного столкновения с другим авто, таким же пафосным, как наше, с нацистскими флагами и свастикой. Какая вульгарная машина, подумал я. Я решил, что она принадлежит какому-нибудь чванливому местному сановнику.

Мы собирались поехать дальше, но в этот миг высокопоставленный офицер в коричневой форме СА вышел с другой стороны машины и помахал, чтобы мы остановились.

Ничего не поделаешь. Мы замедлили скорость и остановились. Обменялись ритуальным приветствием, позаимствованным, думаю, из фильма «Камо грядеши» – в нем римляне так приветствовали друзей. Голливуд в очередной раз добавил политике пошлого блеска.

Заметив мою форму и звание, штурмовик услужливо извинился:

– Простите меня, герр штандартенфюрер, но, боюсь, ситуация экстренная.

Из закрытого автомобиля неуклюже выбрался долговязый человек в излюбленной пафосной форме высокопоставленных нацистов. К его чести, чувствовал он себя в ней не слишком уютно, постоянно одергивал, пока шел к нам. Он коротко отсалютовал, мы ответили на приветствие.

– Слава богу! – Он был искренне признателен. – Видите, капитан Кирх! Моя интуиция меня никогда не подводит. Вы сказали, что ни одна подходящая машина не появится на этой дороге, чтобы доставить нас в Бек вовремя – и вуаля! Вдруг появились ангелы.

Брови его оживленно двигались. Глаза суетливо бегали и смотрели напряженно, на квадратном припухшем лице появилась вымученная кривая улыбка. Если бы не форма, я бы принял его за обычного посетителя бара «Дженни» в Берлине. Он сиял, глядя на меня. Псих какой-то, но не слишком опасный.

– Я заместитель фюрера Гесс, – сказал он. – Так что ваше доброе дело не останется незамеченным, штандартенфюрер.

Рудольф Гесс являлся одним из старейших подручных Гитлера. Я представился в соответствии с моими документами («Штандартенфюрер Улрик фон Минкт, к вашим услугам»). Сообщил, что предоставить автомобиль в его распоряжение – честь для меня.

– Ангел, ангел, – пел он, усаживаясь на сиденье рядом со мной. – Значит, Германию спасет штандартенфюрер фон Минкт.

На футляр с мечом он внимания не обратил. Был слишком занят, давая указания своему водителю:

– Фляги! Фляги! Случится катастрофа, если я их забуду!

Штурмовик залез в багажник, осторожно достал большую плетеную корзину и перенес ее в наш автомобиль. Гесс облегченно вздохнул.

– Я вегетарианец, – пояснил он. – Мне приходится возить с собой еду. Альф… то есть фюрер… – Он запнулся и посмотрел на меня, как мальчишка, которого поймали за непристойностью. Его, вероятно, отчитывали за то, что он называет нацистского вождя старой кличкой. – Фюрер тоже вегетарианец, но, боюсь, он недостаточно строго придерживается диеты. С моей точки зрения, к своей кухне он не предъявляет слишком больших требований. Поэтому приходится возить с собой еду.

Заместитель фюрера попрощался с водителем.

– Жди в машине, – приказал он. – Мы пришлем помощь, как только доедем до ближайшего города. Или до Бека, если никого по дороге не найдем.

Он уселся рядом со мной и махнул Уне, чтобы заводила автомобиль и продолжала движение. Руки у него постоянно подергивались.

– Фон Минкт, говорите? Должно быть, вы родственник нашему замечательному Паулю фон Минкту, который так много сделал для Рейха.

– Мы кузены, – ответил я. Отчего-то я совсем не боялся этого человека.

Гесс настоял, чтобы мы пожали друг другу руки.

– Большая честь для меня, – сказал я.

– Ах, – он вздохнул и снял свою нарядную фуражку, – знаете ли, я всего лишь старый боец. Один из тех самых парней.

Его слова меня несколько подбодрили. Он продолжил сентиментально:

– Я был с Гитлером в Мюнхене, в Штадельхайме, везде. Мы с ним как братья. Мне единственному он по-настоящему доверяет и поверяет свои мысли. Так всегда было. Во многом я вроде его духовного наставника. Если бы не я, штандартенфюрер фон Минкт, то сомневаюсь, что вы все когда-либо услышали бы историю Грааля и уж вряд ли поняли бы, что он может для нас сделать! – Он доверительно наклонился ко мне. – Говорят, Гитлер знает сердце Германии. А я знаю ее душу. Вот что я изучал.

Когда огромный «мерседес» свернул на знакомую проселочную дорогу, я продолжал беседовать с человеком, которого многие считали самым могущественным в Германии после великого диктатора. Если бы Гитлера убили прямо сегодня, вождем стал бы Гесс.

По большей части наш разговор крутился вокруг банальностей, как и бывает у нацистов, но был приправлен мистическими верованиями и рассуждениями о диете, и это свидетельствовало о том, что Гесс обычный псих.

Он понимал, что я имею косвенное отношение к Граалю и окружающей его мистике, и говорил довольно откровенно. О легендах Бека, о прочитанных книгах, где писали, что Грааль – потерянная святая реликвия тевтонского ордена. О том, что меч Бека – это потерянный меч Роланда, героя Святой Римской империи, и франкского Карла Великого.

– Франки и готы основали современную империю. Норманны были суровыми законодателями и не уважали предубеждения Старого Мира. Повсюду, куда распространялось их влияние, люди становились крепкими, мужественными, полными жизни и сил. Католицизм их ослабил. Судьба германской нации, – продолжал он, – заключается в том, чтобы вернуть своих братьев к прежней славе, избавить мир от дурного наследия и заменить его расой сверхсуществ – сверхздоровых, сверхумных, сверхсильных, сверхобразованных. Такая раса сможет снова заселить мир и станет лучшим человечеством за всю историю мира.

Чем больше я слушал Гесса, тем глубже впадал в скептицизм и убеждался, что он обычный сумасшедший, со скучными мечтами, психологически не способный принять никакую «истину», кроме той, что он сам придумал.

Однако вел он себя вполне дружелюбно и доверял мне, и у меня появилась возможность спросить, знал ли он моего отца. Встречался ли когда-нибудь со старым графом фон Беком? С тем, что сошел с ума и сгорел заживо? Я и спросил:

– Он ведь убил себя?

– Убил себя? Возможно, – поежился Гесс. – Самоубийство – ужасное преступление. Предательство. С моей точки зрения, оно стоит наравне с абортом. Любая жизнь заслуживает уважения.

Я быстро научился незаметно возвращать его к теме разговора.

– А граф фон Бек?

– Видите ли, он потерял Грааль. Ему доверили хранить его. Он переходил от отца к ребенку, сыну или дочери, на протяжении многих веков. «Исполняй свое дьявольское дело!» – древний девиз фон Беков. Они участвовали в крестовых походах. Старейший род в Германии, к сожалению, не избежавший упадка, безумия и браков с католиками… Легенды гласят, что фон Беки всегда хранили Грааль, должны были делать это до тех пор, пока Сатана не примирится с Богом. Глупая христианская чушь, искажение старых суровых норманнских мифов. Именно они сделали нас успешными завоевателями. Наша судьба – завоевывать. Навести порядок по всему миру. И мифы все еще сильны. – Он впился в меня горящими глазами. – Их сила – это сила жизни и смерти, как известно: мы восстановили силу норманнских мифов. И вновь стали успешными завоевателями. Мы будем бросать вызов другой норманнской расе, нашим естественным союзникам британцам, до тех пор, пока они вместе с нами не обратятся на злобный Восток, чтобы победить тиранию коммунизма. Мы принесем цивилизацию всей планете!

Типичный образчик занудной, псевдофилософской бессмыслицы. Его мудрствования объясняли, почему нацистские вожди в своем безумии так ценили Грааль и Меч – символы мистической власти. Нацисты были уверены, что обязательно победят, если их политическая власть будет подкреплена этими артефактами. А победа над Британской империей, которой они восхищались, станет своего рода откровением. Достигнув прекращения огня, они восстановят чистоту крови и возведут миф на его законное место в порядке вещей.

– Нужно лишь окончательно уничтожить воздушные силы британцев, и тогда они сами начнут умолять о перемирии.

– Поражен вашей логикой.

– Логика тут ни при чем, штандартенфюрер. Логику и так называемое Просвещение изобрели иудеохристиане, а все правильно мыслящие арийцы относятся к ним с подозрением. Те нацисты, которые все еще держатся за свои прохристианские убеждения, работают на руку иудейско-большевистскому культурному заговору. Британцы это тоже очень хорошо понимают. Лучшие представители американцев также на нашей стороне…

Полагаю, на протяжении всех своих приключений я проявил истинную отвагу и самодисциплину лишь однажды – когда воздержался от того, чтобы выкинуть блестящего заместителя фюрера из своего автомобиля.

– А как старый фон Бек потерял Грааль? – спросил я.

– Не сомневаюсь, вы знаете, что он был ученым-любителем. Вроде тех допотопных ученых. Он понимал, что долг его семьи – защищать Грааль до тех пор, пока мы, истинные наследники, не заявим на него свои права. Но он был слишком любопытен. Хотел исследовать свойства Грааля. А это значило, что ему нужно было изучить законы магии. Некромантии. Ученые занятия свели его с ума, но он продолжил исследовать Грааль, и в процессе призвал некоего ренегата, капитана Ада…

– Клостергейма?

– Именно. А тот привел на помощь другого ренегата. Из тех, кто служит Закону. Бессмертную, но психически нестабильную Миггею, герцогиню Высших Миров.

Гесс ухмыльнулся. Он все знал. Раздувался от гордости и всех своих секретов. Даже подергивался от сверхъестественного ума.

– Альф… наш фюрер сказал мне найти Гейнора, который уже тогда стал адептом, и предложить ему объединить наши силы. Гейнор согласился и вернул обещанный артефакт в Бек, хоть и чуть позже, чем обещал. С его помощью мы будем контролировать историю, война с Британией уже выиграна.

Несмотря на весь личный опыт с реальностями, о которых он только слышал, я с трудом следил за ходом его мыслей. От общения с сумасшедшими быстро устаешь. Поэтому я вздохнул с облегчением, когда автомобиль наконец подъехал к воротам Бека. С нами ехал заместитель фюрера, так что документы проверять не стали. Я лишь надеялся, что Гейнор меня не узнает. Волосы скрывала фуражка, глаза – темные очки, которые считались неофициальной частью формы, так что альбинизм удалось скрыть.

Дружелюбно беседуя с Гессом, я вынес из машины футляр с мечом.

– Это для церемонии, – объяснил я ему. Гесс был лучшим прикрытием, и я решил держаться рядом с ним так долго, насколько получится. Пока мы шли по моему старому дому, я с трудом сдерживался от эмоций, видя, что с ним стало.

Лучше бы Гейнор уничтожил его, как и обещал. Дом осквернили сверху донизу. Сменили обстановку, и теперь он выглядел, как декорации в фильмах Фэрбенкса, готовые для проведения помпезной нацистской церемонии. Флаги с золотыми шнурами, тевтонские гобелены, норманнские резные украшения и тяжелые зеркала, новые витражи в старых готических окнах. На одном из них Гитлер представал в виде благородного рыцаря, а Геринг – Валькирии мужского пола, вероятно, олицетворяя Очищение. Свастика повсюду. Словно для устройства интерьера Бека наняли Уолта Диснея, который так восхищался фашистской дисциплиной и собственными представлениями об идеальном государстве. И везде виднелись признаки страстного увлечения гитлеровской банды опереточной безвкусицей и внешним блеском. Все-таки Гитлер был типичным австрийцем во всех отношениях.

Разумеется, ничего этого я не сказал Гессу, которого дом, по всей видимости, весьма впечатлил; он в полной мере наслаждался своей отраженной славой, когда каждый эсэсовец останавливался, щелкал каблуками и вскидывал руку в приветствии. Я, к счастью, стоял в тени Гесса, а Уна – в моей. Так мы и пробрались, словно заговоренные, через хитроумную защиту врага, пока заместитель фюрера доброжелательно разглагольствовал о короле Артуре, Парцифале, Карле Великом и других героях тевтонских легенд, у которых имелись волшебные мечи.

К тому времени как мы добрались до оружейной в самой глубине замка, я уже начал жалеть, что оторвал Гесса от разговоров о норманнском вегетарианстве. Боялся, что рано или поздно меня разоблачат и уничтожат!

Заместитель фюрера попросил меня подержать его фляги с едой и вытащил из кармана кителя большой ключ.

– Фюрер оказал мне честь, сделав хранителем своего ключа, – сказал он. – Это настоящая привилегия – первым войти сюда и поприветствовать его, когда он прибудет!

Он вставил ключ в замок и с трудом повернул. Я подумал, что Гитлер поступил мудро, отправив вперед своего друга. В конце концов, фюрер никогда не может быть до конца уверен, что все это не очередной продуманный план покушения.

Таким образом, как члены свиты Рудольфа Гесса мы прошли через оружейную с высоким потолком, которую пощадили и не стали украшать; свет лился через высокое круглое окно.

Солнечный луч пронзал пыль и ложился на своеобразный алтарь – квадратную гранитную плиту с кельтским солнечным крестом, которую здесь недавно поставили. Невольно я приблизился к новому непривычному объекту. Как, черт побери, они смогли протащить тяжеленную гранитную плиту по узким коридорам? Я протянул руку, чтобы коснуться камня. Но Гесс удержал меня. Наверняка решил, что я проникся совсем по другим причинам.

– Пока нельзя, – сказал он.

Его глаза привыкли к тусклому свету, и он озадаченно огляделся.

– Что такое? Что вы тут делаете еще до того, как я успел пересечь порог? Вы что, не понимаете, кто я такой и почему должен оказаться здесь первым?

На стоявших в тени его слова не произвели никакого впечатления.

– Это кощунство, – заявил Гесс. – Низость. Простым солдатам тут не место. Магия – тонкое дело, она требует тонкого ума. Тонких рук.

Клостергейм, с автоматическим пистолетом в руке, вышел на свет и ухмыльнулся.

– Уверяю вас, мы более чем тонки. Я вскоре все объясню. Но сейчас, если не возражаете, заместитель фюрера, я продолжу спасать вашу жизнь.

– Спасать мою… Что?

Клостергейм ткнул пистолетом в мою сторону.

– На этот раз пуля пройдет, – сказал он. – Добрый день, граф Улрик. Не ожидал, что вы к нам присоединитесь. Видите? Хотите вы того или нет, но вы следуете своей судьбе.

Гесс все еще пребывал в ярости.

– Вы совершаете большую ошибку, майор. Сам фюрер участвует в этом проекте и вскоре прибудет сюда. Что он, по-вашему, подумает, когда увидит, что подчиненный держит на мушке его заместителя и старших офицеров?

– Он будет знать то, что скажет ему князь Гейнор, – отозвался Клостергейм. Он относился к словам Гесса легкомысленно. Почти не обращал на них внимания. – Поверьте мне, заместитель фюрера Гесс, мы действуем исключительно в интересах Третьего рейха. Мы ждали, что этот безумец попытается устроить покушение на жизнь фюрера с тех самых пор, как его разоблачили как предателя и конфисковали его имущество.

– Это чушь! – начал я. – И вы знаете, что это ложь!

– А все остальное тоже ложь, граф? – вкрадчиво, почти интимно, проговорил он. – Думаете, мы решили, будто вы откажетесь от преследования? Не очевидно ли, что вы непременно попытаетесь пробраться сюда? Оставалось лишь дождаться, пока вы сами принесете нам Черный меч. Что вы – должен заметить, весьма любезно – и сделали.

Гесс склонялся поверить тому, у кого звание выше. Лишь на это я и надеялся, чтобы выиграть время. Когда он взглянул на меня, ища подтверждения, я пролаял, как это принято у нацистов:

– Капитан Клостергейм, вы переходите все границы. Такая бдительность и желание защитить фюрера, несомненно, похвальны, но мы заверяем вас: в этой комнате ему ничто не угрожает.

– Вообще-то даже наоборот, – неуверенно согласился со мной Гесс. Его глаза, бегающие даже в спокойной обстановке, метались от меня к Клостегейму. Бравые штурмовики, отобранные лично Клостергеймом, производили на него впечатление.

– Вероятно, учитывая обстоятельства, нам всем стоит выйти отсюда и разобраться.

– Отлично, – сказал Клостергейм. – Идите вперед, граф фон Бек, – махнул он вальтером.

– Фон Бек? – Гесс был поражен. Он пристально посмотрел на меня и задумался.

Времени больше не осталось. Я начал обнажать меч.

Только Равенбранд мог меня теперь спасти.

Пистолет Клостергейма выстрелил. Дважды.

Он сообразил, когда нужно остановить меня.

Вытащив меч лишь наполовину, я ощутил острую боль в боку и начал заваливаться назад, пытаясь удержаться на ногах. Меня затошнило. Я тяжело опустился на таинственный гранитный алтарь и соскользнул на каменные плиты пола. Попытался подняться. Темные очки упали с носа. Мою фуражку отбросили пинком, явив миру мои белые волосы. Я посмотрел наверх. Клостергейм стоял надо мной, широко расставив ноги, с дымящимся девятимиллиметровым вальтером в руке. Такого злорадного удовлетворения на человеческом лице я еще никогда не видел.

– Боже правый! – ахнул Гесс. Он смотрел на меня сверху вниз широко распахнутыми глазами. – Невозможно! Это же чудовище Беков! Бескровная тварь, которую, по слухам, держали в башне. Он умер?

– Нет. Пока еще не умер, ваша светлость. – Клостергейм сделал шаг назад. – Он нам попозже понадобится. Нам нужно провести один эксперимент. Демонстрацию, о которой просил фюрер.

– Фюрер обязательно сказал бы мне, если… – начал Гесс.

Узкий носок ботинка угодил мне прямо в висок, и я потерял сознание.

Смутно, как все последнее время, я ощутил, что происходит с моим альтер эго. В ноздри вдруг ударил острый запах рептилии; я поднял голову и уперся взглядом в знакомые глаза огромного дракона. Они светились мудростью.

Я обратился к дракону низким, ласковым голосом, без особых слов, это скорее напоминало музыку, чем язык, и дракон ответил мне точно так же. Из чудовищного горла раздалось урчание, струйки пара вырвались из ноздрей. Я знал, как зовут это существо, и оно знало меня. С детства я, разумеется, сильно изменился, но дракон вспомнил меня, несмотря на то что тело покрывали порезы и сам я был безнадежно связан. Я улыбнулся. Назвал его по имени. Затем боль в боку нахлынула, словно морская волна, я охнул и вновь погрузился во тьму, которая приняла меня с радостью.

Неужели князь Лобковиц заманил меня в ловушку? Может, он теперь на стороне Клостергейма, Гейнора и своры нацистов?

Повторил ли Элрик в своем мире мою судьбу? И тоже умирает на руинах своего старого дома?

Я чувствовал боль и грубые прикосновения, но не мог очнуться. Проснулся лишь от запаха горелого масла. Открыл глаза, решив, что оружейная объята пламенем. Но это просто горели факелы – их здесь все еще использовали для освещения – и на стенах плясали огромные тени.

Рот мне заткнули кляпом, руки были связаны спереди, ноги свободны. Почти всю нацистскую форму с меня, к моему облегчению, содрали. Остались лишь рубашка и штаны. Ноги босые. Я готовился к особому испытанию. Пошевелился, и острая боль охватила все тело. На раны кто-то наложил грубые повязки. Нацисты никогда не церемонились со своими жертвами и не старались облегчить их боль.

В этот миг я вообще их не интересовал, поэтому мне удалось понаблюдать за тем, что происходит. Я увидел Гитлера – невысокий мужчина в коротком кожаном военном плаще, он стоял рядом с пухлым хмурящимся Герингом. Поблизости рейхсфюрер СС Гиммлер с суетливой строгостью коррумпированного налогового инспектора говорил с Клостергеймом. У этих двоих было что-то общее, но я не мог в тот момент определить, что именно. На всех ключевых позициях в зале стояли отборные эсэсовцы с автоматами наготове. Они напомнили мне роботов из «Метрополиса».

Гейнора я не увидел. Гесс напряженно говорил с каким-то скучающим генералом из СС, которого интересовало что угодно, но только не собеседник. Уны тоже не было. Оставалась вероятность, что она вовремя узнала о грозящей опасности. Успела ли она добраться до оружия в автомобиле? Сможет ли она вырвать Грааль из лап Гитлера?

Я вдруг понял, что умираю. Надежды на восстановление нет, если только Уна не спасет меня. Даже если бы я не был связан, то не смог бы добраться до меча – он лежал на алтаре, словно некий трофей. Нацисты старались не прикасаться к нему, они смотрели на клинок так, будто это спящая кобра, которая может подняться и ужалить в любой момент.

Наверное, меч – моя единственная надежда, да и та весьма призрачная. Я же не Элрик из Мелнибонэ, в конце концов, а простой человек, которого закрутили естественные и сверхъестественные события выше его понимания. И который скоро умрет.

Судя по намокшей повязке на боку, я потерял уже немало крови. Точно не знал, повреждены ли мои внутренние органы, но это уже почти не имело значения. Нацисты все равно не пошлют за доктором. Я даже представить себе не мог, что за «эксперимент» с моим участием имел в виду Клостергейм.

Все присутствующие явно чего-то ждали. Гитлер нервничал почти так же сильно, как Гесс, словно нетерпеливый уличный торговец, который постоянно ждет беды. Он говорил на том диалекте немецкого, что обычно используют австрийцы низших классов, и выглядел довольно слабым, хотя и был сейчас самым могущественным человеком в мире. Не из-за того ли, что зло всегда банально, как часто говорил мой друг, священник-иезуит отец Корнелиус, перед тем как отправиться в Африку?

Я почти не слышал, о чем они говорили, а то, что мог различить, казалось мне полнейшей чепухой.

Гитлер смеялся и хлопал себя по ляжке перчатками. Единственное, что мне удалось расслышать достаточно четко, – его слова:

– Скоро британцы станут просить о милости. И мы будем великодушны, господа. Позволим им сохранить учреждения. Они идеально послужат нашим целям. Но в первую очередь нужно уничтожить Лондон.

Неужели целью встречи было именно это? Я‑то думал, что говорить станут об «артефактах власти», которые Гейнор доставил из Серых Пределов.

Дверь открылась, на пороге стоял Гейнор. Одетый во все черное, в длинном черном плаще поверх доспехов, будто рыцарь из нескончаемых исторических фильмов, так любимых нацистами. На нагруднике сверкала медная свастика, на шлеме – еще одна. Прямо какой-то демонический Зигфрид. Руки сжимали рукоять Белого рунного меча. Он сделал шаг в сторону и театрально взмахнул, и двое нацистов втащили в комнату упирающуюся девушку с луком без тетивы.

Сердце рухнуло в пятки. Наша последняя надежда рассыпалась в прах. Они схватили Уну.

Нацистской формы на ней не было, лишь плотное платье соломенного цвета, длиной до самого пола. Оно тоже отдаленно напоминало средневековые одеяния. На вороте и манжетах – красно-черные свастики. Ее прекрасные белые волосы покрыли серебристой сеткой, на красивом бледном лице темными гранатами сверкали глаза. Беспомощная, связанная по рукам и ногам. Лицо безучастно, губы стиснуты. Когда она увидела меня, ярость во взгляде уступила место ужасу. Рот открылся в безмолвном крике. Затем она стиснула губы еще крепче. Лишь глаза ее двигались.

Я хотел утешить ее, но какое тут утешение.

Ясно, что мы оба умрем.

Гейнор поприветствовал собравшихся и победно провозгласил:

– Игра, которую я задумал, подходит к завершению. Оба предателя призваны к ответу. Оба совершили множество преступлений против Рейха. И все-таки их ждет благородная участь. Хотя они ее и не заслуживают. Грааль и Черный меч теперь в наших руках. И у нас есть жертва для последнего магического ритуала. – Он с издевательской улыбкой глядел на Уну, понимая, что очень скоро он удовлетворит свои отвратительные желания. – И мы заключим сделку с Высшими Мирами.

Он собирался убить нас обоих ради всей этой непристойной, безумной нацистской сверхъестественной чуши.

Гитлер и его товарищи смотрели на сопротивлявшуюся девушку, и отблески огня играли на их нетерпеливых лицах. Гитлер повернулся к Герингу и сказал какую-то непристойность; его подручный сыто хохотнул. Кажется, только Гесс чувствовал себя не в своей тарелке. Видимо, предпочитал рассуждать о кровавых ритуалах, а не участвовать в них.

Геббельс и Гиммлер по обе стороны от фюрера натужно улыбались. Круглые окуляры Гиммлера поблескивали с адским весельем.

С мечом в одной руке Гейнор наклонился и схватил Уну за волосы лунного цвета. Протащил ее к алтарю.

– Химический и духовный союз противоположностей, – объявил он, как актер на сцене. – Мой фюрер, господа, я обещал вам вернуть Грааль и Мечи. Вот Белый меч Карла Великого, а вот – возвращенный на законное место этим жалким полумертвецом, – он кивнул в мою сторону, – черный меч Хильдебранда, ставленника короля Теодориха. Меч зовется Сыноубийцей – именно им он убил Хадубранда, своего старшего сына. Меч добра, – он поднял Белый меч и указал им на алтарь, – и меч зла. Вместе они окропят Грааль кровью. Добро и зло смешаются и станут единым целым. Кровь возродит Грааль к жизни и изольет на нас силу. Смерть будет упразднена. Наш договор с Владыкой Ариохом будет заключен. Мы станем бессмертными среди бессмертных. Все это предсказал король Кловис Готский на смертном одре, когда отдал Грааль на хранение своему помощнику Дитриху Бернскому, а тот, в свою очередь, доверил его своему шурину Эрманерику, моему предку. Когда Грааль наконец омоет кровь невинной жертвы, кровь девственницы, норманнские народы вновь объединятся и станут одним народом, чтобы по праву занять место правителей этого мира.

Бред сумасшедшего, чепуха, мешанина из мифов и народных сказок, типичная для нацистов, оправдывающих свои поступки, – ничего общего с исторической реальностью. Но Гитлера и его банду эта история зачаровала. Все их существование, в конце концов, было основано на мифах и народных сказках. Их политическую программу вполне могли написать братья Гримм. Возможно, Гейнор сам придумал этот ритуал, чтобы поразить их воображение, он ведь как-то сказал мне, что Гитлер – всего лишь средство для достижения его собственных целей. Если это так, то стратегия его оказалась эффективной. Он использовал их силу, чтобы призвать Ариоха. Даже самым наивным нацистам не постичь того, что происходит в действительности. Впрочем, меня это не слишком утешало. Сможет ли он ввести их в заблуждение или нет, все это не поможет мне принять свою судьбу или спасти Уну от жуткой смерти!

Геринг, отвратительный толстяк, издал нервный смешок.

– Мы не будем править миром, штандартенфюрер фон Минкт, пока не победим Королевские воздушные силы. Мы превосходим их числом.

Мы превосходим их дисциплиной. Нам нужна только удача. Немного магии не помешает.

– Удача пришла. И это не просто удача, а рука судьбы, – пробормотал Гитлер. – Но нет ничего плохого в том, чтобы получить гарантию победы.

– Да, иметь пару богов на своей стороне никогда не помешает, – сухо добавил Геринг. – Уверяю вас, штандартенфюрер, в это же время на следующей неделе мы будем обедать с королем в Букингемском дворце – с вашей сверхъестественной помощью или без нее.

Уверенность рейхсмаршала, похоже, подбодрила Гитлера.

– Мы станем первым современным правительством, применившим древние законы природы как научный метод, – сказал он. – Хотя некоторые, принижая их важность, называют их «магией». Нам суждено возродить это забытое искусство и вернуть его в жизнь народа Германии.

– Именно так, мой фюрер! – Гесс лучезарно улыбнулся ему, как образцовому ученику. – Древняя наука. Истинная наука. Тевтонская наука дохристианских времен, без малейшего намека на южный упадок. Наука, которая подчиняется нашим верованиям и которой можно управлять силой человеческой воли!

Все это звучало как сквозь пелену – жизнь постепенно покидала меня.

– Ничто не убедит меня, штандартенфюрер фон Минкт, – сказал вдруг Гитлер с неожиданной холодностью, словно беря бразды правления в свои руки, – пока вы не продемонстрируете силу Грааля. Я должен знать, что у вас действительно Грааль. Тот самый, что обладает силой, описанной в легендах.

– Разумеется, мой фюрер. Кровь девственницы вернет чашу к жизни. Фон Бек умирает. И вскоре совсем умрет. С помощью Грааля я его воскрешу. Чтобы вы снова могли убить его, если пожелаете.

Гитлер отмахнулся, словно соглашаясь с этой неприятной необходимостью.

– Мы должны знать, что он и впрямь обладает силой воскрешать мертвых. Когда этот человек умрет, мы испытаем силу Грааля. Если он настоящий, то сможет вернуть его к жизни. Возможно, даже к бессмертию. Если его силу можно направить на то, чтобы наш воздушный флот победил британцев, это даже лучше. Но я лишь хочу знать, действительно ли он обладает своим наиболее известным свойством. Однако вы до сих пор не показали нам Грааль, штандартенфюрер.

Гейнор положил Белый меч на каменный алтарь рядом с Черным, острие к острию.

– А чаша? – спросил Геринг, пользуясь авторитетом вождя.

– Грааль принимает различные формы, – ответил Гейнор. – Он не всегда выглядит как чаша. Иногда он становится посохом.

Рейхсмаршал Геринг в голубой форме люфтваффе со множеством дополнительных знаков отличия имел при себе особый скипетр – символ военно-воздушных сил. Инкрустированный драгоценными камнями, выглядел он так, словно его вместе с формой создал театральный костюмер.

– Вроде этого? – спросил он.

– Очень похоже, ваша светлость.

На малый миг я потерял сознание. Мало-помалу душа моя оставляла тело. Я прилагал все усилия, цепляясь за жизнь, в надежде хоть чем-то помочь Уне. Я понимал, что мне осталось жить лишь несколько минут, и попытался заговорить. Хотел молить Гейнора пощадить Уну, сказать, что ритуал принесения в жертву девственницы – дикарский, зверский, но понимал, что заговорю с дикарем и зверем, который всецело поддерживает чудовищное дело. Смерть призывала меня. Она казалась единственным выходом из этого кошмара. До сих пор я не представлял, как легко человек может возжаждать смерти.

– Вы так его и не показали, штандартенфюрер фон Минкт, – Геринг говорил насмешливо, отчеканивая каждое слово. Он явно считал происходящее бессмысленным фарсом. Но ни он, ни другие члены верхушки не посмели выразить свое скептическое отношение при Гитлере, которому, по всей вероятности, хотелось во все это верить. Гитлер хотел получить подтверждение своей особенной судьбы. Он представлял себя новым Фридрихом Великим, новым Барбароссой, новым Карлом Великим, но вся его карьера строилась на угрозах, лжи и манипуляциях.

Он больше не осознавал ни реальности, ни того, как он на нее влияет. Но если древние артефакты тевтонской власти отзовутся, это докажет: он действительно таинственный и реальный спаситель Германии. Сам он никогда в это до конца не верил. Все его действия определялись желанием получить подтверждение.

Неожиданно, словно осознав, что я смотрю на него, Гитлер повернул голову. Наши взгляды на миг встретились. Его взгляд был пристальным, гипнотическим – и в то же время ужасающе слабым. Я повидал немало безумцев с такими же глазами. Гитлер отвел взгляд, словно устыдившись. В этот миг я понял, что он окончательно свихнулся, зачарованный собственной удачей, своим восхождением из безвестности и флиртом с небытием.

Я понял, что он может разрушить мир.

Сквозь туман, застилавший глаза, я увидел, как они бросили Уну на алтарь. Гейнор поднял оба меча.

Они начали опускаться. Девушка извивалась, пытаясь сползти с гранитной плиты. Помню, как, в очередной раз теряя сознание, я подумал: «А где же чаша?».

И мне было нисколько не легче от того, что эта сцена, или ее альтернативный вариант, разыгрывалась сейчас на каждом плане бытия. Миллион версий меня самого, миллион версий Уны, и в этот самый миг все умирают в жестоких муках.

Погибают, чтобы безумец смог разрушить мультивселенную.

Глава двадцать перваяСкрытые добродетели

Я не ожидал, что приду в сознание. Смутно понимал, что какие-то силы борются во мне, и слышал суматоху около алтаря. На мгновение я увидел, как стою у искореженных дверей – в доспехах, с Черным мечом в руках. Я позвал Гейнора. Бросил ему вызов.

– Гейнор! Ты собираешься убить мою дочь! И, без сомнения, понимаешь, как сильно меня разозлил.

Я заставил себя поднять голову. Медленно открыл глаза.

Равенбранд завывал. От него исходило странное черное сияние. Красные руны складывались в геометрический узор на лезвии. Он парил на Уной и отказывался подчиняться Гейнору. Рунный клинок сотрясался и извивался у него в руке, пытаясь освободиться. Буреносец жаждал убийства, но Равенбранду не хотелось убивать некоторых людей. Сама возможность причинить зло Уне казалась ему отвратительной. Все его полуразумное существо не позволяло вредить невинным существам. В этом он отличался от Буреносца Элрика, чье отношение вполне соответствовало привычкам мелнибонийцев.

Гейнор скалился. Свет мечей и факелов превратил лица смотрящих в карикатурные маски, словно на полотнах Босха. Они завороженно глядели на человека, стоящего в дверях – с таким же Черным мечом в правой руке и с горой тел в коричневых рубашках за спиной. С черного клинка стекала алая кровь.

Его доспехи были искорежены, а шелковые одежды промокли от крови. В волчьих глазах пламенела смерть. Должно быть, он в одиночку провел немало боев, но все еще сжимал Буреносец в окровавленном кулаке, а по лицу пробегали тени миллионов смертей.

– Гейнор! – раздался голос, так похожий на мой. – Ты бежишь, как шакал, и прячешься, как змея. Сразишься со мной в этом святом месте силы? Или сбежишь в мир теней, как обычно?

Медленные шаги, вековая усталость. Мой двойник вошел в оружейную. При всем истощении он излучал силу и величие, с которыми не сравнились бы даже самые харизматичные представители нацистской «элиты». Он поистине был полубогом – тем, кем возомнили себя они. Он воплощал в себе все, на что они претендовали, потому что в одиночку заплатил цену, которую они себе даже представить не могли. Он сталкивался с таким ужасом и противостоял такому ужасу, что теперь ничего не могло его задеть.

Почти ничего.

Лишь угроза той, кому он, несмотря на все свои сложные противоречивые чувства, отдал свою любовь. Любовь, которой большинство мелнибонийцев вообще не поймет.

Тяжело ступая, он приблизился к алтарю.

Гейнор вновь попытался вонзить Равенбранд в сердце Уны. Меч начал сопротивляться еще отчаяннее.

Гейнор прокричал заклятие, бросил завывающий меч в меня и обеими руками схватил белый. В этот раз он точно прикончит Уну.

Черный меч не достиг цели. На самом деле он почти не сдвинулся. Он висел над Уной достаточно долго, чтобы она успела поднести к нему руки, перерезать путы и отползти подальше от Гейнора, ухватившись за его же пояс. Я поразился очевидной разумности клинка.

Гитлер и его люди с криками отступили за спины своих охранников-штурмовиков. Они держали Элрика на прицеле автоматов, пока он шел к алтарю, игнорируя опасность. Словно не замечал нацистов, как бывает во сне. На его красивом лице чужака играла жестокая дикарская усмешка. Убедившись, что смерть Уне больше не грозит, он обратил все свое внимание на Гейнора.

Белый меч заворчал и отпрянул, словно тоже отказывался убивать. Мечи настолько разумны или кто-то управляет ими?

Гейнор вроде бы подчинил себе так называемый меч Карла Великого и теперь пытался ткнуть им в Уну, чьи ноги все еще оставались связанными. Но меч просто отказывался слушаться. Дикие, загадочные слова срывались с искривленных губ Гейнора – он призывал на помощь Хаос.

Но помощь так и не пришла.

У Гейнора не хватило времени, чтобы исполнить свою часть договора.

Элрик, стремительный, как змея, подскочил к нему. Черный клинок отбил удар белого.

– Нет никакого удовольствия в том, чтобы убить труса, – сказал он Гейнору. – Но я все равно это сделаю, просто потому, что должен.

Черно-красная дуга. Серебристый полумесяц. Меч Элрика скрестился с белым клинком.

Оба в унисон вскричали, словно от страшной муки.

Черный меч вновь описал дугу. И завыл на одной ноте, уныло и глухо, когда скрестился с оружием Гейнора. Белый клинок начал трескаться и крошиться, как прогнившее дерево, рассыпаясь прямо в руке хозяина.

Гейнор выругался и отбросил его. Этот клинок с самого начала был подделкой, неизвестно кем изготовленной. Отпрыгнув от алтаря, Гейнор попытался схватить оружие со стены. Но оно провисело там слишком долго и буквально приржавело. Тогда он приказал штурмовикам убить Элрика, но охрана не могла выстрелить, не задев самого Гейнора или Клостергейма, который направил пистолет на пришельца. Демонический мечник с усмешкой произнес лишь одно слово.

Равенбранд ринулся к бывшему прислужнику Сатаны. Клостергейм охнул. Он слишком хорошо понимал, какая судьба его ждет, если меч до него доберется. Что-то резко вскрикнул на латыни. Мало кто из нас мог понять его. И уж точно не меч, который почти угодил в цель.

Клостергейм бросился на пол, Гейнор сделал то же самое. И в тот же миг вспыхнула какофония выстрелов, пули и пустые гильзы рикошетом отскакивали от стен и плясали повсюду в большом каменном зале.

Элрик хохотал уже знакомым мне безумным смехом, уклоняясь от пуль, как заколдованный, затем нырнул за алтарь, чтобы убедиться, что дочь его цела.

Она улыбнулась, чтобы успокоить его, и бросилась из укрытия к стене, где лежал я. В руках у нее блестел острый нацистский кинжал Гейнора. Она быстро разрезала мои путы.

Внезапно Равенбранд сам улегся в мою руку, отражая пули, ибо охрана, все еще окружавшая своего драгоценного лидера, обратила внимание и на меня. Гитлер со своей бандой торопливо бросились к двери.

Сила потекла в меня. Я тоже захохотал. С бесстрашным весельем я ринулся на Клостергейма. Элрик уже дрался с Гейнором. У Уны из оружия имелся лишь кинжал Гейнора, но она спряталась за алтарем, так как пули рикошетили вокруг нас. Они попадали лишь в солдат, вызвав вскрики страха в рядах нацистской элиты.

Гитлер полагался на свою удачу. Но теперь удача была на нашей стороне.

Нацисты бросились через дыру, проломанную в двери Элриком. Они попытались закрыть ее. Начали придвигать тяжелую мебель. Они не представляли, что мы сделаем дальше. Старались лишь выиграть время, чтобы составить план.

Я собирался пойти следом, но Элрик удержал меня. Указал пальцем: в дальнем конце зала стояли Гейнор и Клостергейм.

– Грааль все еще у нас! – воскликнул Гейнор. В черных доспехах, жалкой пародии на облачение Элрика, он напоминал тяжелую кожаную птицу, яростно скачущую в дрожащем свете факелов, и тени его плясали вместе с огнем. – И Владыки Высших Миров идут к нам на помощь. Будьте осторожны, кузены. Они не обрадуются, если их союзник в этом измерении не сможет провести их.

Элрик хмыкнул:

– Думаешь, я боюсь их неодобрения? Я Элрик из Мелнибонэ – мой народ стоит наравне с богами!

Но вот поравняться с автоматическим пистолетом Клостергейма, рявкнувшим дважды и заставшим Элрика врасплох, он не смог.

– Что это? – нахмурился мелнибониец и упал навзничь.

Я бросился вперед, но кинжал, брошенный Уной, уже вонзился Клостергейму в сердце. Он согнулся пополам, словно его затошнило, и пытался вытащить лезвие.

Гейнор оттолкнул умирающего напарника и бросился к низкой дубовой дверце в заброшенные покои фон Аша. Клостергейм не двигался. Очевидно, он уже умер.

Я был слишком слаб, чтобы гнаться за Гейнором. Он вбежал внутрь и закрыл за собой дверь на засов. Я хотел выломать ее плечом, но почувствовал резкий приступ боли.

Взглянул на свой бок, ожидая увидеть еще больше крови. Но там остался лишь грубый шрам. Сколько времени прошло? Или время изменило свой ход в результате эгоистичного вмешательства Гейнора? Может, мультивселенная вокруг нас уже начала разрушаться?

– Друзья, – охнул Элрик. – Наверх. Нужно идти наверх…

Уна хотела было забаррикадировать выломанную входную дверь, но оказалось, что нацисты уже проделали большую часть работы со своей стороны. Мы были заперты. К этому моменту Гейнор мог уйти уже далеко, забрав Грааль в Серые Пределы.

Я продолжал биться в закрытую дверцу, но безуспешно.

Баррикаду начали разбирать с той стороны. Кажется, нацисты осмелели и решили вернуться.

У дверей раздался треск. Там стоял Гесс, жестом посылая автоматчиков на штурм. Он единственный из всей своры осмелился сразиться с нами. Теперь у нас не осталось шансов освободиться.

Я снова ткнулся плечом в низкую дверь, но сил мне все еще не хватало. Позвал на помощь Уну. Она поддерживала Элрика – тот опирался на алтарь Гейнора. Кровь сочилась из его ран, омывая темный гранит.

Мелнибониец нетерпеливо выпрямился и, схватив меч, приказал мне отойти в сторону.

– Я уже привыкаю открывать двери таким образом, – голос его был слаб, но исполнен бравады.

Он собрал все силы, нанес мощный удар – и расколол древнюю дубовую дверь надвое. Доски разлетелись, пропуская нас. Мы вошли внутрь и начали подниматься вслед за Гейнором. Позади кричал Гесс, что-то истерично приказывая своим солдатам.

Башню не использовали много лет. Втащив Элрика внутрь, мы обнаружили, что вещи фон Аша все еще лежат там, где он их оставил. Сундуки, буфеты, стулья и столы покрывал толстый слой пыли. Книги и карты он бросил. Взял лишь свои мечи, одежду и кое-что еще. По следам, оставленным в пыли, мы поняли, куда направился Гейнор. Обессилевший Элрик лежал у стены, а мы с Уной забаррикадировали выход на узкую лестницу, передвинув тяжелую мебель из соседней комнаты. Уна мельком осмотрела книги и бумаги, обнаружила что-то интересное и сунула в карман. С Элриком на руках мы прошли вперед, пока короткий коридор не привел нас к широкому внутреннему дворику, окруженному узким зубчатым парапетом в расщелинах.

На наше счастье, Гейнор все еще находился там – ждал помощи или надеялся сбежать. Но спрыгнуть отсюда было невозможно – очень уж высоко.

Я бросился к темному силуэту впереди. Он суетился около выступа дымохода, но я держал его в поле зрения. Внезапно Гейнор обернулся. Ему было очень больно. Все его тело дрожало и сотрясалось в бешеном серебристом сиянии. Он рос и, увеличиваясь в размерах, будто рассеивался. Словно круги на воде, каждый из которых чуть шире предыдущего, Гейнор становился все больше и больше, пульсируя и расширяясь, как музыкальный аккорд, возносился в небо, уходил в материю, из которой состоит мультивселенная. Он распадался на фрагменты и собирался в единое целое в одно и то же время!

Я наткнулся на него, все еще пытаясь поймать. Добравшись, попытался схватить… удержать. Пальцы кольнуло, на мгновение я ослеп, и Гейнор исчез. Тишина.

– Мы потеряли обоих Гейноров, – я дрожал от гнева, к которому примешивался страх.

Элрик вздохнул и покачал головой:

– Мы потеряли их всех. Он рискнул и поставил все на самую опасную карту – разбежался в тысяче направлений. Распылил свою сущность по всей мультивселенной, чтобы мы не смогли последовать за ним. Он нестабилен. И очень опасен. Возможно, невероятно могущественен. Он существует везде и нигде. Он может быть кем угодно – и никем. Слишком тонко он размазал свою сущность. Но одно мы знаем точно: он не смог исполнить своей части договора с Ариохом. Он пытался привести герцога Ада в этот мир. Если Гейнор окончательно не сошел с ума, то он сделает одно из двух. Либо попытается удрать от герцога Ада, что глупо и практически невозможно. Либо попытается достигнуть с ним компромисса. А это значит, что ему нужно найти место совмещения. Бек отверг его, так что понадобится другое место, через которое он сможет впустить своего благодетеля. Вряд ли в этом мире таких мест много.

– Морн, – сказала Уна. – Это случится в Морне.

Она показала бумагу, которую забрала из вещей фон Аша.

– Место совмещения? – спросил я. – А что это такое?

– Место, где сходятся разные возможности, – ответила девушка. – Где пересекаются лунные дороги. Я хорошо знаю этот мир. Он обязательно пойдет к Камням Морна и там попытается собрать себя воедино.

Это все, что она успела сказать, когда из башни раздался грохот.

– А мы можем за ним пойти? – спросил я.

– Я привел друзей, – пробормотал Элрик. – Гейнор хотел использовать их ради своей выгоды. Но в нем нет нашей крови. Именно так я и пришел за ним из Мелнибонэ. Мечи к мечам. Крылья к крыльям.

Гесс и его люди взламывали дверь.

Я посмотрел через парапет. Если спрыгнем, то обязательно погибнем. Идти больше некуда. Другого выбора нет, лишь стоять насмерть. Элрик поковылял к башне, волоча за собой клинок. Когда дверь упала, он взмахнул мечом. Трое штурмовиков, стоявших впереди всех, такого не ожидали. Они рухнули разом, и меч издал вопль ликования. Элрик вдохнул сквозь зубы, впитывая его силу. Украденная энергия быстро восстанавливала его.

Я неохотно присоединился, и вдвоем мы убили еще пятерых-шестерых, прежде чем штурмовики отступили вглубь башни и начали стрелять в нас с безопасного расстояния. Из-за узкого прохода они не могли разглядеть нас и тратили боеприпасы впустую.

Элрик приказал нам отвлекать штурмовиков. Сам он взобрался на парапет и взглянул в ночное небо, где клубились темные тучи, освещаемые оранжевой луной. Он поднял меч. Клинок вновь загорелся черным огнем. Элрика в помятых доспехах и рваных шелках объяло то же пламя; подняв белое, словно череп, лицо к бурлящим небесам, он начал петь – о рунах столь древних, что слова его напоминали голоса стихий, ветра и земли.

Из башни выстрелили еще пару раз. Осторожно появились штурмовики. Я убил их.

В небе метались темные силуэты. Извилистые фигуры рыскали между туч.

Элрик вычерпал силу своих жертв. Он стоял на парапете с мечом в руке и кричал в темное небо.

И небо кричало ему в ответ.

Раздался грохот, словно неожиданно прогремел гром, а затем небо начало пузыриться и трескаться.

Вдалеке вновь показались фигуры. Чудовищные летающие твари. Рептилии с длинными, свивающимися в кольца хвостами и шеями, с узкими мордами и широкими кожистыми крыльями. Я узнал их, драконов из моих кошмаров. Драконов Мелнибонэ, которых привела в мой мир могущественная магия Элрика. Я понимал, что Гейнор тоже пытался привлечь драконов на свою сторону. Знал, что он почти победил Элрика на руинах Имррира. Знал, что он обнаружил сокрытые пещеры и попытался разбудить сородичей дракона Элрика. Ему это удалось. Но он не понимал, что драконы не станут служить ему. «Кровь за кровь, брат за брата». Они служили лишь королевскому роду Мелнибонэ. И благодаря странному выверту истории мы с Уной тоже принадлежали к этому роду, как и ее отец.

Два огромных создания кружили вокруг башни в оранжевом свете луны. Молодые драконы Фурна – еще с черными и белыми кольцами на морде и хвосте, с перьями на кончиках крыльев, не доросшие до полного размера взрослых особей, чья продолжительность жизни почти бесконечна, так как большую часть времени драконы проводят во сне.

Элрик физически ослабел от применения заклинаний, но воспрял духом.

– Я готовился к этому. Но думал, что со мной будет Грааль, когда я призову своих братьев.

Мелнибонийцы утверждали, что находятся в прямом родстве с драконами Фурна. В прежние века они носили одни и те же имена, жили в одних и тех же домах и обладали одной и той же силой. Говорили, что в древности драконы правили Мелнибонэ, как короли. Какой бы ни была правда, Элрик и такие, как он, могли пить драконий яд, который убивал всех других существ. Яд был настолько опасен, что, когда драконы плевались им, он загорался прямо в воздухе. Я знал все это благодаря Элрику.

И понимал язык драконов. Мы радостно поприветствовали их, осторожно приземлившихся на башню. Они дымились и дрожали после путешествия сквозь мультивселенную. Разинув громадные красные пасти, тяжело дышали в разреженном воздухе нашего мира. Огромные глаза изучали нас.

Чудовищными когтями они вцепились в камни парапета, удерживая равновесие, и терпеливо ждали. Чешуя переливалась фиолетовым, алым, золотым и темно-зеленым, блестела в лунном свете. Драконы были очень похожи друг на друга, но у одного над носом была белая метка, а у другого – черная.

Огромные белые зубы клацали, когда они смыкали пасти, на губах пузырился яд. Существа прямо из легенд о Зигфриде, только гораздо умнее и многочисленнее. Мелнибонийцы изучали драконов долго и тщательно. Они описали несколько разновидностей – от короткомордых эранианских, прозванных «летучими мышами», до длинномордых, впадающих в спячку фурнийских, способных общаться с нами при помощи телепатии.

Держась за бок, Элрик подошел к ближайшему дракону и тихо обратился к нему. Обе рептилии уже были оседланы – пульсирующими фурнскими скефлами, чем-то вроде мембран, которые крепились над драконьими лопатками прямо к коже и позволяли путешествовать сквозь миры. Эту странную штуковину придумали мелнибонийские алхимики в глубокой древности.

Имена их были очень просты, как большинство имен, даваемых людьми, – Черноносый и Белоносый. Сами же себя они называли именами длинными, сложными и практически непроизносимыми – там упоминалась и их родословная, и все места, где они побывали.

Элрик обернулся ко мне:

– Драконы отнесут нас к Гейнору. Знаешь, как летать на них?

Я знал. Так же, как и многое другое, связанное с моим двойником.

– Он все еще в этом мире. По крайней мере, здесь некоторые части его личности. Вероятно, он исчерпал все свои силы и больше не способен к путешествию по лунным дорогам. Как бы там ни было, драконы могут отнести нас к нему.

– В Морн, – сказала Уна. – Он должен быть в Морне. А Грааль все еще с ним?

– Этого мы не узнаем, пока не доберемся до него.

Элрик говорил с трудом, преодолевая боль. Но выглядел крепче, чем даже несколько минут назад. Я спросил, сильно ли его ранили, он посмотрел с удивлением.

– Клостергейм стрелял на поражение. А я пока еще не умер.

– Я тоже должен был умереть от выстрела Клостергейма, – заметил я. – Раны были серьезные. Я потерял огромное количество крови, но теперь раны затянулись и почти исчезли!

– Грааль, – понял Элрик. – Мы подверглись воздействию Грааля, сами того не зная. Значит, он либо у Гейнора, либо спрятан где-то внизу.

В дверном проеме появилось лицо Гесса. С выражением искренности и спешки на лице он приказал своим солдатам прекратить стрельбу.

– Я должен поговорить с вами, – сказал он. – Я знаю, что все это значит. Вы ведь какие-то герои, да? Герои Альфхайма? Неужели мы призвали древний легендарный тевтонский мир во всем его могуществе и славе? Кто вы? Тор? Один? Или…

Драконы его поразили.

– Сожалею, ваше превосходительство, – ответил я. – Эти драконы с востока, левантийские. С другой стороны Средиземноморья.

Глаза его округлились.

– Это невозможно!

Уна помогла Элрику подогнать скефлу на спине Черноносого. Она забралась на дракона и устроилась позади отца, жестом показывая мне оседлать Белоносого.

– Позвольте мне полететь с вами! – взмолился Гесс. – Грааль… Я вам не враг!

– Прощайте, ваше превосходительство! – Элрик вложил Буреносец в ножны и обернул драконий повод вокруг запястий. С каждой секундой силы возвращались к нему.

Я взобрался на драконье седло с такой ловкостью, словно и сам родился в королевской семье. Меня переполняла дикая, нечеловеческая радость. Незнакомая. Волшебная. И хотя совсем недавно я бы сам посмеялся над подобной мыслью, теперь я принимал все. Нет большего счастья, чем лететь в ночь на спине дракона.

Мощные крылья начали бить в воздухе. Гесса отбросило назад, словно ураганным ветром. Я видел, что он говорит что-то, умоляет меня. И мне было почти жаль его. Из всех нацистов он казался наименее отвратительным. А затем на крышу вырвались штурмовики во главе с Герингом. В воздухе вновь зажужжали пули.

Они нам не угрожали. Мы могли бы разрушить башню и всех, кто на ней находился, сбросив лишь несколько капель яда, но это не пришло нам в голову. Мы были убеждены, что Грааль у Гейнора, и если мы успеем его схватить, то скоро чаша окажется в наших руках.

Полет привел меня в чрезвычайно прекрасное настроение! Элрик прокладывал путь по воздуху, сидя на спине Черноносого, Белоносый летел следом. Мне не пришлось управлять драконом, хотя интуитивно я и знал, что нужно делать.

Все сомнения и беспокойства остались на земле, когда могучие крылья, взбивая воздух, понесли нас все выше и дальше на Запад. Куда? В Ирландию? Наверняка ведь не в Англию?

Англия была врагом моей страны. Что, если меня схватят, а я все еще в остатках эсэсовской формы? Я ведь не смогу убедить их, для чего я тут на самом деле!

Но выбора у меня не было. Черноносый с Элриком и Уной, изредка взмахивая крыльями, скользил над облаками, Белоносый, на год или два помладше, летел следом. Когда начало светать, рисунок на крыльях драконов стал яснее. Они походили на гигантских бабочек с четкими узорами красных, черных, оранжевых, голубовато-зеленых оттенков – ничего общего с желто-зелеными рептилиями из книжек с картинками.

Фурнские драконы двигались с необычайной грацией. Тем более красивые, что еще и намного более мудрые, чем люди.

Когда облака расступились, я увидел пестрые поля и лепившиеся к ним крохотные германские городки. Люди в сельской местности дольше века почти не знали войн и верили уверениям Гитлера о том, что иностранным бомбардировщикам не позволят вторгнуться в воздушное пространство страны.

Каким образом Гитлер планировал выполнить все свои обещания? Собирался обратиться к магии, если его подведут политические и военные средства? Он походил на человека, оседлавшего тигра: и страшно, поскольку не знаешь, куда он тебя несет, и спрыгнуть нет никакой возможности, ведь он скачет с огромной скоростью.

Или на человека, оседлавшего дракона! Неужели я всерьез решил, что Гитлер настолько беспомощен и просто попал в ловушку обстоятельств, потому что меня самого так завертело в разных реальностях?

Скоро я перестал размышлять об этом, наслаждаясь красотой неба. Вдыхал свежий воздух. И настолько увлекся, что не сразу расслышал гул за спиной. Оглянулся и посмотрел вниз. Под нами ковром летели самолеты, да так близко друг к другу, что напоминали одну огромную птицу. Гул оказался ровным звуком моторов. Самолеты летели немного быстрее нас, но в том же направлении.

Я не понимал, как любая страна, особенно измученная и истощенная Британия, смогла бы выстоять перед столь огромной воздушной армадой. Прежде в мировой истории такого еще не случалось. С ней мог сравниться только испанский флот, напавший на Англию во времена правления королевы Елизаветы. Тогда Англия спаслась лишь благодаря капризам погоды. Но рассчитывать на такую удачу снова не приходилось.

С тех пор как начались мои приключения, я увидел, как погибла целая цивилизация. И понимал, что даже невозможное возможно: люди и архитектура могут исчезнуть с лица Земли, будто их никогда не существовало.

Неужели по какому-то ужасному совпадению я увижу и конец Англии, крах Британской империи?

То, что я увидел, была эскадрилья юнкерсов Ю-87, знаменитых пикирующих бомбардировщиков – люфтваффе обычно использовало их при первых нападениях на другие страны. Мы пролетели чуть дальше; облака, скрывавшие воздушный флот под нами, рассеялись, и перед взором предстали волны истребителей – «мессершмиттов», эскадрильи «юнкерсов» и «хейнкельсов» – все это неуклонно двигалось в сторону истерзанной Британии, у которой не было столько самолетов и столько сил, чтобы отразить воздушную атаку.

Неужели именно потому Гейнор повел нас на Запад? Чтобы мы смогли стать свидетелями начала конца? Последней битвы, исход которой обеспечит господство Владык Высших Миров на Земле? А сохранят ли мир эти владыки? Или в ту же секунду начнут воевать друг с другом?

Неужели нас ждет Рагнарёк?

Самолеты улетели. Небеса наполнились странным безмолвием.

Словно весь мир погрузился в ожидание.

Все ждал и ждал.

Издалека раздался непрерывный механистичный грохот пушек и бомб, визг истребителей и трассирующих пуль. Далеко на востоке над всполохами оранжевого пламени поднимался жирный дым, взрывались снаряды, сверкали вспышки. Черноносый сделал длинный изящный поворот к восходящему солнцу, и вскоре шум боя остался позади. Англия не сможет и дня простоять. Война против Европы закончится победой Гитлера. Куда он направится дальше? В Россию?

Я оплакивал падение Англии со смешанными чувствами. Высокомерие, небрежное могущество, презрение к прочим странам и народам не покидали ее до самого конца. Именно из-за них она недооценила Германию. Но всей своей отвагой, упорством, ленивым добродушием, изобретательностью и способностью сохранять хладнокровие под обстрелом она наделила свои боевые корабли – каждый из них стал маленьким воюющим островом со своим маленьким народом.

Ее военные моряки правили миром и разбили Наполеона на море, пока мы вместе сражались с ним на земле. Возможно, Британия кровожадна и прагматична и даже где-то гордится своей жестокостью и грубостью. Но ее герои проявляли упорство, рисковали жизнью и благополучием и достойны звания могущественной нации. А ведь среди этих великих людей было немало великих поэтов и историков. И если Британия пришла в упадок, то лишь потому, что в ней больше не осталось людей такой чести и широты взглядов.

Настал день расплаты. Рано или поздно он наступал для всех великих империй – Византии и Карфагена, Иерусалима и Рима. Неспособные осознать свою смертность, они познали горечь поражения и рабства. В своей империи Гитлер снова ввел рабство. Британцы, пример для всего мира в уничтожении этой порочной практики, вновь испытают унижение и глубокое отчаяние подневольного труда. Последний оплот Европы на время забыл о своих национальных пороках и воззвал к добродетелям в борьбе за свою свободу и свою славу. Если Британию и ждет поражение, она все равно докажет, что добродетель сильнее порока, а отвага встречается чаще трусости, что и то и другое существует одновременно, и спустя годы мы будем вспоминать лучшее, а не худшее. Мы увидим, что добропорядочность сделала нас сильнее и принесла столько безопасности, сколько цинизм никогда бы не смог. Почему мы опять и опять должны проходить один и тот же урок?

Что за философские размышления во время величайшей физической радости полета на драконе! Как же это для меня типично! Я ничего не мог поделать, сердце мое скорбело о великой стране, которую многие немцы считали своим прирожденным партнером, нацией намного лучшей, чем они сами.

Вода. Спокойная, синяя, сверкающая. Зеленые холмы. Желтые пляжи. Снова вода. Ленивый солнечный свет, словно мир всегда был настоящим раем. Маленькие городишки, будто выросшие из земли сами собой. Реки, леса, долины. Уютная красота английских графств. Что станет со всем этим, когда Германия разгромит британские воздушные силы и «германизирует» мир, превратив его наследие в очередную «оперу-буфф»? Унылые черные города, так презираемые британцами, защищали всю эту безмятежность, этот идеал от тирании, что собиралась навсегда разрушить их образ жизни, во имя сохранения его.

Меня обуревали такие противоречивые чувства, что я бы с большим удовольствием снова столкнулся с опасностями Му-Урии. Это было бы проще. Неужели Гейнор в самом деле уничтожил добрый народ офф-му и в живых осталось лишь несколько из них?

Мы снова летели над морем, подхваченные нежным южным ветром, направляясь к маленькой зеленой точке – она казалась холмиком посреди воды и пенящихся волн. Дракон, летевший впереди, вновь накренился и сделал круг над островом в полмили шириной. Я увидел строение эпохи Тюдоров, разрушенный монастырь; белый мыс, словно крысиный хвост, служил естественным причалом. Никто не собирался встречать нас; казалось, в этом месте давно никто не живет. Центр острова представлял собой травянистый холм, его венчали неровные гранитные глыбы – похоже, когда-то здесь проводились древние ритуалы. Давным-давно эти валуны стояли прямо, являясь обсерваторией, храмом и местом для размышлений.

Так мы прибыли на остров Морн, к горе Мараг, «где так давно сошлись все добродетели английского народа», как описал их героический поэт Уэлдрейк. Одно из священных мест Запада, чья история намного древнее, чем история Гластонбери или Тинтагеля. Драконы мягко приземлились на чистый белоснежный песчаный пляж Морна, море било по скалам, как боевой барабан, и я понял, почему Гейнор здесь.

Остров Морн был одним из величайших мест силы, которое признавали даже нацисты, хотя заложили его кельты, а не саксы. Сюда древние расы всего мира посылали своих ученых – обмениваться идеями и обсуждать природу бытия, различия и сходства религий, – в том самом Серебряном веке, еще до начала тевтонского пробуждения. До того, как начались завоевания и насилие.

В Морн прибывали епископы, раввины, мусульманские мудрецы, буддисты, индуисты, гностики, философы и ученые, чтобы делиться друг с другом знаниями. Они собирались в монастыре у подножия холма. В университете для всех народов, памятнике доброй воли.

А затем на своих кораблях-драконах прибыли сюда норманны, и все закончилось.

Я спешился, почесал дракону шею под чешуей и поблагодарил за услугу. Снял скефлу, сложил и спрятал под рубаху. Уна, спотыкаясь, подошла ко мне по мягкому песку, ноги ее слегка затекли после долгого полета.

Она указала на песчаную косу. Там стояла на приколе немецкая подводная лодка с двумя охранниками-солдатами на низкой палубе.

Совпадение? Разведчики германского флота, идущего в наступление? Или же Гейнор, чтобы сбежать отсюда, если понадобится? Но зачем? Он не мог знать, что мы последуем за ним. Слишком большие предосторожности на случай, если его здесь найдут.

Какой бы ни была причина, прямо сейчас нацистская подлодка опасности не представляла. Даже если они нас заметили, то вряд ли поверят, что это реально. Драконы очень редко высаживаются на маленьких островах посреди Ирландского моря.

По одному слову Элрика огромные создания поднялись в воздух и стрелой взмыли в верхние слои атмосферы, где могли подождать нас, не привлекая внимания.

Передохнув лишь краткий миг, мы начали пробираться по запутанным улицам заброшенного поселка. Мимо большого дворца, где до 1918 года правил независимый герцог Морна, теперь все окна в нем были заколочены. Мимо двух ферм – их жители, видимо, эвакуировались в преддверии войны. По петляющей тропе, что вела на вершину травяного холма к кольцу из камней. Пока мы не нашли здесь ничего необычного. Над волнами и над берегом с криками носились чайки. Деревья раскачивал ветер, а в их ветвях пели дрозды, в разросшихся кустах шныряли воробьи, вдалеке успокаивающе шумели волны.

Не без усилий мы взобрались на вершину холма, где, словно старики, прислонялись друг к другу гранитные плиты. Они все еще составляли круг.

Мы подошли к камням. Я заметил внутри круга странное молочно-белое сияние и насторожился, «заколебался». Не хотелось больше сталкиваться со сверхъестественным. Но Уна поторопила нас:

– Я точно знаю, что он должен был прийти сюда, раз мы победили его в Беке, – сказала она. – Надеется связаться с Ариохом. Но, думаю, мне есть чем его удивить.

Она завела нас в центр каменного круга. Море внизу выглядело очень спокойным. Идеальная погода для вторжения, подумал я. Посмотрел на подводную лодку, но не мог ее разглядеть отсюда.

Прозрачный свет волной омывал наши ноги.

– Держите клинки наготове, господа, – сказала Уна. – Мне понадобится их сила.

Мы повиновались. Уверенность, которую излучала эта прекрасная юная девушка, зачаровывала нас. Она подняла свой лук-посох и окунула его в переливающуюся субстанцию, словно в краску, а затем начала рисовать в воздухе геометрические узоры, связывая один камень с другим, пока не опутала их все жемчужными сверкающими нитями силы.

И в это же время Уна что-то произносила. Бормотала и пела, плетя заклинания. Судя по голосу и движениям, она спешила.

Бешеные угловатые вспышки заставили меня оторопеть и почти ослепнуть. Уна взяла у меня Равенбранд и описала его острием большой овал. Овал раскрылся, и среди света возник тоннель. По тоннелю к нам шел человек.

Фроменталь!

Француз шагнул в круг из камней и огляделся, словно искал подходящее место для пикника. Будто в подтверждение этому, в руках он держал большую закрытую корзину. Фроменталь совершенно не удивился, увидев нас, и радостно поприветствовал взмахом руки. Когда он шагнул в круг, алый свет окутал его тело, словно окровавленное пальто. Свет вспыхнул и погас. Молочная паутина тоже исчезла. Остался лишь запах чего-то старого и горячего. Он показался мне знакомым, но я так и не смог понять почему.

– Я вовремя? – спросил Фроменталь девушку.

– Надеюсь, – сказала она. – Вы ее принесли?

Фроменталь приподнял корзину.

– Она здесь, мадемуазель Уна. Вытащить?

– Пока не надо. Нужно удостовериться, что он придет. Он как-нибудь сюда доберется. И Ариох тоже. Гейнор ожидает встретить его у Камней Морна. Они здесь и раньше бывали.

– Владыка Ариох уже с нами, – тихо произнес Элрик.

Он стал вести себя по-другому, ощутив присутствие хозяина в круге. Заговорил быстро и настойчиво:

– Владыка Ариох, прости нас за вторжение. Прошу тебя, будь благосклонен к нам во имя наших древних заветов. Я Элрик из Мелнибонэ, и мы связаны одной кровью и одной судьбой.

Голос сладкий, как само детство, зазвучал с небес:

– Ты мое смертное порождение. Ты представляешь мои интересы в разных мирах, но не в этом. Зачем ты здесь, Элрик?

– Хочу отомстить врагу, владыка. Тому, кто служит тебе. Кто предоставил тебе этот портал.

– Мой слуга не может быть твоим врагом.

– Тот, кто служит двум господам, не может считаться ничьим другом, – ответил Элрик.

Голос, чье тепло окутывало и утешало, словно старый любящий родственник, по-доброму засмеялся.

– Ты самый смелый из моих рабов, самый милый из всех моих соблазнительных отпрысков. Теперь я вспомнил, за что люблю тебя.

Мой рот вдруг наполнился горечью. Находиться в присутствии невидимого существа было почти физически невыносимо. Даже Уне стало не по себе. Но Элрик вел себя даже спокойнее, чем обычно, почти безмятежно.

– Мне суждено служить тебе, великий герцог Ада. Между моим родом и твоим существует древний договор. Тот, кто называет себя Рыцарем Равновесия, уже предал одного из властителей Высших Миров, и я точно знаю, что предаст и другого.

– Меня нельзя предать. Это невозможно. Я никому и ничему не доверяю. Я заключил Миггею в темницу по его просьбе. И вот моя оплата. Этот богатый, вкусный мир. Здесь так много всего, чтобы развеять мою скуку. Гейнор поклялся мне в верности. Он не посмеет испытывать мое терпение.

– Гейнор верен Закону больше, чем Хаосу, – неожиданно раздался мой голос. Он напоминал голос Элрика и эхом отдавался в моей голове. – Уверяю вас, герцог Ариох, я не клялся вам в верности. И не заинтересован в том, чтобы вы вошли в мой мир. Ваши силы уже и так разорили его. Но я могу помочь вам потребовать у Гейнора то, что он обещал вам заплатить.

Ариох развеселился. Я увидел лишь очертания золотого лица, самого прекрасного лица в мультивселенной, и полюбил его.

– Это не мои силы, маленький смертный. Это силы леди Миггеи. Силы Закона воюют против твоего мира.

– А Гейнор хочет, чтобы вы противостояли им?

– Мне нет дела до его желаний, меня интересуют лишь его действия. Он предложил мне некую возможность. И я противостою силам Закона по своей природе.

– Тогда наши интересы совпадают, – согласился я. – Но мы не можем заключить с вами такую же сделку, как Гейнор.

– Гейнор обещал мне возможность войти в ваш мир. С помощью магии и премудрости. Вы не можете сделать для меня то же самое?

– Нет, хозяин, – сказал Элрик. – Мы не располагаем теми же средствами. Мы потеряли артефакт, обладающий великой силой.

– Гейнор принесет его сюда.

– Возможно, – Элрик говорил с уважением, но достаточно твердо, как человек, считающий себя равным богам. – Хозяин, у тебя нет прав на этот мир.

– У меня есть права на все миры, маленький раб. Кроме того, мне уже надоела эта игра. Кажется, я играю против своих же интересов. Как только Гейнор принесет ключ, я со своими армиями войду и принесу необузданный Хаос в этот маленький скучный мир. Силы Миггеи остались без здравого руководства. Мы очень скоро одержим над ними победу. Ваши страхи напрасны.

– А если Гейнор не принесет ключ, ваше превосходительство? – Уна бесстрашно глядела на золотую голову.

– Гейнор мой. Я могу его съесть. Могу извергнуть обратно, когда пожелаю. Могу выпить его. Могу помочиться им. Могу защекотать. Могу поцеловать. Могу испражниться им или развеять по ветру. Могу забрать его сердце. Могу надеть на него железные сапоги. Могу станцевать с ним. Могу избить. Могу использовать, как пожелаю.

Он причмокнул до боли прекрасными губами, словно тролль в волшебной сказке. Похоже, Миггея, служительница Закона, не единственная из Владык Высших Миров утратила разум. Может быть, весь этот божественный народ состарился одновременно и уже не понимает, чего хочет и чем интересуется? Неужели мультивселенная во власти подобных существ?

Или это отражается в них наше собственное состояние?

Фроменталь, между тем, ничего не понимал. Мы говорили на неизвестном ему языке. Он смотрел то на Уну, то на меня, вопросительно поднимая брови.

Элрик что-то увидел и указал туда жестом. Безо всяких колебаний он выхватил меч и сжал его обеими руками.

На белом пляже появился Гейнор – все еще в доспехах, но выглядел он совсем плохо. Не подводная ли лодка доставила его в Морн? Вероятно, он не видел, что происходит в каменном круге, и считал, что совсем один здесь. Меча при нем не было, да и никакого другого оружия. Чашу он тоже не принес.

С тайным удовольствием мы смотрели, как Гейнор приближается к нам.

Он остановился, прежде чем войти в круг. Заглянул внутрь. Мы оставались для него невидимыми.

Желтоватый свет наполнил пространство между камнями.

– Хозяин? Владыка Ариох?

Голос Ариоха прозвучал, как доброе приглашение:

– Входи.

Гейнор шагнул внутрь круга.

И обнаружил, что все его враги здесь, поджидают его.

В ярости он развернулся. Попытался выскочить из круга, но не смог – угодив в ловушку.

– Принес ли ты ключ, маленький смертный? – нежно заговорил Ариох, будто смакуя каждый слог.

– Я не смог, владыка. – Внимание Гейнора было приковано к нам, а не к Владыке Высших Миров. – Этот артефакт разумен…

– Но твоя обязанность контролировать его.

– Его невозможно контролировать, владыка. Клянусь, если он и не разумен, то обладает собственной волей.

– Но я же говорил тебе об этом, маленький смертный. А ты заверил меня, что у тебя есть средства, чтобы овладеть им. Именно поэтому я и помог тебе. Поэтому заключил леди Миггею в темницу.

Элрик рассмеялся; уверенность Гейнора испарялась.

– Я пришел снова попросить помощи, – почти трогательно произнес наш враг. – Помоги мне еще чуть-чуть. Но почему? Как… Это же твои враги, владыка. Те, кто противостоит тебе.

– Они проявили ко мне больше почтения, князь Гейнор, чем ты. Кажется, ты считаешь, что можешь солгать Владыке Высших Миров. Думаешь, я, как джинн из бутылки, исполню все твои желания? Я не таков! Я герцог Ада! Мои замыслы превосходят все твои представления. И терпение мое заканчивается. Как мне наказать тебя, маленький князь?

– Я могу провести тебя в этот мир, владыка, клянусь. Мне надо лишь вернуться в Бек. Могучие силы восстают прямо сейчас, чтобы завладеть этим миром. С каждым часом они захватывают все новые территории и обретают все больше власти. Только ты с моей помощью сможешь победить их, мой владыка.

– Мне не интересно спасать этот мир, – проговорил Ариох с царственным изумлением. – Я лишь хотел немного поиграть с ним. А теперь, маленький Гейнор, мне осталось лишь играть с тобой.

Уна повернулась к Фроменталю и выхватила корзину у него из рук. Открыла и извлекла содержимое.

Что-то вроде миниатюрной модели. Из мудреной клетки, составленной из тысяч мелких костей, раздавался злобный тоненький голосок.

Миггея! Все еще запертая, в страшной ярости.

– Как вы это сделали? – изумленно спросил я.

– Это не сложно, – ответила Уна. – Размеры меняются в разных мирах. Каждый мир, как я уже говорила, как бы находится на собственной шкале, именно так мы и можем путешествовать между ними, и именно поэтому мы не осознаем сразу, что они существуют. Я попросила лейтенанта Фроменталя принести ее сюда. Миггея очень сильна, но заключена в клетку. Если выпустить ее, то вскоре она изменится в размере в соответствии с этим миром. Но я не могу освободить ее. Это может сделать лишь тот, кто заключил ее в темницу.

– Вы привели в мой мир еще одно из этих существ? – Мне показалось, что это весьма безответственный поступок. – Чтобы оно сразилось с тем, которое уже здесь? Чтобы вся планета превратилась в поле боя?

– Вы всё поймете, – сказала Уна. – Но сейчас вы все должны покинуть круг. Только сначала дайте мне свой меч.

Вопреки здравому смыслу, я отдал Уне Равенбранд. А затем мы с Элриком и Фроменталем вышли из Каменного круга Морна.

Мы видели лишь театр теней. Темный расслабленный силуэт герцога Ариоха и стремительную изящную фигурку Уны, которая поставила костяную клетку на землю. Застывшего Гейнора. Уна коснулась клетки острием моего меча. Я услышал слабый гул голоса Ариоха:

– Что ж, миледи, похоже, не в моих интересах далее держать вас в темнице.

Раздался шум, словно камень раскололся.

Жуткий треск.

В круге что-то закипало, клубилось и росло. Что-то хихикало и визжало, с идиотским смешком прижимаясь к стене света внутри каменного круга. Миггея вырвалась из клетки и теперь пыталась выбраться наружу.

Камни затряслись. Заплясали. Затем остановились, выпрямились в ожидании. Так, должно быть, выглядели первые друиды, которые воздвигли их здесь. Высокие белые гранитные глыбы, сверкающие на солнце.

Неожиданно перед нами возник подвижный сноп огня; запертый в круге, он дрожал и извивался, беззвучно взывая к нам. Лицо Гейнора горело. Все его тело было объято пламенем. Горя от миллиона противоречий, порожденных его мелочным сердцем. А рядом стоял еще один он, и тоже пылал, и тоже кричал.

Он умолял нас о чем-то. Чтобы простили? Или чтобы выпустили? Одна пляшущая, горящая фигура, и другая, и еще, и еще – пока они не собрались в круг внутри каменного круга.

Над ними появилось призрачное золотое лицо герцога Ариоха. Он улыбался и насвистывал, словно любовался кукольным представлением. Рядом – безумное, пускающее слюни и хихикающее существо, когда-то величайшая аристократка Закона; она тыкала в извивающееся тело Гейнора, и то меняло форму и размер, распадалось на крошечные версии самого себя, воссоединялось и рассыпалось вновь. Я слышал его крики. Ничего подобного я прежде никогда не слышал.

Ариох и Миггея перетягивали его, как канат, рвали на куски, на множество маленьких личностей, дрались за его душу. Они играли с ним, как кошка со сверчком. И никакой враждебности друг к другу – вся их ненависть теперь была направлена на Гейнора, глупого Гейнора, который решил, что сможет натравить их друг на друга.

Он умолял их остановиться.

Я уже и сам был готов просить об этом! Тысячи Гейноров заполонили круг. Тысяча вариантов боли.

Уна наблюдала за этим с молчаливым удовлетворением, как если бы она смотрела на свое рукоделие и радовалась своим успехам.

– Он не может вернуться назад к своему архетипу, – сказала она. – А это единственный способ выжить. Ощущение своей личности – все, что у нас есть. Сейчас все личности Гейнора борются друг с другом. Его размазывает по мультивселенной. Он пытался использовать конвергенцию в своих эгоистических целях, но она привела к его полному уничтожению.

– Слишком много! – взревел Ариох. – Ты обещал мне силу Закона. Я уже обладаю силой Хаоса. Так где же Грааль, разрозненный Гейнор?

Раздалось множество разных, ужасающих голосов.

– Он у нее! – единственное, что нам удалось понять.

И Гейнор исчез.

Миггея тоже исчезла.

Голос Ариоха прозвучал удовлетворенным, ласкающим слух шепотом: – Грааль все еще здесь. Там, куда я могу войти, в том месте, где он обещал провести меня внутрь.

Чудовищные губы причмокнули.

А затем Ариох тоже исчез.

Они с Миггеей разодрали Гейнора на миллион духовных нитей.

Что-то прошуршало, словно осенний ветер, и колдовство исчезло из этого мира. Старые камни торчали из обычной травы. Ярко светило на небе солнце. Волны омывали белый песчаный берег, и громче шума моря мы ничего не слышали. Я обернулся к Фроменталю:

– Вы договорились с Уной, когда встретились с ней у клетки Миггеи?

– Мы точно не знали, что с ней делать, но решили, что не помешает прихватить ее с собой… в уменьшенном виде, – подмигнул Фроменталь. – А теперь я должен возвращаться к своим друзьям. Танелорн спасен, но они, конечно же, захотят услышать всю историю целиком. Уверен, мы с вами еще встретимся, мой друг.

– А как же офф-му? Вам что-нибудь известно об их судьбе?

– У них есть другой город, это все, что я знаю. На дальнем берегу озера. Они ушли туда. Часть погибла.

С видом человека, которого ждет неотложное дело, он пожал мне руку и направился к берегу. Его ждала лодка с двумя моряками; они салютовали ему, когда он перебрался за борт. Я ошибался насчет подводной лодки. Это Фроменталь послал их впереди себя. Он снова помахал нам, и плоскодонка быстро поплыла к субмарине. Вероятно, я никогда не узнаю, как ему удалось таким способом переправить к нам плененную богиню.

Я не отрывал от них глаз, пока боевая рубка не скрылась под водой, а затем мои мысли вернулись к удручающей реальности нашего мира. В котором победоносный воздушный флот гарантировал Адольфу Гитлеру близкую власть над миром.

Я напомнил Элрику, что моя работа не завершена. Если Грааль все еще в Беке, то, возможно, мне следует найти способ, как использовать его против нацистов. По меньшей мере его нужно вернуть в Му-Урию.

Дочь крадущей сны улыбнулась мне, будто невинному младенцу.

– А что, если Грааль всегда принадлежал Беку? – спросила она. – Если он был потерян, а офф-му просто временно его хранили? Может быть, он вдруг решил вернуться домой?

Я с трудом понимал, о чем она говорит, но затем до меня дошло. Взглянув на Элрика, я вскричал:

– Клостергейм! Мы оба выжили, несмотря на его пули, потому что находились в присутствии Грааля, хотя и не знали этого! Грааль не позволяет рассеяться. Гейнор не смог бы провести магический ритуал, имея его при себе. Грааль все еще там. Но это также означает, что выжили все, кто там находился. Что, в свою очередь, может означать, что сейчас Грааль в руках Клостергейма!

Элрик молчал. Я чувствовал, что ему очень не хочется оставаться в этом сне. Он предпочел бы вернуться к Мунгламу и продолжить свои приключения в том мире, который понимал гораздо лучше.

Наконец он произнес:

– Клостергейм тоже заслуживает мести. Мы вернемся в Бек, – и положил руку с длинными пальцами мне на плечо. На этот миг он стал мне братом.

Когда мы вернулись на берег, драконы уже ждали нас, словно знали, когда понадобятся. Они гремели чешуей и нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Солнце сверкало на цветных крыльях, озаряя все вокруг. Молодые драконы Фурна могли без устали пролететь через полмира. Им не терпелось поскорее взмыть в воздух.

Мы раскатали скефлы и оседлали драконов. Взобравшись на широкую спину, я устроился в естественном углублении создания, куда могло бы поместиться и три всадника. Элрик, великий Хозяин драконов, что-то пробормотал, и яркие крылья рептилий с треском раскрылись, сделали взмах, еще один – и понесли нас в полуденное небо, работая так же ритмично, как гребцы, плывущие по озеру, вскидывают весла. С каждым взмахом скорость росла, хвосты ударяли по воздуху и завивались кольцами, проходя через стремительные воздушные потоки. Шеи вытянулись, огромные глаза сияли, вглядываясь в лежащее перед нами облако. Древние огнедышащие драконы!

Мы пролетели низко над морем, затем рванули вверх и вперед на восток, над лесистыми холмами и долинами, назад в Германию.

На этот раз Элрик выбрал немного другой курс, южнее, чем я ожидал, – вероятно, для того, чтобы лично взглянуть на падение гордого, но уже побежденного центра империи. Ему тоже была знакома эта странная двойственность привязанности к умирающей империи.

Но стало ясно, что у Элрика совсем другая цель, когда он направил драконов сквозь облака вниз, туда, где в свете вечернего солнца продолжался воздушный бой. Два «спитфайра» кружили и взмывали ввысь, палили из пулеметов, пытаясь увернуться от своры «юнкерсов». Немецкие самолеты специально оснащали воющими сиренами, чтобы они казались намного опаснее. Воздух разрывал жуткий вой, но «спитфайры», легкие и маневренные, делали все, что могли.

Элрик возгласом заставил дракона спуститься. Ветер едва донес до меня звуки, так как я летел следом. Взбудораженный невероятным пике, Черноносый повернул свою длинную голову, прищурил желтые глаза и фыркнул.

Выпустив струю кислотного огня.

Огонь плеснул в один «юнкерс», затем в другой. Самолет за самолетом бросались вниз, когда дракон окатил эскадрилью своим ужасным дыханием. На лицах пилотов «спитфайров» я прочел удивление и благодарность, они как можно скорее взмыли вверх и скрылись в облаках. Оставшиеся «юнкерсы» тоже рванули ввысь, в относительно безопасное небо, но Элрик не удостоил их вниманием. Мы продолжали лететь дальше.

Минут через десять мы увидели целое море немецких бомбардировщиков. До меня вдруг дошло, что экипажи состоят из моих соотечественников. Возможно, там есть мои двоюродные братья или дальние родственники. Обычные, хорошие немецкие парни, которых затянуло в болото милитаризма и нацистской мечты. Правильно ли убивать их в таком случае? Неужели нет другой альтернативы?

Белоносый последовал за своим братом по незримым воздушным тропам. Их хвосты щелкали, словно гигантские хлысты, яд пенился на губах, капая изо рта и ноздрей. Наши драконы почуяли добычу и ринулись вперед с игривой радостью молодых тигров, обнаруживших целое стадо газелей.

Пулеметы строчили, но ни одна пуля не попала в цель – стальная чешуя драконов отражала их. Наверное, пулеметчикам казалось, что это невозможно, что все это им снится.

Мы полетели вниз, и я увидел нацистские кресты – символ бесчестья, позора и самой циничной жестокости, которую когда-либо видел мир. Я атаковал эти кресты – и меня перестали заботить те, кто летал под этими знаменами. О тех, кому не было стыдно летать под ними.

Я нырнул ниже. Яд Белоносого вырывался из пасти вместе с раскаленным воздухом из драконьего желудка. Горящий яд поджигал один бомбардировщик за другим. Загруженные бомбами под завязку, они взрывались на наших глазах.

Некоторые самолеты попытались ускользнуть. Другие начали беспорядочно сбрасывать бомбы. Но драконы кружили и кружили над ними, уничтожали и уничтожали их. Те, кто уцелел, разворачивались, чтобы вернуться в Германию. Что они расскажут, когда вернутся? Какую историю посмеют изложить? Какие бы объяснения они ни нашли, операция провалилась.

Таким образом мы положили начало известной легенде. Легенде о том, как Королевские ВВС одержали победу над люфтваффе. Многие верили, что именно это изменило ход войны, заставило Гитлера растерять остатки здравого смысла и лишило его рассудка. В конце концов легенда оказалась весьма жизнеспособной, такой же, как нацистский миф, который когда-то обрушился на народы Европы. В нашей легенде говорилось о том, как драконы Уэссекса пришли на помощь Англии в самый скорбный час. Эта легенда укрепила дух британцев и разрушила надежды Германии. Даже история об ангеле Монса времен Первой мировой войны оказалась не настолько мощной, как легенда о драконах Уэссекса. Рассказывали, что откуда ни возьмись появились король Артур, Гвиневра и сэр Ланселот. Восседая на сказочных зверях древности, они пришли, чтобы послужить своему народу в трудный час.

Эту легенду пытались задушить, но она, как обнаружил Гесс, оказалась такой мощной, что пропаганда обеих стран занималась тем, чтобы распространить ее как можно шире – или разоблачить.

Прежде чем вернуться домой, в Германию, мы уничтожили несколько эскадрилий бомбардировщиков и бесчисленное количество истребителей. Ход битвы за Британию сильно изменился.

С этого момента Гитлер начал вести себя все более неадекватно, и его предсказания становились все более недостоверными. С этого момента его знаменитая удача покинула его.

Когда не знавший устали дракон принес меня в Бек, я восскорбел духом. Меня измучила совесть. Да, я бился за правое дело – но воевал против своего народа. Я понимал, почему должен был поступить именно так, но также осознавал, что так никогда и не примирюсь со случившимся и до последних дней не избавлюсь от гнета вины. Если я выживу и наступит мир, я наверняка не раз встречу чью-то мать, которой не смогу посмотреть в глаза.

Радость победы, волнение полета – все приобрело дополнительный оттенок странной меланхолии, которая с тех пор не покидала меня.

Когда мы наконец добрались до Бека, стало ясно, что нацисты бросили его. Не было видно ни одного охранника. Гитлер и его люди с отвращением убрались отсюда, и все остальные поспешили отмежеваться от этого места. Да и охранять здесь больше было нечего.

Стояла странная тишина, когда мы приземлились на площадку и осторожно спустились в старую оружейную.

Повсюду остались следы страшной бойни. Пятна крови. Но тел не было. И чаши тоже.

Неужели Клостергейм все-таки забрал ее?

Уна знаком приказала мне подождать, а сама скользнула вглубь заброшенного замка.

Рука Элрика вновь легла на мое плечо в знак братской поддержки.

– Мы должны найти Клостергейма. – Я повернулся и направился к лестнице.

– Нет! – отрезал Элрик.

– Что? Мой долг – пойти за ним, – сказал я.

– Я последую за Клостергеймом, – ответил Элрик. – И если мне повезет, вы больше никогда не увидите его. Я вернусь в Мелнибонэ. Молодые драконы хорошо поработали, их нужно вознаградить.

– А как же Уна, ваша дочь?

– Дочь крадущей сны останется здесь.

Он с шумом взмахнул плащом, отвернулся от меня и пошел к ступеням, ведущим из зала. Я хотел попросить его вернуться. Мне было за что благодарить его. С другой стороны, я тоже ему послужил. Мы оба помогли друг другу. Я спас его от вечного сна, он переломил ход войны. Люфтваффе разгромлено. Благодаря отваге нескольких человек и с помощью могущественной легенды.

Британия снова соберет силы. Америка ей поможет. Со временем фашисты потеряют власть, и демократия восстановится.

Но прежде, чем наступит этот момент, прольется кровь многих миллионов. Трудно понять, что мы приобрели в этом ужасном конфликте.

Я беспомощно оглядел оружейную. Здесь произошло так много насилия. Смогу ли я хоть когда-нибудь снова почувствовать себя дома?

Сколько же я потерял с момента первого приезда Гейнора в Бек! Он пытался забрать у меня Ворон-меч, чтобы убить дочь моего двойника! Всю свою наивность я окончательно растерял. Потерял друзей и слуг. И частично даже самоуважение.

А что приобрел? Знание о других мирах? Мудрость? Чувство вины? Шанс изменить историю, остановить распространение нацистской тирании? Многие хотели бы сделать это. Но обстоятельства и время сложились так, что я изменил ход войны в пользу вражеской страны.

Вина усилилась еще больше, когда союзники начали бомбить Германию. Кёльн. Дрезден. Мюнхен. Все прекрасные старинные города нашего золотого прошлого стали руинами и горькими воспоминаниями. Точно так же, как мы разбили вдребезги память и гордость других народов, осквернили их мертвых. И ради чего?

Что, если эту боль, боль всего мира, можно было бы остановить? С помощью одного артефакта. Той вещи, которую называют Рунным посохом, Граалем, Котлом Финна, вещи, которая создает вокруг себя равновесие и безмятежность. Которая выживает сама и способствует выживанию мультивселенной.

Где она, эта панацея от бедствий?

Где она, если не в наших сердцах?

Нашем воображении?

Наших снах?

Неужели все, что я испытал в Му-Урии, оказалось всего лишь сложным, нереальным ночным кошмаром, куда завлекла меня дочь крадущей сны? Иллюзией магии, Грааля и бесконечной жизни? Когда-то я не сомневался в свойствах Грааля и в его силе творить добро. Но теперь я гадал: являлась ли эта вещь сама по себе силой добра – или же была вещью в себе, которую не трогали вопросы человеческой морали?

Может, Гейнор был прав? И Граалю требовалась кровь невинных жертв, чтобы сработать?

И, может, в этом заключается последняя ирония – нет жизни без смерти?

Уна вошла в искореженную дверь, позади нее лился солнечный свет. Она нашла свои стрелы там, где их спрятала.

Девушка взглянула на меня и поняла, что Элрик ушел.

Она бросилась к старой лестнице.

– Отец!

Она исчезла, когда я еще не успел добежать до двери. Я звал ее, но она либо не слышала, либо не обращала внимания.

Я торопливо поднялся по ступеням, но что-то замедлило мои шаги, когда я добрался до вершины башни и узкого коридора, ведущего на крышу. Я неохотно двинулся вперед и посмотрел на зубчатые стены, где Элрик нежно держал в объятиях свою дочь.

За ними нетерпеливо ворчали и переминались драконы, жаждавшие поскорее подняться в небо. Но Элрик медлил. Когда он поднял лицо, в беспокойных глазах его стояли слезы.

Я смотрел, как он нежно целует дочку в лоб. Затем делает шаг к нетерпеливому Черноносому и чешет ему шею под чешуей.

Быстро и грациозно вскочил он в седло и мелодичным голосом обратился к драконам.

Мощным взмахом крыльев две огромные рептилии поднялись в вечерний воздух. Я долго смотрел, как удаляются темные силуэты на фоне огромного красного диска заходящего солнца.

Медленно и грациозно поднялись они в темное небо – и вдруг исчезли.

Уна обернулась; глаза ее были сухими. Она обратилась ко мне неожиданно низким голосом.

– Я могу увидеть его в любое время, когда захочу, – сказала она и протянула руку. В ней лежал маленький талисман.

– В его снах? – спросил я.

Она взглянула на меня.

И я пошел за ней вниз.

Эпилог