Окончание этой истории стало достоянием публики. Разумеется, ни я, ни Уна в Германии не остались. Мы были уверены, что нас арестуют. И прекрасно понимали, какая судьба ждет нас в этом случае. Князь Лобковиц помог нам перебраться в Швецию, а оттуда в Лондон. Оказав помощь в уничтожении воздушного флота своей родной страны и запустив процесс поражения Гитлера, я продолжил бороться с нацистами. Некоторое время проработал на Би-би-си, а затем, когда союзники вошли в Германию и Австрию, служил переводчиком в психиатрическом отделении Красного Креста.
Даже я, хотя и сам пережил зверства нацистов, с трудом выносил то, что происходило каждый новый день.
Ненадолго встретился с Лобковицем, который занимался военными преступниками, но так ничего и не узнал о Бастейбле. Уна отправилась в Вашингтон, когда Соединенные Штаты вступили в войну, и служила в отряде специального назначения.
Бек я увидел еще лишь раз до того, как его захватили русские. Красная армия разместила там своих офицеров. Они утверждали, что в старом замке ощущается мир и спокойствие. Я не мог с этим не согласиться. И хотя недавняя история замка не была столь мирной, этот дом излучал безмятежность, которая ощущалась на несколько миль от старой усадьбы. Мне говорили, что со временем местные власти превратили Бек в больницу для скорбных умом, и меня это порадовало.
Когда же Берлинская стена пала и я вернулся в родной дом, то позволил оставить там все как прежде, лишь попросил для себя несколько комнат в старом крыле, рядом с оружейной и башней. Там я проводил дни в исследованиях, точно зная, что когда-нибудь обнаружу намек на нынешнее воплощение Грааля. В том, что он где-то в Беке, я даже не сомневался. Рано или поздно здесь исцелялись все болезни. Это все, что нам удалось уберечь от нацистов.
В мае 1941 года стало ясно, что люфтваффе не сможет победить Британию. Обеспокоенный тем, что Гитлер напал на Советский Союз, так и не сумев перетянуть на свою сторону «братьев по оружию», Рудольф Гесс отправился в Шотландию. Он выпрыгнул с парашютом из «мессершмитта» и благополучно приземлился. Провел несколько часов в замке Оши, по традиции принадлежавшем клану МакБегг, которые имели довольно плохую репутацию в здешних местах. Затем он отправился на поиски маркиза Клайдсдейла, которого по ошибке считал сторонником нацистов. Именно Гесс раскрыл маркизу и тем, кто приехал арестовать его, тайну уэссекских драконов, которые выползли из потайных пещер под самыми красивыми землями Англии, чтобы послужить ей в трудный час. Он утверждал, что может связаться с королем Артуром, сэром Ланселотом и королевой Гвиневрой, а также знает, где находится Святой Грааль. Он сообщил, что Грааль мог бы стать катализатором для объединения всех норманнских народов для борьбы с большевистско-азиатской угрозой. Не раз просил, чтобы ему дали возможность побеседовать с Черчиллем, но опубликованные документы свидетельствуют, что в МИ‑5 были твердо уверены: Гесс потерял рассудок. Все отчеты подтверждают эту точку зрения. Черчилль наотрез отказался встречаться с ним.
Гесса судили в Нюрнберге как военного преступника, и он стал единственным выжившим узником тюрьмы в Шпандау. Считается, что он повесился в тюремной камере Шпандау в 1987 году. В возрасте девяноста одного года. Все это время он отказывался публиковать свои воспоминания и почти не давал интервью, хотя и утверждал, что обладает важной секретной информацией, которой готов поделиться с властями. Существует теория, что его ликвидировали по приказу британской секретной службы, которая боялась того, что он может рассказать после освобождения.
В дальнейшей моей истории Гесс не сыграл никакой роли. Однако это никак не относится к Элрику. Он все еще в моей душе. В моем разуме. По ночам, когда я засыпаю, мне снится жизнь Элрика, как если бы она была моей собственной. У меня есть ощущение, что я проживаю не только судьбу Элрика, но и судьбы сотен таких же, как мы. Я никогда по-настоящему не смогу освободиться от него. Наша история продолжается, и я продолжаю быть ее частью, так же, как и Уна, дочь крадущей сны, которая стала моей женой. Мы решили не заводить своих детей, но взяли из приюта трех девочек и двоих мальчиков. Мы намерены дать нашему роду угаснуть.
Как был найден Грааль и что случилось с нами – это история, которую, как и историю Рудольфа Гесса, еще предстоит рассказать.
А пока мы ушли на покой. И рады, что можем немного передохнуть от великой борьбы – игры, в которой все мы должны играть важные роли. Игры жизни и смерти, которая не имеет конца.
Брат судьбы. Альбинос в Америке
Посвящается Джуэл Ходжес и Гибсонам с огромным уважением
И, как всегда, благодарю Линду Стил за хороший вкус и терпение
Пролог
Девятью девять, трижды три,
К Древу скрелингов приди.
Нижеследующее примечание находилось в середине рукописи. Редактор счел, что лучше поместить его в начало, так как в нем хотя бы отчасти объясняются мотивы наших загадочных путешественников по снам. Основная часть книги написана графом Улриком фон Беком, и лишь первая ее часть исполнена другим, довольно своеобразным почерком. Собственной рукой граф добавил настоятельное требование не публиковать рукопись до тех пор, пока не появится официального подтверждения его смерти.
Не одна школа магической философии утверждает, что наш мир – творение человеческих чаяний. Благодаря силе желаний мы способны создавать целые вселенные, космологические модели и неземных богов.
Многие верят, что даже наше существование, а также боги, демоны, герои и злодеи – плод наших сновидений. Каждый сон способен создать альтернативный вариант реальности в постоянно растущем организме, которым является Мультивселенная. Другие же считают, что во сне мы способны не только создавать, но и разрушать. У некоторых из нас есть способности погружаться в чужие сны, выходить из них и даже творить свои сны внутри снов. В Мелнибонэ, где я родился, это была общепринятая практика.
Там нас учили погружаться в сны и вести в них полноценную долгую жизнь, обретая опыт других реальностей. Я прожил больше двадцати веков, прежде чем достиг возраста двадцати пяти лет. Такой формы долгожительства я пожелал бы лишь самым заклятым врагам. За мудрость, дающую силы управлять стихиями, приходится дорого платить.
Если вам повезет, как мне, то снов вы не запомните. Просто безжалостно вытесните их из своего сознания. Но опыт все равно навсегда останется в вашей крови. К нему можно прибегать для создания мощных чар. По своей природе мы забываем почти все, что нам снится, но некоторые приключения, что я испытал вместе с дальним родичем графом Улриком фон Беком, лежат в основе моей истории, тесно переплетенной с историей его жизни. То, что вы сейчас прочтете, я, скорее всего, скоро позабуду.
Эти сны – своеобразный апокриф к моему главному мифу. В одной из моих жизней я не осознавал своей судьбы, отвергал ее и ненавидел. В другой – делал все, чтобы воплотить судьбу, поняв ее. Но только в этих снах свою судьбу я полностью осознавал. Когда я выйду из сна, он угаснет, превратится в ускользающий шепот, исчезающее видение. Лишь сила останется со мной, и будь что будет.
Если спросите – откуда
Эти сказки и легенды
С их лесным благоуханьем,
Влажной свежестью долины,
Голубым дымком вигвамов,
Шумом рек и водопадов,
Шумом, диким и стозвучным,
Как в горах раскаты грома? –
Я скажу вам, я отвечу:
«От лесов, равнин пустынных,
От озер Страны Полночной,
Из страны Оджибуэев,
Из страны Дакотов диких,
С гор и тундр, с болотных топей,
Где среди осоки бродит
Цапля сизая, Шух-шух-га.
Повторяю эти сказки,
Эти старые преданья
По напевам сладкозвучным
Музыканта Навадаги»[5].
Ветвь перваяИстория Уны
Девять черных великанов
Древо скрелингов хранят:
Три на юге, три с востока,
Трое запад сторожат.
И лишь север отдан Змею.
Змею белому – дракону,
Крепко спит он, но проснется,
Зарыдает. И на мир
Слезы горькие прольются,
Погребальный огнь взовьется.
Только сладкий голос флейты
Сможет ярость утолить.
Глава перваяДом на острове
Внимайте мне, все священные роды,
великие с малыми Хеймдалля дети!
Один, ты хочешь, чтоб я рассказала
о прошлом всех сущих, о древнем, что помню.
Великанов я помню, рожденных до века,
породили меня они в давние годы;
помню девять миров и девять корней
и древо предела, еще не проросшее[6].
Я Уна, принимающая обличья, графиня фон Бек, дочь Оуны, крадущей сны, и Элрика, императора-чародея из Мелнибонэ. Когда моего мужа похитили воины племени какатанава, я бросилась в погоню, погрузилась в водоворот и обнаружила непостижимую Америку. Вот история об этом.
Когда Вторая мировая война наконец закончилась и в Европе установился хоть какой-то мир, я заперла наш семейный дом на краю Серых Пределов и поселилась в Кенсингтоне, на западе Лондона, вместе с мужем Улриком – графом фон Бек. Хотя я опытная лучница и мастер иллюзорных искусств, мне не хотелось следовать призванию матери. В конце сороковых навыки мои не находили применения пару лет, пока я не начала работать в той же сфере, что и мой супруг. Страх и горе, пережитые перед окончательным поражением нацистов, объединили нас и придали сил, чтобы вернуть былой идеализм, восстановить мир и попытаться сделать так, чтобы он никогда снова не скатился к агрессивной нетерпимости и авторитаризму.
Мы понимали, что каждый поступок, совершенный в нашем мире, отзывается эхом в других, и со всей убежденностью посвятили себя работе в ООН, чтобы внедрить в жизнь Всеобщую декларацию прав человека, проект которой еще до войны написал Герберт Уэллс с отсылками на Пейна и отцов-основателей США. Сама Элеонора Рузвельт оказала помощь движению. Мы надеялись сохранить ценности либерального гуманизма и народного правления во всех странах, что так жаждали мира. Можно даже не упоминать, что задача перед нами стояла непростая. Как обнаружили еще греки и ирокезы, авторы этих идей, кризисы всегда приносят гораздо больше выгоды, чем спокойное время.
Мы с Улриком много работали, я постоянно была в разъездах, поэтому в сентябре 1951 года мы решили отправить наших детей в школу-интернат в Англии. Школа Майкл Холл в сельской местности Суссекса считалась одной из лучших, преподавали в ней по вальдорфской системе Штайнера, но я все равно чувствовала себя виноватой из-за того, что редко бываю дома. Последние месяцы Улрик не высыпался, его мучили сны, которые он называл «вмешательствами», – они приходили, когда душа Элрика, навсегда связанная с его душой, испытывала сильные потрясения. По этой причине, в числе прочих, мы решили провести отпуск в Новой Шотландии, в доме наших друзей, построенном архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом. Они тем временем работали в Тринидаде, в Комиссии по независимости Вест-Индии. После их возвращения мы собирались покинуть их просторный дом и навестить родственников Улрика в Новой Англии и лишь затем взойти на борт «Королевы Елизаветы», чтобы вернуться в Саутгемптон.
Погода стояла чудесная. В прибрежном ветре уже ощущалось дыхание осени, холоднее стала вода, в которой плавали мы и тюлени, чья маленькая колония обосновалась на одном из небольших, заросших лесом островков Саунда. Острова нас очаровывали. Отдыхая после тяжелого рабочего года, мы с увлечением наблюдали за жизнью диких животных и птиц. Работа нам с Улриком нравилась, но приходилось слишком часто заниматься дипломатией – и улыбаться так, что даже щеки начинали болеть! Здесь же мы могли позволить себе лениться, читать, хмуриться, когда захочется, и наслаждаться исключительными красотами природы.
К концу второй недели мы окончательно расслабились. Из Инглиштауна мы добрались сюда на такси и оказались в полной изоляции, без автомобиля и общественного транспорта. Надо признаться, я так привыкла к активной жизни, что после нескольких дней отдыха даже немного заскучала, но сознательно отказалась заниматься делами. Продолжала с интересом наблюдать за окружающей природой и изучать местную историю.
В ту субботу мы сидели в беседке, устроенной на крыше дома, и наслаждались видом Кэбот-Крик и множества лесистых островков в ней. Один, чуть больше скалы, почти скрыл прилив. Говорили, что именно там местные индейцы какатанава привязывали своих врагов, чтобы те утонули.
Во время последнего посещения наследного имения Улрика, за несколько дней до появления Берлинской стены, мы приобрели русский бинокль отличного качества. В тот день я наблюдала за стадом тюленей. Они то валялись на берегу, то исчезали в воде, и я просто влюбилась в этих жизнерадостных животных. Но пока я смотрела, как прилив омывает Скалу Утопленников, вода вдруг заволновалась и забурлила. Я немного встревожилась.
Воронки в морской воде вдруг начали вести себя по-другому, и я не могла понять почему. Даже западный ветер зазвучал иначе. Я рассказала об этом Улрику. Смакуя бренди с содовой, он, полусонный, улыбнулся. Это все проделки Олд Стром, мстительной ведьмы, сказал он. Разве ты не читала путеводитель? «Старуха» – так называют по-английски непредсказуемое течение, петляющий безжалостный поток, что бежит меж дюжины островков в Саунде; иногда он превращается в опасный водоворот. Французы называют его «ле шадрон нуар» – черный котел. В девятнадцатом веке в водоворот затянуло несколько китобойных кораблей, а всего год или два назад в воронке исчезла лодка с тремя школьницами, приехавшими сюда на каникулы. Ни девочек, ни лодку так и не нашли.
Сильный порыв ветра ударил меня по левой щеке. Деревья вокруг дома зашептали и закачались, словно переполошившиеся монашки. А затем снова замерли.
– Наверное, не стоит завтра купаться.
Улрик бросил на воду задумчивый взгляд. Иногда он, как и многие пережившие трудные времена, становился необычайно грустен. Его точеное лицо с высокими скулами казалось мне таким же прекрасным, как и в тот день, когда я впервые увидела его, – много лет назад, неподалеку от его дома, в первые годы нацистского правления. Зная, как я планировала провести завтрашний день, он улыбнулся.
– Думаю, проблем с прогулкой на лодке не будет, если мы отправимся другим путем. Чтобы оказаться в опасности, нам придется доплыть почти до горизонта. Вон туда, видишь?
Я посмотрела вдаль, куда он показал: там бурлила вода, темная, с разводами, будто живой мрамор.
– «Старуха» явно разъярилась!
Он обнял меня за плечи. И, как обычно, этот жест меня позабавил и успокоил.
Я уже успела изучить легенды индейцев какатанава. Они считали, что в «Котле» собраны души всех старух, убитых врагами. Почти все племя какатанава изгнали с родовых земель возле Нью-Йорка хауденосауни, народ, известный своим высокомерием, пуританством и эффективной организацией. Женщины племени решали не только в каких войнах им участвовать и кто поведет воинов в бой, но и кто из пленных останется жить, а кого замучают до смерти и съедят. Так что Олд Стром злилась не зря, и особенно от нее доставалось женщинам. Индейцы какатанава называли завоевателей хауденосауни «эрекосе», что означало «гадюки», и пытались избегать их воинов, точно ядовитых змей. Эрекосе (или ирокезы, как их именовали французы) считались викингами Северной Америки – они приносили новые идеи и новое общественное устройство. Жили они благочестиво и к себе относились требовательно, но на войне дрались, как дикари. Как римляне и норманны, они почитали закон превыше собственных интересов. Норманнское общество стояло на принципах развитого феодализма; ирокезы, чуть более демократичные, считали, что все равны перед законом, и при этом безжалостно насаждали его. В тот день я особенно ощутила близость прошлого, когда в романтическом настроении разглядывала берег; мне даже показалось, что я вижу одного из легендарных воинов – с бритой головой и гребнем волос, с боевой раскраской и в набедренной повязке. Разумеется, там никого не было.
Я уже собралась отложить бинокль, когда вдруг заметила какое-то движение и яркое пятно на ближайшем из островов, среди зарослей берез, дубов и сосен, каким-то образом отвоевавших клочок почвы. Даже после полудня над водой стоял легкий туман, и на мгновение мой взгляд затуманился. Ожидая увидеть оленя или, возможно, рыбака, я сфокусировалась на островке и была крайне удивлена. В линзу бинокля попал деревянный дом, обмазанный глиной, вроде тех, что я видела в Исландии, – такие строили еще с одиннадцатого века. Неужели кто-то из ранних поселенцев решил предаться ностальгии? Говорят, первыми переселились в эти места викинги, но строение со множеством окон явно было не настолько древним! Глицинии и плющ показывали, что двухэтажный дом простоял тут довольно долго, черные бревна терялись среди корней старых деревьев и густого мха. При этом он казался ухоженным, но заброшенным, словно владелец редко наведывался сюда. Я спросила Улрика, что он об этом думает. Он взглянул в бинокль и нахмурился.
– Кажется, в путеводителе его нет. – Он подкрутил линзы. – О боже! Ты права! Старый дом! Святые небеса!
Мы оба были заинтригованы.
– Может, это был трактир или гостиница?
Теперь и Улрик, как и я, встревожился. Его худощавое и мускулистое тело просто взлетело со стула. Мне нравилось, когда он сознательно отбрасывал свою природную сдержанность.
– Еще не слишком поздно, можно по-быстрому сплавать туда и все осмотреть! – сказал он. – Тут довольно близко, так что не очень опасно. Хочешь взглянуть на него? Хватит часа, чтобы сплавать туда на каноэ и вернуться.
Мне в моем теперешнем настроении осмотр старого дома представился вполне подходящим приключением. И отправиться хотелось прямо сейчас, пока Улрик пребывает в том же расположении духа. Поэтому вскоре мы отчалили с небольшой пристани и, к своему удивлению, обнаружили, что против быстрого прилива плыть довольно легко. Мы оба хорошо управлялись с каноэ и слаженно гребли, быстро приближаясь к таинственному острову. Конечно, из-за наших детей мы не собирались рисковать, особенно если вдруг Котел начнет закипать.
Хотя заметить дом с берега сквозь заросли деревьев было сложно, меня удивило, что мы не увидели его раньше. Наши друзья о нем ничего не говорили. Этнотуризм в те дни еще только зарождался, возможно, поэтому в местных путеводителях дом не упоминался, особенно если им владело частное лицо. И все же я беспокоилась, не вторгнемся ли мы в чужие владения.
Чтобы не попасть в водоворот, мы сначала поплыли на запад и лишь затем повернули к острову – так легкое течение помогло нам поскорее достичь цели. На скалистом острове причалить оказалось негде. Мы могли бы зацепиться за торчащие корни деревьев, выбраться и вытащить лодку, но лишних усилий прилагать не хотелось, поэтому мы обогнули остров и нашли отличную наклонную каменную плиту – она поднималась над водой, как настоящий стапель. Ее окружала узкая полоса гальки.
Мы довольно легко причалили к этой тощей галечной полосе, затем выбрались на плиту. И наконец сквозь осеннюю листву разглядели белые стены и почерневшие дубовые балки. Сзади дом тоже выглядел хорошо, но мы так и не обнаружили доказательств, что там кто-то живет. Отчего-то это место напомнило мне поместье Бек, каким я увидела его впервые, – аккуратное и ухоженное, но при этом естественное.
Однако это место совсем не походило на музей под открытым небом. Это был теплый, живой дом, стены которого заросли мхом и плющом. В окнах вместо стекол – решетки, сплетенные из ивовых ветвей. Дом мог стоять здесь несколько веков. Единственное, что настораживало, так это лес, подступивший прямо к стенам. Никаких признаков культивации, ни заборов, ни плетней, ни лужайки, ни огородика, ни цветника. Заросли старых кустов почти обвили стены и окна, подойти к дому оказалось не так просто – колючие ветви и шипы цеплялись за одежду. Несмотря на всю осязаемость дома, казалось, что ему здесь не место. Из-за этого обстоятельства да еще из-за старинной архитектуры я вдруг заподозрила, что мы имеем дело с чем-то сверхъестественным. Я поделилась своими соображениями с мужем, и его орлиное лицо приобрело выражение необычной для него обеспокоенности.
Словно поняв, какое впечатление на меня производит, Улрик широко и беззаботно улыбнулся. Для меня привычной нормой являлось магическое, для него же – только земное и понятное. Так что он не представлял, что я имею в виду. Вопреки всему своему опыту он сохранил скептичное отношение к сверхъестественному. Я обычно находила объяснения, которые всем нашим друзьям казались странными, поэтому настаивать не стала.
Пока мы продвигались сквозь заросли корней, ветвей и листьев, я не чувствовала ничего зловещего. Но, несмотря на это, вела себя осторожней, чем Улрик. Он рвался вперед, пока мы не подошли к крытой веранде с выкрашенной зеленой краской задней дверью. Когда он поднял руку, чтобы постучать, я краем глаза заметила какое-то движение в верхнем окне; кажется, там мелькнула человеческая фигура.
Я указала на окно, но мы больше ничего там не увидели.
– Наверное, птица пролетела, – предположил Улрик.
На стук никто не отозвался, мы обошли дом кругом и добрались до больших двойных дверей главного входа.
Дубовых, обитых железом дверей.
Улрик усмехнулся.
– Мы же все-таки соседи, – сказал он и достал из кармана жилета кусочек картона цвета слоновой кости. – По крайней мере, можем оставить визитку.
Он дернул старомодный шнур звонка. Внутри прозвенел самый обычный колокольчик. Мы подождали, но никто так и не ответил. Улрик написал пару слов, сунул карточку в отверстие для звонка, и мы шагнули с крыльца. А затем за решеткой окна на первом этаже показалось лицо – и оно смотрело прямо на меня. Я вздрогнула от неожиданности. На миг мне показалось, будто я смотрю на собственное отражение! Может, там за решеткой зеркало?
Но это было не мое лицо. Молодое. Юноша нетерпеливо шевелил губами за решеткой и махал руками в окно, словно звал на помощь. Точно птица, угодившая в клетку, которая трепещет и бьет крыльями.
Я не крадущая сны. Я не могу примирить данное ремесло с совестью, хотя не осуждаю тех, кто честно занимается им. Поэтому я никогда не имела сомнительного удовольствия встречать саму себя в чужих снах. И связанного с этим трепета не испытывала. Юное лицо смотрело не на меня, а на моего мужа; он охнул, когда взгляд его рубиновых глаз столкнулся с такими же алыми глазами юноши. В этот миг в нем заговорила кровь, я это сразу поняла.
Мне вдруг показалось, будто кто-то схватил меня за волосы и потянул. Другая рука ударила меня по щеке. Внезапно подул сильный холодный ветер. Его угрюмый стон перешел в злобное завывание.
Кажется, юный альбинос сказал что-то по-немецки. Он отчаянно жестикулировал, чтобы подчеркнуть свои слова. Но ветер уносил их. Я расслышала лишь одно повторяющееся слово. Кажется, «Вернер». Может, это имя? Юноша выглядел так, точно вышел прямиком из мрачного европейского средневековья. Белые волосы, заплетенные в длинные косы. Простая куртка из оленьей шкуры, лицо измазано чем-то вроде белой глины. Отчаяние в глазах.
Ветер взвыл, заплясал вокруг нас, сгибая деревья, превращая папоротники в злобных гоблинов. Улрик машинально обнял меня, и мы пошли назад к берегу. Руки его заледенели. Он по-настоящему испугался.
Ветер гнался за нами. Нас окружали согнутые и искореженные кусты. Мы будто каким-то образом оказались в самом центре урагана. Ветки ломало, листья сбивались в рваные кучи. Но мы думали лишь о лице, которое увидели в окне.
– Кто это? – спросила я. – Ты узнал мальчика?
– Не знаю, – странно и отрешенно ответил Улрик. – Не знаю. Подумал, что это мой брат… но он слишком молод, и кроме того…
Все его братья погибли во время Первой мировой. Как и я, он заметил сильное фамильное сходство. Я ощущала, как он дрожит. Затем Улрик справился с собой. Но, хотя прекрасно владел собой, он чего-то испугался, возможно, даже самого себя. Облако скрыло утопающее солнце.
– Что он сказал, Улрик?
– «Фурн»? Я не знаю этого слова.
Он выдохнул еще пару бессмысленных объяснений о злой шутке закатного солнца и почти грубо протащил меня сквозь лесные заросли, пока мы не добрались до берега, где оставили каноэ. Бурный ветер нагнал туч со всех сторон, и их черная масса нависла над нами. На мое лицо упали капли дождя. Ветер поднял волны, вода почти покрыла узкую полоску берега. Нам повезло, что мы вовремя вернулись. Улрик практически швырнул меня в лодку, мы оттолкнулись от берега и налегли на весла, направляя каноэ во тьму. Но «Старуха» окрепла, бросая нас обратно к берегу. Казалось, ветер обладал разумом и сознательно мешал нам, поддувая сначала с одной стороны, затем с другой. Это было неестественно. И я инстинктивно прониклась к нему ненавистью.
Какие же мы безответственные идиоты! Я не могла думать ни о чем, кроме наших детей. Соленая вода обдавала кожу холодом. Весло цеплялось за водоросли, в воздухе вдруг разлился мерзкий запах. Я оглянулась через плечо. Ветер, казалось, совсем не потревожил лес, но тот наполнился каким-то призрачным движением, удлинившиеся в закатном свете и воздушной дымке тени преследовали нас, словно сквозь деревья пробирались великаны. Может быть, они охотились за юношей с растрепанными молочными косами, который бежал к воде, чтобы догнать нас?
Улрик крякнул и с тяжелым всплеском вонзил весло в воду, сумев сломать сопротивление этого ненормального прилива. Каноэ наконец вырвалось вперед. Ветер, словно кнутом, хлестал по нашим лицам и телам, толкал нас назад, но мы преодолели его. Вымокшие насквозь, мы оторвались от берега и отошли на некоторое расстояние. Но юноша все еще брел следом, не отрывая взгляда от Улрика, протягивал руки, словно боялся догоняющих его теней, и взывал о помощи. Волны с каждой секундой становились все выше.
– Отец! – Крик, похожий на птичий, смешался с завыванием ветра.
– Нет! – вскричал Улрик, будто от боли, когда мы наконец преодолели последний всплеск течения и вышли на глубокую воду. Вокруг все гудело, и я не понимала, завывает ли это ветер, море или люди, преследовавшие нас.
Я жалела, что не поняла, чего хотел юноша, Улрик же думал лишь о том, как добраться до безопасного места. Несмотря на ветер, туман стал еще гуще, чем прежде! Юный альбинос вскоре утонул в нем. Некоторое время до нас еще доносились обрывки слов, и, пока солнце не село, мы видели, как белые тени заполнили весь берег, затем все стало серым. Тяжело запахло озоном. Плач ветра затих, остался лишь плеск воды о борт лодки. Я слышала хриплое дыхание Улрика, который вонзал весло в воду, как заведенный, и делала все, чтобы помочь ему. На острове все произошло слишком быстро. Я не успела всего даже уловить. Что мы там увидели?
Кто этот мальчик-альбинос, который так походил на меня? Он не может быть моим потерянным братом-близнецом, он намного моложе. Почему же мой муж так испугался? За меня или за себя?
Холодный безжалостный ветер продолжал гнаться за нами. Мне хотелось схватить весло и отогнать его. Туман поднялся стеной, отрезав нас от ветра, который ревел и бессильно бился о новую преграду.
Теперь я чувствовала себя в большей безопасности, но совсем потерялась в тумане; Улрик же чувствовал направление лучше, чем компас. Как только ветер стих, мы быстро вернулись в нашу гавань. Благодаря приливу легко вышли из лодки на причал. Кое-как взобрались по деревянной лестнице на первую террасу. Я ужасно устала. Поверить не могла, что настолько вымоталась из-за короткого путешествия, но больше всего меня потрясло то, как испугался мой муж.
– Они не смогут поплыть за нами, – сказала я. – У них нет лодок.
В ярком свете современной кухни я почувствовала себя немного лучше. Сделала нам горячего шоколада, осторожно смешивая ингредиенты и пытаясь обдумать все, что произошло. Снаружи стояла темень, ничего не разглядеть. Улрик все еще не пришел в себя. Он обошел весь дом, проверил замки и окна, выглядывал в ночь, слегка приоткрыв плотно задернутые шторы, прислушивался к плеску воды. Я спросила, что он знает.
– Ничего, – ответил он. – Просто разнервничался.
Я заставила его сесть и выпить шоколад.
– Почему? – спросила я.
На тонком красивом лице отражались неуверенность и беспокойство. Он замешкался, словно вот-вот заплачет. Я взяла его за руку, села рядом и придвинула чашку. Слезы заблестели у него на глазах.
– Чего ты боишься, Улрик?
Он попытался пожать плечами.
– Потерять тебя. Что это все снова начнется. Мне в последнее время опять снились сны. Какая-то глупость. Но там, на острове, мне показалось, что это раньше уже происходило. И еще этот ветер, что-то в нем было такое. Мне все это не нравится, Уна. Я продолжаю вспоминать Элрика и все те кошмарные события. Боюсь за тебя, боюсь, что нас что-нибудь разлучит.
– Это что-то должно быть очень серьезным! – засмеялась я.
– Иногда мне кажется, что жизнь с тобой – это просто изысканный сон, что мой измученный разум просто пытается так компенсировать боль нацистских пыток. Я боюсь, что проснусь и увижу, что до сих пор нахожусь в Заксенбурге. С тех пор, как мы встретились, мне все труднее отличать сон от реальности. Ты ведь меня понимаешь, Уна?
– Конечно. Но я знаю, что все это тебе не снится. В конце концов, у меня же есть навыки крадущих сны. Если кто-то и может тебя заверить в этом, так только я.
Он кивнул, успокаиваясь, и благодарно пожал мою руку. Я вдруг поняла, что он переполнен адреналином. Что же такое мы увидели?
Улрик не мог объяснить. Он не тревожился, пока не увидел себя молодого в окне. А затем вдруг почувствовал, как время начало искажаться, соскальзывать, распадаться и выходить из-под нашего контроля.
– А если я потеряю контроль над временем и позволю Хаосу вернуться в мир, то потеряю тебя, а возможно, и детей, и все остальное, что у нас есть, что так ценно для меня.
Я напомнила, что я все еще с ним и утром мы прогуляемся в Инглиштаун, позвоним в школу Майкл Холл и поговорим с нашими любимыми детьми, которым очень нравится там учиться.
– Мы убедимся, что с ними все в порядке. И если ты все еще будешь чувствовать себя плохо, можем уехать в Рочестер и остановиться у твоего кузена.
Дик фон Бек работал в компании «Истмэн» и приглашал нас приезжать в любое время.
Улрик попытался справиться со своим страхом и очень скоро стал почти таким, как всегда.
Я заметила, что искаженные тени, которые мы увидели, похожи на вытянутых туманных великанов. А вот очертания юноши все время были очень четкими, словно только он находился в фокусе!
– Влияние тумана иногда такое странное, вроде миража в пустыне.
– Не уверен, что дело в тумане… – глубоко вздохнул Улрик.
По его словам, именно это искажение перспективы так его встревожило. Он будто снова окунулся в мир снов и магии. Упомянул и угрозы кузена Гейнора, которых до сих пор боялся.
– Но Гейнор распался, – возразила я. – Разбился на миллион кусочков, миллион далеких воплощений.
– Нет, – ответил Улрик. – Я больше в это не верю. Гейнор, с которым мы дрались, был не единственным. Мне кажется, он восстановился. И изменил свою стратегию. Теперь он действует не напрямую. Такое ощущение, что он прячется где-то в нашем далеком прошлом. И это очень неприятно. Мне постоянно снится, как он нападает на нас со спины.
Его слабый смешок был необыкновенно нервным.
– Я ничего подобного не чувствую, – сказала я. – Хотя это у меня экстрасенсорные способности, а не у тебя. Обещаю: если кто-то к нам приблизится, я это пойму.
– Единственное, что я понял во сне, – произнес Улрик, – он теперь действует не напрямую, а через посредника. Из какого-то другого места.
Больше я никак не могла его успокоить. Я тоже понимала, что Вечного Хищника почти невозможно победить, поэтому те, кто знает его маскировку и методы, должны постоянно следить за ним. И все же Гейнором тут не пахло. Пока мы говорили, ветер усилился и завыл громче, он бился о стены, хлопал ставнями и визжал в печных трубах.
Наконец мне удалось отправить Улрика в постель, и постепенно он заснул. Измученная, я тоже уснула, несмотря на завывания ветра. Сквозь сон я смутно слышала, как ветер сделался еще сильнее и Улрик встал, но подумала, что он решил закрыть окно.
Проснулась я перед рассветом. Ветер все еще гудел на улице, но было слышно и кое-что другое. Улрика в постели не оказалось. Я предположила, что он все еще переживает о случившемся и поднялся, чтобы, как только рассветет, рассмотреть старый дом в бинокль. Но вдруг что-то грохнуло, и я тут же выскочила из постели и побежала наверх в одной пижаме.
Большая комната была пуста.
Повсюду виднелись следы борьбы. Стеклянная дверь на веранду распахнута, витраж расколот, Улрика нет. Я выбежала на террасу. У кромки воды разглядела какие-то смутные фигуры. Призрачные, словно мраморные, тела явно принадлежали индейцам. Возможно, они посыпали себя мелом. Я слышала о подобном ритуале индейцев лакота, поклонявшихся предкам, но не встречала ничего подобного в этих местах. Однако прямо сейчас меня не слишком беспокоило, кто они такие, – я увидела, как они затаскивают Улрика в большое каноэ из березовой коры. Невероятно: во второй половине двадцатого века моего мужа похитили индейцы!
С криками «Стойте!» я бросилась к серой воде, но они уже отчалили; брызги воды вызвали странные искажения в воздухе. Один из похитителей забрал наше каноэ. Мышцы перекатывались у него на спине, когда он двигал могучими руками. Тело блестело от масла, украшенная перьями длинная прядь спускалась по спине, словно рана. Лицо покрывала необычная боевая раскраска. Может, это «война скорби» – индейцы начинали ее, когда погибало слишком много воинов? Но зачем они похитили мирного белого мужчину?
Густой туман искажал их фигуры, и постепенно они исчезали из виду. Лишь раз я увидела широко распахнутые глаза Улрика, полные страха за меня. Индейцы быстро гребли в сторону Олд Стром. Ветер снова поднялся, взбивая воду, завихрения тумана складывались в пугающие образы. Затем похитители исчезли. И ветер ушел вместе с ними.
Инстинкты взяли верх над разумом. Во внезапной тишине я начала взывать к воде, к сестринскому разуму, который ощущала даже с берега. Она тут же откликнулась и с готовностью ответила на мою просьбу приблизиться. Если она и не посочувствовала, так хотя бы заинтересовалась мной. Вода хлынула в мое сознание, стала моим миром, и я продолжала торговаться, просить, умолять и предлагать одновременно, и все уложилось в несколько секунд.
Несколько неохотно мне позволили обрести обличье старой царственной повелительницы, которая лежала, недвижимая и мудрая, на глубине под течением, принимая знаки почтения от своих подданных в радиусе тысячи миль.
Потомки легендарных элементалей-прарыб, в фольклоре известные как Потерянные мальки, – сообщество щедрых душ, альтруистичных от рождения, и эта владычица была такой же. Ее огромные жабры лениво двигались, пока она размышляла о моей просьбе.
«Мой долг, – услышала я, – не умереть, но остаться в живых».
«Но жить можно, лишь совершая поступки, – сказала я. – Разве есть среди живущих те, кто ничего не делает, а только существует?»
«Ты дерзкая. Иди, и пусть твоя юность сольется с моей мудростью и телом. И мы найдем существо, которое ты любишь».
Фвулетта, Мать-семга, приняла меня. Она понимала, с какой опасностью я столкнусь.
Столь древние души пережили рождение и смерть планет. Они от природы отважны. Она позволила мне плыть на огромной скорости, чтобы догнать каноэ. Как я и думала, они направлялись не к острову, а прямо в водоворот. Я чувствовала, как течение затягивает меня в воронку, но была слишком опытной, чтобы бояться. У меня плавники. Это моя естественная среда. На протяжении миллионов лет я проплыла тысячи течений и знала: они могут навредить, только если ты будешь с ними бороться.
Вскоре я обогнала каноэ и направилась к поверхности, готовая перевернуть большую лодку и спасти Улрика. Такая же длинная, как и их судно, я не ожидала никаких препятствий и собиралась подпрыгнуть прямо под их днищем. Но, к моему смятению, напряженный хребет мой встретил мощное и неожиданное сопротивление. Каноэ оказалось намного тяжелее, чем выглядело. Я перевела дух. Пока я приходила в себя от удара, лодка клюнула носом, словно ее захватил водоворот. Все вдруг резко изменилось, и у меня не осталось выбора. Я последовала за судном, которое засасывало в воронку. Мое податливое тело выдержало напряжение и давление воды, но и лодка, что, казалось, вот-вот развалится, уцелела.
Сидевшие в ней крепко держались за борта, чтобы их не выбросило наружу. Я хорошенько их разглядела. Их лица с тонкими чертами, свойственными местным лесным индейцам, отличала мертвенная бледность, хотя и не альбинизм. Черные волосы, смазанные жиром, гребнями возвышались на бритых черепах. Взгляды черных сверкающих глаз устремлялись в самое сердце водоворота, и я поняла: они сознательно плывут туда! И мне нужно последовать за ними.
Мы погружались все глубже и глубже в бело-зеленый поток, вокруг поднимались огромные валуны и каменные колонны, и в непостоянной воде размер их непрестанно колебался. Это не естественный природный феномен; я сразу поняла, что перешла из одного мира в другой. Мне становилось все сложнее ориентироваться – валуны меняли форму и размер прямо на глазах, – но я делала все возможное, чтобы продолжать погоню. А затем передо мной возникло нечто размером с «Титаник» – и я ощутила удар по голове. Я тут же ослабела. Забила хвостом, чтобы удержаться. Но другое течение выталкивало меня на поверхность, хотя я и пыталась нырнуть глубже.
Больше не в силах погружаться, измученная, я позволила течению вынести меня к берегу. Фвулетта поняла, что у нас ничего не вышло. Казалось, ей было жаль меня.
– Удачи, сестренка, – сказала она.
Мать-семга возвратилась в свой мир с больной головой, но по какой-то причине, известной лишь ей одной, в благодушном настроении.
Поблагодарив Фвулетту, я вернулась в свое тело и пошла домой так быстро, насколько возможно. Телефона у нас, разумеется, не было. Ближайший – за несколько миль отсюда. Я не могла продолжить преследовать похитителей мужа и потеряла надежду, что когда-нибудь вновь увижу его. Конечно, не у меня одной жизнь полностью изменилась за последние несколько часов, но легче от этого не становилось. Я чувствовала себя совершенно больной, когда решила переодеться.
А затем я заметила нечто, чего не увидела прежде, спеша спасти мужа. Похитители Улрика во время борьбы кое-что потеряли. Вероятно, раньше я этого не обнаружила потому, что оно упало с лестницы и теперь стояло у стены. Круглый предмет, размером с небольшой батут, из украшенной оленьей кожи, натянутой на рамку из ивовых прутьев при помощи ремешков. На обратной стороне имелись ручки, но для щита он был слишком велик. Я видела индейцев с похожими щитами, но они имели несколько другие пропорции. Не то ли это, что называют ловцом снов? Но ловцы выглядели по-другому. Вероятнее всего, это какая-то священная вещь или что-то вроде флага.
Предмет был сделан из белой оленьей кожи, восемь ярко-голубых полос исходили от центра, где находилось выпуклое изображение буревестника, обрамленное ветвями дерева. Сам круг был раскрашен в яркие оттенки синего и красного. Обод украшали алые бусины и иглы дикобраза с насаженным на них разноцветным стеклярусом – мастерски сделанная вещь, настоящее сокровище. Но ее назначение так и осталось тайной.
Я снова прислонила предмет к стене и отправилась на второй этаж, чтобы искупаться и переодеться. Когда вернулась, солнце ярко светило. Может быть, все это мне приснилось? Но у стены так и стоял огромный круг из оленьей кожи, треснувший витраж и другие следы борьбы тоже никуда не делись. Наверное, Улрик услышал, как они вошли, и попал прямо им в руки. Записки не было. Впрочем, я ее и не ждала. Никто не станет просить выкуп.
Я собиралась пойти на заправку. За час бы управилась. Но мне не хотелось уходить – казалось, если я уйду, то не замечу какой-нибудь важный знак или пропущу возвращение Улрика. Вдруг ему удалось сбежать от похитителей, и его тоже вытолкнуло наверх, как и меня? Но я знала, что это безнадежные мечты. Уже готовая выйти наружу, я вдруг услышала, как к дому подъехал автомобиль и кто-то постучал. Исполнившись надежды, несмотря ни на что, я бросилась к двери и открыла ее.
Худощавый мужчина приветственно приподнял шляпу-котелок. Он был одет в аккуратное черное пальто, черные блестящие туфли и держал под мышкой местную газету. Его черные внимательные глаза двигались глубоко в глазницах. От его тонкой странноватой улыбки даже воздух казался холоднее.
– Простите, что я так рано, графиня. У меня сообщение для вашего мужа. Могу я его увидеть?
– Капитан Клостергейм! – оторопела я. Как он нашел меня здесь?
Он сдержанно поклонился.
– Теперь я просто герр Клостергейм, милая леди. Вернулся к своему гражданскому званию. Я снова с церковью, правда, не как профессионал. Мне потребовалось немало времени, чтобы разыскать вас. У меня весьма срочное дело к вашему супругу, и это, как мне кажется, в его интересах.
– Вы ничего не знаете о тех, кто побывал здесь ночью?
– Не понимаю вас, сударыня.
Мне была противна сама мысль о дальнейшем общении со злодеем и бывшим нацистом, союзником Гейнора, кузена Улрика. Может, он и есть тот самый сверхъестественный посредник, которого почувствовал Улрик? В этом я сомневалась. Его духовное присутствие ощущалось весьма сильно, я бы почувствовала заранее. С другой стороны, возможно, только он сможет мне помочь понять, куда забрали Улрика? Поэтому я проявила профессиональную вежливость и пригласила его войти.
Войдя в главную комнату, он тут же подошел к большому кругу, который оставили индейцы.
– Сюда приходили какатанава?
– Прошлой ночью. Что вам об этом известно?
Почти машинально я достала из шкафа двуствольный дробовик и зарядила двумя патронами. Затем навела ствол на Клостергейма. Он обернулся и с удивлением посмотрел на меня.
– Что вы, мадам, у меня и в мыслях ничего плохого, – сказал он, будто поверил, что я пристрелю его на месте.
– Вы узнаёте эту вещь?
– Это чародейский щит племени какатанава, – сказал он. – Некоторые из них верят, что он защитит их в земле духов.
– В земле духов? Значит, туда они отправились?
– Отправились? Нет, конечно. Их земля духов прямо тут. Они относятся к нам с истинным благоговением.
Движением ружья я приказала ему сесть в кожаное кресло. Он с комфортом растекся там. При определенном освещении Клостергейм казался почти двухмерным, черно-белой тенью на фоне темной кожи.
– Тогда куда же они ушли?
Он посмотрел на кресло, словно раньше даже не подозревал, что такое удобство вообще возможно.
– Полагаю, вернулись в свой собственный мир.
– Почему они забрали его?
– Не знаю точно. Я чувствовал, что вам грозит какая-то опасность, и надеялся, что мы сможем поделиться друг с другом информацией.
– Почему это я должна помогать вам, герр Клостергейм? И с чего вы решили помочь нам? Вы – наш враг. Создание Гейнора. Я считала, что вы мертвы.
– В какой-то мере, сударыня. Такова моя судьба. Я же тоже должен хранить верность.
– Кому?
– Своему хозяину.
– Вашего хозяина Владыки Высших Миров разорвали на куски на острове Морн. Я сама видела, как это произошло.
– Гейнор фон Минкт не мой хозяин, леди. Мы были союзниками, но я ему не подчиняюсь. Так было проще объяснять, почему мы появляемся вместе. – Казалось, Клостергейм даже немного обиделся на такое предположение. – Мой хозяин – сущность. Гейнор всего лишь пар. Мой повелитель – Князь Тьмы, Владыка Люцифер.
Я бы рассмеялась, если бы обстоятельства не казались такими странными.
– То есть вы явились сюда из Ада? Там мне следует искать и своего мужа, в Нижнем мире?
– Я действительно явился из Ада, сударыня, но не напрямую, и если бы ваш супруг уже находился там, то и меня бы здесь не было.
– Меня интересует лишь одно: где мой муж?
Он пожал плечами и показал на щит индейцев какатанава.
– Это, без сомнения, поможет, но, скорее всего, и вас тоже убьют.
– Они собираются убить моего мужа?
– Вполне возможно. Однако, говоря «тоже», я имел в виду прежде всего себя. Какатанава ненавидят меня и Гейнора, но интересы Гейнора меня больше не занимают. Наши пути разошлись. Я пошел вперед, он – назад. Теперь я скорее сторонний наблюдатель. – Его лицо, похожее на череп, несколько оживилось.
– Уверена, сюда вы пришли не по зову сердца и не из христианского милосердия, герр Клостергейм.
– Нет, мадам. Я пришел предложить вам союз. Вы когда-нибудь слышали о герое по имени Айанаватта? О нем писал Лонгфелло. По-английски это звучит как «Гайавата». Если не ошибаюсь, его имя упоминается в стихотворениях местных поэтов.
Разумеется, я читала почти забытую ныне, но обладающую гипнотическим воздействием поэму Лонгфелло. Однако в нынешнем настроении мне не хотелось обсуждать шедевры классической американской литературы. И я, должно быть, сообщила об этом, качнув дулом ружья. Клостергейм поднял костлявую руку.
– Уверяю вас, я ни в малейшей мере не издеваюсь. Позвольте преподнести это по-другому.
Он поколебался. Я понимала, перед какой дилеммой стоят все существа, наделенные даром предвидения, или же все те, кто побывал в будущем и видел последствия некоторых действий. Даже обсуждая будущее, мы создаем новую «брану», другую ветвь великого древа мультивселенной. В свою очередь, это творение может изменить планы говорящего, с которыми он явился в другой мир. Поэтому мы обычно очень осторожно сообщаем о том, что знаем. Большинство наших предсказаний звучат так же туманно, как кроссворды газеты «Гардиан».
– Вы знаете, где сейчас Гейнор?
– Думаю, да – учитывая наши с вами теперешние обстоятельства и, разумеется, его, – с привычной осторожностью проговорил он.
– И где же?
– Он может быть там, где находится ваш супруг, – повисла неловкая, но весомая пауза.
– Значит, это были люди Гейнора?
– Отнюдь, сударыня. По крайней мере, так я предполагаю. – Он снова помолчал. – Я пришел предложить вам союз. Подозреваю, вам он даже нужнее. Я ничего, разумеется, не могу гарантировать…
– То есть вы хотите, чтобы я поверила тому, кто, по его же словам, служит Отцу лжи?
– Мадам, у нас общие интересы. Вы ищете своего мужа, а я, как всегда, ищу Грааль.
– Мы не владеем Святым Граалем, герр Клостергейм. Мы даже больше не владеем домом, где он предположительно находился. Неужели вы не заметили, что Восточная Европа теперь находится под защитой Сталина? Может быть, волшебная чаша теперь тоже в руках этого недоучки-священника?
– Сомневаюсь, мадам. Я верю в то, что ваш супруг и Грааль каким-то образом связаны, и если я найду его, то найду и то, что ищу. Разве ради этого не стоит заключить союз?
– Возможно. Тогда скажите мне, как я могу найти мужа и его похитителей.
Клостергейм не собирался выкладывать информацию. Он какое-то время думал, а затем махнул в сторону круглого предмета.
– Этот чародейский щит приведет вас туда. Вам ведь понятно по его размеру, что он нездешний. Если вы поможете ему вернуться туда, откуда он пришел, то, возможно, он возьмет вас с собой.
– Зачем вы все это мне говорите? Почему сами не воспользуетесь щитом?
– Мадам, я, увы, не обладаю вашими способностями и навыками, – сухо, почти с издевкой ответил он. – Я обычный смертный. Даже не демон, мадам. Творение дьявола, знаете ли. Душа, проданная в рабство. Иду куда велят.
– Мне кажется, я помню, что вы восстали против Сатаны. Похоже, разочаровались в нем?
Лицо Клостергейма потемнело. Он поднялся с кресла.
– Моя духовная жизнь вас не касается. – Он взглянул прямо в дуло дробовика и пожал плечами. – У вас есть возможность пойти туда, куда нужно мне.
– Вам нужен проводник? Хотя я понятия не имею, куда забрали Улрика? И знаю даже меньше, чем вы?
– У меня нет вашего дара, – произнес он тихо, играя желваками. – Графиня, мне нужна помощь вашего супруга. – Он словно боролся сам с собой. – Полагаю, пришло время примириться.
– С Люцифером?
– Возможно. Я восстал против своего хозяина, а он, в свою очередь, тоже восстал против своего господина. Я с трудом понимаю эту манию солипсизма и как она возникла. Полжизни мы провели, размышляя о Боге и природе зла. Теперь же владения Сатаны по всей мультивселенной неуклонно сокращаются.
Звучало не слишком оптимистично.
Клостергейм со своим странным извращенным благочестием, кажется, совершенно сошел с ума. Задолго до того как решить выйти замуж за Улрика, я прочла историю его семьи. Добрая половина всех фон Беков сталкивалась со сверхъестественным и либо отрицала его, либо не верила. Сравнительно недавно обнаружили рукопись, что-то вроде родовой летописи, написанную своеобразным почерком на старом немецком языке, но власти Восточной Германии, к несчастью, отправили ее в государственный архив, и мы так и не получили возможность с ней ознакомиться. Говорили, что ее содержание слишком опасно, чтобы его публиковать. Однако мы понимали: она каким-то образом связана со Святым Граалем и дьяволом.
Клостергейм вновь указал на чародейский щит:
– Щит отведет вас к супругу, если, конечно, он еще жив. Мне требуется не проводник, а ключ. Я не умею путешествовать между мирами так легко, как вы. Мало кто на это способен. Я дал вам всю информацию, которую мог, чтобы найти графа Улрика. Он не обладает тем, что мне нужно, но может достать это для меня. Я надеялся, что у него есть ключ.
Я начинала терять интерес к разговору. Решила, что попытаюсь воспользоваться чародейским щитом какатанава. Возможно, следовало вести себя осторожней, но мне отчаянно хотелось последовать за Улриком, и я готова была поверить во что угодно, лишь бы найти его.
– Ключ? – нетерпеливо спросила я.
– Есть и другой способ попасть в мир, куда его забрали. Что-то вроде двери. Возможно, она находится на острове Морн.
– И каким образом Улрик мог бы помочь вам?
– Я надеялся, что дверь в тот мир на Морне, а ключ от двери у вашего супруга. – Он выглядел разочарованно, словно в конце долгого путешествия он так ни к чему и не пришел.
– Уверяю вас, нет у нас никаких таинственных ключей.
– У вас есть меч, – сказал он без всякой надежды. – Черный меч.
– Насколько мне известно, он тоже в руках властей Восточной Германии.
Он посмотрел на меня в полном смятении.
– Он на Востоке?
– Если, конечно, им не завладели русские.
Клостергейм нахмурился.
– Тогда я зря вас потревожил.
– В этом случае… – Я указала дробовиком на дверь.
Он кивнул и направился к выходу.
– Премного вам обязан, мадам. Желаю всего хорошего.
Я с отвращением глядела, как он открывает дверь и уходит, все еще находясь в каком-то тумане. Пошла следом и увидела, что он садится в такси. Это был тот же самый водитель, что привез нас из Инглиштауна. Меня вдруг осенило, я попросила его подождать и зашла внутрь. Торопливо нацарапала короткую записку детям, вышла и попросила водителя отправить ее по почте вместо меня. Когда Клостергейм сел в машину, водитель радостно помахал. Он не почувствовал ни дуновения чего-либо сверхъестественного, ни моего душераздирающего напряжения из-за того невозможного решения, что мне предстояло принять.
После того как они уехали, я вернулась домой и взяла чародейский щит. Меня не интересовали ни амбиции Клостергейма, ни коллизии, в которые он был замешан. Имела значение лишь информация, которой он поделился. Я была готова рискнуть всем, чтобы щит отвел меня к мужу.
Словно в трансе, я вынесла его наружу; порывистый ветер пытался выдрать щит из моих рук, пока я спускалась к пристани. Я сняла верхнюю одежду, бросила щит в воду и, набрав побольше воздуха, нырнула следом. Почувствовала, как он движется подо мной, взобралась на него, как на плот. Ветер выл и кусал кожу, но щит жил собственной жизнью. Он быстро заскользил по волнам к тому острову, что мы посетили. Я ждала, что сейчас он устремится в водоворот, вслед за своими владельцами.
Возможно ли, что чародейский щит живой? Обладает ли он разумом? Или меня сейчас просто разобьет о камни? Пока он, казалось, защищал меня и от ледяных волн, и от порывов холодного ветра.
Я крепко вцепилась в его края. Я держалась даже пальцами ног, а щит брыкался и дергался подо мной.
А затем он вдруг поднялся и быстро двинулся в открытое море, словно пытаясь избежать того, что нам угрожало. Пальцы свело, но я бы все равно держалась за него, живой или мертвой. Силой собственной воли я слилась с огромной плетеной рамой.
И тут щит нырнул. Я не успела набрать воздуха, и жабр у меня тоже больше не было. Он меня сейчас утопит!
Я увидела, как прямо на меня несется высокая зазубренная скала, увидела темные крупные фигуры в бурлящей воде. Прокляла себя за безответственность и глупость, когда в легких не осталось воздуха. Пальцы мои ослабели, краски и звуки начали меркнуть, а щит неумолимо тащило вниз.
Глава втораяНа прибрежье Гитче-Гюми
Девятью девять, семью семь –
Корни небес отыскать не всем.
Из воды я вынырнула в ослепительный свет. Ничего не видела, слышала лишь дикий вой ветра. Что-то ледяное держало меня. Морозный воздух без малейших усилий оторвал мои пальцы от щита. Перед лицом такой силы моя воля не имела значения. Я попыталась снова ухватиться за раму, но ветер хлестал безжалостно. Если бы я не догадалась раньше, то сейчас, без сомнения, окончательно поняла бы: этот ветер разумен. Это был могущественный элементаль, и он обрушивал свой гнев именно на меня. Я ощущала его злобу, его характер. Почти что видела, как смотрит на меня его лицо. Я не представляла, чем обидела его или почему он преследует меня, – но он меня преследовал.
Противостоять этой силище было совершенно невозможно. Ветер вырвал щит и отбросил нас в разные стороны. Кажется, он собирался меня убить. Я ударилась о воду и потеряла сознание.
Я даже не ждала, что очнусь. Но, придя в себя, к своему удивлению, почувствовала: все хорошо, опасность позади. Я лежала на упругом торфе, укутанная чем-то вроде одеяла. Сладко пахло травой и костром. Мне было тепло. Я расслабилась. И все же осознавала, чего избежала, и помнила о важности своей миссии. Теперь я полностью контролировала себя, хотя едва могла пошевелить даже пальцем! Неужели я попала в мир, куда забрали моего мужа? Здесь ли Улрик? Почему я чувствую себя в безопасности?
Надо мной простиралось серое неспокойное небо. То ли рассветало, то ли, наоборот, сгущались сумерки. Я не могла повернуть голову, чтобы разглядеть горизонт. Только скосить глаза. Надо мной склонилось чье-то лицо, строгое и изумленное.
Совершенно незнакомый мужчина – но я интуитивно чувствовала, что бояться его нет причин. Я нашла своего воображаемого воина. Гладко выбритое лицо с правильными чертами было почти красивым; замысловатые татуировки украшали лоб, щеки, подбородок и кожу черепа. Голова тоже выбрита, если не считать длинной пряди черных блестящих волос с тремя вплетенными орлиными перьями. Здоровый медный цвет кожи указывал на то, что он не из похитителей моего мужа. В ушах серьги; нос и нижняя губа тоже проколоты, и в них вставлены маленькие сапфиры. На висках, щеках и подбородке – следы темно-красной краски. По обе стороны груди длинные белые шрамы. Кожу между шрамами украшал выколотый узор. На мускулистых предплечьях искусные браслеты из самородного золота, вокруг шеи широкая лента из перламутра, похожая на часть доспеха. Татуировки – ярко-красные, зеленые, синие и желтые; я сразу вспомнила, что видела такие же у могущественных шаманов в Южных морях. Наверное, он был знатных кровей, раз демонстрировал свое богатство с таким беспечным вызовом, уверенный, что может его защитить. Темные ироничные глаза рассматривали меня точно так же без всякого стеснения.
– Порой рыболов молит об улове, но получает больше, чем просил, – сказал он; язык я понимала, но не могла определить. Так часто случается с путешествующими по лунным дорогам.
– Вы меня поймали?
– Очевидно. И очень собой горжусь. Оказалось проще, чем я думал. Мне нравится плясать. Я произнес заклинание и вошел в транс, разложил одежды головой к луне и подолом к воде. Сделал так, как меня научили. Вызвал духов ветра. Обратился к воде, чтобы она отдала свое сокровище. И, конечно же, воздух пришел в движение. Подул сильный ветер. Я слышал все это в трансе, будто издалека. Когда же я наконец открыл глаза, то нашел тебя – и укрыл одеждами, чтобы сберечь твое здоровье и скромность, и еще потому, что этого требует заклинание.
Он говорил иронично, дружелюбно, словно слегка посмеиваясь над самим собой.
– Я была обнажена?
Теперь я ощутила мягкую звериную шкуру – голой кожей. Как бы мы ни относились к тому, чтобы отбирать жизнь у живых существ, перед этим ощущением трудно устоять. И хотя я обычно принимала традиции той культуры, где находилась, нагота меня не слишком беспокоила. Передо мной стоял более насущный вопрос.
– Что с чародейским щитом?
Он нахмурился:
– Боевым щитом какатанава? Так он твой?
– Что с ним случилось? Я попала в очень сильный ветер, похоже, разумный. Он специально оторвал меня от щита.
Воин смотрел виновато:
– Позволь напомнить: я находился в трансе… но, кажется, заметил, как что-то улетело в том направлении. Может, это демон ветра? – Он указал на поросший лесом холм по другую сторону озера. – Так, значит, это чародейский щит, и его украл демон? Или он сбежал от вас обоих и отправился домой, к своему хозяину?
– Без меня, – с горечью произнесла я, только-только начиная осознавать, что этот человек с помощью магии каким-то образом спас мою жизнь. Но кто помешал мне последовать за Улриком, он или элементаль?
– Этот щит связывал меня с мужем. И он теперь может быть где угодно в мультивселенной.
– Значит, ты не из племени какатанава? Прости меня, я слышал, что они приняли в свои ряды одного из ваших, но не двоих.
Он явно находился в замешательстве, но до него наконец что-то начинало доходить.
– Я не какатанава. – В моем голосе прорывалось отчаяние, я больше не могла совладать с эмоциями. – Но я ищу хозяина щита.
Он отреагировал как настоящий джентльмен. Кажется, понял, что здесь задействованы сверхъестественные силы, и задумался, склонив голову.
– А где его хозяин? Вы знаете?
Я завозилась под мягкой кожаной шкурой. Житель леса извинился, изящно преклонил колено и развязал узел.
– Наверняка вместе с соплеменниками, – сказал он. – Именно туда я и направляюсь, и это меня утешает. Не знаю, как они примут меня. Мне суждено донести до них свою мудрость. Судьба начинает плести узор задолго до того, как мы его поймем. Мы пойдем вместе, раз того требует наше общее предназначение. Вместе мы станем сильнее. Каждый достигнет своей цели, но таким образом все разрешится.
Я не поняла его. Встала, кутаясь в накидку. Она была сделана из кожи белого бизона и украшена разнообразными религиозными символами. Я огляделась. Рассвет только что наступил, и солнце начало подниматься, отражаясь в спокойной глади воды, словно в зеркале.
– Если вы сообщите мне свое имя, призвание и что вам от меня нужно, я буду чувствовать себя намного лучше.
Он виновато улыбнулся и начал сворачивать бивак. Позади него, над дальними вершинами огромной горной цепи, вставало солнце, чей золотистый свет омывал лес и луг, касаясь маленькой хижины, возведенной на поросшем травой берегу озера. Над типи поднималась тонкая струйка серого дыма. Скромное жилище охотника. Шкуры, покрывавшие его, во время холодов можно было использовать вместо шубы, а из шестов сделать волокуши, чтобы переносить вещи. Охотничья собака тоже могла тянуть волокушу, но собаки я не заметила. Тени постепенно растворялись, и свет стал не таким ярким, когда солнце начало подниматься в чистое небо.
Индеец пребывал в приподнятом настроении. Он был очарователен. От него не исходило угрозы, лишь ощущение твердого характера и физической силы. Не означают ли его татуировки и украшения, что он шаман или вождь? Индеец явно привык, чтобы ему подчинялись.
Стало очевидно: я уже не на побережье Новой Шотландии; но окружающий ландшафт не слишком отличался от тех мест, что я покинула. Вообще-то все казалось смутно знакомым. Может быть, это озеро Верхнее?
На заросшем травой берегу стояло большое, искусно сделанное каноэ из блестящей березовой коры; отделанные медью края лодки венчали деревянные вставки с нанесенными священными символами. И ни души вокруг. Словно мы находились на заре мира, в поистине девственной Америке. Все еще стояла ранняя осень, хотя в освежающем ветре ощущалось дуновение зимы. Ветер меня не слишком тревожил. Я спросила своего спутника, что это за озеро.
– Я родился недалеко отсюда. Обычно его называют Гитче-Гюми, – сказал он. – Тебе знакома поэма Лонгфелло?
– Насколько понимаю, Лонгфелло в процессе написания смешал с полдюжины языков и переврал все названия и имена. – Я словно извинялась за представителя своей культуры, как это принято, но тут же вспомнила слова Клостергейма. Отчего-то я была уверена, что этот человек не просто современный романтик, изображающий индейца из дикого леса. Не сомневалась: даже если глядеть внимательнее, вряд ли поблизости обнаружится припаркованный автофургон!
Этот человек был настоящим. Он улыбнулся моим словам:
– Нет ничего плохого в том, что добавил Лонгфелло. Ритуалы никуда не делись, хоть он их и немного приукрасил. Женщин вообще никто не просил рассказывать их историю, так что их ритуалы так и остались тайными и неизмененными. Есть множество способов отделить дух от плоти. Я могу, конечно, оспорить то, чего старина Лонгфелло не упомянул и что прибавил, но моя судьба – принести свет в мою собственную историю. И именно такая судьба мне грезится во время этого путешествия. Я должен восстановить миф и обратиться к великой сути Америки. – Кажется, серьезность слов его смутила, и он снова улыбнулся. – Словно я собираюсь передать духовное руководство нацией кучке необразованных католических миссионеров! Без Белой Буйволицы не будет триединства, как у триптиха с утерянной частью. Тот нелепый финал, что написал Лонгфелло, был подачкой педантам из высшего общества, он даже хуже, чем сентиментальное окончание «Холодного дома» Диккенса. Или это были «Большие надежды»?
– Я почти ничего не знаю о Диккенсе, – сказала я.
– Что ж, – ответил он, – и у меня не было возможности с ним познакомиться.
Индеец слегка нахмурился и посмотрел на меня:
– Не хочу ставить себе в заслугу то, на что не имею права. Мне суждено объединить нации, но я могу потерпеть неудачу там, где преуспеет мое альтер эго. Один неверный шаг, и все изменится. Ты же знаешь, как это трудно.
Он снова нахмурился и задумался.
– Вы бы лучше представились, – сказала я, вряд ли ожидая, что он ответит.
Он извинился.
– Я Айанаватта. Лонгфелло предпочел назвать меня Гайаватой. Мать моя из племени могавков, а отец был гуроном. Я обнаружил свою историю в поэме, когда во сне отправился в будущее. Вот. У меня есть кое-что для тебя…
Он бросил мне длинную рубаху из тонкой кожи, и я легко натянула ее – сидела она очень хорошо. Неужели он берет с собой в дорогу такие вещи? Он громко рассмеялся и объяснил, что последний, кто попытался его убить, был примерно моего размера.
Айанаватта умело разобрал типи. Чтобы потушить огонь, он просто закрыл крышку на горшке, где хранил угли, и обернул его сырой шкурой. Вещи из хижины он завернул в шкуры и связал в плотный тюк. Горшок с углями закрепил на самом верху. Теперь я увидела, что шесты были заостренными с одного конца копьями. Он уложил их на дно каноэ, а тюк поместил посередине. Весь бивак он собрал, почти не прикладывая усилий.
– Похоже, вы хорошо знакомы с английской литературой, – заметила я.
– Я многим ей обязан. Как я уже сказал, благодаря поэме Лонгфелло я узнал свою судьбу. Наступило время моего первого настоящего путешествия во сне. Я видел сон – четыре пера. Я решил – он означает, что я должен найти четырех орлов в местах четырех ветров. Сначала я поехал в пустыню по северной тропе, которая зовется «Орел», потому что думал, что в этом и заключается смысл сна. Она привела меня в горы. Тропа оказалась ложной. Но, оставив ее, я оказался в Бостоне в нужное время. Я хотел понять, существует ли какой-то миф, связанный со мной. И если да, то куда надо отправиться, чтобы он стал правдой. Ты и сама понимаешь, в чем заключается ирония. Я попал в далекое будущее через много лет после своей смерти. Я приобрел странные навыки. Научился читать на языке этого нового народа, чья внешность сперва так поразила меня. В тех краях обитало множество дружественных душ, и они с радостью помогали мне, хотя самодовольная буржуазия часто высказывалась против моего появления. Однако чтение на их языке стало частью моего первого настоящего духовного путешествия. Однажды я открыл свой дух будущему и увидел не только как появилось племя хауденосауни, людей, живущих под одной крышей, но и что придет после них, если я не пройду по определенной тропе. Чтобы найти то будущее, которого желаю, мне нужно по возможности сохранить ближайшее будущее таким, какое оно есть.
– А вас не оскорбили взгляды Лонгфелло на мифологию коренных народов?
– Лонгфелло был гениален, добр и весел. И ужасно волосат. От своих предков могавков я унаследовал нелюбовь к растительности на мужском теле. Оказывается, римляне придерживались таких же взглядов. Но добросердечие поэта пересилило мои предрассудки насчет его внешности. У него была необычная пружинистая походка, он подпрыгивал, когда ходил. Помню, мне казалось, что он слишком тепло одевается, не по погоде, а он, вероятно, считал, что я одеваюсь слишком легко. Тогда еще у меня не было этого, – со скромной гордостью он указал на свои татуировки. – Сначала я заинтересовался трансценденталистами. Эмерсон собирался познакомить меня с Торо, но в этот день в Паркер-хаус неожиданно приехал Лонгфелло. По воле случая мы с ним разговорились. Он до конца не верил, что я настоящий. Он был настолько погружен в свою поэму, что, как мне кажется, начал подозревать, что я существую лишь в его воображении. Когда Эмерсон представил нас друг другу, он решил, что я какой-то благородный дикарь. – Айанаватта тихо засмеялся. – Торо, полагаю, счел меня несколько грубым. Но Лонгфелло был добр до невозможности. Эта встреча стала судьбоносной и сыграла важную роль в его жизни. Я понял его поэму как пророчество о том, какой след я оставлю в этом мире. Четыре пера из сна, которые я по ошибке принял за орлиные, разумеется, были перьями для письма. Четыре писателя! Я неверно истолковал сон, но все-таки сделал все правильно. Тут вмешалась сама удача. Я был слишком неопытен. В первый раз посетил астральный мир в физическом теле. К сожалению, эта часть путешествия закончилась. Я не знаю, увижу ли когда-нибудь книгу снова.
Айанаватта свернул подстилку с привычной аккуратностью и быстротой человека, живущего под открытым небом.
– Знаешь, в этих местах мы носим вампум, чтобы он напоминал нам о мудрости и наших словах. – Он показал на замысловатый пояс, который поддерживал кожаные штаны. – Узор можно трактовать так же разнообразно, как Библию, Джойса или американскую конституцию. Иногда наши советы напоминают собрания французских постмодернистов!
– Вы можете отвести меня к мужу? – Я начала понимать, что Айанаватта из тех людей, что любят пофилософствовать и могут говорить часами, если их не остановишь.
– А он у какатанава?
– Думаю, да.
– Тогда я могу отвести тебя к ним, – голос его смягчился, – По крайней мере, мне не снилось, что нельзя этого делать. Возможно, твой муж подружился или еще подружится с моим другом Давандадой, которого еще называют Белым Вороном. – Он замолчал и виновато посмотрел на меня. – Я слишком много болтаю и делаю слишком дикие предположения. Привык говорить сам с собой. За последние четыре года у меня не было возможности просто побеседовать с образованным человеком. А ты… ты – благословение. Это был мой лучший танец, должен признаться. Я ждал, что к нашей троице присоединится немногословная полубогиня, но даже не думал, что ты окажешься человеком. Сон подсказывает мне, что делать, а не чего ожидать. Плохой ветер поднимается против нас, а я даже не знаю почему. Сны порой сбивают с толку.
– А вы всегда действуете в соответствии со снами? – спросила я, заинтригованная его словами. В конце концов, в этой области я разбиралась достаточно хорошо.
– Только после размышления. И только если подходящая пляска или песня создает гармонию в соединенных мирах. Я всегда был склонен к духовному.
Он принялся аккуратно счищать грязь с красивых весел, вырезанных из твердого дерева; изгиб говорил о том, что их можно было использовать и как боевые топоры. Лук и колчан со стрелами он уже закрепил в каноэ. Айанаватта помолчал немного.
– Белая Буйволица, я совершаю долгое духовное путешествие. Я начал его много лет назад в родных лесах, тебе они известны как верхний Нью-Йорк. Я связан судьбой с другими и должен совершить великие дела, но не стану говорить об этой части своей судьбы. Когда же дело свершится, я наконец обрету мудрость и силу, чтобы говорить с советом народов, и тогда начнется последняя часть моей судьбы.
– А как же какатанава? Они тоже войдут в совет?
– Они не являются нашими братьями. У них свой совет.
Мне показалось, что за чрезмерной политической наивностью он пытается скрыть смятение.
– Почему вы называете меня Белой Буйволицей? И зачем мне идти с вами, если я ищу мужа?
– Из-за легенды. Ее необходимо воплотить. Она все еще не стала реальностью. Думаю, что наши истории слились. Должны были слиться. Иначе произойдет диссонанс. Твое имя, одно из многих, прозвучало в пророчестве. Хочешь, чтобы я называл тебя по-другому?
– Если у меня есть выбор, я бы предпочла, чтобы меня называли графиней фон Бек, – сказала я. На языке, на котором мы говорили, это звучало гораздо длиннее, чем то имя, которым называл меня он.
Он улыбнулся, приняв мои слова за шутку.
– Надеюсь, графиня, ты все-таки пойдешь со мной, потому что только вдвоем мы сможем найти твоего мужа. Умеешь плавать на каноэ? Мы переплывем Сияющую воду и за день доберемся до устья Ревущей реки, – сказал он, определенно с некоторой насмешкой.
Во второй раз за последние сутки я сидела в лодке. Каноэ Айанаватты двигалось очень ловко, словно разумное существо, судя по его реакции. Иногда оно едва касалось воды. Пока мы гребли, я спросила индейца, как далеко находится селение какатанава.
– Я бы не назвал это селением. Их общинный дом находится на северо-западе, довольно далеко отсюда.
– Почему они похитили моего мужа? Неужели на их территории нет полиции?
– Я мало знаю о племени какатанава. Их обычаи отличаются от наших.
– И что это за таинственное племя? Они демоны? Людоеды?
Он смущенно рассмеялся и продолжал грести в кристально чистой воде. Невозможно было не восхититься его хорошо сложенным телом.
– Может, я демонизирую их. Ты же знаешь, народные сказки иногда преувеличивают. Но раньше они не похищали смертных. Так что их намерения могут быть и добрыми. Говорю это не для того, чтобы успокоить тебя, просто хочу, чтобы ты знала: раньше они никогда не причиняли нам зла.
Я подумала, что, возможно, делаю слишком много предположений, но все равно спросила:
– А мы еще в Америке?
– Я называю этот континент по-другому. Но если ты живешь во времена после Лонгфелло, то твое время далеко в будущем.
Подобные временные скачки – обычное дело в мирах грез.
– Выходит, по христианскому календарю сейчас примерно 1550 год?
Он покачал головой, ветер взъерошил орлиные перья. Я вдруг поняла, что прежде никогда не видела таких ярких красок. Свет искрился и плясал на них. Может быть, перья тоже магические?
Айанаватта перестал грести. Каноэ продолжало скользить по ярко-голубой воде. Запах сосен и влажной травы доносился с дальнего берега.
– Вообще-то, согласно календарю, сейчас 1135 год от рождества Христова. Норманнское завоевание Англии началось шестьдесят девять лет назад. Думаю, что его специально собирались приурочить к затмению. Что ж, они выбрали не то затмение. Пытались потом доказать, что мы позаимствовали идею демократической федерации у них. – Он засмеялся и покачал головой. – А до этого был еще Лейф Эрикссон. Ребенком я случайно встретил норманна, чья колония появилась всего лишь сто лет назад. Можно назвать его Последним Викингом. Бедное, примитивное существо, почти все его племя истребили алгонкины. Если честно, сначала я принял его за исхудавшего медведя… Они называли это место Винландом, землей вина. Он был ожесточен, как и его отец и дед. Эрикссоны обманули его предков, рассказывая истории о винограде и безбрежных пшеничных полях. А на деле им достались плохая погода, смерть без отпущения грехов и злобные туземцы, что превосходили их числом. Они называли нас «крикунами» или «скрелингами». Я слышал, племя каюга, что выжило после эпидемии, приняло нескольких норманнских женщин и детей. Но они были последними из викингов.
Айанаватта не замолкал, возмещая долгие годы молчания, за которые у него скопилось немало интересных историй и рассуждений. Теперь, когда я знала, что мы ищем племя какатанава, мне хотелось как можно скорее отыскать Улрика.
Существовала вероятность, что мы прибудем до того, как появится он, такова уж природа времени. Бесконечные речи Айанаватты отчего-то успокаивали меня, и я больше не волновалась о том, что Улрик в опасности и ему причинят вред; вдобавок я больше не была так уверена, что за похищением стоит князь Гейнор. Тайна, разумеется, так и осталась тайной, но, по крайней мере, у меня появился союзник, знакомый с этим миром.
Везет же мне: уже в который раз меня занесло в чужой сон. На меня напал ветер, теперь я уже не сомневалась. Воздушный демон. Элементаль.
Айанаватта был абсолютно в этом уверен. Вне всяких сомнений, с тех пор как начался последний этап его духовного путешествия и он оказался в знакомом мире, индеец преодолел множество препятствий. Я даже представляла, что ему пришлось вытерпеть. Но он нес бремя своего опыта довольно легко.
Течение аккуратно вынесло наше каноэ к дальнему берегу озера. Отдыхая, Айанаватта достал из котомки тонкую костяную флейту. К моему удивлению, он заиграл негромкую сложную мелодию, пронзительную и завораживающую; она эхом разносилась по окружающим холмам и горам, и казалось, что ее подхватил целый оркестр. Стая цапель неожиданно взмыла ввысь из камышовых зарослей, словно решив станцевать под чарующую музыку воздушный балет.
Айанаватта перестал играть и, воспользовавшись возможностью, обратился к птицам с короткой вдохновенной речью. Я начинала привыкать, что он относится к животным как к равным и напрямую общается с ними, словно они понимают каждый нюанс каждой его фразы. Возможно, они и в самом деле понимали. Вопреки своим страхам я получала огромное удовольствие от столь необычного опыта. Меня переполняло яркое ощущение благополучия. Несмотря на присутствие Айанаватты, я уже много лет не ощущала такого одиночества, и я начала ценить его, уверенность моя росла, словно я заразилась от индейца его радостным уважением к окружающему миру.
К вечеру мы достигли устья реки на дальнем берегу озера. Мы вытащили каноэ на берег, и Айанаватта достал из котомки штаны и плед. Штаны я с благодарностью натянула, в накидку завернулась. Воздух стал холоднее, солнце изливало алые лучи на вершины гор и тенистые заросли тростника. Вождь осторожно развел огонь и приготовил очень вкусную кашу, извиняясь, что не наловил рыбы, поскольку был очень занят – вспоминал встречу с Готорном, которая его разочаровала. Он пообещал, что утром рыба будет.
Вскоре он уже рассказывал мне об извращенных религиозных традициях народа майя, который он посетил в самом начале своего путешествия. Их странные ереси приводили его, отшельника, воина и рассказчика, в смятение. Насколько я поняла, все сводилось к тому, что майяские священники отказывались принимать разные мнения. Все страхи насчет Улрика окончательно улеглись, и я погрузилась в глубокий сон без сновидений.
Утром верный своему слову благородный могавк насадил на копье двух жирных форелей, приправил их травами и приготовил вкусный завтрак. Он еще немного рассказал мне о своих путешествиях по снам, о разных физических и духовных испытаниях, которые ему пришлось вынести, чтобы достичь этого уровня силы. Мне сразу вспомнилась философия японских самураев, которые могли сочинить хокку во время поединка. Щеголеватая внешность Айанаватты в диких местах свидетельствовала о том, что у него имелся не только вкус. Он предупреждал потенциальных врагов о силе, с которой им предстоит столкнуться. Я путешествовала одна и понимала, насколько это опасно, – необходимо все время выглядеть хладнокровным и уверенным, иначе тебя убьют или ограбят в очередной заварушке. В любом случае, я с завистью смотрела на лук и стрелы Айанаватты и даже на его пару боевых дубинок.
Я думала, после завтрака мы сразу отправимся в путь. Но вместо этого Айанаватта сел, скрестив ноги, достал прекрасную резную курительную чашу из красного камня и набил ее травами из кисета. Затем торжественно приладил пустую камышинку к отверстию, проделанному в дне чаши. Взял пучок сухой травы из костра, аккуратно разжег трубку и глубоко втянул дым в легкие, затем выпустил его во все четыре стороны Земли, благодаря мир за его благоволение. На лице его появилось удовлетворенное выражение, индеец передал трубку мне. С некоторой опаской я последовала его примеру. Курение я ненавидела всей душой. Но травы в трубке пахли сладко, и дым мягко окутывал горло. Я предположила, что он смешал табак с коноплей, сушеной мятой и ивовой корой. Я не курильщик, но секрет этой благодатной смеси давно утерян в мире Улрика. Это была настоящая трубка мира. Я расслабилась, но в то же время мой ум обострился. Мир стал казаться насыщенным и живым.
Вскоре Айанаватта поднялся, полный величественного достоинства. Он явно находился в состоянии, близком к трансу. Медленно запел, ритмичная песня напоминала звуки ветра, тихий шепот воды, раскаты грома вдали. Продолжая песню, он начал танцевать, громко топая по земле во время исполнения сложных па. Каждое движение имело особый смысл. И хотя я не была готова к подобному представлению, оно меня сильно тронуло. Я понимала, что он вплетает свою сущность в ткань миров. Эти ритуалы открывали для него тропы. В отличие от меня, он не имел природной способности путешествовать между мирами.
Однако ритуал закончился довольно быстро. Айанаватта несколько смущенно извинился и сказал, что, раз уж мы теперь путешествуем вместе, он надеется, что я прощу, если он время от времени будет исполнять подобные ритуалы. Это было важной частью его религии, так же как моя необходимость молиться про себя пять раз в день.
Я не возражала. Знала, что в некоторых культурах люди всю жизнь посвящают тому, чтобы научиться путешествовать по мирам, и обычно умирают раньше, чем успевают чему-нибудь научиться. У меня же это получалось само собой с раннего детства, ведь дар мне достался от родителей. Большинству людей это вообще недоступно, у других получается с огромным трудом. Путешественники по лунным дорогам не имеют почти ничего общего, кроме способностей. В мусраме нас учили тонкостям ремесла и объясняли, какую ответственность несут путешественники.
Даже мне с моим неумением ориентироваться в пространстве не потребовалось слишком много времени, чтобы понять: река, по которой мы сплавлялись вниз по течению, течет не с севера на юг. Судя по положению солнца, мы направлялись на восток. Айанаватта подтвердил это.
– Путь к какатанава труден, – сказал он. – И приближаться к ним стоит лишь при наличии соответствующих амулетов и заклинаний. По крайней мере, так говорится в пророчестве. Невозможно прийти туда напрямую, подобно тому, как и лунные дороги идут окольными путями. И все же я не совсем понял, чего нам ждать, великанов или драконов. Надеюсь, во сне скоро это пойму.
Дальше он объяснять не стал.
Я сидела в передней части каноэ, и мы гребли вниз по реке довольно быстро; на обоих скалистых берегах, у которых бурлила вода, росли могучие сосны. В воздухе висела водяная дымка, над нами начали сгущаться тучи, грозя разразиться дождем.
Прежде чем дождь наконец пошел, река повернула в сторону, разлилась, затихла и успокоилась, словно озеро; вдалеке возвышались горы, лес превратился в покрывало из красных, золотых, коричневых и зеленых лоскутов – осенние листья начали менять цвет. Все это великолепие отражалось в глубинах реки. Тяжелые капли упали на спокойную воду, придав дополнительное ощущение безмятежности, быстрое течение осталось далеко позади. Нам пришлось грести сильнее просто для того, чтобы двигаться с нормальной скоростью.
Я понимала, что нет необходимости теперь торопиться, но все равно продолжала беспокоиться. По мере того как мы приближались к землям племени какатанава, я представляла себе десятки различных смертей, которые могли постигнуть моего любимого. Но ведь я все-таки дочь крадущей сны. Я знала тонкости ремесла. Прямой путь почти всегда не самый лучший. Большую часть времени мне удавалось держать свои чувства в узде, но так тяжело мне еще никогда не бывало.
Айанаватта стал неожиданно немногословен. Когда я обернулась и заметила, что река успокоилась, он лишь кивнул. Я поняла, что он не просто гребет, а еще и прислушивается, склонив голову набок. Чего он ждет? Опасности? Аллигаторы в этих холодных водах не обитают.
Я было задала вопрос, но он знаком приказал мне молчать. Ветер усиливался, и он пытался расслышать что-то сквозь вой порывов. Айанаватта наклонился вправо, словно ожидая чего-то. Затем, видимо, не услыхав того, что ожидал, он наклонился вперед, где сидела я, и пробормотал:
– У меня есть могущественные враги, теперь они стали и твоими врагами. Но у нас есть амулет, и он защитит нас, если мы проявим смелость.
Я задрожала от неожиданного холода. Решила напомнить, что я тут не для того, чтобы помогать в его духовных исканиях, а чтобы разыскать своего мужа. Если бы моя мать не исчезла, вероятнее всего, окончательно погрузившись в сон, который собиралась украсть, она бы стала гораздо более полезным союзником для Айанаватты, чем я. Но сейчас она, скорее всего, даже не помнила своего имени.
Я слишком хорошо понимала Игру Времени. Мать передала мне почти все, что я знаю, остальному же меня научили мастера-мухамирим в Марракеше. Но мне все время приходилось себе напоминать, что время – это поле с различными свойствами и измерениями. Думать о нем как о чем-то линейном значит стать его рабом. Добрая половина того, что должен знать путешественник по лунным дорогам, включает в себя понимание сущности времени, насколько ее вообще возможно понять. Знания дают свободу. Они позволяют нам контролировать время. Однако, хоть я и не знаю почему, по лунным дорогам путешествует гораздо больше женщин, чем мужчин, и самые легендарные путешественники – женщины. Говорят, женщины лучше мужчин приспосабливаются к Хаосу и могут работать с ним. Существуют, разумеется, и исключения. Даже самые умные мужчины склонны идти напролом, сквозь препятствия. Но когда дело доходит до огромных змей, они гораздо лучше женщин справляются с каменным копьем.
Эта мысль пришла мне в голову, когда я зачарованно смотрела, как из реки поднимается длинная блестящая шея, затмившая свет. С огромного тела стекали мощные струи воды, грозившие перевернуть каноэ. Айанаватта крикнул, чтобы я выровняла лодку, а затем взял одно копье из тех, что лежали у него под ногами, и умело метнул его в плотную на вид кожу. Копье вонзилось глубоко, словно в кучу мокрой стружки, вода забурлила, тварь зашипела, затем застонала. Такого я не ожидала. Голос походил на человеческий, и это сбивало с толку. Тварь забилась и, освободившись от копья, поплыла вверх по течению, время от времени издавая стоны. Голова рассекала воду, оставляя на воде тонкую ленту желтой сукровицы, похожей на дым.
– Ничего подобного не видела с Нижнего девона. – Я все еще дрожала. Слово «пожирать» наполнилось для меня новым смыслом. – Оно что, хотело напасть на нас?
– Вероятно, надеялось съесть. Но по всей реке их называют трусливыми змеями. Как ты видела, его нетрудно отогнать, но если бы оно перевернуло каноэ, мы бы попали в беду.
Хотя меня и учили думать нелинейно, я понимала, что в этом мире гигантские водяные змеи давно вымерли. Я сказала об этом Айанаватте, пока он направлял лодку туда, где в заросших камышом водах древком вверх плавало его копье. Резкий сосновый запах и птичий гам доносились с берега, и я проникалась запахами и звуками, чтобы успокоиться.
Сверхъестественный мир был мне знаком намного лучше, чем тот, что мой муж настоятельно называл «нормальным», но меня раздражало, что пришлось лишний раз рисковать в поисках Улрика. Я поделилась этим с Айанаваттой.
Князь могавков успокоил меня. Он просто плывет по течению сна. А это значит, что мое собственное путешествие переплетается с его путешествием, и, пока мы будем придерживаться плана, не совершая серьезных ошибок, наши поиски ждет успех. Мы оба обретем желаемое.
Ветер хлестал нас, пытаясь сорвать одежду. Я поплотнее закуталась в накидку. Айанаватта почти не замечал, что температура упала. Он сожалел, что мы подверглись «доисторической» опасности. Такие аномалии, сказал он, стали происходить все чаще. Он считал, что источник наших проблем что-то нарушил в этом мире. На пастбищах великих прерий достаточно добычи для хищных зверей. Но в последнее время они начали мигрировать на юг, и из-за изменения климата их стало все больше.
Я заметила, что стало ощутимо холоднее.
Айанаватта, все так же не обращая внимания на холод, вздохнул:
– Когда-то здешние места стояли нетронутыми. Раньше змеи никогда не спускались так низко по течению. Это значит, что вся рыба в реке скоро исчезнет, и не успеешь даже глазом моргнуть, как нарушится весь естественный порядок вещей. Последствия будут катастрофическими. Оседлый образ жизни станет невозможно вести. Ты видела хоть одно поселение на берегах? Разумеется, нет! А раньше здесь было так хорошо. Девушки махали тебе вслед. Люди приглашали к себе, чтобы послушать истории…
Ворча, он продолжал машинально работать веслом. Встреча с речным змеем не столько напугала его, сколько вывела из себя. Даже я не испугалась зверя. Заведенный порядок и ход путешествия были нарушены, и, кроме того, Айанаватта беспокоился о ветре.
Он снова удивил меня. Он замечал все и вся, хотя казалось, что он погружен в свои речи. Для таких людей слова иногда являются препятствием, глазом бури, местом, откуда они могут наблюдать за миром (хотя сам мир ничего не замечает).
Ветер – король прерии, продолжил Айанаватта. Он – самая важная сила. Айанаватта начал подозревать, что мы как-то разозлили его.
Он перестал грести и вытащил флейту. Выдул несколько пробных нот, а затем заиграл пронзительную медленную мелодию, что разнеслась эхом до дальних гор, а потом вернулась обратно, и казалось – весь мир запел вместе с ним.
Ветер вдруг затих. И когда это случилось, флейта Айанаватты тоже замолчала.
Невероятная красота вокруг нас, что казалась вечной, начала изменяться, когда свет погас и сгустились сумерки. С реки доносилось бормотание и шепот.
Айанаватта сказал, что пороги мы пройдем завтра, а пока нужно до заката разбить бивак. Он пообещал, что сейчас наловит рыбы, если змей что-нибудь оставил.
Когда утром я проснулась, индеец исчез. Лишь ленивый дымок вился над костром, и было слышно, как плещет вода и меланхолично плачет речная птица. Подо мной задрожала земля. Неужели это пороги, о которых мы говорили вчера?
Я быстро встала, почти поверив, что это землетрясение. Слышно было, как громко и пронзительно квакают лягушки и стрекочут насекомые. Чувствовался запах дыма и густой землистый аромат сосен, кисловатый – дубов и сладкий – пепла. Птицы порхали над головой, хлопая крыльями, а затем раздался грохот воды. Я посмотрела вверх и увидела ястреба, несущего в когтях птицу. Задумалась, нет ли какого-то магического смысла в том, что я увидела.
Земля снова содрогнулась, в лесу затрещали деревья. Я поискала глазами лук и стрелы Айанаватты, но не нашла. Только копья лежали на дне лодки, и я вооружилась. Но почти сразу поняла, что каменное копье, даже магическое, не особо поможет новичку. Из глубины леса, разбрасывая поломанные ветви и листья, появилось нечто фантастическое – и нависло надо мной.
Я видела домашних слонов, каких используют в Азии. Но никогда не видела человека, сидящего на спине черного шерстистого мамонта с длинными бивнями, что огибают пространство площадью по меньшей мере футов в двадцать!
Приближающийся наездник выглядел почти как местный воин, лишь одежда немного отличалась; на лице черная раскраска, на бритой голове – длинная прядь волос, в левой руке – копье и боевой щит. Правой он сжимал узорчатый повод своего огромного скакуна. Рост наездника определить было трудно, но сразу стало ясно, что мамонт немолод.
Потрескавшиеся старые бивни были перевязаны, но легко могли убить любого, кто осмелился бы напасть на его седока.
Сердце мое бешено заколотилось. Я пыталась найти хоть какое-то преимущество. В последний момент мамонт миролюбиво поднял хобот. В тот же самый миг и воин в боевой раскраске поднял руку, чтобы успокоить меня.
Мамонт склонился вперед и встал на колени, пришелец беззаботно скатился со спины зверя и спрыгнул на землю.
Тон его голоса совершенно не сочетался с жуткой черной маской.
– Пророчество подсказало мне, что здесь я встречу своего друга Айанаватту, и намекнуло, что с ним будет спутник. Извини, если я потревожил тебя. Пожалуйста, прости за раскраску смерти. У меня только что состоялась довольно напряженная дискуссия.
Разукрашенный человек вел себя с таким же достоинством, как и Айанаватта, но что-то в его движениях показалось мне очень знакомым. Его настроение, однако, было более угрюмым. На черной маске лица ярко горели два рубиновых глаза. Я подняла копье и сделала шаг назад. Мне стало не по себе, когда я узнала его.
Молча, словно зачарованная, я ждала, пока он приблизится.
Глава третьяКнязь прерии
Не спрашивай, откуда я пришел,
Как имя мне, кто мой народ.
Не спрашивай, куда мой путь ведет.
Я прозорливец Давандада,
Певец, несущий людям весть.
С копьем в руке борюсь за справедливость.
Я тот, кто на Восток принес Закон.
Искать поклялся и молчать об этом.
Разумеется, это был тот самый юноша, которого я видела в доме. Краска толстым слоем покрывала его лицо, поэтому узнала я его лишь по белым кистям рук и красным глазам. Он же, кажется, меня совсем не узнал и выглядел слегка разочарованным.
– Ты знаешь, где Айанаватта?
Я предположила, что мой спутник, должно быть, не обнаружил в реке рыбы и пошел охотиться в лес, так как его лук и копье исчезли.
– Нам предстоит поохотиться на крупную дичь, – сказал пришелец. – Наконец-то я нашел его. Я бы и раньше с ним связался, если бы смог лучше понять свой сон о пигмеях, – произнес он извиняющимся тоном. Затем юноша вскочил на своего толстокожего мохнатого «скакуна» и повел его к водопою. Я любовалась узорчатым потником и украшенной бусинами сбруей. К резному деревянному седлу был приторочен длинный расписной колчан, из него торчали острые металлические наконечники копий. Седло и часть уздечки покрывали шкуры выдр и бобров. Мамонт, вернее, мамонтиха выглядела не лучшим образом. Вокруг рта и на хоботе виднелись седые отметины, бивни пожелтели и потрескались, но двигалось животное с поразительной скоростью. Мамонтиха грациозно повернула огромную голову и посмотрела мне прямо в глаза, словно хотела убедиться, что я достаточно дружелюбна. Успокоившись, она аккуратно погрузила хобот в холодную воду и от удовольствия завиляла мохнатым хвостом.
Когда животное утолило мучившую его жажду, юноша встал на колени у кромки воды и начал смывать черную краску с лица, волос и рук. Поднявшись на ноги, он снова превратился в того самого юношу, которого я видела в доме. Мокрые волосы местами все еще покрывала грязь или какая-то другая субстанция, которую он нанес, но они оказались такими же белыми, как и у меня. Юноша выглядел лет на десять моложе меня. Но на лице теперь не отражались ни ужас, ни мольба, какие я видела совсем недавно. Он был полон энтузиазма и весьма доволен собой.
Я решила не говорить лишнего. Лучше подождать, пока я не пойму, что все это значит, и лишь затем раскрывать карты. Но намекнуть можно.
– Я Уна, дочь Элрика, – представилась я. Мое имя ничего ему не говорило, но он догадался, что я надеялась на то, что он меня узнает.
– Распространенное имя, – ответил он. – Мы раньше встречались?
– Кажется, да.
Он учтиво сдвинул брови и покачал головой:
– Я бы тебя запомнил. Ни разу не видел женщину с таким же цветом кожи и волос и такого же роста, – сказал он без всякого удивления.
– А ты ожидал увидеть меня?
– Ты ведь Белая Буйволица?
– Вроде так.
– Тогда я действительно ждал, что увижу тебя. Каждый из нас исполняет свою часть пророчества, так ведь? – Он подмигнул. – А если нет, то пути начнут путаться и мешать друг другу. И тогда мы потеряем все, что приобрели. Если бы ты не появилась тут в предсказанное время, то я бы забеспокоился. Но сейчас меня волнует то, что третий из нашего трио до сих пор отсутствует.
Я хорошо знала этикет путешественников и поэтому не стала выспрашивать больше, чем он уже рассказал. Многим путникам между мирами, использующим разные способы передвижения, порой приходится тратить годы, чтобы добраться до конкретной дороги или конечной цели. Один неверный шаг или слово – и цель снова отдалится! Узнаешь слишком много о будущем – и оно изменится.
– Каким именем ты называешь себя? – спросила я.
– Мое духовное имя – Белый Ворон, – ответил юнец. – Я ученик племени какатанава, моя семья всегда посылает к ним своих детей учиться, вот и меня отправили. Наши пути сливаются в этой точке. Я уже завершил три первых задания. Теперь пришло время для четвертого и самого главного. Ты поможешь мне сейчас, а я помогу тебе позже. В определенное время все станет понятно. Мы действуем вместе ради сохранения Равновесия.
Он расстегнул ремни седла и придерживал его, пока оно скатывалось со спины животного на землю. Копья загремели.
– Мы идем по пути Равновесия, – небрежно сказал он, наполнил большой мех водой и принялся мыть живот и ноги черной мамонтихи. – А эту старушку зовут Бесс. На ее языке это значит «королева». Она тоже служит Равновесию.
Всхрапнув, Бесс враскачку вошла в воду, затем подняла длинный хобот, полный воды, и облила свою спину, наслаждаясь отсутствием седла.
– Космическому равновесию?
– Равновесию мира, – отозвался юнец, явно незнакомый с моей фразой. – Разве Айанаватта тебе ничего не рассказал? Он стал скрытным. – Юноша усмехнулся и откинул назад мокрые волосы. – Владыка ветров обезумел, он грозит разрушить наш общинный дом и все, что его защищает.
Белый Ворон начал пучками травы обтирать длинные загнутые бивни животного, пока то заходило поглубже в воду, влюбленно поглядывая на хозяина.
– Я должен был отыскать потерянные сокровища какатанава и принести их в общинный дом, чтобы древо нашего дома не погибло. Служить таким образом – мой долг и моя привилегия.
– А что это за сокровища? – спросила я.
– Все вместе они образуют Душу Мира. Когда их восстановят, они станут настолько сильны, что смогут противостоять Владыке ветров. Сила всех элементалей растет. Они угрожают не только нашей жизни, но, прежде всего, нашему образу мыслей. Еще поколение назад все понимали значение и ценность наших путей. Но теперь даже великие Владыки Высших Миров забыли об этом.
Я знала немало о безумных Владыках и Владычицах Порядка, чья деятельность утратила первоначальный смысл. Они сошли с ума, защищая лишь свою власть и догмы. Владыка Ветров обычно не служил ни Порядку, ни Хаосу, как и все элементали, он не хранил верность никому, кроме своих родичей и традиций. Белый Ворон согласился с этим.
– Безумство может заключаться в Хаосе, – сказал он, – точно так же, как и в Порядке. Эти силы принимают разные формы и по-разному называются в разных концах мультивселенной. Называть их добром и злом значит ничего не понимать в них, не иметь возможности контролировать. Бывают времена, когда Хаос несет добро, а Порядок – зло, и наоборот. Любой самый маленький поступок может иметь крайне серьезные последствия. Величайшие злодеяния могут порождать величайшие силы добра. Точно так же из добра может родиться чистейшее зло. Это первое, что постигают посвященные. И только тогда они начинают учиться по-настоящему.
Он говорил как школьник, лишь недавно усвоивший эти истины.
Здесь явно прослеживалась какая-то связь с теми событиями, которые довелось пережить нам с Улриком, но очень слабая. Битва за Равновесие никогда не заканчивается. Ее окончание привело бы к неизбежному противоречию. От Равновесия зависит главный парадокс всего сущего. Без жизни нет смерти. Без смерти нет жизни. Без Порядка нет Хаоса. Без Хаоса нет Порядка. И Равновесие достигается за счет противостояния двух сил. Не будь этого напряжения и Равновесия, в следующий же миг мы все погрузились бы в небытие. Время остановилось бы. И целую вечность нам пришлось бы проживать этот невообразимо ужасный конец. Таковы ставки в Игре Времени. Закон или Хаос. Жизнь или смерть. Добро и зло вторичны, зачастую они отражают огромное разнообразие ценностей, в соответствии с которыми разумные существа ведут себя по всей мультивселенной. И все же система, принимающая множество разных ценностей, таких как богатство альтернативных реальностей, не может существовать без нравственности, и именно эту этику и ценности изучали ученики-мухамиры. Посвященные оставались слепы, не воспринимая сверхъестественное и оставаясь в его власти до тех пор, пока не научатся выглядывать за границы системы.
Я начала быстро понимать, что все эти события связаны с постоянной борьбой, которая, как нам хотелось думать, закончилась после разгрома Гитлера.
– Ты сейчас направляешься к своему народу? – спросила я.
– Я не могу вернуться ни с чем, – ответил он и сменил тему разговора, радостно засмеявшись и указывая на стаю гусей, которая спланировала на тенистые отмели реки. – А ты знала, что за тобой наблюдают? – беззаботно спросил он, восхищаясь гусями, грациозно плывущими по воде.
Послышался шум в кустах, и оттуда появился Айанаватта, держа в одной руке пару птиц, а в другой лук. Он радостно поприветствовал друга и пригласил его позавтракать с нами.
Мужчины обнялись. И вновь меня поразило их обаяние. Я поздравила себя с тем, что провидение послало мне самых лучших союзников, о каких можно было только мечтать. Пока наши интересы совпадают, мне не остается ничего другого, как идти с ними туда, куда ведет их предназначение.
Я надеялась, что Белый Ворон вновь упомянет, что за нами наблюдают. Когда мужчины наконец обменялись дружескими объятиями, он показал на север, на другой берег реки.
– Я и сам знал, что вы на реке, когда пошел напрямую. – Белый Ворон указал туда, где река изгибалась. – Вон там они разбили лагерь, они явно за вами следят и, без сомнения, собираются устроить засаду. Так они обычно поступают с нашим народом. Группа воинов пакваджи. Семнадцать человек. Это мои враги. Они гнались за мной, но я думал, что они отстали.
Айанаватта пожал плечами:
– Присмотримся к ним попозже. Они не станут нападать, пока не убедятся, что смогут победить нас.
Белый Ворон умело ощипал птицу, пока я разводила огонь. Айанаватта искупался в реке, напевая песню – как я поняла, песню благодарности за добычу, которую он подстрелил. А еще он пропел пару куплетов боевой песни. Мне даже показалось, будто барабаны застучали, предупреждая противника. Я заметила, что он искоса поглядывал на горизонт на севере. Видимо, пакваджи славились своей враждебностью.
Осторожно, насколько возможно, я спросила Белого Ворона, бывал ли он когда-нибудь на островке с двухэтажным домом или, может, видел его во снах. Пыталась понять, помнит ли он меня или Улрика. Он ответил, что сожалеет, но ничего не знает о тех событиях, которые я описала. Поинтересовался, как давно это случилось, потому что все последнее время он провел на юге.
Я сказала, что для меня это произошло совсем недавно. Не имело смысла расспрашивать дальше, так что я решила не тратить время зря. Надеялась, во время путешествия все прояснится само собой.
Мне начали нравиться песни и ритуалы Айанаватты. В этом странном мире, парившем на краю нашей истории, лишь они оставались неизменными. Я притерпелась к его шумным привычкам, поскольку знала, что в лесу он может двигаться тихо, как кошка. От природы он был общителен и разговорчив и пребывал в неизменно приподнятом настроении.
Готовя птицу на медленном огне, мои новые друзья сдобрили ее ягодами и травами и даже смазали медом, в воздухе зазвучали ароматы, соперничающие с лучшими блюдами французской кухни. Как и я, они знали секрет походной жизни: дело не в том, чтобы научиться терпеть неудобства, а в том, чтобы усовершенствовать свои потребности, находя удовольствие даже в отсутствии удобств. Как ни парадоксально, если хочешь жить, приходится учиться убивать. Айанаватта и Белый Ворон относились к смерти с большой ответственностью, как к искусству. Уважая животное, ты убиваешь его, не доставляя мучений. А вот уважаемого врага ждет совершенно другая судьба.
Я радовалась, что вернулась в лес, хотя положение мое было отчаянным. Расслабленному телу для хорошего отдыха требуется теплая, но не обязательно мягкая постель, холодная речная вода отлично подходит для питья и умывания, а из лесных запахов и вкусов можно составить целый невероятный словарь ощущений. И тело мое, и органы чувств постепенно приспосабливались к такому образу жизни, который в детстве я предпочитала всему остальному, еще до того как стать одной из тех, кого крадущие сны называют мухамирами, задолго до того как вступила в Великую Игру, как стала женой и матерью.
Мультивселенная во многом зависит от удачи и изменчивых реальностей. Ее исследователи создали особый способ взаимодействия с реальностями. Они, по сути, игроки, и многие из нас в других жизнях зарабатывают на хлеб, полагаясь на свои навыки и удачу. Я тоже вступила в игру, в Вечную войну между Порядком и Хаосом и, как «рыцарственная дама Равновесия», делала все, чтобы удержать две силы в гармонии.
Я объясняла все это, как могла, своему пропавшему мужу. Я никогда не сомневалась в его любви, но его сильно ограничивала неспособность воспринять всю сложность и простоту мультивселенной. Ради любви к нему я решила остаться в его реальности и наслаждалась жизнью в ней. Мы объединили силы с ним и невидимой армией людей, которые так же, как и мы, работали по всей мультивселенной для достижения гармонии, о какой не мечтали лишь настоящие безумцы.
Вне всяких сомнений, я снова почувствовала себя в естественной среде. Да, меня раздирало беспокойство о состоянии Улрика и собственных возможностях спасти его – но я хотя бы ненадолго обрела свободу, о которой уже и не мечтала.
Вскоре мы двинулись дальше, но на этот раз мы с Айанаваттой вместе с Белым Вороном восседали на мамонтихе Бесс, каноэ же крепко приторочили к ее широкой спине. На седле оказалось достаточно места для всех нас, а еще там имелось множество полочек и ниш, так что вскоре я поняла, что это не просто седло, а скорее кибитка для дальних путешествий. Управляя животным, Белый Ворон не сидел без дела, он все время раскладывал и перекладывал свои вещи. Я же лениво наслаждалась необычной поездкой. Густая черная шерсть Бесс напоминала жесткое спутанное руно высокогорных баранов. В случае падения всегда можно было ухватиться за шкуру, от которой исходил кисловатый запах дикого зверя, немного похожий на запах кабанов – они жили неподалеку от моего дома в детстве.
Белый Ворон спешился, предпочитая, как он сказал, размять ноги. Он слишком долго ехал верхом. Они с Айанаваттой старались по возможности втягивать в разговор и меня, но им приходилось говорить загадками и делать все возможное, чтобы не потревожить судьбу, предначертанную им Богом. Их магия не слишком отличалась от инженерных систем, которые создавались для тех же целей и имели четкую внутреннюю логику.
Белый Ворон решил пойти на разведку, чтобы проследить за теми, кто следовал за нами, мы же продолжали отдыхать, восседая на спине шагающего зверя. Айанаватта рассказал, что какатанава приняли нашего спутника в свое племя и сейчас он проходит традиционный период ученичества. Этот обычай давно существовал между двумя народами и приносил взаимную пользу. В жилах Белого Ворона текла другая кровь, он умел делать то, чего не умели какатанава, а также мог посещать запретные или непроходимые для них миры.
Пока мы ехали по густому лугу, растущему на краю леса, Айанаватта пустился в рассказы о том, как он хотел служить всем народам, ибо даже самые глупые люди стремятся к гармонии, хотя очень редко ее достигают. Обладая подвижным умом, он вскоре сообразил, что, вероятно, утомил меня, и резко замолчал, а чуть позже спросил, не хочу ли я послушать его флейту.
Я ответила согласием, но спросила, не хочет ли он для начала послушать мою песню. Предложила ему насладиться музыкой безмятежной реки и шепчущего леса, позволить звукам и запахам объять нас, увлечь в судьбоносное путешествие-сон и подобно ласковому течению унести нас к далеким горам, а затем и дальше, в общинный дом, затерянный среди ледяных пустошей, где правят какатанава. Я спела песню, известную как Песня бессмертия, и Айанаватта эхом вторил мелодии, давая понять, что его цель благородна, что он делает это не ради себя, своего племени или народа, но для всей человеческой расы.
В его снах древу всего творения угрожал ядовитый дракон, который мучился от ярости, и слезы его уничтожали корни. Он был болен и не мог двигаться, так как потерял скефлу, а с ней и возможность подняться в воздух.
Айанаватта сказал, что какатанава хранят какую-то главную тайну. Из легенд и песен он может лишь догадываться, в чем она заключается. Какатанава послали самых лучших своих воинов найти то, что они потеряли и в чем крайне нуждаются. И там, где воины потерпели неудачу, Белого Ворона ждал успех.
Он помрачнел, сказав, что его история уже написана и что для его цели очень важно вернуться к какатанава, найти их общинный дом и народ, принести священные, как они их называют, артефакты и исполнить ритуал восстановления, воссоединить реальность со сном. И когда все наконец-то восстановится, Айанаватта воссоединится с народами и станет достойным своего имени. Во сне его зовут Онатона, что на его языке означает Миротворец. Сила сна, сила видения о будущем руководит всеми его действиями. Его долг – следовать истории и своими делами распутать все линии. Я испытала восхищение. Похоже, мне позволили увидеть мощное начало эпической истории, которая отразится на всем мире. И я согласилась, что перед ним стоит серьезная задача.
– В отличие от вас, у меня нет истории-сна, которую я должна прожить. А если и есть, то я ничего о ней не знаю. Просто ищу мужа и отца, которого хочу вернуть домой, к детям. Но я тоже работаю для того, чтобы объединить народы. Мечтаю принести покой, стабильность и справедливость в мир, который ревет, кричит и безумствует, словно потеряв рассудок. Я с готовностью помогу вам, но надеюсь, что вы, в свою очередь, тоже поможете мне. Как и у вас, у меня есть своя судьба.
Я сказала Айанаватте, что собиралась стать мухамиром, что моя мать передала мне свои секреты и что мне приходится хранить эту тайну даже от своего мужа и детей. Но он не нуждался в напоминаниях.
– Я не сомневаюсь в силе или судьбе Белой Буйволицы. Рад, что ты решила прожить ее историю. Ты замкнешь магический круг, и мы сможем встретиться с врагами и чудовищами лицом к лицу.
Густой лес отодвинулся от реки, и идти стало легче. Впереди до самого горизонта расстилались заливные луга. Поросшие мягкой травой длинные холмы придавали пейзажу обманчиво мирный вид английского предместья. Мне доводилось испытать и более необычные приключения, но ничто не сравнится с разговором о социально-экономических аспектах сновидений во время прогулки на спине гигантского толстокожего животного вместе с легендарным героем, который имел честь видеть свое эпическое будущее, а теперь живет, чтобы исполнить его.
– Приходится заключать договоры, условия которых становятся известны намного позже, – сказал Айанаватта с оттенком самоиронии. – Благодаря этому я понял, почему мало кто из посвященных пытается попасть в собственное будущее. Как минимум, это создает определенные психологические проблемы.
Разговор меня заинтересовал еще больше, поскольку стало понятно, что наша подготовка во многом схожа. Как и все крадущие сны, я безрассудно относилась к собственному будущему и создавала очередные его варианты, даже не задумываясь. Путешественники по лунным дорогам, которые придерживались более традиционных взглядов, относились к подобной ответственности очень серьезно. Нас многие не одобряли. Они говорили, что многие варианты нашего будущего просто умирали, так ни к чему и не приходя. Мы же спорили с ними, говоря, что если контроля слишком много, то это значит, что его нет вообще. В нашем сообществе имелись сторонники и Порядка, и Хаоса.
Резкое карканье раздалось справа из густой чащи. Кто-то потревожил птицу. Из-за деревьев выбежал Белый Ворон. Меня в очередной раз поразило её сходство с отцом, мужем и мной самой. Каждое его движение казалось знакомым. Я вдруг поняла, что прониклась к нему почти материнскими чувствами. Трудно было поверить, что нас не связывают хоть какие-нибудь родственные узы.
Мокасины и штаны Белого Ворона покрывала грязь. Он нес самое длинное свое копье с древком около пяти футов и тусклым металлическим наконечником около трех футов. В той же руке он держал палку. Бежал Ворон очень быстро. Бесс остановилась в тот же миг, как увидела его, и нежно обвила хоботом плечи и талию хозяина.
Юноша улыбнулся мне, подпрыгнул и погладил мамонтиху по лбу.
– Вот твой лук, Буйволица! – Он бросил мне палку. Я поймала и принялась рассматривать. Палка из крепкого тисового дерева, чем не оружие? С радостью поблагодарила его. Он вытащил из сумки на плече тонкую веревку и передал мне. То, что надо! У меня новый лук. Старый, с магическими свойствами, остался в мамином домике, который я закрыла, полагая, что в Британии двадцатого века он мне больше не пригодится.
– Они, вне всяких сомнений, следят за нами, – сказал Белый Ворон, усевшись на землю, лицо его находилось чуть ниже уровня моих ног. Говорил он тихо. – Они в полумиле от нас. Прячутся в высокой траве.
– Ты уверен, что они собираются нам навредить? – спросил Айанаватта.
Белый Ворон кивнул.
– Я знаю, что они вооружены и на них боевая раскраска. Кроме меня, других врагов в этих местах у них нет. Они находятся по меньшей мере в тысячах миль от привычных охотничьих угодий. Какая магия позволила им покинуть обычные пределы? Маленькие дьяволы, вероятно, попытаются напасть на нас этой ночью. Кажется, они еще не поняли, что мы знаем о них, так что надеются застать нас врасплох. Бивни и ноги Бесс пугают их гораздо больше, чем твои стрелы, Айанаватта.
Айанаватта не хотел снижать скорость. Двигаться по земле было проще, чем по воде, потому что река уже дважды свернула, поменяв направление.
Лес остался позади, мы ехали к далекой горной цепи. Огромное толстокожее создание без труда несло дополнительного пассажира, ее скорость меня поражала. Еще день-два, и мы доберемся до подножья гор. Белый Ворон знал, где находится перевал. Он сказал, что один раз уже проделал этот путь, только в обратном направлении.
Теперь я могла детально разглядеть горы. Цепь высоких вершин напоминала Скалистые горы. У подножий росли сосны, дубы, ясени, ивы, березы, вязы, высокие вершины покрывал снег. Красновато-золотые величественные горы возвышались над холмистой прерией. Облака над ними сверкали, как чеканная медь. Они были духами гор. Древними, медлительными духами, обещавшими природную гармонию и постоянство.
Вместе с Айанаваттой и Белым Вороном я приняла реальность древней жизни гор. Несмотря на постоянное беспокойство, сжигавшее меня изнутри, я радовалась, что снова нахожусь рядом с людьми, которые понимают себя и воспринимают окружающее как нечто живое, с теми, чье самоуважение измеряется отношением к природе и миру, а также местными легендами. Как и я, они понимали, что являются частью разумной материи и равны всем прочим существам, каждое из которых играет свою роль в истории. Любой нищий в другом мире мультивселенной может быть богачом, и наоборот.
Все мы – инкарнации в вечной истории, нескончаемой борьбе между классическим Порядком и романтическим Хаосом. Идеальная мультивселенная возникает из гармонии, а она наступает, когда все инкарнации проигрывают одну и ту же роль и достигают одного и того же результата. Мы словно струны сложного инструмента. Если некоторые струны не настроены, то мелодию все равно можно услышать, но она перестанет быть гармоничной. Гармония человека зависит от того, насколько он настроился на естественную гармонию мира. Каждая душа в мультивселенной играет свою часть в поддержании Равновесия, благодаря которому все существует. Поступки каждого отдельного существа влияют на целое.
Эти двое воспринимали все это как само собой разумеющееся. Легко расслабиться и наслаждаться жизнью, когда тебе не приходится объясняться с другими. Я осознала, какую жертву принесла, полюбив Улрика и его мир, но не жалела об этом. Просто любовалась горами и лесом, такими, какие они есть, стараясь даже в такой неприятной ситуации найти что-то хорошее. Меня тревожил лишь постоянный ветер, который трепал волосы, словно напоминая о силах, которые стояли между мной и моим мужем.
Я первой решила нести дозор. Тем же вечером, как только мы остановились на ночевку, я натянула лук и стала гораздо бдительней относиться к окружающему, но до меня доносились лишь обычные шорохи, которые издавали мелкие зверушки, отправившиеся на охоту. Когда Белый Ворон меня сменил, мне даже нечего было ему доложить. Он пробормотал, что слышит, как семь воинов движутся в двадцати футах от нашего бивака, и я встревожилась. Привыкла полагаться на слух. Он сказал, что, вероятно, они только что залегли на землю.
Перед тем как уснуть, я спросила его, почему они пришли так издалека, чтобы убить нас.
– Им нужны сокровища, – ответил он. И добавил, что недавно обхитрил пакваджи, и они разозлились. Но он всего лишь забрал у них то, что они украли.
Он также сказал, что мы должны остерегаться змей. Пакваджи известные дрессировщики змей, они используют гремучих змей и щитомордников как оружие. От этого я совсем перестала чувствовать себя в безопасности. Змей я не боялась, но очень их не любила.
Когда пришло время Айанаватте охранять наш лагерь, я проснулась от негромких криков. Предрассветное небо уже посерело. Луга покрылись росой, земля походила на губку, даже ходить по ней стало непросто. Врагов я не заметила и даже поверила в то, что им не хватило смелости напасть на нас.
А затем у самого костра я заметила извивающегося щитомордника; он медленно полз в нашу сторону. Я вытянула из колчана Айанаватты стрелу, наложила ее на тетиву и привычным плавным движением выстрелила. Тело забывает намного меньше, чем разум. Стрела пригвоздила змею к земле. Язык ее ощупывал пространство, высовываясь меж смертоносными зубами. За то, что я убила ее, совесть мучила меня гораздо меньше, чем когда мы ели птиц.
Индейцы решили напасть на рассвете, когда подул леденящий северный ветер; они принялись издавать резкие, пугающие боевые кличи и размахивать каменными дубинами почти с них самих размером. Но, не добежав до нас, они остановились и повернули назад – тактический ход, чтобы мы вскочили и стали еще более беззащитны перед ними, однако Белый Ворон пожил среди пакваджи и мог предугадать большинство их уловок.
Когда их стрелы начали осыпать наш лагерь, мы к этому были уже готовы. Всех нас, включая мамонтиху Бесс, накрыла прочная сеть. Некоторые стрелы в ней застревали, большинство же отскакивало и падало наземь.
К нам уже спешили еще две змеи. Одну я убила той же стрелой, что и предыдущую. Айанаватта прикончил другую одной из своих боевых дубинок.
Белый Ворон потерял к нападающим интерес. Он встретил мою стрельбу одобрительным ревом. Сказал, что у меня рука и глаз, как у мужчины. И это был не комплимент, а обычное наблюдение.
Змеи показались мне необычно крупными, особенно для этого климата; теперь стало ясно, чем пакваджи приводили в ужас своих врагов. Однако отчего они сами не боялись змей?
Ни один из воинов не превышал ростом даже трех футов! Пакваджи оказались совершенными пигмеями.
Из прошлых разговоров я не поняла, что самый высокий из пакваджи едва достает до моей груди. Они были сложены как обычные люди, просто невысокие. Тела худощавые, но весьма мускулистые. Их упорство во время атаки восхищало. Я предположила, что они развивались в таких же обстоятельствах, что и африканские бушмены. В отличие от Айанаватты, у них были крупные угловатые головы с нависшими бровями. Они явно были пришельцами из совершенно другой части мира – одетые в оленью кожу, набедренные повязки, в меховых шапках и разукрашенных рубахах и мокасинах. Судя по чертам и небольшому росту, они могли быть выходцами из любого племени к востоку от Миссисипи.
Трюк с сеткой дал нам несомненное преимущество над пигмеями.
Меня не особенно удивило, что одеяние их вождя отличалось от прочих. Он стоял позади, в высокой траве, и руководил наступлением, указывая в нашу сторону мечом. В длинном черном плаще, высокой черной шляпе с черным пером, с тонкой саблей в руках. Он больше напоминал коня, тянущего похоронные дроги, чем человека, но мрачное лицо, напоминающее череп, невозможно было спутать ни с чем.
Мы виделись с ним совсем недавно.
Разумеется, это был Клостергейм. Сколько времени ему понадобилось, чтобы попасть сюда? Я понимала, что путь ему пришлось проделать нелегкий. Он выглядел старше, еще сильнее осунулся. Да и одежда его поистрепалась.
Нападение провалилось, и пакваджи собрались вокруг своего вождя. Либо отряд их уменьшился с тех пор, как Белый Ворон их приметил, либо часть воинов решила напасть на нас с другой стороны.
Один из воинов подбежал к вождю за очередным приказом, и я вдруг потрясенно обнаружила, что и сам Клостергейм был ростом с десятилетнего мальчика, немногим выше пакваджи, атаковавших нас с таким рвением! Похоже, он заплатил высокую цену за навязчивую идею завладеть Граалем. Спустя мгновение он поприветствовал нас необычно высоким голосом и предложил заключить перемирие.
В этот самый миг Бесс решила впасть в ярость. Она подняла огромные бивни. Начала мотать головой и топать ногами, сотрясая землю. Уши заложило, точно от трубного гласа, возвещающего о конце света, жуткий смрад наполнил воздух. Речь Клостергейма потонула в этом шуме. Он не мог справиться с яростью. А мы, в свою очередь, не стали сдерживать веселья. Несмотря на серьезность ситуации, мы трое рыдали от смеха.
Мамонтиха ответила Клостергейму, пустив ветры.
Глава четвертаяСтранные размеры
Рассказали ли они о пукавачи,
О лесном, о сказочном народце?
А слыхали ли они о Гайавате,
Баловне судьбы и миротворце?
Клостергейм решил, что мы просто насмехаемся над ним из-за неудачной атаки. Он положил на землю меч и знаком приказал пакваджи оставаться на местах, а сам направился к нам. На лице его отражалось угрюмое отвращение, когда он остановился на небольшом пригорке в нескольких ярдах неподалеку. Вероятно, подсознательно пытался оказаться с нами на одном уровне. Клостергейм снял черную шляпу и обтер ее изнутри.
– Какое бы колдовство ни раздуло вас до таких гигантских размеров, мадам, я уверен, что любое заклинание можно с легкостью нейтрализовать.
На этот раз мне удалось сохранить серьезность.
– Благодарю вас за заботу, герр Клостергейм. Как давно мы с вами встречались?
Он оскалился.
– Вы, мадам, знаете это так же хорошо, как и я. – Он раздраженно вздохнул, словно я добавила очередное разочарование, которых у него и без меня хватало в этом мире. – Вы же помните, что это произошло около четырех лет назад, в вашем доме около Инглиштауна.
Я промолчала. Как я и предполагала, Клостергейм проделал тяжелый путь, чтобы добраться до этого мира. Как же невероятно сильно он постарел! Сколько веков он провел в этой мрачной погоне, переходя из одного мира в другой? Но весь этот опыт не изменил ни его манер, ни поведения, ни амбиций. Я так до сих пор и не поняла, что он ищет здесь, но любопытство мое разыгралось. Более того, он был единственным звеном, соединяющим меня с мужем, так что я даже почувствовала облегчение, что мы обитаем в одном и том же мире, пусть и стали разного размера.
Несмотря на свой невеликий рост, Клостергейм остался все таким же эгоистом. Его уверенность в собственном восприятии и понимании нисколько не изменилась. Он ни секунду в себе не сомневался. Его раздражало, что я сделала вид, будто не помню, как прошло четыре года, и не признаю, что за это время решила стать великаншей!
Улрик в разговоре о нацистском антисемитизме как-то упоминал, что Клостергейм вроде как служил в лютеранской церкви, пока его оттуда не изгнали. Как немец с пуританскими взглядами, в сложных реалиях нашего мира он чувствовал себя не в своей тарелке. И только из-за крайней необходимости веками продолжал добиваться своей цели. Подобные умы пытаются упростить все, чего не могут понять. Они все сводят к фундаментальным истинам, в которые верят. Их узкое мышление демонстрирует полное отсутствие духовного воображения. Клостергейм являлся олицетворением того самого Порядка, который замкнулся в себе и протух. Неужели он в самом деле решился в корне уничтожить Хаос, надеясь тем самым достичь абсолютного контроля, который есть смерть? Неконтролируемый Хаос стимулировал бы появление все новых и новых вариантов, пока понимание не сошло бы на нет, а интеллект не погиб. Именно поэтому некоторые из нас, склонные служить Хаосу, иногда все-таки работали на благо Порядка, и наоборот.
Клостергейм все это прекрасно знал, но ему было все равно. Его мысли занимал лишь Сатана, хозяин, которому он служил, а затем отверг, и к которому хотел пойти вновь в услужение.
Белый Ворон шагнул вперед, ритуально оскалившись, как и требовали традиции индейцев.
– Каким образом ты возглавил моих врагов? Что ты пообещал Маленькому народу, что они последовали за тобой на смерть, выйдя за границы привычных охотничьих угодий?
– Они лишь ищут то, что у них украли, – с иронией ответил Клостергейм.
Белый Ворон театрально сложил руки на груди. Он контролировал язык тела, как опытный дипломат свои слова.
– Это они крали и убивали, чтобы заполучить сокровища. Копье им никогда не принадлежало. Они лишь придали ему форму. Ты убедил их, будто они достойны чести, которую не заслуживают. Острие копья создали нихрэйны. Пакваджи лишь поставили перед ними задачу. Они не создавали острие. Ты принесешь им лишь несчастья. Мы служим Равновесию, и копье тоже принадлежит Равновесию.
– Копье сделали их предки, и оно по праву принадлежит им. Отдай им Черное копье. Ты, Белый Ворон, пройдоха. Они просто хотят вернуть свое имущество. Ты, Белый Ворон, извратил истину, ты обманом заставил их отдать тебе то, что принадлежало им.
– Это не их сокровище. Я просто спорил с их безумным шаманом на его условиях. Я выиграл копье благодаря логике, а не лжи. Пакваджи очень умны, но это идет им на пользу. Они не могут устоять перед соблазном философской дискуссии, и это все, что я в конце концов им предложил. Я заполучил сокровища умом, а не хитростью. Кроме того, у меня их больше нет. Я их отдал.
– Я не собираюсь выслушивать твои декадентские психологические размышления, – сказал Клостергейм, который понял не больше половины сказанного. – Это был коварный обман, и ничего другого.
– Подобные отговорки, как помню, вы использовали и в Германии в 1930‑е, когда мы только познакомились, – отметила я.
– Еще раз повторяю, мадам: я никогда не разделял этого обывательского идолопоклонства. – Несмотря на свой уменьшившийся рост, Клостергейм держался с достоинством. – Но человеку всегда приходится заключать союз с сильнейшим. А тогда сильнейшим был Гитлер. Признаю, это было ошибкой. Я всегда недооценивал таких женщин, как вы.
Он произнес это довольно ядовито. Затем, словно обдумав свой ответ, посмотрел на меня почти виновато. Казалось, его личность разваливалась прямо у меня на глазах. Наверное, ему пришлось нелегко, когда он последовал за мной сюда, и кто знает, насколько стабильно его «я» в этом сне?
Один из воинов пакваджи, забияка, явно считавший себя героем, разрисованный по всему телу яркими чародейскими символами, вероятно, для защиты от нас, встал позади Клостергейма, всем видом демонстрируя ярость и обиду. На голове у него была шкура крупной змеи – с головой и угрожающе открытой пастью. Индеец принялся ритмично раскачиваться из стороны в сторону, он раскинул руки, растопырив пальцы козой, изображая знак рогатого обманщика. Не знаю, кого он имел в виду, себя или своих врагов. Он спел короткую песню и резко остановился. Затем заговорил:
– Я Ипкаптам, сын Ипкаптама. Вы говорите слишком много, но ваши чары выдохлись, духи ослабели, а языки почернели у вас во рту. Отдайте нам наше, и вы вернетесь обратно в свои земли.
– Если вы продолжите воевать с нами, – здраво заметил Айанаватта, – то все умрете.
Шаман-коротышка сплюнул себе под ноги, выражая презрение к угрозам. Он повернулся к нам спиной, словно хотел показать, что не боится нашего нападения.
Затем он снова повернулся к нам лицом, потрясая пальцами. Стало ясно, что он боится силы наших чар. Хотя на деле он был не более чем примитивным воспоминанием реальности, индеец мог обладать сверхъестественными способностями. Я не стала недооценивать его и ту силу, которую он мог случайно обрести, и настороженно следила за его действиями.
– Какатанава запрещено приходить на наши земли, а нам на их земли, но он все-таки пришли и забрали копье, которое сделал наш народ. Вы говорите, что нам тут не следует находиться, но и вам тоже здесь делать нечего. Вы должны жить под мрачными небесами вашего собственного глубокого мира. Отдайте нам наше – и возвращайтесь в Земли Черной Пантеры.
Белый Ворон вновь взял на себя роль переговорщика.
– Ты ничего не знаешь, но я знаю твое имя, маленький шаман. Тебя зовут Ипкаптам – Двуязыкий. А еще тебя называют Уквиджи – Творец лжи. Ты говоришь истину и одновременно лжешь. Ты знаешь, что нам суждено сотворить Серебряный путь и охранять его. Мы должны идти туда, где Равновесие и Древо явят себя. Ты знаешь, что такова истина. Ваши сокровища исчезли. Ваше время прошло. – Белый Ворон широко раскинул руки, всем видом проявляя уважение. – Ваша судьба свершилась, а наша еще должна свершиться.
Двуязыкий оскалился, услышав его слова, и склонил голову, словно размышлял, как ответить.
Мимо моего уха откуда-то сзади просвистела стрела. Я пригнулась. Еще одна стрела едва не задела Клостергейма, который, сузив глаза, начал отступать назад, туда, где его воины ожидали приказа. Он вновь поднял меч и принялся руководить атакой на нас. Я обернулась, натянула тетиву и попала в плечо очередному маленькому воину. Привычка стрелять так, чтобы ранить, а не убивать, хотя это не всегда лучший выход! Но, что показалось мне странным, стрела вонзилась в тело с таким звуком, словно попала в дерево. Даже все острие не до конца вошло. Пигмей без труда вытянул стрелу и убежал. Тела всех индейцев оказались на удивление плотными.
Двуязыкий, разумеется, провернул отвлекающий маневр. Его речь меня заворожила. Так заворожила, что я даже не услышала, как другие пакваджи подкрадываются к нам со стороны реки. Айанаватта тут же обернулся и бросил копье в ближайшего нападающего. Бесс повернула к пришельцам огромную голову и взревела от ярости, когда стрела пакваджи вонзилась ей в грудь. Казалось, ее больше расстроили дурные манеры стрелка, чем боль, вызванная ранением. Через пару секунд она взмахнула хоботом, и он, пролетев по воздуху, сломанной куклой свалился у ног Клостергейма.
Айанаватта с ворчанием наклонился, чтобы вытащить из тюка две боевые дубинки. Широкий конец с обеих сторон был плоским и зазубренным, как звериные клыки. Айанаватта закрутил дубинки над головой так, что они запели свою собственную дикую боевую песнь, и кинулся к пигмеям; он убивал их с такой радостью, какую я видела лишь на лице своего отца во время стычки с людьми Гейнора. Многие посвященные взращивают в себе подобную боевую ярость, считая, что если и приходится убивать других, чтобы защититься, то лучше сделать это с должным вниманием, эффектно и торжественно.
Белый Ворон выхватил одно из своих копий. Но не бросил его, а действовал как алебардой, удерживая противников на расстоянии и закалывая одного за другим. Сначала я подумала, что копье заржавело, как и другое металлическое оружие, которое использовали эти люди, но затем я поняла, что это такое.
Металл почернел насквозь. Юноша сражался копьем с большим умением, и оружие издавало бормотание и крики. Алые письмена гневно вспыхивали на острие. Как ни странно, меня это только радовало. Раз клинок запел, значит, Улрик наверняка где-то поблизости!
Я нашла черный клинок, хотя даже не искала его. Клостергейм ухмыльнулся в предчувствии триумфа. Для него клинок был не настолько важен, как чаша, которую его люди называли Градаль. Клостергейм хотел заполучить эту вещь ради собственных амбиций. Надеялся, вернув ее Сатане, возвыситься в глазах своего хозяина и занять прежнее положение. Ирония заключалась в том, что Сатана и сам пытался примириться с Богом. Опасность была так велика, что эти двое решили забыть все свои разногласия.
Но Клостергейм просто не был способен работать на общее благо. Он считал, что обязан сам заполучить Грааль, иначе не увидит уважения в глазах своего хозяина. Если честно, эти сложные и противоречивые отношения с Сыном зари для меня оставались за гранью понимания.
Белый Ворон не увидел всех пакваджи. Третий отряд напал на нас за излучиной реки – около сорока пигмеев, вооруженных луками. Они перешли реку по дну, как бобры, и возникли прямо за нашими спинами. Нам повезло, что их луки оказались не слишком дальнобойными, да и сами пигмеи стреляли плохо.
Мы прикрывали Белого Ворона, пока он седлал Бесс, прилаживал ремни и сбрую и удостоверялся, что все приторочено как надо. Каноэ прикрывало нас со спины, как щит.
Новый отряд я держала на расстоянии при помощи лука. И могла даже стрелять в них их же собственными стрелами, только от их коротких стрел было мало толку. Идеальные стрелы Айанаватты, тонкие и длинные, использовать было одно удовольствие. Они били точно в цель, словно зачарованные. Но этого было недостаточно. Пакваджи отстреливались все реже. Постепенно они сжимали кольцо.
Белый Ворон приладил медную сетку, защищающую голову и грудь Бесс. Она опустилась на колени.
Белый Ворон призвал нас поскорее оседлать мамонтиху. Мы взобрались на массивное седло, луками отталкивая разъяренных пигмеев. Айанаватта поднялся последним, его боевые дубины крошили черепа и кости так быстро, что те лопались и трещали, будто сырые дрова в костре. Действовал он поразительно умело и аккуратно, точно зная, куда угодит каждый удар. Толстые черепа раскалывались не без труда, но Айанаватта бил на поражение. Каждый удар отнимал по жизни. Когда Бесс двинулась сквозь лежащие тела к пигмеям-стрелкам, они бросились врассыпную.
Остатки отряда Клостергейма продолжали преследовать нас, но стрелы у них тоже почти закончились. Они бежали за нами, как койоты за горным львом в надежде, что он приведет их к свежему мясу.
Их стало намного меньше. И они, должно быть, спорили, стоит ли им вообще продолжать воевать с нами. Клостергейм так и не дал им того, что обещал. Двуязыкий, по видимости, тоже объединился со старым врагом моего мужа из каких-то своих интересов. Если он надеялся, что Клостергейм знает, как нас победить, то, должно быть, сильно разочаровался.
Я удивилась, когда пакваджи начали отставать и вскоре остались совсем позади. Вне всяких сомнений, начали обсуждать новую стратегию. Клостергейм, со своей стороны, наверняка призывал их продолжить погоню. Я достаточно хорошо его знала, чтобы предположить это.
Лес стал реже, рассыпался на отдельные рощицы, и вскоре перед нами открылись бесконечные луга. Огромные горы возвышались вдали. Пигмеи затерялись в траве и дикой кукурузе. Дым позади нас показывал, что по крайней мере часть из них разбила лагерь. Однако Белый Ворон не утратил бдительности. Он сказал, что это их старинная уловка – оставить одного, чтобы дымил, пока остальные продолжают погоню.
Некоторое время он продолжал поглядывать назад, потом решил, что пакваджи все-таки решили приготовить еду. По количеству дыма он определил, что они подстрелили хорошую добычу. По этому знаку отставшие и заблудившиеся смогли бы найти лагерь.
Айанаватта добавил, что пакваджи люди цивилизованные, им стыдно есть сырое мясо. Судя по огню, подстреленный зверь прокормит весь отряд. Пакваджи не подавали сигнал намеренно, но понимали, что и друзья, и враги прочтут его одинаково. Они перестали преследовать нас, по крайней мере на какое-то время.
– Большой олень наполнит много маленьких животов! – засмеялся Айанаватта.
Я спросила его, много ли людей такого же роста, как пакваджи, мой вопрос его удивил.
– В их землях все такого роста. Даже чудовища там намного меньше!
– Из-за этого мне было и проще, и труднее, – отозвался Белый Ворон. – Меня легко разглядеть, но тяжело убить!
Пакваджи обитали в скалах на юго-западе, жили в замысловатых пещерных городах. Почти вся их социальная жизнь проходила внутри. Когда Белый Ворон гостил у Ипкаптама Мудрого, их величайшего шамана, ему приходилось с трудом протискиваться в узких туннелях пещерного города.
– А ты и в самом деле украл их сокровища? – спросила я. Меня, конечно, интересовал только черный клинок.
– Я должен был вернуть какатанава драгоценный талисман. Только я умею обращаться с металлом с тех пор, как они потеряли предыдущего Белого Ворона.
– И кем был предыдущий Белый Ворон? – спросила я, немного смутившись. Я боялась, что дорога расспросов приведет меня туда, куда мне совсем не хочется идти. Но такого ответа я не ожидала.
– Мой отец, – ответил он.
– И как его звали?
Белый Ворон удивленно посмотрел на меня.
– Так же, как и сейчас.
Я, вероятно, нарушила какое-то негласное правило, и потому в качестве извинения решила прекратить расспросы. В этом странном мире, где следовало поступать согласно логике сна или навсегда обречь себя на пребывание в чистилище, я снова окунулась в привычные сверхъестественные воды, готовая к любым испытаниям. Ко мне вернулись старые привычки. Я была готова воспользоваться всем, чем смогу. Даже самые посвященные искатели приключений понимали, насколько форма и ритуалы важны для подобной жизни, и принимали их. Карточная игра зависит от удачи, но в нее можно сыграть, лишь строго следуя правилам.
Вечером, разбив лагерь, мы играли в шарики. Игра напоминала триктрак, но требовала гораздо больше памяти и умения. Айанаватта объяснил, что в такие игры играет его народ. Лучшие игроки получают особые прозвища и статус. Их зовут «вабеноси», а есть еще шутливое прозвище «шешебувак», что означает «утки». Точно так же называют шарики, которые используются в игре.
– Предположительно мы все находимся во власти судьбы, как эти гремящие шарики, – сказала я. – Разве мы хоть что-нибудь контролируем? Разве мы не пытаемся просто поддерживать существующее положение дел, насколько это возможно?
Айанаватта усомнился:
– Я завидую твоим навыкам, графиня Уна. Все еще желаю научиться ходить по белой тропе между мирами, но до сих пор во снах я передвигаюсь с помощью других средств, какими бы опасными или назидательными ни были путешествия.
Он добавил, что не знает, нахожусь ли я во власти судьбы больше него или меньше. И лишь надеется хотя бы раз смочь пройти так, как я, прежде чем дух его перейдет в другое состояние.
Я засмеялась и не задумываясь пообещала:
– Если когда-нибудь смогу, то обязательно возьму вас с собой. Каждое разумное существо должно хотя бы раз взглянуть, как постоянно сплетаются и разделяются лунные дороги.
Женщины, подобные мне, конечно же, постоянно пересекали их. И в наших поступках, в историях, которые мы проживали, мы пряли пряжу мультивселенной, создавая ткань пространства и времени. Из первичной материи, проживаемой в наших снах и желаниях, в наших историях, появлялась субстанция и структура всего.
– Божественная простота, – добавила я. С ней приходит полное понимание ценностей человека, понимание, что каждый поступок, совершенный во имя общего дела, – это поступок, совершенный для самого себя, и наоборот. – Лунные дороги – самые незаметные и простые пути. Меня порой гложет чувство вины за то, как легко я передвигаюсь между мирами.
Каждый посвященный надеется получить способность ходить между мирами, которой крадущие сны и независимые путешественники во снах обладают от природы. Наши неосознаваемые навыки сделали нас могущественными и опасными, но и сами мы находимся в опасности, особенно когда кто-то вроде Гейнора бросает вызов самой сути верований, от которых зависят все миры.
– Этот путь не всегда самый легкий и не всегда прямой, – объяснила я Айанаватте. – Иногда требуется целая жизнь, чтобы пересечь короткое расстояние. Иногда ты просто возвращаешься туда же, откуда начал.
– Обстоятельства определяют поступки? Контекст определяет? – ухмыльнулся Белый Ворон, сделав несколько быстрых движений пальцами. Шарики загремели, заплясали, как планеты, и застыли. Он выиграл. – Этому ты научилась в мусраме?
Он бросил на меня быстрый ироничный взгляд, чтобы показать, что и он при желании может говорить на другом языке. Большинство из нас знает несколько символических языков, которые помогают справиться с логикой и звучанием разговора. Мы одинаково хорошо говорим и на языке улиц, и на языке леса. Очень часто мы даже не осознаем, на каком языке говорим, и нам не требуется слишком много времени, чтобы выучить новый. Эти навыки элементарны в сравнении с нашим чудовищным талантом управлять миром природы, когда принятие другого обличья становится второй натурой. Однако Белый Ворон все-таки решил аккуратно напомнить мне, что он тоже посвященный.
– Судьба Белого Ворона из племени какатанава, – заметил он, – не в том, чтобы бродить по дорогам между мирами по своей воле.
Айанаватта раскурил трубку. Белый Ворон отказался, объяснив:
– Пакваджи можно больше не бояться, но лучше проявить осторожность. Я пойду вперед, попытаюсь отыскать старого друга, надеюсь, к утру вернусь. Если же нет, продолжайте идти к горам. Там вы меня обязательно найдете.
И он растворился в ночи.
Мы еще немного покурили и поговорили. Айанаватта и раньше сталкивался с пигмеями. Они обладали такими знаниями и навыками, которые не давались другим, имели репутацию честных менял, но торговались нещадно. Я рассказала ему, что, когда я видела Клостергейма в последний раз, он был такого же роста, как и я; Айанаватта улыбнулся и кивнул, словно и раньше слышал об этом.
– Говорю тебе, – сказал он, – в такие уж времена мы живем.
Знает ли он, почему Клостергейм стал одного роста с пакваджи? Айанаватта покачал головой. Может, Белый Ворон знает. Карлики и великаны оставили свои привычные миры. Индеец сказал, что он и другие подобные ему сами запустили этот процесс, начав исследовать другие реальности. Он, так же как и Белый Ворон, нарушил правила задолго до того, как пакваджи двинулись на север. Карлики всегда жили в мире с пришельцами из двух других миров, каждый охотился в своих угодьях. Айанаватта знал лишь, что чем ближе к священному дубу, тем теснее соединяются миры.
Меня учили, что у мультивселенной нет центра, так же как его нет у животного или дерева. И все же у мультивселенной есть душа, и, похоже, именно ее описывал Айанаватта. Если множественность всего можно выразить в живой метафоре, то почему бы мультивселенной не иметь душу? Я расстелила накидку из бизоньей шкуры и завернулась в нее потеплее.
Айанаватта наслаждался трубочкой больше обычного. Он лег на бок, разглядывая луну в третьей четверти, полускрытую тонкими белыми облаками, которые пригнал с юга неутихающий ветер. От холода его защищала мягкая кожаная рубаха – тончайшей выделки, украшенная полудрагоценными бусинами и крашеными иглами дикобраза, так же как и штаны и подбитая мехом шапка, которую он тоже надел. И вновь он показался мне похожим на преуспевающего искателя приключений викторианской эпохи, наслаждающегося походной жизнью.
Индеец вынул из волос орлиные перья и спрятал их в пустую тубу, которую специально носил с собой, но серьги так и не снял ни с ушей, ни с носа. Замысловатые татуировки лишь подчеркивали и усиливали его черты. Он глубоко вдохнул дым из трубки и затем передал мне курительную чашу, в которую я вставила свою тростинку, чтобы затянуться.
– А что, если душа древа, которое охраняют какатанава, – совокупность всех наших душ? – спросил он.
Я согласилась, что гипотетически такое вполне возможно.
– И что, если все наши души – та цена, которую придется заплатить, если это древо погибнет?
Я втянула дым в легкие. Ощутила смесь мяты, розмарина, ивы и шалфея. Словно одновременно вдохнула ароматы целебных садовых трав и запахи леса! От них, в отличие от табака, по всему телу распространились легкость и хорошее самочувствие.
– Именно за это мы и сражаемся? – спросила я, передавая ему чашу.
Он вздохнул.
– Думаю, да. Некоторые считают, что мы уже побеждены, раз Порядок сошел с ума, а Хаос стал единственной защитой Равновесия.
– Вы с этим не согласны?
– Конечно нет. Я же совершал духовное путешествие в свое будущее. Теперь я понимаю свою роль в восстановлении Равновесия. Я учился четыре года в четырех мирах. Я научился видеть сны о своем будущем и призывать себя во плоти. Я прочитал о себе в книгах кочевников. Я слышал, как мою историю называли выдумкой. Но если я воплощу ее в жизнь, то исправлю ее. Я воздам должное людям, которые в нее верят. Верну уважение к певцу и песне. – С серьезным решительным видом он сделал еще одну длинную затяжку. – Я знаю, что должен совершить, чтобы исполнить уготованное мне судьбой. Должен прожить историю так, как она написана. Наши ритуалы – это ритуалы порядка. Я работаю, чтобы вернуть Порядку доверие и власть, и борюсь с силами, которые нарушили бы Равновесие навсегда. Как и ты, я не служу ни Порядку, ни Хаосу. С точки зрения мухамира я Рыцарь Равновесия.
Он выпустил дым из легких, и тот влился в клубы, что поднимались к луне от нашего костерка.
– Я жажду гармонии, единства и справедливости, как и многие из нас.
Золотые и медные отблески костра отражались на его блестящей коже, рисовали на ней контрастные тени. Я невольно чувствовала, как сильно меня влечет к нему, но не боялась этого. Нас обоих хорошо учили самоконтролю.
– Очень трудно понять, кому хранить верность, – сказала я.
Айанаватта подобных колебаний не испытывал. Он ведь совершил путешествие во сне.
– Моя история уже написана. В конце концов, я ее прочитал. Теперь должен следовать ей. Это цена, которую приходится платить за подобные видения. Я знаю, что должен сделать все, чтобы история осуществилась во всех возможных мирах мультивселенной. Так я достигну полной гармонии, которой мы все желаем гораздо больше, чем жизни или смерти!
Переполненная собственными мыслями, я снова решила первой остаться в дозоре, внимательно прислушиваясь ко всему вокруг. Но отчего-то я была уверена, что ни Клостергейма, ни его пигмеев поблизости нет.
Перед тем как заснуть, я разбудила Айанаватту, чтобы он сменил меня в дозоре. Он удобно устроился, привалившись к поднимающемуся и опадающему боку Бесс, и принялся набивать трубку. Я знала, что он чутко следит за происходящим, несмотря на то что выглядит сонным. Он выглядел как все истинные путешественники, привыкшие жить под открытым небом, что под луной и звездами ощущали себя так же уютно, как иные в роскоши городских гостиных.
Последним, что я увидела перед тем, как заснуть, было его успокаивающее широкоскулое лицо с татуировками, рассказывающими его историю, он смотрел в небо, уверенный, что способен прожить свой сон так, как требуется.
Утром Бесс вела себя беспокойно. Мы умылись, наскоро поели и вскоре уже снова ехали верхом. Мы позволили мамонтихе идти как ей вздумается, так как она явно лучше знала, где искать хозяина.
Белый Ворон взял с собой лишь одно оружие – копье с черным клинком. Я переживала за него.
– На него могут напасть пигмеи.
Айанаватта же не беспокоился:
– Его чуткие уши могут услышать кого угодно. Хотя всегда существует вероятность несчастного случая. Но если так, то он где-то недалеко. Бесс обязательно найдет его, даже если мы не сможем.
К полудню мы так и не обнаружили следов Белого Ворона. Бесс продолжала спокойно двигаться к горам, следуя мягким изгибам местности. Мы то на несколько миль вокруг видели лишь пологие холмы, то проходили по неглубоким долинам. Иногда Бесс останавливалась, поднимая свои широкие загнутые бивни к небу, ее небольшие уши двигались, улавливая звуки. Удовлетворенная, она продолжала идти вперед.
Уже ближе к вечеру Бесс медленно остановила свое тяжелое тело и вновь начала принюхиваться. Наши тени, длинные и темные в вечернем солнце, следовали за нами, будто гигантские призраки.
Бесс вновь пошевелила ушами. Кажется, она услышала то, что надеялась услышать, и потянулась к источнику звука. Мы, разумеется, доверились ее решению. Мамонтиха начала постепенно забирать вправо, на восток, шагала все быстрее и вскоре уже неслась по прерии едва ли не галопом.
Теперь уже и я начала слышать странную какофонию звуков. Нечто среднее между гоготом гусей и шипением змей, смешанным с рокотом, похожим на начавшееся извержение вулкана.
Внезапно перед нами возник Белый Ворон – он победно потрясал копьем, ухмылялся и кричал.
– Я снова нашел его! Быстрей, а то упустим!
Он побежал рядом с мамонтихой, легко выдерживая заданный ею темп.
Я опять услышала шум, он стал еще громче. Почувствовала знакомый сладкий запах, когда мы перевалили через широкую вершину холма. Солнце садилось за горы, и закат окрасил всю местность в кроваво-красный цвет. А затем мы увидели того, на кого, вероятно, охотился Белый Ворон.
Он был размером с трехэтажный дом, голову венчал гребень из перьев, что тысячей разных оттенков переливались в свете закатного солнца. Я прежде не видела ни одного животного с такой богатой расцветкой. Потрясающие перья, вроде павлиньих, полыхали пурпуром, алым и золотым, изумрудным, рубиновым и сапфировым. И это дивное оперение украшало тварь кошмарного вида, которая исчезла с Земли много миллионов лет назад. Ее черно-коричневый клюв, казалось, был вырезан из огромного бревна красного дерева. Над клювом горели жуткие ярко-желтые глаза, каждый размером с напольное зеркало. Пасть щелкала и клацала, истекая светло-зеленой слюной. Пока мы смотрели, тварь правой когтистой лапой схватила визжащую степную лисицу, сунула ее в пасть и, давясь, заглотила целиком.
Тварь выглядела голодной и полубезумной. Она вытянула длинную шею к земле и принюхалась, словно надеялась найти еду, которую, возможно, проглядела. Затем выпрямилась на задних лапах, словно огромная птица, только передние лапы напоминали когти лапы ящериц.
Перья на шее рептилии, каждое в рост довольно высокого человека (они переливались красными, желтыми, фиолетовыми и зелеными оттенками), встали дыбом, когда она учуяла наше присутствие. Улрик назвал бы эту тварь динозавром, но мне она напомнила гибрид огромной птицы и гигантской ящерицы с покрытым перьями хвостом-шлейфом – самой длинной частью ее тела. Очевидно, она и была переходным звеном между динозаврами и современными птицами.
Пока мы смотрели на зверя, хвост раскачивался вперед и назад, выкашивая огромные участки дикой кукурузы. Я принюхалась и поняла, где слышала этот сладковатый запах раньше. Меня вдруг охватили совершенно неуместные в этот момент чувства – воспоминания о кукурузных полях на ферме, где я росла, пока моя мать пыталась выйти из дела.
– Полагаю, – с сожалением отозвался Белый Ворон, взбираясь в седло, – мне придется его убить.
Глава пятаяПерья и чешуя
Живешь ли ты рассказом,
Или рассказ живет тобой?
– Зачем его убивать? – спросила я. – Он же не причинил нам зла.
– Он здесь чужак, – ответил Белый Ворон. – Но это проблема тех, кто тут охотится. Он двинулся на север из-за потепления. Он должен умереть не из-за этого.
А потом Белый Ворон добавил:
– Много лет назад он сожрал моего отца.
Эта ужасная новость повергла меня в шок. Когда я впервые увидела этого юношу, он назвал Улрика отцом!
Я не могла ни сказать что-нибудь, ни сделать. Среагировала абсолютно субъективно, при всем сходстве Улрика и Белого Ворона стало ясно, что между ними не могло быть никакой связи.
– Но мы станем на него охотиться не поэтому, – мягко добавил Айанаватта. – Мы убьем его из-за того, что нес твой отец, когда его съели.
– И что он нес? – спросила я, даже не задумываясь.
Белый Ворон ответил весьма легкомысленно, любуясь, как тварь трясет огромным гребнем от злости и кричит от голода:
– Он нес с собой один талисман, когда кенабик сожрал его.
Тон его голоса настолько не соответствовал ситуации, что я пристально всмотрелась в его лицо. Оно застыло, словно маска.
Пернатый динозавр почуял наш запах, но холодный ветер все время менял направление. Зверь терял след, вертелся, рычал и исходил слюной.
Он не понимал, что же такое учуял. Казалось, что динозавр не слишком опытный охотник. Из ноздрей его текла слизь. Зверь явно был болен и хрипло дышал.
Последние лучи солнца омывали вершины гор, заливая долины тусклым светом. Сильный ветер нагнал сзади огромные дождевые тучи. Динозавр начал удаляться от нас, затем развернулся и на несколько шагов приблизился. Он все еще не понимал, чей же запах почуял. Вероятно, был близорук, как носороги. Его лучшие времена явно остались в прошлом, он едва мог защититься.
Я сказала об этом Айанаватте, и он кивнул.
– Ему здесь не место, – сказал он. – Кенабики не размножаются. Его сородичи вымерли. Надеемся, вместо них появится что-нибудь столь же красивое.
Он говорил несколько рассеянно, изучая клювастого дракона, который все еще рыскал бешеными желтыми глазами взад и вперед.
– И более подходящего размера, – добавил он, улыбнувшись.
Белый Ворон остановил мамонта. Бесс стояла неподвижно, как скала, пока ее хозяин изучал кенабика. Перья клювастого дракона улеглись рядами: бледно-голубые сверху, под ними зеленые, затем золотые, серебристые, алые… Между ними переливались переходные тона коричневато-желтого, темно-красного, изумрудного и сапфирового. Когда черная пасть открылась, в ней показались алый язык, сломанные резцы и потрескавшиеся клыки. С пастью явно было что-то не так, но я не могла понять, что именно.
Когда солнце село, стало совсем темно. И в этой темноте кенабик заголосил.
Таких горестных криков я еще не слыхала. Одинокий монстр оплакивал своих вымерших сородичей.
Я снова взглянула на Белого Ворона.
Лицо его оставалось таким же неподвижным, но я увидела серебристые дорожки слез, которые скатывались по щекам до самых губ. Плакал ли он от того, что разделял боль зверя, от того, что собирался убить его, или вспоминал о погибшем отце?
Горестный крик повторился. Но теперь он стал тише, тварь удалялась.
– Мы убьем его утром, – сказал Белый Ворон. Кажется, он был даже рад, что может отложить неприятный момент.
Каким образом трое людей, вооруженных луками и копьями, собираются убить кенабика, они мне так и не объяснили! И, судя по словам Белого Ворона, даже не собирались.
Чудовище спутало наши планы.
Я не спала, когда кенабик, сильно проголодавшись, все-таки решил на нас напасть. Услыхала, как он бежит к нам по невысоким холмам, и только попыталась разбудить своих друзей, как он уже мчался по нашему лагерю.
Айанаватта нашарил лук и стрелы, Белый Ворон схватился за копья.
– Они никогда не охотятся по ночам, – в голосе Белого Ворона слышалась обида.
Сонная Бесс кое-как поднялась на ноги, пытаясь хоботом нащупать Белого Ворона. Она его не видела, а пернатый динозавр быстро приближался к ней слева.
Бесс была готова. В тот миг, когда кенабик напал во второй раз, она махнула огромными бивнями в ту сторону, откуда раздавался шум. Зверь с грохотом свалился на наш лагерь, закричал при виде костра и попытался ухватить лапами хоть что-нибудь съестное.
Бесс шагнула вперед. Одно движение огромной головой – и на левом боку динозавра образовалась глубокая рана. Он заверещал, когда сабли из слоновой кости двинулись в другую сторону.
Старая мамонтиха отшатнулась и на малый миг потеряла равновесие, но все же удержалась на ногах; кровь кенабика стекала по ее мощным бивням. Она прищурилась и свернула хобот, довольная своей победой. Резво обернулась и протрубила вслед убегающему врагу.
– Почему он повел себя так необычно? – задыхаясь, спросила я, пытаясь собрать свои пожитки. Мужчины тоже подбирали разбросанные вещи.
– Обезумел от голода, – предположил Белый Ворон.
– Но в прерии должно хватать добычи.
– Ну да, – сказал он. – Хватает. Ты же видела, он все время что-нибудь пожирает. Но мы, вероятно, не видели, что кенабик извергает обратно все, что съедает. К несчастью, кенабики от рождения не мясоеды. Ему не хватает богатой растительности и сочной травы юга, откуда он родом. Травоядное животное не может стать плотоядным. Мясо, которое он поедает, убивает его. Растения здесь слишком редкие и жесткие для него. Даже если мы не убьем его, он сам вскоре умрет, и это будет плохая, постыдная смерть. Величайший позор повиснет на его духе тяжелым грузом и привяжет к этому миру. Ему придется долго искупать позор, который он навлек на себя и на свое племя. Мы можем дать ему кое-что получше. Проявим уважение, применив оружие. Ты можешь сказать, что он сам виноват, раз ушел со своих пастбищ, но за такими, как он, шли хищники и убивали их одного за другим, когда они ослабели. Его изгнали из родных угодий. Я постараюсь убить его милосердно.
– Вижу, ты простил зверя, съевшего твоего отца.
– Я понимаю: это был несчастный случай. Кенабик, вероятно, даже не знал, что ест его. Он сделал это не со зла. Мой отец рискнул и потерпел неудачу.
Два алых камня сияли на неподвижном лице Белого Ворона.
Я отвернулась.
Айанаватта нашел луки и колчан, пока Белый Ворон собирал обратно в горшок угли костра, которые ему удалось отыскать. Наш маленький навес, установленный на случай дождя, оказался растоптан, и мы снова укрылись у мощного тела Бесс. Белый Ворон остался стоять в дозоре до рассвета, мы с Айанаваттой погрузились в беспокойный сон.
Проснувшись, я увидела профиль Белого Ворона на фоне серой полоски света на горизонте; кажется, он совсем не сдвинулся с места. Когда я проснулась снова, его лицо и голова находились в том же положении, что и несколько часов назад. Он напомнил мне одну из прекрасных мраморных статуй Микеланджело, созданных по заказу французского папы, «Узников». Бесконечно печальных, бесконечно осознающих холодную истину своей грядущей судьбы.
И вновь мне захотелось обнять его и утешить. Неожиданное желание поделиться теплом с одинокой безропотной душой.
В этот миг он обернулся, его задумчивые глаза встретились с моими. Он коротко вздохнул и вновь принялся смотреть на далекие горы. Он понял, что было в моем взгляде. Он видел это и раньше. Но у него была цель. Сон, который нужно прожить. Его судьба была единственным утешением, которое он мог себе позволить.
Когда мы проснулись, с неба закапало сильнее. Белый Ворон натянул на плечи накидку, пока с трудом устанавливал седло на спине мамонта.
Айанаватта пошел помочь ему. Пахло дождем. Все небо было затянуто темно-серым, так, что невозможно было ничего разглядеть на расстоянии двадцати ярдов. Горы, разумеется, тоже исчезли.
Я поплотнее завернулась в накидку, чтобы защититься от холода и сырости. Мамонтиха поднялась на ноги со стоном – от зимнего ветра ее суставы утратили подвижность. Ночью мы даже не пытались разжечь новый костер, да и углей в горшке осталось мало, так что мы подкрепились холодным вяленым мясом и отправились в путь.
Пошли по кровавому следу, оставленному кенабиком. Бесс ранила его довольно сильно, так что шел он медленно.
Осторожничали мы больше обычного, понимая, что кенабик может поджидать нас в укрытии, чтобы напасть. Постоянный дождь наконец прекратился. Ветер улегся.
Мир как-то странно затих. Все звуки отчего-то усиливались и звучали по отдельности, идти по промокшим лугам стало тяжелее. Время от времени небо чуть расчищалось, и тонкие солнечные лучи освещали далекую равнину. Горы, однако, так и оставались скрытыми от глаз. Мы слышали, как плещутся лягушки и другие мелкие животные в воде поблизости. Чувствовали сильный кислый запах гниющей травы в старых гнездах. Вдруг снова раздался свист ветра, принесшего дождь. Равномерно топали ноги Бесс, преследующей нашу добычу.
Мы добрались до мелкой, грязной, заросшей водорослями и травой речушки, и стало ясно, что динозавр отдыхал здесь и попытался подкормиться водорослями. Обнаружились и полупереваренные останки мелких млекопитающих и рептилий. Белый Ворон оказался прав. Это существо не могло выжить в здешних условиях. Также стало ясно, что рана его гораздо серьезнее, чем мы думали: похоже, оно пыталось остановить кровь с помощью травы. Насколько оно разумно?
Я спросила Айанаватту что он об этом думает. Он не был уверен. Сказал, что научился не судить о разумности по своим стандартам. Он предпочитал верить, что каждое существо разумно по-своему. И потому старался относиться ко всем им с таким же уважением, с каким относился к себе.
Я не могла до конца принять его взглядов. Сказала, что не могу в это поверить, однако даже если животные и не разумны, то явно обладают душевной восприимчивостью. А вот неустойчивые скалы и камни – просто отвратительные собеседники.
В этот момент я обнаружила, что улыбаюсь – эти предположения позабавили меня. Совсем недавно я обвиняла мужа в нехватке воображения.
Айанаватта помолчал, удивленно подняв брови.
– Может, я ошибаюсь, – сказал он, – но я припоминаю, как мне довелось встретиться с каменными великанами. Они и в самом деле не особенно разговорчивы.
И он искоса бросил на меня насмешливый взгляд.
Внезапно, не останавливая Бесс, Белый Ворон соскользнул с ее бока и неслышно зашагал рядом, вглядываясь в мутный ручей. Я подумала, что это, наверное, похоже на то, что Улрик видел в окопах в конце Первой мировой. Кенабик явно агонизировал, катаясь по земле, чтобы унять боль.
Наша охота приобрела весьма тягостный оборот. Она походила скорее на похоронную процессию.
Дождь стал сильнее, и сквозь потоки воды почти ничего не было видно. Спустившись вниз с длинного пологого холма, мы оказались в жесткой зеленой траве, доходившей Бесс почти до плеч. Даже ей стало трудно пробираться вперед. Белый Ворон повернул ее назад, чтобы найти место получше. Постепенно она пробила дорогу сквозь тесные заросли и выбралась на пригорок.
Тогда сквозь шум дождя мы услышали кенабика. Он больше не клекотал, не кричал и не стонал, как раньше. В голосе его больше не слышались затихающие нотки боли и жалости к самому себе. Мощная диафрагма ритмично и медленно издавала густой баритональный звук, похожий на шум шаманской гуделки, булл-рорера.
Белый Ворон достал из длинного колчана тонкое копье. Он снова спешился и быстро исчез в струях дождя и высокой траве.
Бесс остановилась и повернула голову, словно опасалась за хозяина.
– Что сейчас делает кенабик? – спросила я Айанаватту.
– Не уверен, – хмурясь, ответил воин. – Но думаю, что он поет песню смерти.
Голос зверя стал еще ниже, и между нами вдруг возникла связь. Я почувствовала, как его озадаченный разум проник в мой, вопрошая о чем-то. Но не меня. Не меня. Мы чувствовали взаимное отвращение. Но и любопытство. Чудовище осторожно касалось моей личности почти с благодарностью.
Все это время оно продолжало петь. Отчего-то я поверила, что оно рассказывает историю своего племени, их славы, добродетелей и гибели. Психолог решил бы, что это проекция, начал бы спорить, что животное не способно на столь сложные чувства и мысли. Но, как сказал Айанаватта, кто мы такие, чтобы определять ценность или качества существ с другим восприятием?
Я не могла заставить себя слиться с разумом кенабика. Он слишком отличался от всего, что я могла понять. Он грезил о полях высокого тростника, о густых питательных папоротниках, песня его начинала все больше и больше отражать его мечты. Между гулким голосом и странным райским видением установилась странная гармония. Я воспринимала все то, о чем хотели мне сообщить разумные существа. Сейчас это была пугающая и путаная смесь не до конца понятных образов и чувств. К кому еще могло обратиться умирающее существо? Еще один голос запел песню, и две мелодии так сплелись, что я уже не могла различить, кому какая принадлежит.
И чудовище резко переключило свое внимание на кого-то другого. Должна признаться, я почувствовала облегчение. Я не впервые общалась с умирающим духом, но вряд ли могла утешить это странное древнее существо.
Тучи немного разошлись, и дождь прекратился. Мы увидели, что стоим в высокой, по пояс, траве. На небольшом расстоянии, спиной к нам, стоял Белый Ворон. По его позе и положению головы я поняла, что кенабик находится где-то чуть ниже него. А затем сквозь туманные заросли разглядела поднимающуюся клювастую голову. Огромные желтые глаза искали того, кто поет другую песню. В глазах плескалась озадаченная благодарность. Умирающий зверь познал милосердие.
Тучи набежали снова. Я увидела, как Белый Ворон поднял копье с серебристым наконечником.
Обе песни замолкли.
Мы ждали очень долго. Дождь хлестал, по траве из-за ветра пробегали блестящие волны. Мы начали привыкать к неистовым атакам стихии. В конце концов мы с Айанаваттой приняли решение. Спешились, приказав Бесс оставаться на месте, если, конечно, не придется бежать от опасности, и пошли вперед сквозь плотные стебли травы. Мокасины тонули в плотной, вязкой грязи. Айанаватта остановился и прислушался, сделав мне знак хранить молчание. Наконец и я услышала тихие шаги.
Белый Ворон пробирался сквозь траву. На плече он нес копье и два огромных пера, великолепных на фоне серого неба. С головы до ног он был измазан кровью.
– Мне пришлось залезть в него, – пояснил он, – чтобы найти амулет отца.
Мы пошли за ним туда, где ждала нас Бесс. Мамонтиха заметно обрадовалась его возвращению. Белый Ворон взял два гигантских блестящих пера и прикрепил их среди шерсти на мохнатой голове. Ее шкура была настолько плотной, что перья не выпали, и Белый Ворон заверил мамонтиху, что чуть позже вплетет их понадежнее. Бесс выглядела довольной, гордясь своим новым украшением. Белый Ворон поздравил ее с победой. Затем он вернулся к ручью и смыл кровь с тела, а потом запел. Он пел о Бесс и ее героическом духе. Она присоединится к своим предкам в вечном танце, и ее дела будут прославляться вечно. Он пел о великом сердце своего погибшего врага. И мне показалось, что дух зверя упокоился, оставив этот мир и воссоединившись со своими братьями на вечных пастбищах.
Остаток дня и часть ночи Белый Ворон провел, купаясь и стирая одежду. Вернувшись в лагерь, он с благодарностью присел к костру, который мы развели. Вытащил трубку и молча раскурил ее. Затем он потянулся к котомке, лежавшей поверх выстиранной одежды, запустил в нее руку и что-то вытащил, чтобы показать нам.
Свет костра отбрасывал дрожащие тени, мешая мне разглядеть, что у него в ладони.
– Пришлось забраться ему в желудок, – сказал Белый Ворон. – Трудно было. И времени потребовалось много. У кенабика три желудка, и все больные. Я надеялся найти что-нибудь еще. Но там оказалось только это. Возможно, это все, что нам нужно.
Пламя взвилось ввысь, освещая ночь, и я разглядела нечто маленькое. Голубое, желтоватое, алое. Круглое. Странно знакомое…
Я узнала предмет.
Тело тут же отреагировало. Голова закружилась. Я начала задыхаться. Мозг отказывался воспринимать то, что увидели глаза.
Я смотрела на точную миниатюрную копию огромного чародейского щита, на котором я приплыла в этот мир. Я нисколько не сомневалась, что это тот же самый щит. Все сходилось идеально, кроме размера.
– Он принадлежал моему отцу, – сказал Белый Ворон, – когда тот был Белым Вороном. Теперь я настоящий Белый Ворон.
Он сказал это сухо. Безжизненным голосом. Сжал талисман в кулаке, а потом положил обратно в котомку.
Я посмотрела на Айанаватту, словно в поисках подтверждения, что я не ошиблась, узнав чародейский щит, но он ведь никогда его по-настоящему не видел. Лишь мельком, в пророческом сне. Я была уверена, что совпадали самые мельчайшие детали. Но каким образом он так уменьшился? Может, из-за каких-то биологических процессов в желудке зверя? Или из-за чего-то сверхъестественного, чего я не замечаю?
Это Клостергейм стал карликом – или я великаншей? Что творится с размерами? Неужели это проделки Хаоса? Или Порядка, который в своей безумной мудрости наложил такое условие на мир?
– Что там у тебя? – наконец-то спросила я.
Белый Ворон нахмурился и сказал:
– Чародейский щит моего отца.
– Но его размер…
– Мой отец не был большим человеком, – ответил Белый Ворон.
Глава шестаяПрошлогодние снега
На север к водам северным,
На север к дальним берегам…
Итак, достигнув очередного этапа путешествия во сне, мы с моими спутниками продолжили двигаться на север. Казалось, все препятствия остались позади. Погода, пусть и прохладная, прояснилась.
Интуиция подсказывала мне, что Улрик еще жив и вскоре мы с ним воссоединимся. И только постоянный настойчивый шепот порывистого ветра напоминал, что у меня есть таинственные противники и они попытаются остановить меня, чтобы я не смогла встретиться с мужем.
Добычи становилось все больше, и я кормила наш отряд мясом антилоп, зайцев, куропаток и гусей. Нам попадались дикорастущая люцерна, кукуруза и картофель. Мои спутники взяли с собой в дорогу мешочки с сушеными травами, которые они использовали для курения и приготовления пищи. Я стреляла гораздо лучше них, и мужчины позволили мне охотиться. Мы привыкли питаться очень хорошо, ужинали обычно на закате, Бесс в это же время радостно паслась на пышных лугах и в кустарниках. Мы наслаждались прекрасными пейзажами под изысканным светом, высокими вершинами гор на горизонте и желто-зеленой прерией. Темно-золотые лучи солнца окрашивали вечернее небо охрой и алым.
Ели мы от души, словно пытались набраться сил к грядущей зиме.
Ветер, все более прохладный и бодрящий, временами становился совсем игривым. В прозрачном воздухе все выглядело четче, запахи обострились. Бобры строили запруды на ручьях. Огромные парящие орлы охотились на сусликов. Как-то на закате в зарослях диких роз, чьи лепестки развевал ветер, мы спугнули сумчатую крысу, и она ускакала от нас. Барсуки щурились на последние лучи солнца. Время от времени по ночам в лагерь наведывались опоссумы; мы их пугали, и они притворялись мертвыми. Большинство животных нас не особенно боялось. У них не было на то причин. Айанаватта, за неимением слушателей, с радостью обращался с речами к задумчивым жабам.
Не раз мы видели, как идут на южные пастбища стада бизонов, но не рассматривали их как добычу. У нас не было времени заготавливать мясо и выделывать шкуры. Бизон на вкус очень хорош, особенно когда нет другой еды, но мясо у него жесткое, с душком – словом, на любителя. И шкуры быков, охранявших буйволиц и телят, нас не соблазняли. Мы разделяли убеждение, что неправильно убивать бизона ради одной только шкуры. Моих спутников с детства учили убивать быстро и без жестокости, туши они умели разделывать не хуже заправских мясников. И даже не представляли, что цивилизованный человек может поступать иначе. В прерии многие добровольно придерживались веганской диеты.
От всей души полюбила я огромных добродушных бизонов. Я тянулась к ним. Оставляла оружие в лагере и гуляла среди них, гладила, разговаривала. Они меня совсем не боялись, хотя я их немного раздражала. Я быстро научилась обходить стороной молодняк. В центре стада меня охватывало невероятное ощущение безопасности. Я все лучше понимала прелесть стадной жизни. Сила заключалась в стаде, в бдительности самцов, в мудрости самок. И мы были вечны.
Со временем наши пути разошлись. Огромное стадо бизонов – великое, беспокойное черно-коричнево-белое море – отправилось к синему горизонту. С вершины холма я увидела, как они медленно движутся по прерии на восходе. Меня вдруг охватило желание последовать за ними, а затем я побежала к своим спутникам.
От гор, до которых, казалось, так легко добраться, нас отделяли заросли кустарников, леса, реки и болота, но даже теперь проходить их стало намного легче. У источников воды мы видели одиноко стоящие древние деревья – все, что осталось от великих лесов. Земля стала тверже, а воздух холоднее. Для своего возраста мамонтиха Бесс оказалась невероятно выносливой. Белый Ворон сказал, что еще не так давно она могла прошагать пять дней и ночей подряд, лишь три раза останавливаясь на водопой.
Как и я, Белый Ворон наслаждался уединением и любил слушать тихую музыку прерий. Айанаватта остался таким же разговорчивым, как прежде. Я же, должна признаться, думала только об одном.
Ветер крепчал и дул в разные стороны. В этом мире проявлялось все больше противоречий. Клостергейм стал карликом. Щит-талисман мог уместиться на ладони. Размеры здесь оказались пугающе нестабильными. Может, это проделки Хаоса? Разумен ли постоянный, меняющий направление ветер? Страх сжимал мое сердце, грозя поглотить целиком. Требовалось время, чтобы взять себя в руки.
Айнаватта плотнее закутался в накидку.
– Погода становится холоднее с каждым часом. Ветер не утихает.
Мы накрывались шкурами от типи, а ночами разводили костер побольше. Каноэ, стоявшее теперь на четырех палках по углам, служило крышей над седлом и защищало нас от дождя. Ночью двое из нас укладывались спать под лодкой, третий же грелся у костра.
Размер щита-талисмана и то, где Белый Ворон его нашел, так и оставались для меня загадкой. Теперь юноша носил его на шее, на тонком ремешке, украшенном прекрасными бусинами. Он больше ничего не рассказал о своем отце. Приличия не позволяли мне расспрашивать его. Я лишь могла надеяться, что грядущие события прольют свет.
Я обязательно должна была узнать больше. Тщательное следование предначертанному (во снах или в видениях) будущему являлось основной чертой народа Айанаватты. Их верность призрачной судьбе была мне понятна. И изнурительную дисциплину выбранного пути я тоже понимала. Каждый шаг походил на фигуру сложного танца. Или роль, которую необходимо было исполнить идеально. Совершая определенное па, можно было достичь своей цели. Здесь требовалось не столько творчество, сколько умение воспроизводить, интерпретировать и закреплять.
Следование этой дисциплине требовало самых необычайных качеств характера. Добродетелей, которыми я не обладала. Ее грубые народные интерпретации обсуждались, когда я училась в Марракеше, где нам приходилось знакомиться с Книгами мертвых майя и египтян.
Этот строгий путь никогда меня не привлекал. Мусрам учит, что время – это поле, и пространство может быть одним из качеств времени, одним из множества измерений. Путем тщательного повторения мы прядем общие нити бытия, продлевая конкретную историю. Меня учили искать новые узоры. В каком-то смысле мы воплощали собой равновесие противоборствующих сил Порядка и Хаоса. Несомненно, вера Белого Ворона и Айанаватты в существование духов и их космология находились в большей гармонии с вечными реалиями, чем суровая дисциплина Клостергейма. Если их Порядок менялся благодаря моему Хаосу, то и мой Хаос точно так же менялся и укреплялся под воздействием их Порядка.
Полностью отрицая Хаос, Клостергейм вместе с тем отвергал любую возможность достижения своей собственной мечты о примирении и гармонии. В каком-то смысле бывший священник казался фигурой гораздо более интересной и сложной, чем наш поверженный враг Гейнор. Кузен Улрика был тем редким типом, который хранит верность лишь себе одному и никому другому. Подобные существа получают власть посредством того, что по определению не позволяет им достичь гармонии Равновесия. Гейнор или его инкарнации, играющие ту же роль по всей мультивселенной, были обречены, но не из-за того, что их одолели силы добродетели, а из-за того, что в конце концов их собственные недостатки обрекли их на неудачу. Неужели Гейнор действительно пытается собрать воедино все свои разрозненные тела, как предположил мой муж?
Я не была готова к этому приключению. Иногда мне просто не верилось, что все происходит на самом деле. Казалось, в любой момент я смогу начать контролировать сон и вернусь к нормальной жизни.
Мне не хватало советов моего старого наставника, князя Лобковица. Он, крепость силы, неподвижный остров в океане чувств, как никто другой понимал структуру мультивселенной. Он помог мне обуздать способности, полученные по наследству, и я научилась бродить по лунным дорогам по собственной воле.
Некоторые называли мириады миров мультивселенной Царством теней или Миром снов. Другие же считали их реальными. Третьи верили, что они всего лишь иллюзия, символ, один из вариантов чего-то такого, что наши органы чувств просто неспособны воспринять. Многие считали их сочетанием и того и другого. Кто-то утверждал, что мы – паразиты мультивселенной, живущие в трещинах и закоулках божественной реальности и принимающие сырные крошки за пир. Многие космологические модели признавали лишь небольшую группу миров. Какова бы ни была истина, такие, как я, умели странствовать между мирами более-менее по собственной воле, другие же проходили сложнейшее обучение, чтобы научиться простейшим шагам, позволяющим переходить из одной реальности в другую. Взаимодействие человеческих снов образовывало собственные варианты реальности, свое особое царство, где путешественники бродили или искали свою особую цель. Именно в этом царстве царств, в мирах человеческих страхов и желаний, крадущие сны зарабатывали на свою весьма опасную жизнь.
Каждая вариация одного и того же мира отличается масштабами, и порой настолько сильно, что друг для друга они как бы не существуют. Нас, способных ходить лунными дорогами, каждый шаг переносит в следующее измерение. Возможно, мы путешествуем вообще вне всяких масштабов, словно перепрыгиваем покрытый рябью пруд. Многие считают, что это означает лишь то, что наша сущность постоянно образуется и преображается. Воссоздается всякий раз усилием нашей воли. Или посредством пыли грез. Это говорит о том, что реальность практически невозможно описать словами. Одни путешествуют посредством так называемого чародейства, другие во снах или иных формах творчества. Но, как его ни назови, усилие воли для этого требуется чудовищное.
Во время путешествий учишься воздержанности. А также учишься жить и приветствуешь всякий новый опыт. Каждый поворот лунной ветви на великом вечном древе приводит к новым знаниям и самораскрытию. Увлекательная бесконечная жизнь. Однако подобные мне, те, кто не крадет сны других существ, как это делала моя мать, со временем начинают ощущать неудовлетворенность. Улрик вернул мне нравственный фокус и смысл жизни. Я научилась решать мелкие проблемы, не вступая в великий вечный конфликт между Хаосом и Порядком.
Я больше не ощущала страстного желания вернуться на лунную дорогу. Иногда лишь скучала по серебристо-алому свету, что окутывал мой домик, скучала по музыке, которая слышалась на пересечении некоторых сфер, создающих чудесную гармонию. Но больше всего я надеялась, что смогу вернуть свою прежнюю жизнь с мужем и детьми.
Дни становились короче и холоднее, но в них таилось некое обещание. Вскоре мы вступим в земли какатанава. Там я найду Улрика, я точно это знала. Но получится ли освободить его или договориться, чтобы его отпустили?
Первые признаки того, что за нами снова следят, появились во время ледяного дождя, когда серое ненастье раскинулось по всей долине, скрыв подножия гор. Тяжелый занавес расступался лишь на несколько секунд, открывая взору пригорки, покрытые остролистой травой прерий и клевером, блестящим в тусклом свете. Они находились справа, чуть позади нас. Я оглянулась, когда мы ехали мимо, и увидела там одиноко стоящую фигуру в серых одеждах, раздуваемых ветром; серое лицо казалось настоящим воплощением зимней смерти. Клостергейм!
Он не знал покоя.
Вернулся ли он к своему обычному размеру? Я не смотрела на него достаточно долго, чтобы сказать наверняка. Бесс стоически прорывалась сквозь струи ледяного дождя, а я продолжала оглядываться, но Клостергейма так больше и не увидела.
Вне всяких сомнений, пигмеи и его союзник Двуязыкий тоже с ним. Я предупредила остальных. Мы решили, что лучше поставить часового, когда остановимся на ночевку.
Бесс мы регулярно позволяли передохнуть. Белый Ворон сказал, что в обычных обстоятельствах ее отпустили бы на пастбища еще несколько лет назад. Затем он поведал о своем сне, о предопределенном варианте жизни, в котором она фигурировала. Бесс сама захотела пойти, добавил он.
– Она считает, что это путешествие полезно для нее и готовит к последующему существованию.
Нам повезло. Тем же вечером дождь прекратился и оставил нас с акварельным закатом, осветившим тяжелые старые дубы. Мы проезжали мимо рощи с самыми толстыми и древними деревьями из тех, что нам до сих пор встречались. Стволы стояли так тесно, что ветви создали прекрасное естественное укрытие. Запах древней рощи одурманивал.
– Хорошо. – Айанаватта подошел к пещере из ветвей; через дыру в центре кроны, где росли более тонкие ветки, проникал единственный луч света. – Подходящее место для нашего чародейства. Мир в мире, с крышей и четырьмя стенами, и дерево в центре. Оно усилит наши чары и заставит их подействовать как надо.
И хотя он продолжил говорить на эту тему, но ничего нового не добавил. Мы развели огонь в горшке, словно находились в чьем-то доме. Не хотелось тревожить землю древней рощи. Некоторые ветви оказались намного толще, чем стволы. Им могло быть не меньше тысячи лет. Может быть, представители древних культур специально оставили несколько лесных участков, не вырубив деревья? А может, лес, не имевший возраста, погиб в результате стихийного бедствия, за исключением одной-двух рощ?
Айанаватта сжег на огне немного еды, благодаря лес за приют. Деревья обладают определенным сознанием. Они хорошо реагируют на уважительное отношение. В ту ночь я остро почувствовала, что сплю в священном месте, в храме.
Странно, но мне снова приснился сон. Дерево, под которым я уснула, стало моей мультивселенной, по которой я блуждала. Мне снились родные. Снился мир, где меня звали Илианой из Гараторма. Я была могучей воительницей, воплощением Вечного Воителя, духовной сестрой моего отца. В ее мире не было ничего, кроме древних деревьев. На северо-западе росли огромные секвойи, на северо-востоке – гигантские дубы и березы. На юге – мангровые заросли и другие, еще более экзотические деревья. Все они создали единый бескрайний мир переплетенных корней и ветвей. Вся планета была естественным обиталищем растений с тяжелыми мясистыми цветами. Магнолии и рододендроны, огромные хризантемы и розы цвели, создавая мир, где Илиана сосуществовала с разнообразными громадными насекомыми и птицами. Она ходила по ветвям своего мира точно так же, как я по лунным дорогам.
Мне снилось, что Илиана чем-то обеспокоена. Она увидела конец своего мира. Смерть всего живого. Как высохнет дерево, ставшее ее домом, а затем наступит и ее конец. Она воззвала к своим предкам и духам своего мира. Она призвала их на помощь в последней битве. Она обращалась к существам, которых называла среброкожими, и, просыпаясь, вспоминала историю По д’Аржана из Корнель Бланк, серебряного человека, принца фей, которого какатанава называли Белым Вороном.
Когда я проснулась, сон ускользнул от меня. Я попыталась удержать его, поскольку где-то в глубине сознания меня тревожила какая-то мысль, что-то, что связывало Белого Ворона с кем-то или чем-то, – смутное воспоминание, может быть, из детства. Я все больше начинала убеждаться в том, что мы все-таки родственники.
Я посмотрела на лицо спящего юноши-альбиноса. Он заснул глубоко, но я знала, что в любой момент Белый Ворон может проснуться. Я старалась даже не дышать, боясь, что он примет любой изданный мною звук как тревогу. Что мне такое снилось, связанное с ним? Какие кусочки воспоминаний он оставил во мне? Я придвинулась к огню. Изо рта вырывался белесый пар. Я поплотнее завернулась в бизонью накидку и вскоре согрелась.
Наконец я снова заснула. Утром я увидела, что прошел снег. Плотные дубовые ветки защитили нас. Мы очутились в льдисто-золотисто-зеленом дворце со множеством покоев. Мы смотрели на прерии, очищенные первым зимним снегопадом. Сидя у веселого костерка и размышляя о безбрежности снега, Белый Ворон радостно вынул трубочку и, как только убедился, что мы проснулись, достал маленький барабан и запел.
За долгие годы путешествий по мирам мне редко встречались голоса столь же прекрасные, как у Белого Ворона. Песня струилась среди ветвей и сверкающих сосулек. Ей согласно вторило эхо, пока вся роща не запела вместе с ним. Они пели о древних тлях, горьких истинах и золотых грезах. Скорбные напевы обо всем, что когда-либо было утрачено. Об утре и дневных часах, о месяцах и смене времен года. Пока они пели, я не могла перестать плакать, так прекрасна была песня. Айанаватта стоял выпрямившись, сложив руки на груди, слушал внимательно и напряженно. На нем были лишь татуировки, штаны, украшения и набедренная повязка из вышитой бисером тонкой кожи. Медная кожа его сияла в чудном свете, грудь вздымалась, мышцы напряглись, он целиком отдался музыке.
Бесс с геройскими перьями за ухом тоже встрепенулась, услышав песню, словно ощутила, что ничего дурного ей не грозит. Но песня не только приносила покой, в ней чувствовалась сила. И предназначение.
Сквозь ледяные линзы я увидела, как что-то движется на горизонте. Постепенно я разглядела детали. Зверь быстро несся в нашу сторону, а затем резко остановился в десяти ярдах от того места, где все еще пели Айанаватта и Белый Ворон.
Я не могла точно определить его размер, но зверь, которого они призвали, казался громадным. Он – она, мощная белая буйволица, настоящее тотемное животное, воплощение богини племени какатанава – смотрела на нас взглядом серьезным и любопытным, и на нее снова, словно прозрачным занавесом, медленно падал снег. Ее глаза с красными ободками гордо и властно глядели прямо на меня. В них я увидела признание. Она рыла копытом снег, из ноздрей вырывался пар.
Бесс подняла хобот и протрубила, отчего лес затрясся, а лед начал трескаться и падать с ветвей. Белая буйволица встревоженно покачала головой, развернулась и быстро поскакала прочь по глубокому снегу.
Айанаватта был доволен. Он тоже увидел буйволицу. Радость переполняла его. Он сказал, что все разворачивается как надо. Бесс предупредила буйволицу о том, что нас ждет опасность, и та ответила. Мощные чары защищают землю какатанава, которые защищают свой город, который, в свою очередь, защищает вечное древо. Как только мы перейдем через горы, сразу спустимся в долину какатанава. А затем мы наверняка окажемся в безопасности и сможем начать последний, самый важный этап путешествия.
У меня не было причин сомневаться в его словах. Я не стала делиться с ним своими мыслями, подчиняясь скорее красоте, чем силе его голоса. Разумеется, я знала, что нахожусь в присутствии призывающих. Мой отец тоже умел призывать Владык Высших Миров и элементалей, с которыми заключили договор его предки. Он мог призывать духов воздуха, земли, огня и воды с такой же легкостью, с какой другие могли бы вспахать борозду. Я точно не поняла, призвали ли они буйволицу или она сама пришла посмотреть на нас, услышав пение. Если она будет к нам так же строга, как к своему стаду и, несомненно, к себе, то вскоре она отдаст нам приказ. Почему у меня возникли по-настоящему сестринские чувства к животному? Неужели просто из-за того, что Айанаватта дал мне индейское имя Белая Буйволица?
Барабан продолжал издавать равномерную дробь. Белый Ворон поднялся на ноги, он раскачивался из стороны в сторону, начав танцевать. И только тогда я поняла, что имел в виду Айанаватта.
Белый Ворон открывал для нас проход. Мы пытались перейти из одного мира в другой. Земля какатанава лежит не за горами, а за пределами этого мира, именно там это странное племя таинственным образом хранит свои сокровища и секреты.
Пока он танцевал, я вдруг ощутила чье-то присутствие: он кого-то притянул, но не призывом, а ароматом своей магии. И я наконец убедилась в личности преследовавшего меня врага. Не просто элементаль, а могущественный Владыка Высших Миров, Шоашуан, Поворотный ветер, причем из здешних мест, а значит, очень опасен.
Загрохотало. Вдалеке собиралась буря, которая двигалась в нашу сторону. Небо окрасилось фиолетовым, алым и темно-зеленым. Тучи накрыли горизонт легкой вуалью, а затем снова сгустились, угрожающе завыли, образуя знакомую ухмыляющуюся, изменчивую фигуру разрушителя – Шоашуана, демона ветра, Сына Крадущего, Владыки ураганов, безраздельного хозяина прерии, пред кем бессильны все духи и твари равнин. Владыка Шоашуан во всем своем величии – извивающийся, крутящийся, кричащий. В его кружащемся теле проглядывало нечто звериное.
По правую сторону от Несущего разрушение стоял Двуязыкий, тело его горело – он кормил своей жизнью призванного духа. Ипкаптам не смог бы продержаться слишком долго. По другую сторону от разъяренного духа маячила мрачная фигура почти замерзшего Клостергейма, его потрепанный плащ из бизоньей шкуры хлопал и трещал от бушующей силы его нового союзника.
Он, наверное, умер на месте, превратившись в кусок льда.
Губы его раздвинулись, обнажив зубы.
На мгновение мне показалось, что он улыбается.
А потом я поняла, что он глубоко напуган.
Глава седьмаяБелый путь
Иди путем, что серебром блестит,
До города, что возведен из злата.
Туда, где мировой змей погибает,
Где стонет, словно женщина, копье,
И трубка ложь любую обличает.
Лицо Клостергейма было последним, что я увидела, прежде чем крутящийся владыка-элементаль завизжал и поднялся в воздух. Его конечности и части тела размножались так быстро, что теперь он обладал сотней рук и тысячью ног, и все они вращались и вихрились. В каждой руке он сжимал дрожащий острый клинок. Жуткое звериное лицо, свирепое и разъяренное, рычало и выло, словно что-то тянуло его обратно, туда, откуда он пришел.
Двуязыкий продолжал гореть, его сущность питала Владыку Хаоса, придавала ему вещественности, которая позволяла ему пребывать в этом мире. Но он явно не обладал должным опытом призывов, и, вероятно, именно поэтому элементаль проявился лишь частично. Шаман сгорал зазря.
Что-то тащило Владыку Шоашуана назад.
Белый Ворон запел. Голос его легко взлетел на две октавы; он взмывал и опадал волнами, похожий на шум океана. Песня его понеслась ввысь к вершинам гор. Ноты перекатывались с вершины на вершину, создавая странную, растянутую мелодию. Стоя рядом с черным мамонтом, он воздел руки, закинул голову и снова запел. Его красивое, цвета слоновой кости лицо светилось в экстазе. Красные ястребиные перья в волосах ярко горели на фоне бледной кожи и подчеркивали красноту его глаз, похожих на драгоценные самоцветы. Черное копье в колчане за спиной завибрировало на той же ноте. Присоединилось к его песне.
Владыка Шоашуан зарычал, сделал обманный выпад, развернулся и застонал, приблизился и отступил. Затем он исчез с яростным воем, забрав с собой обоих мужчин.
– Какие глупцы, – сказал Белый Ворон. – У них нет ни способностей, ни власти контролировать такую сущность. Мой дед изгнал его. Ни один человек не смог бы уничтожить его, если бы он обосновался в нашем мире. Остается лишь надеяться, что ему так и не удастся найти подходящую физическую оболочку и он не сможет проявиться полностью. – Он огляделся, нахмурившись. – Хотя здесь это будет сделать достаточно просто.
Я спросила о двух мужчинах. Белый Ворон покачал головой. Он был уверен, что исчезли они не по своей воле.
– Они призвали чудовище, и оно сожрало их, – сказал Айанаватта. – Возможно, на этом все закончится. Если бы Владыка Шоашуан смог до конца проявиться, он получил бы возможность питаться чем захочет. Надеюсь, двух неопытных чародеев ему хватило. Владыка Шоашуан печально известен своими смертельно опасными капризами, ужасными шутками и пристрастию к человеческой плоти.
Бросив взгляд налево, я заметила напряжение на лице Белого Ворона. Оно доказывало, что Владыка Шоашуан исчез не по своей воле. Это меня впечатлило. Не многие владеют силой и способностями противостоять Владыкам Высших Миров. Неужели Белый Ворон с помощью чар изгнал чудовище обратно в тот мир, откуда то явилось, и элементаль забрал с собой в виде трофея тех, кто призвал его на помощь?
Легкий ветерок заплясал вокруг нас.
Белый Ворон поднял голову и снова начал петь и бить в барабан, Айанаватта вновь присоединился к нему. Я вдруг поняла, что хоть и без слов, но тоже пою в унисон с моими товарищами. В песне мы стремились снова достичь гармонии, вернуться на правильный путь и исполнить свое предназначение.
Маленький барабан Белого Ворона застучал быстрее, словно неожиданно хлынувший ливень. Он бил палочкой все быстрее и быстрее, вперед-назад, вперед-назад, кругом-кругом, сбоку сверху-вниз, по днищу, сбоку снизу-вверх, закончив пульсирующим ритмом, который должен был усилить чары. Постепенно удары стали звучать все реже и реже.
Ветер затрепетал и улегся. Снова вышло солнце, серебристый луч косо прорезал клубящиеся тучи, высветив на поверхности прерии широкую полосу.
Белый Ворон продолжал бить в барабан. Но очень медленно. Песня его стала неторопливой и задумчивой.
Блестящая тропинка холодного солнечного света легла перед нами, протянувшись от нашего ледяного храма до высоких гор, где она терялась. Серебристая тропа явно вела через горный перевал. В землю какатанава. Перевал, который начал раскрываться длинной трещиной в граните гор.
Тучи заклубились и опять закрыли солнце.
Но светящийся серебристый луч не исчез. Осталась волшебная тропа, ведущая сквозь горы.
Белый Ворон перестал барабанить. И петь тоже перестал. Тусклый дневной свет лился сквозь тяжелые снежные тучи. Но серебристая дорога не исчезла.
Белый Ворон был доволен – это он ее сотворил. Айанаватта с большим воодушевлением поздравил его, и, хотя приличия не позволяли эмоционально реагировать на подобную похвалу, Белый Ворон явно был горд собой.
С помощью песни и игры на барабане он сотворил путь в другой мир. Они с Айанаваттой соткали его из нитей Серых Пределов, создали необходимые гармонии и резонансы, чтобы безопасно пройти по самому короткому пути между двумя мирами.
Я с иронией подумала о том, как они завидуют моим способностям. Я могла пройти по лунным дорогам, которые им давались с трудом. Но сама не умела прокладывать пути, как они. Я не могла сотворить дорогу. Единственную опасность теперь представлял Шоашуан, который мог пойти за нами следом, через открытые нами врата.
Мы вновь укрепили седло на спине Бесс и приладили каноэ в виде крыши. Белый Ворон поторапливал старую подругу.
Мощные ноги ступили на тропу, что все еще виднелась из-под снега. Мамонтиха уверенно и радостно понесла нас вперед. Я оглянулась и увидела, что тропа позади не исчезала за нами. Значит ли это, что Клостергейм – или кто-то из его союзников – сможет легко последовать за нами?
Бесс радостно топала по хрустальной тропе, словно знала дорогу. Могучая мамонтиха бойко везла нас вперед, яркие перья теперь были надежно вплетены в ее шерсть. Интересно, существуют ли в этом мире другие мамонты, которым она может поведать свою историю, или ее будут помнить только в наших рассказах?
Толстая пелена снега накрыла прерию. Ничего сверхъестественного. Можно было ощутить вкус снежинок, увидеть, как парят над головой ястребы и орлы. Неожиданно из укрытия выбралось небольшое стадо антилоп; они побежали по снегу, оставляя за собой темные следы. Виднелись следы зайцев и енотов.
Запасов нам хватало, и необходимости покидать самодельный паланкин не было. Мамонтихе пришлось пробираться сквозь глубокие сугробы, мы же наслаждались роскошным путешествием.
Вдалеке мы увидели медведя; он одиноко брел по тропе, но вскоре спустился сквозь заросли к ручью и пропал из виду. Некоторое время Айанаватта и Белый Ворон обсуждали, не знак ли это. Наконец они решили, что медведь не имел никакого символического значения. Несколько часов Айанаватта рассуждал о природе медведей-духов и медведей-снов, Белый Ворон кивал, лишь иногда вставляя короткую историю, в основном же предпочитал слушать.
Постепенно горы становились все больше и больше, и вот мы увидели их заросшие деревьями подножья. Серебристая тропа вела к перевалу. Мужчины заметно оживились. Ни тот, ни другой не были до конца уверены, что магия сработала, и даже теперь они не знали, какими будут последствия. Придется ли им расплачиваться за это? Меня их сила поражала, да и их самих, похоже, тоже.
Пошел густой снег. Бесс ему радовалась. Вероятно, ее мохнатая шкура предназначалась как раз для такой погоды. Сугробы намело по обе стороны тропы, которая стала более каменистой. Мы вошли в глубокую темную расщелину, которая вела нас в землю племени какатанава. Снега здесь стало меньше, и лежащую перед нами тропу еще было видно.
Я не ждала нового нападения, особенно с неба. Но неожиданно его заполнили вороны. Огромные черные птицы кружили вокруг нас, каркая и щелкая клювами, словно мы вторглись на их территорию. Я не смогла пересилить себя и начать стрелять по ним, и мои спутники тоже. Белый Ворон сказал, что черные птицы приходятся ему родней. Что все они служат одной и той же королеве.
Вороний грай отвлекал нас от цели и раздражал Бесс. Мы выдержали минут двадцать, а затем Белый Ворон приподнялся на седле и исполнил сердитую каркающую песню, после которой птицы тут же умолкли.
Спустя пару секунд большие вороны тут же расселись на карнизах скал в ожидании. Склонив голову, блестя глазами, они слушали раздраженную речь Белого Ворона. Стало сразу понятно, как он получил свое имя и каким было его тотемное животное. Он свободно говорил на их языке, знал такие нюансы, которые могли оценить даже эти бесцеремонные агрессоры. Меня рассмешило, что он говорил очень мало на человеческом языке, но обладал таким красноречием на птичьем. Когда я спросила его об этом, он ответил, что драконий язык очень похож и он легко овладел обоими.
Что бы он ни сказал воронам, прогнать их не получилось. Но, по крайней мере, птицы перестали шуметь. Теперь они просто сидели по обе стороны тропы, изредка выражая недовольство или переговариваясь между собой. А затем, захлопав крыльями, вороны неожиданно поднялись в воздух и длинным нестройным рядом устремились в далекое небо, и оттуда снова принялись каркать на нас. Обычно птицы относятся к людям спокойно, но эти, похоже, были исключением.
Чем дальше мы углублялись в огромную трещину между скалами, тем сильнее меня охватывала клаустрофобия, которой на лунных дорогах я ни разу не ощущала. День стал таким пасмурным, а скалы такими крутыми, что мы с трудом могли видеть небо. Там, где тропу не заметал снег, она продолжала светиться, однако очень слабо – но мы хотя бы могли догадываться, что движемся в верном направлении.
Наступила ночь, а мы всё шагали по блестящей тропе, пока не достигли того места, где дорога неожиданно расширилась. Там мы остановились на ночевку, прислушиваясь к странным звукам в скалах, где рыскали в поисках пищи незнакомые нам животные. Бесс не терпелось продолжить путь. Она не хотела отдыхать, но мы решили, что лучше немного передохнуть, пока есть такая возможность.
Проснувшись утром, я обнаружила, что мы снова разбили лагерь в древнем священном месте. Наше укрытие оказалось заброшенным входом в огромный каменный храм, у которого давно обвалилась крыша. Стены его были изрезаны десятками пиктограмм на неизвестном языке. Рисунки местами осыпались и обрели загадочную гладкость. По обе стороны от входа были нарисованы две огромные нечеловеческие фигуры, предположительно мужского и женского пола. Из природного камня над головами древние камнетесы вырезали арку в виде соединенных в касании рук, символизирующих Единство Жизни.
Айанаватта спросил, не против ли мы немного подождать, пока он изучает массивные колонны. Он улыбнулся и провел рукой по фигурам. Казалось, он читает нанесенные глифы, губы его шевелились. А затем я подумала, что, возможно, он молится.
Он присоединился к нам в отличном настроении, поднялся в седло и достал из котомки травы и курительную смесь. Держа их в одной руке, он спешился, быстро пробежал к колоннам и высыпал щепотку смеси у подножия каждой из статуй.
Удовлетворенно выдохнул.
– Говорят, это были первые мужчина и женщина – их превратили в камень Четыре Великих Маниту. Это наказание за то, что они рассказали Каменным Великанам о тайном пути к древу, которое теперь охраняют какатанава. Мы зовем их Прародителями. Они породили четыре племени нашего мира. Это памятник нашему прошлому и будущему.
Айанаватта нахмурился, когда мы проезжали мимо статуй. Удивился их неподвижности.
– В прошлый раз в них было больше жизни. Они были счастливее. – Он взглянул на темные скалы и вздохнул. – Думаю, пришла великая беда. И нет никакой уверенности, что нам удастся спасти хоть что-то в грядущей битве.
Когда мы прошли под аркой, освещение незаметно изменилось. Даже эхо стало звучать по-другому. И если мы еще не попали в землю какатанава, то явно уже начинали подходить к ней. Мне показалось, что я вижу тени над нами и слышу звук удара камня и чей-то приглушенный возглас. Но, возможно, то был лишь топот Бесс.
Интересно, древо, которое охраняют какатанава, это настоящее дерево – или просто символ, противоречивая в своей сути ложь, лежащая в основе их верований?
Мы так долго двигались по темной расщелине, что я подумала, что нам уже не суждено освободиться из этого каменного мира. Расщелина порой настолько сужалась, что казалась непроходимой, но мы все-таки как-то протискивались даже сквозь самые темные места.
Тропа неустанно вела нас вперед, и мы неустанно следовали по ней, пока она не расширилась и мы не увидели впереди огромное ледяное озеро в окружении гор. Но не бледное замерзшее озеро под оловянным небом, восхитительное и огромное, привлекло наше внимание.
Айанаватта восхищенно присвистнул, я же не могла вымолвить ни слова от удивления.
Только Белый Ворон знал это место. Он удовлетворенно хмыкнул. Никакие разговоры об «общинном» доме какатанава не могли подготовить меня к увиденному.
Фраза, разумеется, соответствовала замыслу, но реальность оказалась просто невероятной. Их общинный дом был не только размером с гору, но еще и, казалось, был сделан из чистого золота!
В середине замерзшего озера, на расстоянии примерно в милю от берега, возвышалась могучая сверкающая пирамида. Общинный дом какатанава выглядел величественнее, чем самые высокие горы, окружавшие его.
Под бледным голубым небом, которое отражалось в ледяной равнине, сверкала ступенчатая пирамида какатанава. Невероятный зиккурат высотой с небоскреб, целый город в одном строении. Основание его было шириной по меньшей мере в милю, огромные ступени этажами поднимались вверх, а макушку венчал сверкающий храм.
В городе кипела жизнь. Я видела, как толпы людей передвигаются вверх и вниз по ступеням и какие удивительные сады окутывают балконы и террасы. Я видела транспорт и вьючных животных. Целая страна в одном-единственном невероятно огромном строении! Оно стояло на острове, но я догадывалась, что город простирается и подо льдом. Неужели лед здесь никогда не таял, или мы зашли так далеко на север, что озера здесь всегда заморожены?
Я не могла сдержать чувств.
– Золотой город! Я никогда не верила в подобные легенды.
Айанаватта засмеялся, и Белый Ворон улыбнулся моему изумлению.
– Не все то золото, что блестит, – произнес он иронично. – В штукатурке содержатся пириты железа и медная пыль, возможно, и золото с серебром, но совсем немного. Отражающая смесь делает материалы более прочными. А еще она годится и для других целей, например, чтобы Какатанава блестел как золото. Уж не знаю, что появилось раньше, сам город или миф о нем. У майя тоже есть легенда об этом городе, но они считают, что он находится дальше на юго-востоке. Ни один индеец-какатанава не станет раскрывать местоположения своего дома чужакам.
– А мы разве не чужаки? – спросила я.
Он рассмеялся и ответил:
– Не совсем.
– Значит, город называется так же, как и твое племя?
– Какатанава – означает Народ Круга, Народ Великого пояса. Они зовутся так, потому что прошли полный круг по миру и вернулись в дом своих предков. Куда бы ни пошли, они везде оставляли свой след и память о себе. Они единственные, кто сделал это и понял, что сделал. Даже норманны не смогли этого совершить. Город же называется Одан-а-Какатанава, если тебе угодно. Общинный дома Народа Круга. Этому народу суждено охранять Великий пояс, историю сердцевины мира.
– И здесь я смогу найти мужа? – Сердце мое заколотилось. Я попыталась сдержать дыхание, чтобы вернуть нормальный ритм. Я надеялась увидеть Улрика в безопасности и в добром здравии и не могла дождаться, когда снова заключу его в объятья.
– Ты его найдешь.
Отчего-то Белый Ворон старательно избегал моего взгляда.
Я уже не сомневалась, что какатанава похитили Улрика и привезли его сюда. Видимо, сейчас осталось всего лишь взять штурмом пирамиду размером с город! Правда, я надеялась, что благодаря знакомству с Белым Вороном мне не придется этого делать.
Я верила, что приближаюсь к народу не враждебному, хотя их побуждения таинственны и, возможно, даже бессмысленны. Разумеется, чувства мои были весьма субъективны. Мне, вопреки всему, очень нравился юноша, который мог бы приходиться мне сыном, а в обществе старшего вождя я чувствовала себя в полной безопасности, словно с отцом. Айанаватта, разговорчивый и веселый, был преисполнен идеализма и здравого смысла. Наша троица идеально подходила друг другу. Но больше всего я беспокоилась об Улрике. Была уверена, что найду его здесь, но до сих пор не знала, зачем его похитили и привезли сюда и откуда Белый Ворон знал, где искать щит-талисман.
С востока задул резкий ветер, и мы поплотнее закутались в шкуры. Я ощущала запах магии в этом ветре, не понимая, откуда он налетел и с какой целью.
Бледная серебристая тропа продолжала бежать по льду. Она заканчивалась у огромных золотых колонн, которые поддерживали, по всей вероятности, главные ворота с тяжелыми дверями из бронзы и меди. Стены города украшали искусная резьба и росписи одареннейших мастеров. Я сразу вспомнила сингалезские храмы Анурадхапуры. Не осталось даже дюйма, свободного от украшений. Издалека можно было разглядеть лишь самые крупные детали. На каждой ступени невероятной структуры зиккурата имелись окна и двери. Должно быть, население небольшого города жило на всех нижних уровнях. На верхних располагались возделанные сады и поля, какатанава явно полностью обеспечивали себя сами. Город мог выдержать любую осаду.
Я задала глупый вопрос:
– А лед выдержит вес Бесс?
Белый Ворон, улыбаясь, повернул голову:
– Бесс дома, – сказал он. – Разве ты не поняла еще?
В самом деле, дружелюбная мамонтиха выглядела оживленной и радостной. Есть ли у нее родные в Какатанаве? Я представила себе стойла с огромными добродушными животными.
Белый Ворон добавил:
– Лед здесь толще, чем мир. Он бесконечен.
Мы пошли дальше, и в этот миг горы затряслись и загрохотали. Темные тучи окутали вершины. Небо исполосовали желтые, темно-зеленые и яркосиние лучи, все трещало и ревело, выло и визжало. Раздался дикий скрежет.
Я потянулась было к луку, но меня затошнило. Я очень хорошо поняла, что означают эти звуки.
Владыка Шоашуан, демон Вихря, предстал перед нами.
Его темный конус стал стабильнее. Широкая воронка наверху вращалась, кончик вонзался в лед, вздымая груды осколков. Я видела его мерцающие зверские черты, жестокие взбудораженные глаза. Как будто Клостергейм и Двуязыкий освободили его из темницы, где он был лишен возможности разрушать. Мы не смогли изгнать его. Он просто отступил на время, обдумывая стратегию.
И вновь по одну его сторону стоял Клостергейм, дрожа в развевающемся плаще, а по другую, слева, лежал умирающий Двуязыкий, шипя и кривя свой ужасный зубастый рот. Клостергейм выглядел как человек, который понимает, что его шансы выжить невероятно малы.
Белый Ворон раскинул руки, потрясая великим копьем с черным лезвием.
– Хо! Неужели простое дуновение ветра сможет помешать мне вернуться к какатанава с Черным копьем? Знаешь ли ты, Владыка Шоашуан, кому бросаешь вызов?
Клостергейм заговорил потрескавшимися губами, перекрывая вой ветра:
– Он знает. Он также знает, как остановить тебя. Время замерзнет так же, как это озеро. Оно позволит мне сделать то, что я должен сделать. Твои чары ослабли, Белый Ворон. Скоро сюда придут пакваджи, они уничтожат тебя и заберут то, что им принадлежит.
Белый Ворон нахмурился. Правда ли это? Неужели он истратил все свои силы, чтобы создать Сияющую тропу?
Позади Владыки всех ветров сиял и дрожал город, иногда он казался лишь видением, миражом, иллюзией, а вовсе не реальным местом. Позади нас ничего не двигалось. Время, кажется, и в самом деле остановилось.
Белый Ворон склонил голову.
– Я их последний Белый Ворон, – сказал он. – Если я не принесу им Черное копье, то придет конец не только какатанава, конец наступит всей мультивселенной, какой мы ее знаем, это будет последнее вечное мгновение перед небытием. Он увидел, что мои чары ослабели. У меня нет ни талисманов, ни ритуалов, достаточно сильных, чтобы защитить нас от гнева Шоашуана.
Он с отчаяньем взглянул на Айанаватту, тот мрачно отозвался:
– Ты должен лететь на остров Морн и получить помощь. Ты же знаешь, именно это мы и планировали.
Белый Ворон сказал:
– Я использую последние силы. Бесс останется здесь с вами. Я пришлю вам помощь. Но ты же знаешь, как это опасно для всех нас.
– Я понимаю. – Айанаватта повернулся ко мне: – Теперь ты должна помочь нам, подруга.
Не сказав больше ни слова, Белый Ворон покинул нас. В изумлении я смотрела, как быстро он бежит. Он подбежал к подножью гор и скрылся из глаз. Я чуть не зарыдала, когда он оставил нас. Такого я не ожидала.
Клостергейм захихикал:
– Ну что, герой показал свою истинную натуру. Вы не подходите для этого дела, друзья мои. Вы бросили вызов слишком могучим силам.
Я взяла лук и шагнула вперед. В здравом уме я бы давно пристрелила Клостергейма. Меня переполняла ледяная ярость. Я так давно мечтала о воссоединении с мужем, что меня ничто не могло остановить. Повинуясь неизвестно какому инстинкту, я заставила себя подойти все ближе и ближе к воющему безумию, к Владыке Шоашуану, накладывая стрелу на тетиву лука. Я видела его лицо в центре торнадо. Во мне горела такая же ярость. Не ведая страха, я выпустила первую стрелу прямо в лоб Владыки Шоашуана.
Без размышлений я достала новую стрелу и снова выстрелила. Вторая стрела угодила ему в правый глаз. Третья – в левый.
Он заскулил и завыл от ярости. Жуткие конечности сжимали голову. Я понимала, что убить Владыку Шоашуана не так легко. Я просто пыталась оставаться вне досягаемости и, как бультерьер, терзать его, пока он не ослабеет настолько, чтобы мы смогли его победить.
Несомненно, идея глупая, но другой у меня не было!
Отчего я ощущала уверенность, хотя ослепила чудовище лишь на несколько секунд? Прежде чем я успела отреагировать, он схватил меня ледяными щупальцами и поднес к щелкающей пасти. Дотянуться до стрел я больше не могла. У меня остался лишь лук. Я бросила его в жуткую пасть.
Владыка Шоашуан сверкнул множеством глаз. Он поперхнулся. Я вызвала у него что-то вроде конвульсий. Он начал царапать пасть, схватился за горло, и вдруг разумное торнадо отбросило меня в сторону.
Я увидела блестящую белизну вокруг и больно ударилась об лед. В голове помутилось, я держалась на грани сознания. Заставила себя собраться с силами.
Знала, что другого выбора у меня нет.
На малый миг я отвергла неизбежное, но это был бессмысленный бунт. Я понимала это, но тем не менее продолжала сопротивляться. Слышала его жуткое завывание и скрип когтей. Владыка Шоашуан пытался выцарапать лук из пасти.
У меня тоже имелось свое предопределение в этом мире. История, которую нужно было прожить вопреки всему.
Я примирилась с тем, что от меня ожидалось. Выбора не было, хотя я могла погибнуть ужасной смертью. В какой-то миг нахлынули воспоминания, и я поняла, что привело к этому самому моменту. Поняла, почему нахожусь здесь. Поняла, что должна сделать. Осознала всеми фибрами души.
Я знала, кем должна стать.
И приготовилась к преображению.