Элрик: Лунные дороги — страница 7 из 12

История Улрика

Три мудрых ворона пошли путем геройским.

Троим придется брать и отдавать.

Троим придется жить, троим смеяться.

Троим погибнуть, горе горевать.

Народная песня «Три ворона» (перепев Уэлдрейка)

Три – это посох, чаша, кольцо,

Шесть – это меч, что копье принесет,

Девять – щит, талисман и дроги,

Двенадцать – бледнолицый, флейта и рог.

Девятью девять, трижды три,

К Древу скрелингов приди.

Девятью девять, семью семь,

Древо откроется не всем.

Уэлдрейк. Древо скрелингов

Глава пятнадцатаяБездна Нихрэйн

Расскажу я, где скитался.

В звездном далеке-далеком.

Там, где небо серебрилось,

Шел по времени следам.

У. С. Харт. Видения Виннебаго

С бледными великанами я боролся недолго. Они были вооружены копьями и круглыми щитами, обсидиановыми дубинами и длинными кремниевыми ножами, но не угрожали мне оружием. На самом деле они действовали осторожно, стараясь не причинить мне вреда. Применили силу, лишь чтобы сбить меня с ног и зафиксировать руки. Я не собирался сдаваться и попытался дотянуться до их оружия, сначала схватил томагавк, затем боевой щит. Мне повезло, что я не порезался – удержать их оказалось очень сложно.

Нападавшие были очень сильны. За двадцать лет я почти не потерял форму, но сравниться с ними не мог. Я сопротивлялся, мои конечности будто проходили сквозь них. Вряд ли они были бестелесны, просто их тела имели другие свойства, защищали их и придавали сил. Вскоре они одержали верх, затащили меня в мое собственное каноэ и поплыли к «Старухе», пока моя красавица жена с округлившимися от страха глазами бежала к причалу, пытаясь их догнать.

Сильный ветер взметнул прекрасные серебристые волосы Уны, скрыв ее лицо. Я попытался докричаться до жены, успокоить ее, но ветер уносил слова. Отчего-то я совсем не боялся индейцев. Понимал, что они не желают мне зла. Но жена меня не услышала. Я молился, чтобы она не решила рискнуть своей жизнью в стремлении спасти меня.

Можете представить, какая гамма чувств мною завладела. Все те страхи, от каких я отмахнулся несколько часов назад, вдруг стали реальностью. Меня вырвали из сна о счастье и благополучии в паралелльный мир, полный отчаяния и угроз. Но я осознавал, что это не те галлюцинации, с помощью которых мои измученные разум и тело пытались избежать ужасов нацистского концлагеря. Несмотря на все мои страхи и тревоги, больше всего я боялся за Уну. Слишком хорошо ее знал. Понимал, на что толкнут ее инстинкты. Оставалось лишь надеяться, что здравый смысл возьмет верх.

С невероятной скоростью необычный отряд приблизился к «Старухе»; ее голос сейчас походил на странный задумчивый вой. Откуда-то возник другой ветер, он будто визжал от разочарования и ярости. Мне вдруг показалось, что он протянул ледяные пальцы и схватил меня за голову, пытаясь вырвать из рук похитителей. Но не чтобы спасти: отчего-то я был уверен, что он-то как раз желает мне зла.

Мне удалось вырваться из его объятий, когда каноэ внезапно нырнуло вниз, и мы оказались под поверхностью воды. Водоворот закружил нас. Я не дышал, но и не тонул. Огромные водовороты, изумрудно-зеленый и голубой с белыми прожилками, клубились, поднимаясь со дна. Что-то толкнуло в днище каноэ. Машинально я попытался найти взглядом, с чем мы столкнулись, но было поздно.

Словно стрела, каноэ ринулось вниз сквозь бурлящее течение, к мерцающему рубиновому свету с оранжевыми и желтыми искрами. Сначала я подумал, что мы поднимаемся и я вижу солнце, но пламя не стояло на месте. Здесь, внизу, в самой глубине водоворота, горел огромный костер. Что все это значит? Неужели мы направляемся к самому центру Земли? Какой же еще огонь может гореть под водой? Может быть, эти великаны-индейцы – посланники офф-му, странного подземного народа, которых Гейнор изгнал из их древних городов? Может быть, они обосновались здесь, в менее гостеприимных землях?

Языки пламени лизали воду, и я почти поверил, что оно сейчас поглотит нас. А затем каноэ вдруг изменило направление, и мы тут же очутились над непостижимой бездной, освещенной темным сине-алым вулканическим пламенем.

Все звуки остались позади.

Огромный столб белого пламени рванул ввысь из глубины и превратился в клубящийся дым. Мы висели и не в воде, и не в воздухе, медленно спускаясь сквозь курящуюся пену в самую бездну.

Мои похитители не издали ни звука. Я дергался, связанный кожаными веревками, и требовал, чтобы они объяснили, зачем меня схватили и куда везут. Но я не был уверен, слышат ли меня. Индейцы лишь изредка сурово на меня поглядывали, но не отвечали.

Чернота бездны сгущалась на фоне ярких языков огня – они появлялись каждые несколько секунд, освещая все вокруг, а затем исчезали. За бешеным пламенем ощущалось мощное безмолвие. Казалось, что-то заперто в этой бездне – сила реальная или сверхъестественная.

По сверкающему обсидиану безбрежных склонов змеились потоки яркого огня. Входы в пещеры (многие явно были творением человеческих рук) часто вспыхивали алым, словно раскрытые голодные пасти. Громкие звуки быстро затухали и подхватывались эхом. В ноздри ударил запах серы. Я захлебывался плотным воздухом, едва не тонул в нем. Каноэ продолжало спускаться меж огромных черных стен. И я не видел ни поверхности, ни дна. Немного света давало лишь красно-синее пламя, но то, что оно освещало, выглядело чуждым, древним и омерзительным. Обычно я не склонен представлять себе всякое, особенно в такие моменты, но тут я ясно ощущал, что опускаюсь прямо в чрево Ада!

Через долгое время каноэ начало медленно раскачиваться подо мной; я с ужасом осознал, что мы снова плывем по огромной медленной реке. На миг я задумался, не та ли это река, что кормила и освещала мир офф-му. Но она не только не испускала свет – она его поглощала. Теперь я видел, что мы сплавлялись по воде темной, словно кровь, и в ней отражались вспышки пламени, горящего вверху. В этом странном неверном свете мои похитители направили лодку ко входу в широкую старую гавань, причудливые постройки которой поражали огромными размерами.

Каждый камень тут казался живым и изменчивым, словно застыл в тот миг, когда в нем еще бурлила жизнь. Скульпторы разглядели естественные линии скал и придали им изящную, но жутковатую форму. Огромные глаза смотрели с лиц, искаженных муками. Каменные руки выворачивались в мучительном изломе, словно пытались спастись от чего-то ужасного или вырвать собственные органы из своих тел. Я успел было подумать, что когда-то эти статуи были живыми, но эта мысль показалась слишком жуткой, и я заставил себя выкинуть ее из головы. В отчаянии мой взгляд метался по сторонам в попытке заметить хоть какое-нибудь живое существо среди всего этого застывшего кошмара, но в то же самое время я страшился того, с чем, возможно, придется столкнуться. Какая форма жизни захотела бы обитать среди такого адского пейзажа? Несмотря на странность обстоятельств, я пытался вообразить, какие разумные существа могли решить, что здесь можно основать город.

Вскоре любопытство мое было вознаграждено. Похитители вытащили меня на опасно скользкие камни пристани, которая почти не использовалась. В воздухе стоял затхлый запах. Запах смерти, пусть отложенной, но все-таки смерти. Это место пережило свое время, но умирать отказывалось. Должно быть, когда-то здесь обитал древний разум, задолго до того, как появились подобные мне. Может быть, местные жители от природы враждебны к таким, как я? А может, они враждуют только со мной? Какие-то смутные воспоминания тут же забурлили в памяти, но на поверхность сознания так и не выплыли.

Я пребывал в замешательстве. Понимал, что по возможности надо бы сохранить ясность сознания. Прямо сейчас мне ничего не угрожало. Странное седьмое чувство, которое появилось у меня после встречи с Элриком из Мелнибонэ, позволяло черпать из глубин его почти безграничной памяти. То, что я ощущал, напоминало забавную иллюзию, будто это уже происходило раньше, – французы называют ее «дежавю», правда, мое ощущение было много сильнее. Я уже проживал эти мгновения много, много раз. Пока меня выносили с пристани, я никак не мог избавиться от ощущения, что происходит нечто значительное. Я смотрел на улицу, бегущую меж вереницами статуй. Слышал странные, непонятные звуки.

Из-за рядов изогнутых скульптур выступила группа высоких, изящных теней. Сначала я принял их за офф-му, так как насыщенная паром атмосфера придавала им такой же вытянутый вид. Как и мои похитители, они были очень высокими. Глаза мои едва достигали уровня их груди. Но, в отличие от офф-му, эти существа обладали красивыми утонченными чертами вполне человеческих лиц и прекрасными фигурами, вроде выходцев из племени масаи и других народностей Восточной Африки. Шелковистые желтые одежды, совсем не похожие на одеяния буддистских монахов, выгодно подчеркивали их блестящие, словно выточенные из черного дерева, полуголые тела. Люди были вооружены. Они держали тяжелые копья с кварцевыми наконечниками и овальные щиты. Головы были коротко стрижены, как и у моих похитителей, но украшений они не носили. Вероятно, это воины, решил я. С жестами приветствия они двинулись в сторону бледных великанов. Очевидно, были их соплеменниками. Вновь прибывшие стояли и сурово смотрели на меня сверху вниз. Мне осторожно помогли подняться на ноги. Я сам высокого роста и не привык, чтобы на меня смотрели сверху. Ощущение довольно раздражающее. Мне захотелось отступить на пару шагов, но похитители как раз начали снимать с меня путы.

Когда меня наконец освободили, из строя вышел самый высокий мускулистый мужчина. От него исходили почти осязаемые обаяние и авторитет, остальные воины относились к нему с очевидным почтением. Ничего угрожающего я в нем не заметил. С какой-то особенной добротой он потянулся вперед и взял мою руку в свою. Моя рука утонула в его огромной ладони с пальцами цвета воронова крыла. Жест этот явно выражал его удовольствие. Он снова поприветствовал своих товарищей без слов, но я каким-то образом это понял. Его странные глаза торжествующе сияли, он обернулся к своим товарищам, словно хотел предъявить им меня в качестве какого-то доказательства. Местные жители не были немыми, просто не нуждались в словах. Вождь был явно рад меня видеть. В его присутствии я ощутил себя мальчишкой – и мгновенно понял: он мне не враг. Я доверял вождю, хотя и немного осторожничал. В конце концов, видимо, именно этот народ и построил темный город.

Я находился в невыгодном положении. Все они, очевидно, знали, кто я такой, но я‑то о них ничего не знал.

– Я – владыка Сепириз, – почти виновато представился черный великан. – Мы с братьями зовемся народом нихрэйн, а это наш город. Добро пожаловать! Наверное, вы не простите нас за то, каким дикарским способом вас доставили сюда, но, надеюсь, позволите мне объясниться. Тогда вы, по крайней мере, поймете, для чего нужны нам и почему нам пришлось забрать вас, когда представилась такая возможность. Какатанава искали не вас, а своего пропавшего друга. Их друг уже сам освободился, но они привезли вас сюда в надежде, что вы согласитесь послужить нашему делу.

– То, что вы не собирались похищать меня, беспокоит теперь еще больше, – произнес я. – С какой же целью вы совершили столь бездумный поступок?

Я сказал ему, что тревожусь прежде всего о своей жене. Неужели они не понимают, какую боль причинило ей мое похищение?

Черный великан стыдливо опустил глаза.

– Иногда нам приходится причинять боль, – сказал он. – Ибо мы слуги Судьбы, а Судьба не всегда добра. Часто она подбрасывает возможности весьма неожиданно. Нам приходится решать, воспользоваться ими или нет. Служение ей порой лишает покоя, но мы все равно гордимся им.

– Судьба? – рассмеялся я ему в лицо. – Вы служите абстрактному понятию?

Это его позабавило и отчего-то обрадовало.

– Вам не составит труда понять то, что я должен рассказать. Вы по натуре скорее служитель Порядка, а не Хаоса. Но связали себя узами с Хаосом, так ведь?

– Возможно, – ответил я, полагая, что он имеет в виду мои странные отношения с Элриком из Мелнибонэ, с кем я имел сознательную, но в то же время непостижимую связь с тех самых пор, как он пришел ко мне на помощь в концентрационном лагере много лет тому назад. – Но что вы знаете о моих семейных делах?

– Кое-что, – мрачно подтвердил Сепириз. – Могу лишь обещать: если вы последуете своей судьбе, то почти наверняка снова увидите родных. Если же откажетесь, то потеряете их, а они вас. Навсегда.

Мои накопившиеся страхи вырвались наружу в приливе гнева. Я шагнул к великану, прямо взглянув в его беспокойные глаза.

– Я требую, чтобы вы сейчас же вернули меня к жене. По какому праву вы привезли меня сюда? Я уже исполнил свой долг в борьбе с Гейнором. Оставьте меня в покое. Верните меня домой.

– Боюсь, это невозможно. Так было предопределено.

– Предопределено? О чем, черт побери, вы говорите? Я христианин и верю в свободу воли, а не какое-то там предопределение! Объяснитесь!

Я был глубоко расстроен, чувствуя себя карликом среди этих небывалых великанов.

Легкая улыбка пробежала по губам Сепириза, словно он сочувствовал мне.

– Поверьте мне, я знаю ваше будущее. И знаю, какое будущее для вас лучше всего. Но если вы не поможете мне приблизить это будущее, то ваша жена и дети не только погибнут при страшных обстоятельствах, но и вы сами угодите в небытие и будете стерты из памяти вашего мира.

Пока мы говорили, Сепириз и его люди двигались обратно в тень. Мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ними. Из одной тени в другую, все темнее и темнее. Мы вошли в огромное здание, потолок которого украшали вырезанные в камне изысканные человеческие лица, они взирали на нас безмятежно и доброжелательно. На лицах плясали отблески пламени факелов, что висели в скобах на стенах, исписанных иероглифами и символами, большинство которых казались мне бессмысленными. Резные диваны из обсидиана, темные, словно кожаные, занавеси, непрерывное колыхание света и тени. Лицо Сепириза напоминало лики, смотревшие на нас со свода. На мгновение я подумал: «Этот человек и есть все эти люди». Но я понятия не имел, как подобная идея могла возникнуть у меня в голове.

Гиганты расположились на диванах и начали тихо беседовать между собой, а владыка Сепириз тем временем отвел меня в сторону, в небольшой альков. Он говорил мягко и разумно, и ему удалось немного успокоить меня. Но я все еще негодовал. Он же, похоже, решил убедить меня, что в этом вопросе ему не пришлось выбирать.

– Я сказал вам, что мы служим Судьбе. На самом деле мы служим Космическому Равновесию. Оно поддерживается естественными силами, совокупностью человеческих желаний и поступков. Оно является регулятором мультивселенной, и без него все мироздание вернется в зачаточное состояние, в лимб. Если Порядок или Хаос восторжествует и стрелка весов качнется слишком сильно в одну из сторон, мы все погибнем, разумной жизни придет конец. Хотя линейное время является парадоксом, оно необходимо для нашего выживания. Скажу вам вот что: если вы не сыграете свою роль в истории, не «исполните свою судьбу», то создадите совершенно новую брану мультивселенной – ветвь, которая может лишь высохнуть и отмереть, ибо не все ветви мультивселенной растут и развиваются, как засыхают ветви и на обычном дереве. Но в нашем случае под угрозой окажется все древо. Сами корни мультивселенной будут отравлены.

– Враги более могущественные, чем Гейнор и его союзники? Не думал, что это возможно, – с насмешкой произнес я. – К тому же ваше древо – всего лишь очередная абстракция!

– Возможно, с абстракции все и начинается, – мягко проговорил Сепириз, – но у смертных есть привычка сначала воображать себе то, что они впоследствии создают в реальности. Скажу лишь, что нам угрожает фантастический разум, беспощадный и глухой к доводам. Он считает мудрость хранителей мультивселенной чушью и отметает ее. Он насмехается над Порядком точно так же, как и над Хаосом, хотя действует именем обоих. Эти враждующие силы совершенно обезумели. И есть надежда, что некоторые смертные, такие как вы, смогут победить их и остановить бесконечный бег мультивселенной к небытию.

– А я‑то думал, вся эта сверхъестественная мелодрама уже позади. Знаете, я устал от этого. А вы, позвольте узнать, на чьей стороне? Порядка или Хаоса?

– Только Равновесия. Мы служим той стороне, которая в нас больше нуждается. В некоторых мирах доминирует Хаос, в других главенство за Порядком. Мы заняты тем, чтобы поддержать Равновесие, насколько это возможно. Это все, что мы делаем. Все необходимое, чтобы Равновесие сохранялось, – ибо без него мы станем не людьми и не животными, а лишь булькающими газами, бессмысленными и бездушными.

– Почему мне кажется, что мы с вами тоже уже встречались? – спросил я черного великана. Я огляделся, посмотрел на узорчатый потолок и моих отдыхающих похитителей.

– В другой жизни, граф Улрик, мы были с вами тесно связаны. Я знавал вашего предка.

– У меня много предков, владыка Сепириз.

– Несомненно, граф Улрик. Но я говорю о вашем альтер эго. Надеюсь, вы помните Элрика из Мелнибонэ…

– Я не хочу больше иметь ничего общего с этим бедным, истерзанным созданием.

– Боюсь, у вас нет выбора. Как я уже объяснил, вы можете пойти лишь одним путем. А если пойдете любым другим, это приведет вас и ваших близких к полному забвению.

Меня охватило полное смятение. Откуда мне знать, что этот странный гигант меня не обманывает? Разумеется, я не мог рисковать, поскольку моя любимая семья находилась в опасности. Оставалось лишь успокоиться, ждать и смотреть в оба. Я поклялся, что если обнаружу, что Сепириз лжет, то отомщу ему любым способом. Такие мысли меня никогда прежде не посещали, и я поражался силе своей ярости.

– Что я должен сделать? – наконец спросил я.

– Я хочу, чтобы вы отнесли меч в один город.

– И что дальше?

– Узнаете, когда доберетесь до города.

Я вспомнил мрачную бездну за этими стенами.

– Как я попаду туда?

– Верхом. Скоро я отведу вас в стойло и познакомлю с вашим скакуном. Наши кони известны повсюду. Они обладают весьма необычными свойствами.

Я почти не слушал его.

– А вам-то это зачем?

– Поверьте, граф Улрик, наши интересы совпадают с общими. Мы многое отдали ради служения Равновесию. Нравственные принципы нам важнее личного комфорта. Вы можете задаться вопросом, как порой делаем и мы, не продиктован ли наш выбор гордыней, но сейчас это совершенно не имеет значения. Мы живем, чтобы служить Равновесию, и служим для того, чтобы жить. От этого зависит наше существование – и, разумеется, всех остальных людей тоже. Поверьте, друг мой, мы поступаем так, потому что у нас нет другого выбора. У вас же выбор есть, но лишь одно решение позволит вам и вашим близким жить и процветать. Мы ухаживаем за древом мультивселенной, храним меч, который находится в сердце древа, и служим Космическому Равновесию, которое опирается на древо.

– Вы хотите сказать, что вселенная – это дерево?

– Нет. Я лишь предлагаю удобный способ ее описания. А описывая объект, вы в каком-то смысле начинаете контролировать его. Мультивселенная обладает сложной структурой. Она состоит из вращающихся атомов, но сама не вращается в предопределенном порядке. Мы заботимся о древе, поддерживаем благополучие корней и ветвей. Если что-то угрожает им, мы предпринимаем конкретные шаги, чтобы спасти их.

– Включая похищения законопослушных граждан на отдыхе?

Сепириз позволил себе улыбнуться.

– Если это необходимо, – сказал он.

– Да вы спятили, уважаемый!

– Вполне возможно, – ответил черный великан. – Полагаю, решение служить нравственным принципам, а не собственным сиюминутным интересам, можно считать безумием.

– Именно так.

Мне так и не удалось вывести Сепириза из себя.

Я обернулся к бледным великанам, которых Сепириз назвал «какатанава». Они сильно отличались от индейцев обычного роста. Воины отдыхали, словно после тяжелой и хорошо исполненной работы. Один или двое растянулись на каменных скамьях и почти спали. Физически я чувствовал себя полностью разбитым, но ум мой бодрствовал. Адреналин и гнев не давали расслабиться.

– Идемте, – сказал Сепириз. – Я покажу вам оружие и скакуна.

Выбора мне не оставили. Пытаясь держать ярость в узде, я пошел за ним вглубь странного, высеченного в скалах города.

Я спросил его, где же все остальные жители. Он покачал головой.

– Мертвы или же находятся в чистилище. Я все еще надеюсь их найти. Эта война продолжается слишком долго.

Я упомянул о своих прошлых встречах с офф-му, чью жизнь безжалостно разрушили Гейнор и Клостергейм, пришедшие в их мир. Владыка Сепириз сочувственно кивнул, словно добавил пункт в мысленный список, настолько длинный, что ни одно разумное существо не могло его запомнить. Он не сказал ни слова, но у меня сложилось впечатление, что битвы велись одновременно во множестве миров. И Сепириз со своими людьми участвовал во всех этих конфликтах. Как он сказал? Народ, живущий для того, чтобы служить Равновесию? Отчего-то это не казалось слишком странным.

– В каких вы отношениях с теми, кто похитил меня? – спросил я. – Они ваши слуги?

– Мы союзники, служим одному делу, – глубоко вздохнул Сепириз. – Как и вы, граф Улрик.

– Но я добровольцем не вызывался.

Сепириз оглянулся, и я снова подумал, что мои слова его рассмешили.

– Мало кто согласится на такое добровольно, господин Герой. Война бесконечна. Нам остается надеяться лишь на короткие передышки.

Мы добрались до огромной каменной скалы, украшенной сверху донизу искусными узорами. Форма валуна что-то напомнила мне.

Владыка Сепириз обернулся, раскинул руки и начал петь. Песня его разносилась эхом, словно звучала идеально настроенная струна.

Огромный валун задрожал. Рисунки, вырезанные на нем, на мгновение ожили. Я увидел великие битвы, мирных сборщиков урожая, ужас и радость. А затем песня закончилась, и валун замер…

Но он придвинулся к нам, и за ним открылся темный провал. Это же дверь! Сепириз, очевидно, открыл ее лишь силой своего голоса! И вновь это показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить ничего конкретного, лишь то же ощущение дежавю. Вне всяких сомнений, эти ощущения возникли благодаря моему двойнику, получеловеку Элрику из Мелнибонэ. Было неудобно осознавать, что я пытался прибегнуть к памяти другого человека, того, с кем я делил разум и душу и от кого, как я теперь понял, мне никогда не удастся освободиться.

Черный гигант взял факел из скобы на стене и жестом приказал мне следовать за ним.

Алый огонь разливался на камнях, явив множество реалистичных изображений, вырезанных в камне. Вся история мультивселенной была изображена здесь. Я спросил Сепириза, не его ли предками созданы эти барельефы, он склонил голову.

– Раньше у нас было гораздо больше свободного времени.

Неприятно теплый воздух вдруг резко стал очень холодным. Я невольно задрожал. Отчего-то показалось, что мы находимся в гробнице, где хранятся тела. Но над нами склонились такие же вырезанные из обсидиана статуи, как и те, что я видел прежде. Мы долго, кажется, несколько часов, шли под ними, пока не добрались до арки, чьей высоты хватало лишь на то, чтобы владыка Сепириз прошел, не пригибаясь. Он поднял факел, и в свете пламени лица статуй скривились, их безмятежное выражение сменилось насмешливым. Я никак не мог избавиться от ощущения, что они следят за мной. Я помнил, как офф-му умели замедлять жизненные процессы, почти превращаясь при этом в камень. Может быть, люди владыки Сепириза обладают такими же способностями?

Но вскоре я отвлекся от вырезанных в камне лиц – внимание мое привлекла дальняя стена, словно сделанная из кованой меди. Перед ней находился знакомый предмет. Наш старый фамильный меч, которым, я считал, завладели коммунисты.

Он висел на стене из живой меди, отражавшей беспокойный свет факела. Черное железо, полное чуждой жизненной силы, к медной стене словно притянуло магнитом. По клинку, я определенно это заметил, пробегали руны. Но потом я решил, что это скорее просто блики от факела. Я снова вздрогнул, но на этот раз не от холода, а от воспоминаний. Равенбранд был семейной реликвией, но я почти ничего не знал о его происхождении, кроме того, что он каким-то образом был двойником Буреносца, меча, принадлежавшего Элрику. В моем мире клинок обладал сверхъестественными качествами, но я знал, что в своем мире он был бесконечно более могущественным.

В тот же миг, как я его увидел, мне нестерпимо захотелось взять клинок в руки. Я вспомнил кровавую бойню, возбуждающий ужас битвы, радость, которую испытываешь, отважно противостоя всем ужасам миров здешних и неземных. Я почти ощущал это наслаждение. Потянулся к рукоятке, даже не успев об этом подумать. Но вовремя вспомнил о хороших манерах и удержал руку.

Владыка Сепириз посмотрел на меня сверху вниз все с тем же веселым выражением на лице, а затем заговорил с явной печалью в голосе:

– Вот его вы и возьмете. Вам суждено принести Буреносец.

– Суждено? Вы спутали меня с Элриком. Почему он сам не пришел за мечом?

– Он думает, что ищет его.

– И найдет?

– Когда вы найдете Элрика…

Я был уверен, что гигант сознательно вводит меня в заблуждение.

– Я никогда даже не думал, что придется исполнить роль вашего курьера…

– Разумеется, нет. Именно поэтому я приготовил вам коня. Нихрэйнские кони известны повсюду. Идемте. Оставьте ненадолго меч, и поторопимся в стойло. Если нам повезет, то вас уже ждут.

Глава шестнадцатаяИгрушка судьбы

Если скажешь мое имя

И куда мой путь ведет,

Расскажу я о пакваджи,

Приведу тебя в страну их,

Покажу, что там украсть.

У. С. Харт. Звездная тропа

Уже почти привыкнув к причудливым и удивительным видам города, к нихрэйнским стойлам я готов не был. Лишь небольшая часть вырезанного из камня города лежала за пределами огромной пещеры. Мы прошли много миль невероятно сложной системой коридоров и тоннелей, каждый дюйм которых украшали все те же страшные сцены.

Душный воздух пах серой, и я дышал с трудом. Владыка Сепириз не замедлял свой широкий, размеренный шаг, и поспеть за ним оказалось довольно сложно. Постепенно своды становились все выше, а галереи – шире. Похоже, мы вошли в самое сердце города. Пригород остался за спиной. Здешние резные узоры казались древнее. Камень стерся от времени, а местами и вовсе раскрошился. Вулканический огонь сиял сквозь окна, двери и проемы в полу, освещая заброшенные пространства. Здесь не чувствовалось безмятежности, как в залах офф-му, запах смерти стоял настолько сильный, словно живые камни пропитались памятью древних. Я почти слышал крики и вопли погибших ужасной смертью и почти видел на обсидиановых и базальтовых стенах их отражения, искаженные бесконечными муками. И вновь подумал: не в Аду ли я все-таки случайно оказался?

Владыка Сепириз зажег своим факелом другой, висящий на стене. Тот, в свою очередь, зажег следующий, и во вспыхнувшем свете я увидел, что мы стоим у входа в огромный амфитеатр, похожий на громадные испанские арены для боя быков с уходящими во тьму ярусами пустых каменных скамеек, тяжелых и зловещих. Желтое пламя озарило арену, откуда исходило дрожащее алое свечение. Я будто стоял на краю какого-то странного некрополя. Сама наша жизнь казалась оскорблением этого места, словно мы стали свидетелями страшных мучений. Даже владыку Сепириза охватили печаль и страх. Возможно, здесь проходила самая страшная битва во вселенной.

– Что здесь произошло? – спросил я.

Черный гигант тяжело вздохнул и склонил голову. Ему не хватало слов, и я не стал настаивать.

Ноги мои потревожили темную пыль, и она взвихрилась водоворотом. Я представил, как по этой арене льется кровь, хотя не мог вообразить, как все это произошло. Вряд ли ее использовали для гладиаторских боев или представлений с дикими животными.

– Что это за место? – спросил я после некоторых колебаний, так как мне не слишком хотелось услышать ответ.

– В конце здесь проходило что-то вроде судилища, – ответил владыка Сепириз. Тяжелый меланхоличный вздох прозвучал, как дуновение далекого ветра. – Судилище с обезумевшими судьями и невиновными обвиняемыми… – Он пошел через арену к арке. – К жуткой смерти приговорили и самих судей, и обвиняемых. Именно поэтому нас осталось всего десять. Наша судьба была так же предопределена, как и ваша, как только мы выковали мечи.

– Так это вы сделали их? Вы добываете здесь металл?..

– Металл мы взяли от мастер-клинка. Как обычно, между Порядком и Хаосом бушевала война. Мы решили создать могущественное оружие против одной из сторон. Мечи были выкованы для того, чтобы сражаться против любой силы, что угрожает Равновесию. Либо против Хаоса, либо против Порядка. Мы привлекли все наши силы, чтобы создать их, и, завершив работу, поняли, что нашли средство спасения всех миров – но, возможно, и их уничтожения. Мистические силы вошли в один из клинков. Другие почти ничем не отличались от него, они также могли даровать жизненные силы своим хозяевам, но Буреносец все-таки был немного другим. Те, кто создал этот конкретный клинок и призвал магию, чтобы оживить его, знали, что сотворили странное, независимое зло. У тех, кто обладал Буреносцем, появлялась неодолимая тяга к убийствам, отчего-то Клинок скорби, его меч-близнец, не обладал таким же качеством. Честные оружейники становились виновниками массовых убийств. Женщины убивали собственных детей. В конце концов было решено призвать на суд владельцев меча и сам Буреносец…

– Сюда?

Сепириз кивнул.

– Сюда, в манеж. Здесь объезжали лошадей и выставляли их. Мы любили прекрасных коней. Казалось, что это единственное подходящее место. Изначально манеж использовался для конных состязаний. Наши нихрэйнские кони весьма необычны, и если они существуют в этом мире, то одновременно существуют и в других. Очень полезное качество. И забавное. – Сепириз улыбнулся, словно печаль его озарилась радостным воспоминанием.

Затем он взял себя в руки, расправил плечи и хлопнул огромными ладонями.

В тишине манежа хлопок прозвучал, словно выстрел, и на него тут же ответили.

Из стойла раздалось ржание и всхрапывание. Что-то застучало по твердой поверхности. Снова послышалось ржание, и из арки появился конь невероятных размеров, с развевающейся, будто от ветра, гривой. Чудовищный черный жеребец, такой огромный, что его мог оседлать и Сепириз. Конь попятился назад, ударяя блестящими агатовыми копытами, яростно кося глазами цвета охры. Грива и хвост зверя напоминали буйные вспышки черного огня. Конь был мускулистый, нервный. Но огромное животное выражало скорей не гнев, а нетерпение. Сепириз произнес всего одно слово, конь прянул ушами и немедленно успокоился. Я никогда раньше не видел, чтобы животное так быстро исполняло команду человека.

И хотя я не сомневался в физическом присутствии скакуна, я заметил, что, несмотря на всю свою прыть, он не поднимал пыли и даже следов копыт не оставлял.

Заметив мое любопытство, Сепириз мягко положил руку мне на плечо.

– Конь, как я и сказал вам, существует одновременно в двух мирах. Мы не видим ту землю, по которой он скачет.

Владыка подвел меня к скакуну, и тот привычно ткнулся мордой в ладонь Сепириза, ища угощения. Уже оседланный и взнузданный, конь был готов к путешествию.

Я протянул руку к могучей голове и погладил бархатный нос животного. Заметил его яркие белые зубы, красный язык и горячее, сладкое дыхание.

– Как его зовут? – спросил я.

– У него нет имени в вашем понимании, – сказал Сепириз, но дальше объяснять не стал. Он посмотрел на стены, словно хотел отыскать там ответ. – Этот конь пронесет вас через любые опасности и будет служить вам до смерти. Как только вы окажетесь в седле, он станет вести себя как любая другая лошадь, но, думаю, вы скоро поймете, насколько он умен и на что способен.

– Неужели он знает, куда мне нужно?

– Он же не провидец!

– Нет?

На мгновение земля ушла из-под ног, словно стала жидкой, а затем все быстро встало на место. Сепириз так и не ответил на мой невысказанный вопрос. Он все еще искал что-то глазами. Просматривал длинные пустые каменные скамьи, скрывающиеся во тьме. Я заметил, что тьма будто поглотила верхние ярусы. Дым или туман придал вырезанным фигурам сначала выражение злорадства, а затем – невинной, неприкрытой радости.

Сепириз заметил это в то же самое время, что и я. Глаза его, уверен, вспыхнули тревогой. Затем он удовлетворенно улыбнулся и обернулся, когда из-под арки на арену выбежал еще один конь. На этот раз с всадником. Моим знакомым. С человеком, с которым мы встречались не раз. Наши семьи состояли в родстве многие века. Он происходил из рода, который поддерживал Моцарта и славился тонким вкусом и умом.

С всадником мы познакомились еще в 1930‑е, он оказался представителем антинацистской группировки. Его красивые, несколько тяжеловатые черты выгодно подчеркивали парик по моде восемнадцатого века, а также треуголка и военный камзол. Он напоминал Фридриха Великого на самом известном его портрете. Разумеется, это был мой старый знакомый, австрийский князь Лобковиц. Одежда из плотной ткани совершенно не подходила, для вулканической пещеры. Его лицо покрылось каплями пота, он утирался большим платком из узорчатого персидского шелка.

– Доброе утро, – хрипловато произнес он, натянул повод и приподнял шляпу, словно мы повстречались на проселочной дороге возле Бека. – Я невероятно рад видеть вас. У нас с вами общая судьба, и от нее зависит вся разумная жизнь. Вы захватили с собой меч?

Лобковиц спешился, владыка Сепириз подошел к нему и завис над австрийцем, который и сам был высокого роста. Сепириз преклонил колени и обнял его.

– Мы не были уверены, что вы сможете исполнить столь сложный маневр, дорогой князь. Мы подготовили и другие средства, но они менее надежны. Должно быть, вам до сих пор сопутствовала удача, иначе вы навряд ли присоединились бы к нам.

Князь Лобковиц положил ладонь на плечо владыки Сепириза и подошел пожать мою руку. Он пребывал в отличном настроении. Вообще-то такая жизненная позиция показалась мне немного неуместной, учитывая мои обстоятельства. Однако противостоять его дружелюбию и обаянию было просто невозможно.

– Дорогой мой граф фон Бек! Вы даже не представляете, насколько мала была вероятность того, что вы попадете сюда и мы с вами встретимся. Похоже, удача, а может, и боги, на нашей стороне. Сейчас ход жестокого ветра, но теперь, по крайней мере, есть хоть какая-то надежда.

– Что это за дело? Чего вы хотите достичь?

Лобковиц с удивлением взглянул на владыку Сепириза. Похоже, он ожидал, что черный великан мне все расскажет.

– Ну, мы хотим сохранить жизнь и душу вашей дорогой супруги, моей протеже Уны, дочери крадущей сны.

Я испугался:

– Моя жена в опасности? Что там случилось? Кто-то напал на дом?

– Если учитывать наше положение в данном раскладе, она больше не в вашем канадском доме. Она среди Скалистых гор, лицом к лицу с врагом, который черпает силу из всех частей мультивселенной. Если мы не доберемся до нее в нужный момент, там, где наши истории пересекаются с ее, она непременно погибнет.

От этой новости я испытал невероятную боль.

– Но как она туда попала? Неужели вы не могли прийти к ней на помощь?

Князь Лобковиц указал на свой костюм:

– В последнее время я служил Екатерине Великой. И, должен добавить, именно там я познакомился с вашим неприятным предком Манфредом.

Несмотря на его привычную любезность, он, кажется, вспылил. Я извинился. Я был простым человеком и не понимал всех этих вывертов с разными мирами. С тем же успехом я мог представлять себе расстояние между Землей и Луной. Но кровь закипала от одной лишь мысли, что моя любимая жена находится в опасности, я боялся за наших детей и за все, что было мне дорого. Мне хотелось наброситься на эту парочку и упрекать их в случившемся, но это было невозможно. Еще одно сознание скрывалось в моем собственном.

Постепенно ощущение его присутствия усиливалось. Элрик из Мелнибонэ, веривший в реальность лишь одного мира, вероятно, интуитивно понимал всю сложность мультивселенной. Если не интеллект, то его опыт подсказывал, что иногда одна ветвь пересекается с другой, а иногда нет, порой ветви очень быстро растут и принимают странную форму, а затем внезапно умирают, не успев появиться.

Элрик понимал эту науку, как собственную чародейскую мудрость, полученную в результате обучения в долгих снах, – благодаря им столицу Мелнибонэ и прозвали Городом грез. Народ Элрика продлевал свою жизнь с помощью вызванных чарами и наркотиками снов, и эти сны становились для них реальностью, иногда на целые тысячелетия. Именно таким образом драконы, с каковыми они состояли в кровном родстве, спали, видели сны и, вне всякого сомнения, проявляли себя в снах других существ. Весьма небезобидная практика для любого, кроме посвященных, которые только так и живут. Я знал, что очень опасно менять обычную историю, даже если она идет не в том русле, что нам хотелось бы. В лучшем случае мы создадим новую вселенную – или даже целую череду вселенных. В худшем мы можем уничтожить те, что уже существуют, если совершим ошибку или же нам не повезет, и все, что мы знаем, погрузится в необратимое забвение.

Подобные идеи были противны здравомыслящему европейцу, жителю двадцатого века, но душа Элрика навсегда слилась с моей. Память Элрика переполнял опыт, который в обычных обстоятельствах я принял бы за фантазии измученного безумца.

Потому-то я одновременно принимал и отвергал все происходящее. Удивительно, что мне хватило ловкости взобраться на огромного коня. Он был ростом не меньше знаменитых боевых коней из древних легенд. Я поискал взглядом Сепириза, желая кое о чем спросить его, но он исчез. Седло и стремена приспособили для человека моих размеров, тем не менее седло казалось очень большим, что давало мне незнакомое ощущение безопасности.

Вне всяких сомнений, конь мой был рад нести седока. Он нетерпеливо перебирал копытами, готовый сорваться в галоп. По совету Лобковица я повел жеребца по кругу. Нихрэйнский скакун шел шагом по явно знакомому манежу, встряхивая прекрасной черной гривой и фыркая от удовольствия. Я заметил, что, когда конь двигался, от него исходил резкий кисловатый запах. Обычно такой бывает у диких хищников.

Лобковиц молча ехал следом, внимательно следя за тем, как я управляюсь с животным. Он похвалил мое умение держаться в седле, что меня рассмешило. Мои отец и братья поставили на мне крест как на худшем наезднике в семье!

Пока мы ехали по манежу, я умолял его рассказать мне об Уне и том, где она находится. Но Лобковиц попросил меня понять его скрытность. Знание будущего может изменить его, а наша задача как раз и заключается в том, чтобы не изменить его, а обеспечить, по крайней мере в одном мире, чтобы оно стало именно таким, каким я хочу его видеть для себя и своих близких. Он сказал, что я должен доверять ему. Пусть и неохотно, но я согласился. Сказал, что у меня нет причин ему не верить, но голова моя пухнет от множества вопросов и неизвестности.

Сепириз вернулся с мечом в ножнах. Равенбранд, который Элрик называл Буреносцем? Или меч-близнец, Клинок скорби? Сепириз не сказал.

– Силы мечей равны. Сила других воплощений меча тем слабее, чем они дальше от источника. Именно так и случилось, – сказал он. – Какатанава уже вернулись домой. Круг сужается. Держите.

Я протянул руку, чтобы взять меч, и мне послышался слабый стон, но, возможно, у меня просто разыгралось воображение. Однако, как только рукоятка легла в ладонь, я почувствовал знакомую вибрацию. Машинально я пристегнул ножны к тяжелому седлу и сказал:

– Что ж, я готов отправиться в путь, хоть карты у меня нет и цель путешествия весьма таинственная, да и спутник мой, так же как и я, не знаком с этой землей. Вы слишком сильно в меня верите, Сепириз. Хочу напомнить: я все еще сомневаюсь в ваших мотивах и в вашей роли в том, что моя жена подверглась опасности.

Сепириз принял мои доводы, но явно не собирался объясняться дальше.

– Только в случае если ваше путешествие обернется удачей, вам откроется новая истина о мечах, – сказал мне черный провидец. – Но если вам все-таки удастся исполнить свое предназначение и послужить целям Судьбы, я обещаю: то, что вы услышите и увидите, вас непременно воодушевит.

И после этих слов Лобковиц прикрикнул, пришпорил коня, и мы отправились в путь. Нужно было выбраться из Нихрэйна до нового извержения, которое грозило разрушить подземный город окончательно. Сепириз со своими братьями собирался отправиться в мир, чтобы исполнить очередную часть своего сложного предназначения.

Мне ничего не оставалось, как последовать за князем. Лобковиц обнял коня за шею и на невероятной скорости пронесся из огромного амфитеатра и вдоль коридоров с алыми стенами с черными и белыми прожилками, затем по бирюзовым, молочно-опаловым и рубиновым туннелям. На всех стенах повторялись одни и те же резные узоры – искаженные страданием умоляющие лица. Глаза их жаждали хоть какого-то милосердия. Масштабные сцены тянулись на многие мили, ни одна детально вырезанная фигура не походила на другие. Пейзажи жуткой красоты, исполненные изощренного ужаса и чудовищной симметрии, вставали перед нами и тут же исчезали, когда мы проносились мимо. Может, так и задумывалось – чтобы творческие порывы создателей лучше всего можно было оценить, сидя на боевом коне, мчащемся галопом?

Я начинал верить в то, что оказался в каком-то фантастическом сне, ночном кошмаре, и пробуждение неизбежно. Затем вспомнил все, что узнал от Уны, и понял, что могу никогда не проснуться и больше не увидеть жену и детей. Меня охватила ярость, в душе вспыхнул праведный гнев на Судьбу или какую-то другую, менее абстрактную силу, которой служили Сепириз и ему подобные.

Все свои чувства я выплеснул в бешеной скачке, следуя за мастером верховой езды Лобковицем по туннелям, залам, коридорам, сверкающим алмазами, сапфирами и сердоликами; мы неслись вниз по долгим склонам, скакали вверх по лестницам, и копыта наших коней ни разу не коснулись дороги, по которой мы скакали. Я охнул и приготовился падать, когда мы впервые перепрыгнули с одной горы на другую. Во время второго прыжка я уже доверял скакуну, уверенно несущемуся по невидимому ландшафту.

Мы галопом пронеслись по океану лавы, сквозь реки пузырящейся пыли, над мраморными бассейнами с голубыми прожилками, то ослепленные ярким огнем, то погруженные в чернильную тьму. Огромные черные кони не знали усталости. Когда мы проезжали ледяные пещеры, из лошадиных ноздрей вырывался пар, но в остальном их не беспокоили никакие естественные препятствия. Теперь я понимал, насколько ценных животных дал нам Сепириз.

При всех моих тревогах я начал ощущать старый знакомый восторг. Меч на моем боку уже окутывал меня своей жаждой крови, передавая мне ощущения, которые я испытаю, если выну его из ножен. Я не осмеливался сделать это, ибо знал, во что превращусь, какое удовольствие я получу и каких душевных мук оно будет мне стоить.

Меня переполняли страх и желание. Даже зная, что прямо сейчас моя жена в опасности, я жаждал вновь ощутить в руке рукоять клинка и вкусить самый ужасный наркотик в мире – жизненную силу своих врагов. То, что некоторые называют душой. Дух Элрика вместе с духом меча угрожали подавить ту часть меня, что являлась Улриком фон Беком. Мне и так уже не терпелось вступить в бой – верхом на великолепном коне рубить и пронзать, резать и вонзать, возносить руку и нести смерть тем, кого выберет меч.

Все это ужасало Улрика фон Бека, этот образец либерального гуманизма. И все же, возможно, современный человек с его рациональностью не особенно подходит для того, чтобы иметь дело с такой окружающей реальностью. Мне следовало отдать бразды правления Элрику.

Но если я это сделаю, думал я, то в каком-то смысле брошу свою жену и детей. Я должен держаться за гуманиста, каковым и являюсь, даже когда где-то поблизости рыщет Элрик, готовый одержать верх и сделать меня добровольным орудием своего неистового желания убивать.

Желал бы я никогда не знать это существо и не полагаться на его помощь! Хотя, не столкнись я с Элриком и его судьбой, то не был бы сейчас женат на его дочери Уне, которую мы оба любили, пусть и каждый по-своему. По крайней мере, в этом мы были едины. Более того, последний император Мелнибонэ спас меня от пыток и унизительной смерти в нацистском концлагере.

Последняя мысль помогла мне сохранить внутреннее равновесие, пока нихрэйнский скакун несся из глубин все выше и выше, в ревущую пропасть, а затем снова вниз – по черному сланцу, потокам красной лавы, сквозь дождь из бледного пепла. Нихрэйнские кони продолжали следовать своим собственным путем, параллельным этой реальности. Резкий запах пота и серы бил в ноздри. От шеи мощного животного шел пар, напряженные мускулы раздулись, когда конь спустился по склону черной горы, а затем выехал в мир, где ночь уступила место рассвету, а безжизненный пепел сменился холмистыми лугами с рощицами дубов и вязов.

Я начал уставать. Конь с бешеного галопа перешел на ровную рысь, словно наслаждался осенним воздухом и сладкими ароматами угасающего лета. Листья на деревьях стали золотыми, ярко-желтыми и медными, солнце светило не слишком ярко и даже уютно. Лобковиц все еще ехал впереди меня, его камзол и треуголка покрылись слоем светло-серого пепла, он оглянулся и, привстав в седле, помахал мне рукой. Князь торжествовал. Видимо, мы преодолели очередную преграду. Нам сопутствовала удача.

Наконец мы остановились передохнуть у пруда; в нем крякали белые утки. Людей видно не было, хотя местность казалась приятной и вполне ухоженной. Я поделился наблюдением с Лобковицем. Он ответил, что мы, вероятно, находимся в той части мультивселенной, где люди по какой-то причине больше не живут. Порой будущее полностью исчезает, оставляя лишь самые неожиданные следы. Князь предположил, что на этой земле когда-то жили вполне процветающие крестьяне. Но какие-то события в мультивселенной повлияли на их существование. Они ушли, а природа осталась. Все, что они создали, исчезло. Все бренные договоренности остались в прошлом.

Он с грустью слегка пожал плечами.

Лобковиц сказал, что встречался с подобным феноменом слишком часто, чтобы сомневаться в своей правоте.

– Вы, возможно, заметили, граф Улрик, пустынность этих невысоких холмов, древние камни и деревья. Этот сон никому не снится.

Он поднялся с берега озера, где умывал лицо и руки. Дрожа, он пытался согреть руки под мышками и ждал, пока я напьюсь и умоюсь.

– Меня пугают такие места. Они вроде вакуума. Никогда не знаешь, какие ужасы их наполнят. Такому сну в лучшем случае просто нельзя доверять.

Я слушал его рассуждения, но мне не хватало подобного опыта. Оставалось лишь внимать и постараться понять. Не склонный к сверхъестественному, я никогда не буду чувствовать себя комфортно в его присутствии. Не все члены моей семьи имели естественное влечение к бесконечным возможностям. Некоторые предпочитали возделывать свой маленький сад. Ко мне вдруг пришла забавная мысль: а не я ли тот самый ужас, который решит вдруг заполнить вакуум этого мира? Я мог себе представить здесь Уну и детей, работающих на ферме, милый дом…

А затем я вдруг понял, чего боялся Лобковиц. В мультивселенной масса всевозможных ловушек. За жестоким климатом может таиться величайшая красота, а за фасадом привлекательной сельской местности – опасный яд. Осознав это, я с радостью оседлал огромного жеребца, не знавшего устали, и ехал следом за Лобковицем по бескрайним лугам, пока не наступила беззвездная и безлунная ночь и мы не услышали впереди журчащую воду.

Я не осмеливался взглянуть вниз. Но когда сделал это, то почти ничего не увидел, казалось, что огромный нихрэйнский конь несется по озеру. Спали мы в седлах. К утру мы миновали луга с высокой жесткой травой и оказались в широкой степи. Вдалеке паслись какие-то животные; когда мы подъехали ближе, я узнал в них североамериканских бизонов.

С облегчением я догадался, что мы, по всей видимости, находимся на том же континенте, что и моя жена, оказавшаяся в опасности. Затем бизоны исчезли.

– Она недалеко? – спросил я князя Лобковица, когда в следующий раз мы остановились у холма за широкой петляющей рекой. Все дикие животные разом скрылись из виду. Слышались лишь безжалостные завывания западного ветра. Мы с князем спешились и перекусили черствыми бутербродами, которые Лобковиц вез в котомке из Москвы.

Его ответ меня не ободрил.

– Будем надеяться, – сказал он. – Но прежде чем мы будем окончательно в этом уверены, нам придется пережить несколько опасностей. Многие из этих миров умирают, считайте, уже умерли…

– Вы многое повидали, – заметил я.

– «Блеск одного достигнут разорением другого», – процитировал он Томаса Гарди, но я не понял, как это связано с нашими обстоятельствами. Он раскрошил остатки бутерброда на землю и принялся наблюдать. Ничего не произошло. Я озадачился. Почему мы изучаем крошки выброшенной еды?

– Я ничего не вижу, – сказал я.

– Именно, – ответил князь. – Тут и смотреть-то не на что, друг мой. Вокруг вообще ничего не происходит. Никто не появляется. Это место кажется очень спокойным, но на самом деле оно безжизненно. – Он затоптал остатки бутерброда. – Мертво.

Лобковиц вернулся к своему коню и вскочил в седло.

Я прежде не видел, чтобы человек выглядел так, словно несет непосильное бремя. И тогда я начал относиться к своему товарищу с еще большим уважением.

Глава семнадцатаяПротив течения времени

Много раз всходили луны.

Много раз вставали солнца.

Много жены танцевали,

Воины же пели песни

И стучали в барабаны,

Духов битвы призывая!

У. С. Харт. Сияющая тропа

Покатые холмы, жалкий эрзац земель Сильвании, остались позади, и мы оказались посреди пустоши из серого сланца и старого гранита. Мир в очередной раз изменился. Впереди лежали унылые неглубокие ущелья с крутыми выветренными склонами. Высоко в небе кружили падальщики. Хоть какой-то признак жизни (или обещание смерти). Серебристый песчаник под ногами на много миль вперед раскалывали темные расщелины и длинные трещины. Свинцовая медленная река рассекала унылый ландшафт, точно рана. Вдалеке виднелись низкие, широкие горы, над ними время от времени поднимались языки красного пламени и черный дым. Местность эта немногим отличалась от мира, созданного Миггеей, герцогиней Порядка.

Я спросил Лобковица, что привело к угасанию миров, через которые мы проезжаем, он сухо улыбнулся.

– Все те же войны за правое дело, – сказал он, – каждая сторона конфликта утверждает, что представляет Порядок! По всем показателям, эта земля погибла из-за жесткой дисциплины. Но, разумеется, это величайшая хитрость Хаоса. Именно так он ослабляет и сбивает с толку своих соперников. Порядок обычно неуклонно движется вперед к ясной цели. Хаос же знает, как обойти стороной и зайти с неожиданного угла, воспользоваться моментом, зачастую вообще обходясь без прямой конфронтации. Именно поэтому он так привлекает подобных нам.

– Так вы не хотите, чтобы правил Порядок?

– Без Хаоса мы не смогли бы существовать. По характеру я склонен служить Порядку. Но разумом и как участник Игры Времени я служу Хаосу. А вот душа моя служит Равновесию.

– Отчего же так, сударь?

– Оттого, что Равновесие лучше всего отвечает интересам человечества.

Мы продолжали ехать рысью по неглубокому пыльному ущелью. Кусты боярышника пытались расти во впадинах, но по большей части нас окружали лишь голые скалы. Заставив коня перейти на спокойный шаг, Лобковиц развернулся в седле и протянул мне белую глиняную трубку и кисет. Я отказался. Он наполнил чашу, придавил табак пальцем и, снова усевшись в седло, указал на горизонт.

– Думаю, мы движемся в правильном направлении. И если продолжим ехать с такой же скоростью, то скоро доберемся до места.

– Какого места?

Почти извиняющимся тоном князь Лобковиц произнес:

– Теперь я уже могу вам сказать. Если нам повезет, мы приедем в город Какатанава.

– А почему мы не могли отправиться вместе с индейцами-какатанава, когда они возвращались домой?

– Потому что их путь – не наш путь. Если я рассчитал верно, мы найдем их через много лет после того, как они вернулись к себе. Эти воины – бессмертные хранители Равновесия.

– Но почему мы все из разных отрезков истории, князь Лобковиц?

– Вообще-то не истории, друг мой, ибо история – это всего лишь утешительные сказки, которые мы рассказываем, чтобы не сойти с ума. Мы все из разных частей мультивселенной. Мы появились на разных побегах, которые выросли на одной большой ветви, каждый побег – один из возможных миров, и растут они не во времени и пространстве, как мы это воспринимаем, а на Поле Времени, сквозь множество измерений. На Поле Времени все события случаются одновременно. Пространство же – лишь одно из измерений времени. Эти ветви мы называем сферами, или мирами, и они отделены друг от друга – обычно масштабом, так что ближайший к нам мир либо слишком велик, либо слишком мал, и мы его просто не можем увидеть, хотя физические различия между этими мирами почти незаметны.

Князь Лобковиц искоса взглянул на меня, словно хотел понять, улавливаю ли я ход его рассуждений.

– Но иногда случается, что ветра лимба дуют по всей мультивселенной, перебрасывая ветви вперед и назад, спутывая их и сбрасывая вниз. А мы, участники Игры Времени или другие существа, которые каким-то образом взаимодействуют с мультивселенной, лишь пытаемся сохранить стабильность и делаем все, чтобы, когда эти ветра дуют, ветви оставались здоровыми и крепкими, не сталкивались друг с другом, не размножались, создавая миллион разных и, по сути дела, умирающих побегов. Также мы стараемся не позволять ветвям разрастаться и становиться слишком толстыми и тяжелыми, ведь в этом случае весь сук может сломаться и погибнуть. Поэтому мы поддерживаем равновесие между радостным умножением Хаоса и упорядоченными сингулярностями Порядка. Мультивселенная – это древо, Равновесие находится в древе, древо в доме, а дом стоит на острове посреди озера…

Лобковиц словно вышел из транса, в который ввел себя произнесением этой ритмичной мантры. Встряхнулся и посмотрел на меня со смущенной улыбкой, словно я застал его за делом, не предназначенным для посторонних глаз.

И это все, что он мне рассказал. Я преисполнился оптимизма, поскольку теперь ждал, что он и дальше станет отвечать на мои вопросы, так как ему представилась такая возможность. Вероятно, он расслабился потому, что мы приближались к тому месту, где Уне угрожала таинственная опасность. Если уж даже Лобковиц настроен оптимистично, то у нас все шансы попасть туда и спасти ее.

Мы вновь перешли на галоп, словно скакали по мягкой почве заброшенной сельской местности, однако песчаник теперь начал плавиться, превращаясь в отвратительную, медлительную лаву под копытами нихрэйнских коней. Запах наполнил ноздри, угрожая забить легкие, но, пока мы пробирались по неспокойному оловянного цвета морю к далекому, блестящему, словно эбеновое дерево, слишком гладкому для копыт обычных смертных скакунов берегу, я ни разу не испугался. Нихрэйнские скакуны привычно бежали по скользкой поверхности. Пригнувшись, когда на нас надвинулись огромные деревья, мы обнаружили себя в ароматном сосновом бору, пронизанном лучами вечернего солнца – они отбрасывали глубокие тени и вызывали течение древесных соков. Лобковиц позволил своему коню остановиться и пощипать невидимую траву, а сам поднял голову, восхищаясь видом. Солнце заиграло на его румяном лице. В контрастном свете он казался идеальным памятником самому себе. Косые лучи света пробивались меж силуэтами деревьев, создавая великолепный узор. Я проследил за взглядом Лобковица, и на малый миг мне показалось, что я вижу в кронах совершенные черты юной девушки. Затем ветер качнул ветви, и видение исчезло.

Лобковиц повернулся ко мне и широко улыбнулся.

– Это один из тех миров, что готовы измениться в соответствии с нашими желаниями и принять любую форму, какую мы захотим. Но это-то и опасно, так что нам лучше отсюда убраться как можно скорее.

Мы понеслись рысью по холмам с редкой растительностью, по долинам, заросшим лесами, и выбрались на широкую равнину. Сереющее небо нависло над нами, холодный ветер трепал гривы лошадей. Лобковиц помрачнел и оглядывался, словно ожидал нападения врагов.

Тучи двинулись в нашу сторону, густые и черные, они зависли над горизонтом. Вдалеке я разглядел высокие вершины горной гряды. Помолился о том, чтобы это оказалась северная часть Скалистых гор. Несомненно, великая равнина могла быть американской прерией.

Начался дождь. Крупные капли упали на мою непокрытую голову. Я все еще был в той одежде, что дал мне Сепириз, и головного убора к ней не прилагалось. Я поднял над головой руку в перчатке, чтобы хоть как-то укрыться от дождя. Одежда Лобковица, разумеется, теперь идеально подходила для этой погоды, и мое неудобство его, кажется, забавляло. Он сунул руку в чересседельную сумку и вытащил тяжелый старый темно-синий морской плащ. Я с благодарностью принял его.

Вскоре я обрадовался плащу еще больше: северо-восточный ветер ударил по нам своим гигантским кулаком. Нихрэйнские кони упрямо продолжали бежать вперед, не снижая скорости. Их мощные мускулы напряглись сильнее – первый признак усталости. Вокруг нас тянулся бесконечный вельд. До сих пор мы не увидели ни бобров, ни птиц, ни оленей. Когда ветер завыл так яростно, что даже мой жеребец перешел на осторожный шаг, облака немного расступились. Красные солнечные лучи ненадолго осветили равнину, и мы увидели стадо оленей, спасавшихся от ветра. Первые животные, которых я здесь увидел, – и они явно пытались сбежать из этой местности. Интуиция подсказывала, что мы направляемся совсем не туда, куда следовало бы. Когда ветер немного стих, я поделился своим наблюдением с Лобковицем. Князь озабоченно нахмурился и подтвердил мои опасения: мы направлялись в самое сердце урагана. В Европе они случаются редко, и я не представлял, что нас ждет. Единственное, что я понимал: нам нужно срочно найти убежище.

Лобковиц подтвердил, что обыкновенно так и следует поступать.

– Но не в этот раз, – сказал он. – Он все равно найдет нас, и мы окажемся еще беззащитнее. Нужно продолжать ехать дальше.

– Кто нас найдет?

– Шоашуан, Владыка ветров. Он возглавляет опасный союз.

И тут же ветер вновь по-бычьи взревел, словно хотел заглушить слова моего друга. Гигантские пальцы дождя барабанили по нашим спинам, пока мы рысцой пересекали с равной легкостью болота, реки и луга. Единственной силой, которая могла замедлить нас, был жестокий, беспощадный ветер. Казалось, он привел с собой орду кикимор, и они дергали меня за одежду и дразнили коня. Я почти слышал их каркающий надрывный хохот.

Теперь мы ехали с Лобковицем рядом, стремя к стремени, чтобы не потерять друг друга в такую погоду. Время от времени он пытался говорить, перекрикивая ветер, но это оказалось невозможным. Когда кони перешли на шаг, я почти сразу заснул в седле. Тело мое ломило, но животные были неутомимы. Кажется, только так они и отдыхали.

Миля за милей прерия сменилась невысокими холмами, они переходили в горы, а те постепенно становились выше, пока высокой рваной грядой не взмыли к небесам. Как только мы достигли предгорий, ветер сдался. Тучи вдруг расступились – солнце как раз начинало заходить, и горы окрасились яркими пламенеющими вспышками охры, меди, сиены и темного пурпура, с лентами темного-желтого и алого. У каждой горной цепи своя особая красота, но такие восхитительные цвета я видел только в Скалистых горах.

– Теперь мы должны быть более чем осторожны.

Князь Лобковиц спешился на склоне и повел коня к широко разинутой пасти пещеры, находившейся выше.

– Сегодня ночью мы укроемся здесь и постараемся выспаться. Нужно быть бодрыми. И спать нам лучше по очереди.

– По крайней мере, этот проклятый ветер стих.

– Да уж, – отозвался Лобковиц, – но он все равно остается нашим главным врагом. Он хитер. Порой вроде бы исчезает – но тут же снова нападает с другой стороны. Он любит убивать. Чем больше он пожирает за раз, тем больше радуется.

– Дорогой мой Лобковиц, «он» – всего лишь неразумная сила природы. У «него» планов и замыслов не больше, чем вон у тех скал.

Лобковиц несколько встревоженно посмотрел на скалы. Затем покачал головой.

– Эти не зловредны, – сказал он. – Они придерживаются Равновесия.

Я все больше убеждался, что мой дальний родственник слегка эксцентричен. И хотя он мог привести меня к Уне и вернуть нас в целости и сохранности домой к детям, я продолжал подшучивать над ним. Я не всегда мог понять, что и как он видит, и вспоминал о фантазере и провидце Блейке, что обитал в мире столь же реальном, как и мир тех, кто над ним насмехался. Несомненно, я стал относиться к людям, подобным Блейку, с большим уважением, когда понял, что его мир был для него так же реален, как и мой для меня. И все-таки, как современный человек, я не верил в особые обстоятельства встреч и разговоров с ангелами.

Лобковиц развел внутри пещеры небольшой костер. Дым тянулся к узкой щели в конце пещеры, которая, несомненно, вела в большую систему.

Как и все опытные путешественники, князь возил с собой лишь самое необходимое и, казалось, ни в чем не нуждался. Из муки, что он держал в одном из глубоких карманов камзола, в маленьком ящичке для пороха, Лобковиц напек чего-то вроде лепешек.

Я спросил, почему его так тревожит ветер. Конечно, он ледяной, но ведь, в конце концов, он не может превратиться в торнадо и унести нас. Я отправил в рот первый кусок; лепешки оказались восхитительными.

– Это потому, что Владыка Шоашуан сейчас занят сразу несколькими делами. Если бы он собрал всю свою силу и направил ее на нас, мы бы с вами уже, несомненно, погибли. Но его внимание занято чем-то другим.

– Кто же эта сущность, способная управлять ветрами?

– Когда-то давно он заключил с вашей семьей договор о взаимной защите, но это произошло в совсем другом мире. Владыка Шоашуан – элементаль, который не служит ни Порядку, ни Хаосу. В настоящее время он, по всей видимости, вступил в союз с нашими врагами, и это значит, что вскоре нам придется бросить ему вызов. Прямо сейчас Белая Буйволица сражается против него, на нашей стороне, именно поэтому он так слаб. Белая Буйволица – самая могущественная из всех врагов Владыки Шоашуана, но она не сможет слишком долго его сдерживать. Его союзники набирают мощь, растет их число, и расширяется круг сил, которыми они могут повелевать. Владыка Шоашуан начинает чувствовать вкус свободы.

Лобковиц говорил о Высшем Владыке, как о старом знакомом, и я даже начал подозревать, не служит ли он сам этой твари. Решил, что лучше не задавать ему лишних вопросов, и не стал расспрашивать. Может быть, он вообще подразумевает какого-то человека или говорит о тотеме.

Я привык, что порой приходится проявлять терпение и ждать. Князь сказал, что мы люди случая и реагируем, когда судьба предоставляет нам возможности, стараясь их использовать. Именно поэтому, как говорил Пушкин, интуиция так важна для игрока.

Я отвлекся. Мысль о том, что Уна совсем близко, не давала мне уснуть. А потом я постоянно просыпался, торопясь вернуться в седло и добраться до нее как можно скорее, но Лобковиц уже упоминал, как мало значит в этом деле обычное время. Гораздо важнее сделать верный выбор и поступить правильно, когда представится возможность. Он снова упомянул Пушкина, сказав, что поэт стал бы хорошим членом Гильдии Времени, хотя и был всего лишь любителем. Лучшие игроки, как он сам, обычно весьма осторожные профессионалы, которые выигрышами зарабатывают на жизнь.

Я сказал князю Лобковицу, что он не кажется мне похожим на шулера. Тот рассмеялся и ответил, что я бы удивился, узнав, какая у него репутация в кофейнях Лондона, где играют во все что можно. Уложив вычищенные приборы, князь рекомендовал мне по возможности выспаться, чтобы быть готовым к тому, что принесут нам следующие несколько дней.

Проснулся я вскоре после рассвета. Вышел из пещеры в холодное осеннее утро. Туман рассеялся, и я увидел восхитительный пейзаж, которого касались лучи восходящего солнца. Мне захотелось раскинуть руки, встав лицом на восток, и запеть одну из тех песен, которыми индейцы приветствуют возвращение солнца.

Лобковиц поднялся вскоре после меня. Закатав рукава до локтей, он приготовил на завтрак бекон и фасоль. От свежего рассветного воздуха у меня разыгрался аппетит, да и пахло очень вкусно. Князь извинился за так называемый «завтрак ковбоя», но мне он показался замечательным, я бы съел и больше, если б дали. Я спросил Лобковица, как долго нам еще придется ехать, прежде чем мы увидим Уну. Он точно не мог сказать. Сначала нужно было сходить на разведку.

И лишь тогда я заметил, что кони исчезли. Наши седельные сумки и оружие лежали внутри пещеры. Словно совестливый конокрад положил их туда, перед тем как увести коней.

Лобковиц подбодрил меня:

– Они вернулись в Нихрэйн, потому что понадобятся для другого путешествия вашего предка и альтер-эго, Элрика из Мелнибонэ. На территории, которую мы собираемся исследовать, невозможно ездить верхом. Коней там не существует.

– Вы хотите сказать, мы очутились в доколумбовой Америке?

– Вроде того. – Князь по-дружески положил мне руку на плечо. – Вы идеальный спутник, граф Улрик. Я знаю, что вам не терпится получить как можно больше информации, но, пожалуйста, поймите, что я могу открыть вам лишь совсем немногое, чтобы не изменить будущее и не ослабить ветвь. Поверьте, в определенном смысле я питаю к вашей жене такую же любовь, как и вы. Более того, от успеха нашего предприятия зависит, выживет ли она, так же как и наше выживание зависит от того, насколько повезет ей. Многие ветви сплетаются вместе, образуя одну крепкую, граф Улрик. Но это во многом зависит от умения и удачи.

– Мне потребуется время, – сказал я, – чтобы начать воспринимать себя побегом.

– Ну, – он многозначительно подмигнул мне, – тогда лучше представьте, что на время ваша душа присоединится к небольшой компании тех, кто может сохранить Космическое Равновесие и спасти мультивселенную от полного исчезновения. Ну как, теперь чувствуете себя более важным?

Я кивнул; смеясь, мы собрали наши сумки и пружинящим шагом вышли на горную тропу, восхищаясь вершинами и расстилающимся под нами лесом, поражаясь множеству диких зверей, живущих там. От прекрасного вида и на душе как-то полегчало. Красота придавала мне сил больше, чем меч.

Лобковиц шел, опираясь на кривую палку. Я для равновесия нес клинок на спине. Превосходно выкованный, он казался легче, чем был на самом деле. Должен признаться, я всегда считал, что люгер или вальтер – оружие куда более надежное, чем меч, но мне довелось увидеть, что происходит, когда кто-то пытается стрелять в мире, где огнестрельного оружия не существует.

Пока мы шли, нам было тепло и уютно, но как только остановились, холодный ветер сразу пробрал до костей. Еще не закончился первый день пути, а мне на лицо уже падал легкий снежок. Мы неуклонно двигались к зиме.

Я сказал, что она, видимо, наступит для нас очень быстро.

– Да, – согласился Лобковиц. – Мы идем против того, что вы обычно воспринимаете как течение времени. Можно сказать, мы возвращаемся к Рождеству.

Я собрался было ответить на его причудливое замечание, но тут узкий горный проход перегородило бледное лицо около семи футов высотой. Великан с высоты своего роста смотрел прямо на нас. Вглядевшись, я понял, что лицо вырезано в камне, пусть и весьма реалистично. Что за могучая сила поместила огромную каменную голову прямо на нашем пути, заградив тропу? Голова смотрела на меня с улыбкой, в сравнении с которой улыбка Моны Лизы казалась широкой, и я вдруг обнаружил, что очарован. Я восхищался красотой статуи, гладил рукой шелковистый гранит, из которого ее изваяли.

– Что это? – спросил я. – Почему статуя перекрывает тропу?

– Это существо зовется ононо. В этой местности когда-то проживало целое племя. Вам не видны ни ноги, ни руки, они скрыты в том, что кажется вам одной толстой шеей. В нашем мире эти твари вымерли, но в Африке местные разновидности этих существ еще обитают. Радуйтесь, что оно окаменело. Ононо – жуткие, безжалостные враги. Да к тому же каннибалы.

Своим кривым посохом Лобковиц отодвинул камень к краю тропы. Он тут же закачался и улетел вниз. Я смотрел, как он катится по ущелью. Ожидал, что голова свалится в реку, однако она с шумом и треском ударилась о темные деревья. Отчего-то хотелось надеяться, что она приземлилась на что-нибудь мягкое. Тропа, пусть и разбитая, теперь лежала перед нами совсем свободная.

Лобковиц двинулся вперед с осторожностью – и не напрасной: как только тропа стала шире и завернула за скалу, мы столкнулись уже не с каменным стражником, а с живыми существами, подобными тому, что только что свалилось в пропасть. Их длинные веретенообразные, похожие на паучьи, руки и ноги выходили прямо из плеч. Огромные головы, острые зубы и большие круглые глаза – казалось, существа только что сошли с полотен Брейгеля.

Договориться с ононо не представлялось возможным. На тропе расположились шесть или семь особей. Нужно было либо драться с ними, либо отступать. Я предположил, что даже если мы уйдем, то рано или поздно нам все равно придется с ними столкнуться. Лобковиц обнажил чудовищную саблю, которую прятал под камзолом, с чувством вины и одновременно облегчения я выхватил из ножен Равенбранд. И тут же черный клинок взвыл от восторга и жуткой жажды крови. Он потащил меня навстречу врагу, Лобковиц двинулся следом, и мы ринулись в бой с этой ошибкой эволюции совершенно карикатурного вида.

Веретенообразные пальцы ухватили меня за ноги, и я взмахнул мечом и ударил первого ононо в лицо; голова его раскололась, точно тыква, забрызгав меня и его товарищей отвратительной смесью крови и мозгов. Черепа у существ оказались хоть и большими, но очень уж хрупкими. Еще два чудовища легли под ударами Равенбранда, который издавал вопли отвратительного, неприкрытого наслаждения кровью и душами. Я слышал, как мой голос издает боевой клич Элрика из Мелнибонэ:

– Кровь и души! Кровь и души для владыки моего Ариоха!

Часть меня содрогнулась в опасении, что, возможно, нет ничего хуже в этом мире, чем взывать к этому имени.

Но теперь верх одержал Элрик из Мелнибонэ. Набросившись на жутких ононо, я впитывал в себя их грубые жизненные силы. Их дикая кровь пульсировала во мне, наполняя омерзительной, но поистине неуязвимой энергией.

Вскоре почти все они погибли. Их дергающиеся руки и ноги разбросало по всей тропе. Некоторые летели вниз, к деревьям. Другие части тела раскидало по склону. Из всей своры осталось лишь двое – похоже, две молодые самки, – и они бежали сверкая пятками и наверняка больше не представляли для нас опасности.

Я облизнул губы и вытер клинок о жесткие черные волосы ононо. Поблизости князь Лобковиц осматривал тела, оставшиеся более или менее целыми.

– Последние представители Хаоса в этом царстве, по крайней мере на данный момент. Интересно, как бы они встретили своих ближайших родичей? – Он вздохнул, словно жалел напавших на нас, но побежденных тварей. – Все мы игрушки судьбы. Жизнь – это не план эвакуации, а дорога, которой не избежать. Даже если нам удастся изменить нашу историю, то не намного.

– Вы пессимист?

– Иногда даже малейшие изменения имеют огромное значение, – сказал Лобковиц. – Уверяю вас, граф Улрик, я самый настоящий пессимист. Разве такие, как я, не бросают вызов самой основе существования мультивселенной?

– Какой это?

– Некоторые считают, что единственная сила, определяющая существование, – это человеческая фантазия.

– Вы хотите сказать, что мы сами создаем себя?

– В мультивселенной есть и более странные парадоксы. Без парадоксов не существует жизни.

– Вы не верите в Бога, сударь?

Лобковиц обернулся и посмотрел на меня. Лицо его приобрело странное, шутливое выражение.

– Мне редко задают этот вопрос. Я верю, что если Бог и существует, то он одарил нас силой творить, а затем просто оставил. Если бы мы не существовали, ему пришлось бы нас создать. И хотя он не судит и не строит планов, он дал нам Равновесие или, если вам так больше нравится, идею Равновесия. Я служу Равновесию – и в этом смысле, вероятно, служу Богу.

Разумеется, я смутился. Я не хотел совать нос в религиозные убеждения других людей. Меня воспитали в лютеранской вере, но время от времени у меня возникали определенные вопросы и сомнения. Князь же исповедовал религию торжествующей умеренности с ясными целями, правила которой легко усваивались. Равновесие предлагало творчество и справедливость, гармоничное сочетание всех человеческих качеств.

Однако назойливый ветер, вновь принявшийся кусать непокрытые участки наших тел, гармония не заботила. Он хлестал нас ледяным дождем и мокрым снегом, ослеплял и пробирал до костей, но мы продолжали двигаться вперед по горной тропе. Она петляла среди громадных скал, проходила по узким гребням, по обеим сторонам которых зияли глубокие – в тысячу футов, а то и больше – пропасти.

Казалось, ветер нападает, когда мы беззащитней всего.

На некоторых склонах, высоко над нами, уже лежал снег. Я встревожился. Если пойдет сильный снегопад, нам конец. Лобковиц делал все, чтобы ободрить меня, но, похоже, и сам не слишком верил в удачу. Он пожал плечами:

– Нужно надеяться. «Надежда светит впереди, остался ужас позади, о ком я думаю, скажи мне».

Кажется, он снова цитировал кого-то из английских поэтов. Но лишь после этой его цитаты я понял, что все это время мы с ним общались по-немецки.

Откуда-то издалека раздалось тихое карканье.

Лобковиц тут же встрепенулся.

Мы обогнули огромную гранитную плиту и оглядели каскад горных вершин, что спускался к замерзшему озеру. Я, должно быть, ахнул. Помню лишь, как пар вырывался изо рта, и слышно было, как колотится сердце. Неужели это темница Уны?

Посредине озера я заметил остров. На нем возвышалось что-то вроде гигантской ступенчатой металлической пирамиды, она сверкала, отражая свет.

От берега к острову вела тропа, прямая и широкая; она сияла, как серебристая полоса, проложенная по льду. Что это? Какой-то монумент? Но он ведь слишком велик.

Ветер бросил горсть острых льдинок мне в глаза. Когда я наконец снова открыл их, озеро и окружающие горы скрылись в тумане.

Лицо Лобковица светилось от радости.

– Вы это видели, граф Утрик? Вы видели великую крепость? Город древа!

– Я видел зиккурат. Из чистого золота. Чей он? Майяский?

– Так далеко на севере? – засмеялся он. – Нет, насколько мне известно, тут обитают только пакваджи. То, что вы видели, – великий общинный дом какатанава, по примеру которого строили десятки культур. Граф Улрик, возблагодарите своего Бога. Мы прошли сквозь время, по дюжине извилистых тропинок в разных измерениях. Шансы были невелики. Но благодаря опыту и удаче у нас получилось. Мы нашли дорогу, что привела нас в нужное место. И теперь должны надеяться, что она приведет нас и в нужное время.

Лобковиц с широкой улыбкой поднял голову, с неба спустилась большая птица и уселась к нему на вытянутую руку. Ворон-альбинос. Я разглядывал его с огромным любопытством.

Ворон явно был сам себе хозяин. Он расхаживал по руке Лобковица, затем уселся у него на плече и взглянул на меня глазом-бусиной.

Судя по тому, как вел себя Лобковиц, я понял, что он даже не надеялся на успех. Я засмеялся, глядя на него. Сказал, что не слишком доволен своей судьбой. Он признал, что с самого начала считал, что нам выпали не лучшие карты в этой игре.

– Но мы все равно ими сыграли, в этом и секрет, не так ли? В этом вся и разница, дорогой граф!

Он ласково гладил горделивую птицу, что-то бормотал ей, видимо, приветствовал потерянного любимца. Я начал подозревать, что он немного спятил, поскольку не верил в то, что путешествие пройдет удачно. Он разрывался между желанием пообщаться с птицей и бросить еще один взгляд на золотой город-пирамиду. И я понимал его чувства. Потому что и сам разрывался: с одной стороны, меня завораживало это пополнение нашего отряда, с другой, мне хотелось пронзить взглядом клубящиеся облака и бросить еще хотя бы взгляд на крепость, но туман стоял такой плотный, что можно было увидеть лишь на несколько шагов вперед.

Стемнело еще до того, как мы решили остановиться на небольшой лужайке. Для укрытия мы натянули большой плащ над крепкими кустами, прочно укоренившимися в камне, и, к счастью, смогли разжечь небольшой костерок. Получилось довольно уютно, лучше, чем за все последнее время. Даже ручной ворон Лобковица примостился на верхушке куста с видимым удовольствием. Разумеется, я хотел, чтобы Лобковиц рассказал мне что-то новое, то, что он теперь мог открыть. Что угодно, лишь бы оно не повлияло на нашу тропу времени.

Он извинился, сказав, что нового очень мало. Идти нам осталось недалеко. Он хмуро взглянул на птицу, словно надеялся, что она даст дельный совет, но ворон уже уснул на насесте.

Лобковиц отчего-то осторожничал, вероятно, мы слишком близко подошли к цели, чтобы рисковать. Он сделал пару затяжек из глиняной трубки, чтобы успокоить нервы, и с удовольствием любовался темнеющими красновато-синими в сумерках горами, расчистившимся небом и сверкающими на нем колючими звездами.

– Однажды я путешествовал по мирам, которые почти полностью отражали мои настроения, – сказал он. – Этакий мрачный, почти хитклиффский[8] экстаз.

Он осмелел и сделался разговорчивей.

– Мы имеем дело с основами самой жизни, – сказал он. – Вы уже знаете о Серых Пределах – субстанции, которая составляет мультивселенную и по воле человека может обретать самые неожиданные формы. Она подпитывает мультивселенную, а та, в свою очередь, питает наши мысли и сны. Один вид жизни поддерживает другой. Взаимозависимость – это первое правило существования, а изменчивость – второе.

– Боюсь, я не в состоянии уловить все, что вы рассказываете, – вежливо произнес я. – И никак не могу сосредоточиться. По сути, мне лишь нужно узнать, насколько мы близки к спасению Уны.

– Если нам повезет, если хватит отваги и будут хоть какие-то преимущества, то думаю, что завтра мы пойдем по Сияющей тропе, которая ведет к острову какатанава. Нам должны встретиться еще трое. «Трижды три и трижды три, к Древу скрелингов приди», ха-ха! Это весьма сильное чародейство, дорогой Улрик. Тройки и девятки. Это означает, что все тройки должны совпасть и все девятки объединиться, чтобы создать могущественную силу, способную восстановить Равновесие. Но перед тем как мы увидим Золотой город изнутри, придется многое преодолеть.

Костер согревал нас всю ночь, а утром все, кроме нашего зеленого пятачка, покрывал легкий снежок. Мы аккуратно сложили пожитки, закрепили котомки и оружие, поскольку знали, как опасно спускаться по скользкой горной тропе.

Ветер вернулся еще до полудня и принялся хлестать нас со всех сторон, словно хотел лишить нас равновесия на горном склоне и сбросить в ущелье, полностью скрытое от глаз плотными белесыми облаками. Руками в перчатках мы крепко держались за трещины в скале и старались не рисковать и ступать медленно и осторожно.

Наконец мы спустились с горы в длинную долину, которая выходила на берег озера. В отличие от замерзшей воды, долина зеленела, снег тронул лишь вершины вокруг. Тут было намного теплее, особенно когда мы добрались до пожелтевших деревьев.

Лицо Лобковица застыло непроницаемой маской, он не отрывал взгляда от просвета между холмами, где сияла золотая пирамида.

Вскоре облака вновь расступились, и солнце засверкало на стенах невообразимо огромной крепости. Когда мы приблизились к ней, я осознал, какое это необычайное строение. Я видел зиккураты индейцев майя и пирамиды Египта, но это массивное здание возвышалось на десятки этажей. Едва заметные струйки голубого дыма поднимались над ним – вероятно, это местные жители разводили огонь в очагах. Великий город располагался внутри одного строения, возведенного посреди пустоши доколумбовой Америки! Сколько прекрасных цивилизаций возникло и сгинуло, не оставив почти никаких следов? Неужели и нас ждет такой же конец? А может, это естественный процесс мультивселенной?

Подобные мысли роились в моей голове, пока этой ночью я лежал и смотрел на россыпи звезд в небе надо мной. Уснуть было почти невозможно, но перед рассветом я наконец задремал.

А когда я проснулся, оказалось, что князь Лобковиц исчез. Свою саблю он забрал с собой, но седельные сумки оставил. К одной из них была приколота записка:

Приношу извинения. Мне пришлось вернуться, чтобы завершить незаконченное дело. Подождите меня один день, а затем продолжайте идти к сияющей тропе. И пусть ничто не заставит вас свернуть с пути.

Лобковиц.

Я думал, что ворона-альбиноса он тоже забрал, пока на миг не увидел, как птица кружит надо мной, но вскоре она скрылась, улетев дальше по каньону. Возможно, ворон следовал за Лобковицем?

Делать было нечего, оставалось лишь терзаться страхами, князя я прождал весь день и целую ночь. Он так и не вернулся. Я суеверно предположил, что мы слишком рано начали радоваться.

Горюя о своем товарище, я собирал наши пожитки. Куда подевалась птица? Полетел ли ворон за ним и его судьбой или двинулся другой дорогой? Затем я начал долгий путь к замерзшему озеру и серебристой тропе, которая вела через него.

Я молился, чтобы Уна наконец нашлась в великой золотой пирамиде, которую какатанава называли своим общинным домом.

Глава восемнадцатаяЯстребиный ветер

Тогда рассказал он о том, что он сделал,

Поведал о бойне, о вечной резне,

И все обагрилось, когда солнце село.

У. С. Харт. Тропа войны

Поначалу спускаться к берегу озера казалось на удивление легко. А затем, как обычно, поднялся ветер, и мне пришлось бороться, чтобы устоять на ногах. Он нападал на меня со всех сторон. Теперь и у меня появилось странное ощущение, что ветер не просто разумен, но, ко всему прочему, и ненавидит меня и пытается мне навредить. Тем решительнее стало мое стремление добраться до дна долины. Пронизывающий холод проникал сквозь несколько слоев одежды, он резал мою шею и бросал в глаза пригоршни ледяных иголок. Рука, которой я пытался прикрывать лицо, обветрилась и онемела.

Не раз на сложной части горной тропы возникший ниоткуда резкий порыв ветра пытался сбросить меня в глубокий обрыв, и временами ему это почти удавалось. Порой ветер бил меня кулаком в спину, в другой раз бросался в ноги. Я начал считать его дьяволом, злобной личностью, которая решила убить меня. В одно ужасное мгновение я едва избежал схода лавины, но продолжил идти, цепляясь за трещины и кустики травы, ветрище же рвал меня и метал, пытаясь сбросить со склона. Каким-то образом мне все-таки удалось спуститься в долину.

И вот я стоял на плоской земле и глядел на длинное узкое ущелье перед озером. На берегу я заметил несколько точек и надеялся, что одна из них – Лобковиц, который ждет меня.

Я не думал, что он предал меня и просто бросил. В ночь перед исчезновением он был в таком приподнятом настроении, ждал, что мы снова увидим проход и золотую пирамиду Какатанавы.

Чем ближе я подходил, тем сильнее меня впечатлял зиккурат.

С этого расстояния я уже мог заметить признаки того, что в нем обитают люди. Огромный сложно организованный город, способный бросить вызов любому из величайших городов Европы, и при этом весь в одном громадном строении! В разных частях пирамиды зеленели огороды, виноградники и даже маленькие деревья; от небольших костров в чистое небо поднимался голубой дымок. Повсюду кипела жизнь. Город полностью обеспечивал себя всем необходимым и выглядел совершенно неприступным. Он мог пережить тысячу осад.

Огромная стена окружала его основание. Высокая, способная выдержать любую атаку. Маленькие точки оказались людьми, которые суетились среди повозок, запряженных животными, перевозившими пассажиров и грузы. Чувствовались бурная деятельность, привычный порядок и непобедимая мощь. Если подобный город когда-нибудь и существовал в истории моего мира, то о нем сохранились лишь легенды. Как вообще можно полностью забыть о таком великолепном городе таких невероятных размеров?

В отличие от города, на берегу озера порядка не наблюдалось. Люди приходили и уходили. Казалось, между ними разгорелся спор. Я попытался разглядеть, кто с кем там спорит.

По неразумию я сосредоточил внимание на том, что происходило вдали, но не оглядел окружающую местность как следует. Ущелье сужалось. Тропа нырнула вниз и вывела на зеленую лужайку, укрытую легким снежком. Ее окружали скалы – возможно, когда-то это углубление было прудом или древним руслом реки. Я так сосредоточенно выворачивал шею, чтобы разглядеть людей на берегу, что попал впросак.

Я споткнулся, выронив оба узла – свой и Лобковица. Ноги заскользили, и я упал головой вперед.

Придя в себя, я обнаружил, что меня окружает большой отряд индейцев в полной боевой раскраске. Они появлялись из-за скал, сохраняя угрожающее молчание. И хотя внешностью они напоминали апачей или навахо, одежда их была как у индейцев, живущих в лесах, например ирокезов. Они явно намеревались убить меня. Но что-то в их облике казалось мне странным.

Когда они приблизились, с копьями и луками наготове, я вдруг увидел, насколько они малы ростом.

Я попытался сказать, что пришел с миром. Попытался вспомнить индейский язык жестов, который учил еще бойскаутом в Германии.

Но эти парни и не думали о мире. Коротышки выкрикивали непонятные ругательства и что-то приказывали мне. Вели они себя воинственно, но я не решался защищаться. Ни один из них не доходил мне даже до колена. Я попал в детскую сказку, в королевство эльфов!

Первое, что я сделал – вспомнил Гулливера; я засмеялся, однако брошенное копье, едва не угодившее мне в голову, не допускало двойственных толкований. Я все-таки решил попытаться избежать кровопролития.

– Я вам не враг! – прокричал я. – Я пришел с миром.

Мимо, словно пчелы, прожужжал целый рой маленьких стрел. Вряд ли они сознательно целились мимо. Я поразился тому, как плохо они стреляют – я ведь все-таки был довольно крупной целью. Индейцы явно перепугались. Сделав последнюю попытку урезонить их, я начал действовать, не задумываясь, без колебаний, с все возрастающим желанием уничтожать.

Я дотянулся рукой до спины и почти сладострастно выхватил из тяжелых ножен дрожащий, стонущий рунный клинок, ощутил черную шелковистую гладкость рукоятки, черная сталь ожила, почуяв кровь и души. Алые руны побежали по угольно-черному клинку, пульсируя и вспыхивая на стали, и меч завел свою жуткую, беспощадную песню. Мне показалось, что сталь бормочет какие-то имена, затем послышалась клятва мести. Благодаря этому мы с оружием стали еще ближе. Человек во мне ужаснулся всему этому и отстранился. А другая сущность внутри меня предвкушала восхитительный пир. Я каким-то ужасным образом слился с мечом воедино, черпая воспоминания из опыта Элрика из Мелнибонэ.

Я задохнулся от радости еще до того, как блестящий клинок забрал первую маленькую душу. Сильную маленькую душу. Они оказались беспомощными передо мной, но, несмотря на страх, не убежали. По крайней мере, не сразу. Крепкие тела облепили мои ноги, и мне пришлось взмахивать клинком с осторожностью, чтобы отсечь их конечности, охватывающие мои. Они вели себя так, будто дошли до предела и теперь им все равно, погибать или нет. Я начал наступать, прорываясь сквозь них, словно сквозь стаю крыс; они отступили, окружив то, что, по всей видимости, защищали.

Меня разбирало любопытство, хотя я продолжал убивать. Меч овладел моей волей. Он не собирался прерывать пиршество. И я понял, что он не остановится, пока не выпьет все души и не прогонит всю их кровь по моим жаждущим жилам. Часть меня наблюдала за моими действиями с сильнейшим отвращением, но она не могла контролировать ни жажду крови, ни руку, держащую меч. Я колол, резал, рубил – неспешно и уверенно, как человек, правящий бритву.

Маленькие люди проявляли чудеса бесстрашия, словно примирились с жестокой смертью, а может, даже стремились к ней. Они кидались на меня с томагавками и ножами, копьями и стрелами. Даже стреляли в меня из пращи живыми змеями. Я позволил им сражаться, раз таков был их выбор. Никакой яд не мог убить мелнибонийского аристократа. Нас вскармливают ядом.

Одним ударом меча, известного мне под именем Равенбранд, я сметал и змей, и стрелы. Он разил так быстро, что движения казались кровавой пеленой. Каменные дубины и короткие каменные мечи не могли даже поцарапать меня. Каждый пигмей умирал с воплем на устах, внезапно понимая, что его жизнь лишь подкрепляет меня. Убивая, я хохотал. Похищенная энергия переполняла меня, делая неуязвимым, подобно богам. Мне хотелось убивать все больше, и я радовался каждой новой похищенной душе! Пигмеи были малы – но почти что бессмертны, и их переполняла сверхъестественная жизненная сила. После грубых душ ононо кровь карликов приносила наслаждение. Она вливалась в меня до тех пор, пока я не почувствовал, что физическое тело мое больше не может удерживать ее, и сейчас она вырвется наружу.

Я продолжал драться и нападать. Хохотал над их мучениями и страхом. Убивал даже тех, кто пытался сдаться. Вдыхал сладость бойни. Большинство из них дрались с невероятной храбростью, предпочитая умереть отважно, так как знали, что смерть – это единственное их будущее.

Вверх-вниз поднималась моя рука и опускалась, движимая берсерковой жаждой крови, я преследовал воинов и продолжал убивать, даже когда большинство из них окончательно утратило боевой пыл. Остался лишь один отряд. Со щитами из буйволиных шкур и копьями с кварцевыми наконечниками они собрались вокруг пары больших валунов и, как и их павшие товарищи, явно намеревались стоять до конца.

Я поместил кончик лезвия между ног ближайшего воина и дернул вверх; острый как бритва меч аккуратно разрубил его на две части. Он скулил и дергался, точно кошка в руках живодера. Большинству пигмеев я просто отрубил головы. Тяжелая, четкая, механическая работа. Существа оказались намного плотнее и крепче, чем казались.

Наконец остался лишь тот, кого так защищали пигмеи. Он лежал между валунами на примитивных носилках. Умудренный жизнью старец. Вокруг него повсюду были свалены тела воинов. Никто не остался в живых. Маленькие безголовые трупы, словно зарезанные цыплята. Старику, окропленному кровью своего народа, было не меньше ста лет. Тонкая кожа его напоминала папиросную бумагу, пальцы – куриные косточки. Живой труп, мумия, освобожденная из бинтов, скорлупка, бывшая когда-то человеком, пожелтевшая и уходящая в небытие, которую никто не станет оплакивать. Но в глазах его еще горела жизнь, губы двигались, он с усилием шептал что-то сквозь боль, но я почти ничего не мог понять. Может, это искаженный старофранцузский диалект? Я давно понял, что в мультивселенной не стоит совершать ошибку, пытаясь определить язык.

– Неужели ты отберешь у нас последнюю честь, Среброкожий? – Он злобно посмотрел на меня, пытаясь поднять руку, которая трясла кровавую погремушку, украшенную черепами каких-то мелких животных. Ему оставалось лишь насмехаться. – Твой народ все у нас отобрал. Ты не оставил нам ничего, кроме позора, и мы заслуживаем смерти.

Он был слаб и смирился со смертью. Не было необходимости приканчивать его. Мне всегда претило убивать беспомощных, хотя в детстве из-за этого в Мелнибонэ надо мной все смеялись. Старик уже был трупом, он дышал с трудом, медленно и прерывисто. Несмотря на все его страдания, он продолжал шипеть на меня с носилок, на которых лежал.

– Я Ипкаптам Двуязыкий.

Он был сед. Жизнь вытекала из него, но не благодаря мечу, который я уже вложил в ножны.

– Все мои люди мертвы? – спросил он.

– Все, кого ты послал против меня. Зачем ты хотел убить меня?

– Ты наш враг, Бледный Ворон, и знаешь это. У тебя нет души. Ты хранишь ее в теле птицы. И убиваешь нас нашим же железом. Ты украл наши сокровища и узнал все, что мог, о страстях наших хозяев. Имеет ли значение, где мы теперь и с чем встретимся? Все дерзания людей гибнут благодаря их жадности и глупости. На нас лежит человеческое проклятие, и мы исчезаем из этого мира. Будут ли рассказывать в легендах о том, как мы обманули сами себя, уверенные в своем превосходстве? Пакваджи пришел конец. В этом мире неподдельно важны лишь голод и внезапная смерть…

Речь истощила его силы. Я знаком попросил его замолчать. Но он сказал:

– Ты тот мужчина, которым стал мальчик?

Я его не понял, думал, он бредит. Но затем он ясно произнес:

– Лишь старики, женщины и дети оплачут пакваджи. Наше древнее племя примирилось с концом. Нас больше нет. Когда-нибудь даже наше имя будет забыто.

Теперь, когда жажда крови улеглась, мне хотелось утешить его, но я не знал, как это сделать.

Я преклонил колено среди кусков кровавого мяса, в которые превратил его людей, и пожал его увядшую руку, не снимая перчатки.

– Я не желал вам зла и пошел бы своей дорогой, если бы вы не напали на меня.

– Я знаю, – ответил старик, – но мы также понимали, что время нашей смерти пришло. Было написано, что черный клинок уничтожит нас, если мы позволим ему уйти. Все наши стремления обернулись крахом. Неисполненные клятвы высохли на губах погибших. Пришло время умереть. Все наши сокровища пропали. Похвальба оказалась пустой. Нас лишили даже чести. Нам нечем заплатить за свой позор. Поэтому мы погибли с честью, пытаясь вернуть черный клинок. Это ведь твой сын украл его?

Кожа на лице старика натянулась, как пергамент на кости. Глаза его сверкнули и потухли, прежде чем я успел ответить.

– Или ты другой, такой же, но другой?

Шаман приподнялся на носилках, пытаясь дотронуться до меня. Тихая песня полилась с его губ, я понял, что он говорит уже не со мной, а с духами, в которых верит. Он вглядывался в мир, который становился для него куда более реальным, чем тот, что он покидал.

Он умер, сидя с гордым видом, и не падал, пока я не уложил его и не закрыл ему глаза. Его люди погибли, как того и желали, с честью, в бою против старого врага. Их останки выглядели как хрупкие тела детей, и меня начали одолевать муки совести. Да, эти люди очень старались убить меня. Если бы они победили, то сейчас бы сдирали кожу с моего еще теплого тела.

Я даже не попытался похоронить их – оставил падальщикам, кружившим над головой, которых привлек ветер, пропитавшийся запахом крови.

Вскоре я наконец смог разглядеть, что находилось передо мной, но вопросов стало только больше. Я увидел огромного черного слона, на чьей спине находился паланкин с чем-то вроде каноэ из березовой коры вместо крыши. Рядом с животным стоял привлекательный индеец, чья одежда и украшения соответствовали традициям какатанава и были типичными для индейцев, обитавших в североамериканских лесах. Может, он могиканин? Я решил, что это вождь. Не обращая внимания на слетевшихся грифов, он внимательно разглядывал то, что лежало перед ним.

Зрелище это благодаря полному безмолвию выглядело еще хуже.

Черный, жуткий, безмолвный вихрь, тонкий и зловещий, сужавшийся книзу и похожий на перевернутую пирамиду, рос, становясь все шире и опаснее. Сущность эта, из замерзшего грязного воздуха, преграждала путь от берега к острову, а город, стоящий на его фоне, придавал всей сцене ужасающую гармонию. Серебристая тропа внезапно исчезла, словно смерч проглотил ее. Тропа на льду, ведущая к городу, тоже пропала. Казалось, я приблизился к самому сердцу мира. Но в сравнении с этим путешествие мое до сих пор проходило довольно гладко.

Все силы, противостоящие Равновесию, собрались здесь, чтобы защититься от его спасителей. Мы столкнулись не с противоборствующими философиями Порядка и Хаоса, а с духом лимба, неразумной, но сложной тварью, которая жаждала смерти, призывала ее, но не для себя, а для других. Она требовала, чтобы все мироздание обратилось в небытие, ибо только все мироздание могло сравняться с ее чудовищным эго. Когда все другие убеждения терпят крах, покончить с собой и убить как можно больше других существ остается единственным логичным выбором. Еще по событиям в нацистской Германии я знал, что эго таких созданий начинает разрастаться до тех пор, пока их личные мелкие, злобные мечты не превратятся во всеобщий кошмар.

Вопреки всему моему привычному скептицизму, сейчас я нисколько не сомневался в том, что эта замерзшая сила – сверхъестественный ураган. И, также вне всяких сомнений, он пытался преградить путь тем, кто вышел ему навстречу. Я понимал, что вижу магическое событие немалой важности. С того места, где я укрылся за скалами, я ощущал зло, полное жизни. Зло всего мира сосредоточилось в этом неподвижном вихре. Если бы я еще верил в Бога, то решил бы, что здесь находится само воплощение Сатаны. Отвага воина, противостоящего ему в одиночку, меня поистине поражала.

Вокруг разлилась жуткая, давящая тишина и полная неподвижность. Пройти вперед, казалось, совершенно невозможно. Я двигался будто не сквозь воздух, а сквозь плотную неподвижную воду.

Огромный зверь оказался мамонтом; как и индеец, он застыл, не успев завершить движения.

А затем в тени толстокожего шерстистого гиганта я увидел женскую фигуру. Положив стрелу на тетиву, она целилась в торнадо. Хрупкие плечи покрывал белый плащ – она отбросила его назад, чтобы не мешал стрелять.

Время тоже остановилось. Даже я сам начал двигаться гораздо медленнее.

Я заставил себя пройти вперед, надеясь, что глаза меня не обманывают и женщина – та, о ком я думаю.

Приблизившись, я окончательно в этом убедился. Это была Уна! Я попытался двинуться в ее направлении, но на меня обрушился мощный, оглушительный шум. Словно кто-то дул в трубы, и звук эхом распространялся по всем измерениям мультивселенной. Эхо звучало целую вечность.

Вихрь завизжал, дрогнул и яростно закрутился. Он снова двигался! Я разглядел внутри него злобные лица и конечности.

Волосы мои и одежда развевались. Я чувствовал, как меня засасывает, хватает, изучает. Ветер стал еще более агрессивным. И все происходящее ожило.

Сквозь завывания ветра послышалось мелодичное, чистое звучание флейты. Жена моя накладывала стрелу на тетиву. Я не стал звать ее, опасаясь отвлечь. Что она собирается сделать? Неужели думает, что может убить вихрь, сверхъестественный вихрь, если уж на то пошло, одной стрелой? Почему так спокойно идет навстречу смерти? Разве она не понимает, насколько сильна эта тварь? Или же она находится в трансе? Видит сон во сне?

И кто – или что – издало трубный глас, который я услышал раньше?

Инстинкт вновь одержал победу над волей, и я не раздумывая бросился к тропе, умоляя Уну остановиться, подождать. Но она не слышала меня из-за ужасного воя торнадо. Она шла очень странно, неестественно медленно.

Может, она все-таки в трансе?

Высокий индеец, кажется, узнал меня. И попытался остановить, подняв руку.

– Только она одна может пройти по Сияющей тропе по льду. Когда она пройдет, тогда и мы сможем. Но она идет навстречу Ветрам мира. Ветра совершенно обезумели. Она идет против Владыки Шоашуана.

Я тоже что-то прокричал ему, но воздушные потоки сорвали слова с губ и унесли.

Неожиданный порыв холодного ветра ударил мне в лицо и на мгновение ослепил.

Когда же я смог снова открыть глаза, Уна исчезла. Я почувствовал, что кто-то подбирается ко мне со спины.

Индеец взобрался на спину мамонта. Позади него в сторону берега шагала группа воинов; они выглядели так, словно сошли с подмостков спектакля «Гибель богов». Не считая того, что не все из них являлись скандинавами, передо мной стояла банда самых отвратительных, грубых викингов из всех, что я когда-либо видел. Я мгновенно схватился за меч.

Их вождь шагнул вперед. На нем был серебристый зеркальный шлем. Я уже видел его раньше, и я узнал этого человека. И в глубине моей души, хотя и вместе со страхом, зрело удовлетворение от сознания собственной правоты. Интуиция меня не подвела: Гейнор Проклятый снова вернулся.

Если бы я не узнал его по шлему, то все равно понял бы, кто это, по утробному издевательскому смеху.

– Ну-ну, кузен. Вижу, наш друг услышал звуки моего рога. Кажется, он доставил тебе хлопот. – Он поднял изогнутый бычий рог, покрытый узорчатой медью и бронзой, который висел у него на поясе. – Я протрубил уже во второй раз. А когда сделаю это в третий, всему придет конец.

И в этот миг он выхватил свой клинок. Он был черный. Он выл.

Меня охватило отчаяние. Я должен помочь жене. Но если я сделаю это, то Гейнор и его банда головорезов нападут на меня сзади.

Не раздумывая, я выхватил меч из ножен, словно Равенбранд овладел моей душой, сознанием и здравым смыслом.

Я начал наступать на викингов в доспехах.

Вновь раздался тонкий, сладкий напев костяной флейты. Эхо симфонией обволакивало окружающие пики. Гейнор выругался и с ненавистью обернулся на индейца – тот сидел по-турецки на холке мамонта и, закрыв глаза, играл на флейте.

Что-то происходило с мечом Гейнора. Он задрожал в руке хозяина, начал извиваться. Гейнор кричал на него. Схватил обеими руками, пытался овладеть им, но не мог. Неужели я прав? Неужели флейта в самом деле способна контролировать меч?

А затем мой собственный меч буквально потащил меня к тропе, по которой ушла жена. Позади меня раздавались крики Гейнора и его парней. Я молился, чтобы индеец отвлек их. Мне нужно помочь моей дорогой жене, моей любимой, единственной, кто придает мне душевное равновесие.

– Уна!

Голос мой унесло насмешливым ветром. Каждый раз, как я пытался позвать ее, ветер крал все звуки. Я ощущал лишь вибрацию меча, который каким-то образом звучал в унисон с ураганом. Неужели у меня в руках меч-предатель? Может быть, клинок хранит верность завывающему черному вихрю, в чьей глубине я теперь мог разглядеть злорадное лицо – оно предвкушало, что сделает с одинокой женщиной, которая все еще шагала к нему, со стрелой на натянутой тетиве, решительно, словно собиралась подстрелить оленя.

Черный туман начал разливаться вокруг смерча. Длинные щупальца потянулись к Уне, окружили ее, она перепрыгивала их, словно девочка, играющая в классики, и продолжала целиться.

А затем она выпустила стрелу.

Гигантская перевернутая пирамида из воздуха и пыли закричала. Внутри нее раздалось нечто вроде смеха, и от этого звука у меня в животе все свернулось узлом. Я побежал быстрее, пока не оказался на тропе, которая двигалась под ногами, словно ртуть. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы сохранить равновесие и понять, что не обязательно утопать в этой субстанции. Прилагая усилия, я мог идти по ней. А если еще чуть-чуть постараться, то и бежать.

И я побежал, когда Уна выпустила вторую стрелу, а затем и третью в течение нескольких секунд. Три стрелы образовали углы треугольника на лице вихря. Он разъярился, начал брызгать пеной, пытаясь избавиться от стрел. В глазах его светился разум, но, казалось, он совершенно потерял над собой контроль. Владыка Шоашуан продолжал ухмыляться и хохотать, щупальца его сворачивались, становились все более упругими, когда он тащил мою жену в свое чрево.

Флейта прозвучала в третий раз.

Уну резко выбросило из тела смерча. Вероятно, стрелы вместе с флейтой сотворили чудо. Она отлетела на Сияющую тропу, рухнув крошечной кучкой костей, прикрытой ярко-белыми одеждами из буйволиной шкуры, и осталась лежать на мерцающей серебром полосе.

Я прокричал ее имя, пробежав мимо: у меня не было времени, чтобы понять, жива ли она, – я решил отомстить этой твари и помешать ей снова наброситься на мою жену.

Меня поглотил рвущий уши крик, легкие наполнил смрадный запах, и я предстал перед мерзейшей харей – она ухмылялась мне из глубины урагана. Тварь облизнула темно-синие губы, открыла желтую пасть и высунула язык, готовясь сожрать меня.

Но мой Равенбранд разрубил зеленовато-коричневый язык на две части, взвизнув от радости, словно гончая на охоте. Еще одно движение клинка – и язык четвертован. В жутком взгляде вновь вспыхнуло понимание, словно смерч осознал, что имеет дело не с простым смертным, а с полубогом – ибо, когда меч прикипал к моей плоти, я не мог уже быть никем другим. Лишь смертным, получившим силы богов и уничтожающим их.

И не меньше.

Я захохотал, глядя в его округлившиеся глаза. Ухмыльнулся, изображая его окровавленный рот, пока он заглотил свой разрезанный язык и пытался придать ему новую форму. И пока он тратил силы на восстановление, я ударил снова, на этот раз прямо в горящий глаз, разрубая тонкий сосуд, бегущий по зрачку. Чудовище стонало и бранилось от боли и гнева. Стрелы Уны ослабили его.

Я ударил по дымчатым щупальцам, словно они были плотью и меч мог разрубить их. Но Владыка Шоашуан непрерывно восстанавливался и преображался, все время принимая внутри перевернутого конуса новые формы, словно пытался найти лучший способ меня уничтожить.

Но он не мог этого сделать. Я напитался похищенными душами множества убитых мною совсем недавно. Свежими душами, которые не пришлось делить ни с какими демоническими владыками. Я ощутил знакомый жуткий экстаз. Ощутив его раз, будешь всегда бояться ощутить его снова – и при этом жаждать, поскольку забыть невозможно. Жизненная сила убитых подкрепляла мое человеческое тело, превращая его в сверхъестественный проводник темной энергии меча. Об Уне как о сопернице забыли. Теперь я принадлежал мечу без остатка.

Меч вонзился глубоко в чрево твари. Только Равенбранд знал, куда надо бить, потому что только он находился в том же мире, что и демон-владыка, чьи силы я и сам когда-то пытался обуздать. Но теперь у меня не осталось подобных амбиций. Я сражался за свою жизнь и душу.

Темная энергия вливалась в меня, обостряя ощущения. Я почувствовал себя невероятно живым. В полной боевой готовности. Я отбивал щупальца, пытавшиеся схватить меня. Бешено хохотал. Снова и снова вонзал меч в голову, и тело вихря извивалось, выло, кричало и билось, угрожая уничтожить горы.

Кем бы я ни был, самим собой или Элриком из Мелнибонэ, я держался за них изо всех сил, хотя казалось, что в этот миг тысячи других личностей притягивались к нам. Притягивались благодаря силе Черного меча. Может ли из зла получиться добро, как часто бывает, когда зло получается из добра? Это даже не парадокс, а непреложный факт человеческого существования. Держа меч двумя руками, я перерубил то, что, вероятней всего, было яремной веной твари, и мои усилия были вознаграждены. Смерч неожиданно сдулся, превратившись в широкое грязное облако, меня же с ног до головы покрывало то, что находилось у него внутри, – его кровь. Зеленая липкая жижа сковывала каждое движение, несмотря на мою невероятную силу, она застывала плотной коркой на теле.

Я нанес твари опасный удар, но теперь и сам стал беззащитен; ветер кружил меня, а затем бросил на Сияющую тропу, как прежде отбросил мою жену. Я упал, сбитый с ног, но меч из руки не выпустил, успел подняться в тот самый миг, когда увидел, что на меня несется чудовищный белый буйвол.

Инстинкты и природная кровожадность клинка сработали одновременно. Я поднял большой черный боевой меч, словно вертел, и пронзил мощную грудь бизона. После второго удара бизон упал. После третьего кровь хлынула на лед.

Я победно обернулся, ожидая благодарности тех, кого спас. Но лицом к лицу столкнулся с вновь прибывшим. Белолицым и красноглазым, таким же, как и я. Он мог бы быть моим сыном – на вид ему было не больше шестнадцати. На лице его было выражение недоверчивого ужаса. Что не так? Разумеется, это был тот же самый мальчишка, которого я видел на острове. Но кто он? Не сын мой и не брат. И все же мрачное лицо несло все признаки фамильного сходства.

– Итак, – сказал я, – враг повержен, господа. Что еще нужно сделать? Ответом мне было молчание.

– Что, приключения вам не по зубам? – Я все еще ощущал эгоцентрическую эйфорию – она пришла, когда я пролил столько крови.

А затем я понял, что индеец и альбинос смотрят на меня с такой серьезностью, словно я совершил ужасную ошибку или даже преступление.

Индеец шагнул вперед. Он протянул руку, вырвал у меня меч и бросил его на тропу. Затем заставил меня повернуться и показал, что лежит за моей спиной.

– Она должна была провести нас по льду. Только Белая Буйволица может пройти по Сияющей тропе. А теперь она мертва.

Это была Уна. Ее белая накидка из буйволиной шкуры обагрилась кровью. На теле зияли три раны от меча. Они находились именно там, куда я ударил белого буйвола.

Постепенно весь ужас того, что я совершил, дошел до меня. Я поднял меч и отбросил его подальше на лед.

Она пришла, чтобы спасти меня, но в безумстве сражения я убил собственную жену!

Глава девятнадцатаяСияющая тропа

Возвела она град золотой, когда Рим еще ползал в грязи,

Философские снились ей сны, когда Греция в люльке лежала,

Испытала все страсти она, пока не пришел Человек.

Длилась слава ее слишком долго, пока не начался закат.

Остин. В дни древние мечтала Атлантида древняя

Не веря своим глазам, я подошел к хрупкому телу. Неужели я действительно убил свою жену? Я молил о том, чтобы все это оказалось иллюзией, а не странным животным, которое я поразил мечом.

Побежденный ветер улетел, после него осталась глубокая торжествующая тишина. Я слышал свои шаги по серебристой тропе, чувствовал сладковато-соленый привкус крови, когда встал на колени и потянулся к еще теплому, знакомому лицу.

Меня сбили с ног. Юноша-альбинос, которого я впервые увидел на острове, наклонился и быстро завернул мою жену в бизонью шкуру. Не раздумывая, бросился он к великому городу-пирамиде. Пока он бежал, серебристая тропа появлялась прямо перед ним – и не исчезала за его спиной. Я поднялся, чтобы последовать за ним, но у меня не было сил. И меча тоже не было. Похищенная энергия утекала из меня.

Я споткнулся и упал на неустойчивый грунт. Руки погрузились в серебристую ртуть. Я пытался ползти. Мой горестный крик разносился по всем мирам.

Потом появились Лобковиц и индеец, они склонились надо мной и помогли подняться.

– Он пытается спасти ее, – сказал Лобковиц. – Шансы есть. Вы видели? Даже в смерти она обладает силой прокладывать путь.

– Почему вы позволили мне… – Я заставил себя замолчать. Я никогда не обвинял других в своих ошибках, но на этот раз все было намного хуже, чем я мог себе представить. Когда воспоминания Элрика столкнулись с моими и объединились в общем чувстве вины, в душе возник ужасный резонанс. Только теперь я вспомнил, кем являлся на самом деле. Как Элрику удалось захватить надо мной власть? Я огляделся, ожидая, что он появится – таким же, каким впервые явился мне в концлагере. Но с тех пор наши отношения стали намного глубже.

Лобковиц кивнул индейцу:

– Айанаватта, сударь. Не возьмете ли вы его за другую руку?..

Айанаватта среагировал немедленно. Двое мужчин подняли меня на спину толстокожего зверя, который терпеливо ожидал нас, и сами оседлали его.

Теперь-то я понял, почему они так торопились.

Викинги возвращались. Они уже бежали к тропе, которой могли воспользоваться так же, как и мы. Они вновь собрались вокруг своего вождя в зеркальном шлеме, который все еще выглядел как мой побежденный враг – Гейнор Проклятый. Их голоса эхом разносились по льду. Неужели они гонятся за нами?

Я изо всех сил боролся, чтобы найти свой меч, но двое мужчин крепко держали меня, и я был слишком утомлен, чтобы сражаться с ними.

– Не бойтесь Гуннара и его компании, – сказал принц Лобковиц. – Мы успеем спрятаться в городе, пока они нас не догнали.

– Как только мы войдем в ворота, он не сможет причинить нам вреда, – согласился индеец.

Я с облегчением понял, что по крайней мере юноша с Уной на руках находится в безопасности. Он уже не бежал, а шел и, подойдя к воротам, исчез внутри. Я снова оглянулся. Гуннар – или Гейнор – все еще преследовал нас. Что-то странное происходило с масштабами. Преследователи либо находились очень далеко, либо были слишком маленькими по сравнению с гигантским мамонтом. Может, все это иллюзия или очередной сон? Стоит ли доверять своим глазам? Могу ли я верить своим чувствам? Я ощущал себя так, словно сильно увеличился в размерах и в то же время утратил тело. Кожа ощущалась как воздушный шар, который вот-вот лопнет. В голове все лихорадочно кружилось. Перспектива искажалась и менялась прямо на глазах. Мамонт уменьшился в размерах, потом увеличился. Меня замутило. Глаза болели, и я не мог больше держать голову.

Пока меня везли в город, я потерял сознание. К тому времени, как я пришел в себя, мы были за высокими стенами Какатанавы, и я вдруг ощутил себя в безопасности. Юношу с телом моей жены я не видел. К моему удивлению, большой двор вокруг гигантского города был совершенно безлюден. Но ведь раньше, когда я подходил к зиккурату, я видел своими глазами, как здесь кипела жизнь! Очевидно, все оказалось иллюзией, не имеющей смысла. Каким образом такой огромный город смог разом опустеть?

Даже мамонт казался удивленным – подняв свой огромный хобот, он мотал головой и махал бивнями, которые свистели в воздухе. На его трубное приветствие никто не ответил, лишь эхо металось меж пустыми ярусами и далекими вершинами.

Так где же какатанава, эти огромные индейцы, что привели меня в Бездну Нихрэйна и, в конечном итоге, в этот мир? Я попытался освободиться от дружеских рук, которые все еще держали меня. Мне нужно было найти того, кто смог бы дать ответ. Кажется, я сказал это вслух. А затем погрузился в глубокий сон. Но он не утешил меня. Он был столь же беспокойным и таинственным, как и моя жизнь.

Я увидел тысячу воплощений Уны, женщины, которую я любил, и во сне я убивал ее тысячу раз тысячью различных способов. Я тысячу раз раскаивался и испытывал невыносимое горе. Но во всей этой душевной агонии я, кажется, нашел крошечную ниточку надежды. Она выглядела как тонкая серая проволока, ведущая от трагедии к радостному разрешению, туда, где исчезал страх, затихал ужас, где все мечты становились реальностью. Не является ли Какатанава лишь другим именем Танелорна, смогу ли я здесь отдохнуть, возродить свою любовь и жизнь?

– Это не Танелорн, – сказал кто-то.

Проснулся я отдохнувшим. Сверху на меня смотрел черный гигант Сепириз. Он держал в руке кубок и протягивал его мне. Желтое вино. Я выпил его и почувствовал себя лучше. Но потом нахлынули воспоминания, и я соскочил с помоста, на котором лежал. Осмотрелся в поисках меча. Но, не считая возвышения, на котором я спал, комната оказалась совершенно пуста. Я выбежал в соседнюю, а затем через дверь, в коридор. Пусто. Ни мебели, ни жильцов.

– Это Какатанава?

– Да, это их город.

– Они сбежали? Я же видел…

– Вы видели то, что и все путешественники на протяжении многих веков. Вы видели воспоминания о городе, когда он был в самом расцвете. Теперь он умирает, и от народа остались лишь те, кого вы уже встречали.

– А где они?

– Вернулись на свои позиции.

– А моя жена?

– Она не погибла.

– Жива? Где она?

Сепириз пытался меня утешить. Он предложил мне еще вина.

– Я лишь сказал, что она не погибла, но не говорил, что она жива. Древо само по себе больше не обладает такой силой, как раньше. И чаша сама по себе больше не имеет такой силы. И посох. И щит. И клинок. И камень. Точка опоры исчезла. И только после восстановления Равновесия она сможет жить. Между тем надежда есть. Трижды три, едины мы.

– Позвольте мне увидеть ее!

– Нет. Слишком рано. Нужно еще кое-что сделать. И если вы не сыграете предписанную роль, то никогда ее не увидите.

Мне оставалось лишь довериться ему, хотя он явно что-то скрывал. Сепириз обещал мне, что я снова увижу Уну, но не сказал, что она может принять другое обличье.

– Вы понимаете, граф Улрик, что леди Уна спасла вам жизнь? – мягко спросил он. – В то время как вы храбро сражались с Владыкой Шоашуаном и значительно ослабили его, дочь крадущей сны нанесла ему последний, рассеивающий удар, и тот отправил элементаля во все двенадцать сторон света.

– Она выпускала стрелы, я помню…

– А потом, после того как вы неожиданно атаковали герцога-демона, думая, что спасаете ее, она снова помогла вам. Приняла облик Белой Буйволицы, которой суждено было проторить нам последнюю дорогу по льду. У нее огромный опыт борьбы с Владыкой Шоашуаном. Понимаете? Она стала Белой Буйволицей. Буйволица – прокладывает тропы. Она может проложить путь в новые миры. В этом мире она – единственная сила, которую боятся элементали ветра, поскольку она несет в себе дух всех духов.

– А есть и другие элементали?

– Они все объединились во Владыке Шоашуане, который всегда был могущественным и заключал множество союзов с воздушными элементалями. Но теперь он взял их в плен. И хотя двенадцать духов ветра побеждены его силой, они все еще могут преобразиться. В этом мире ему служат все ветры. Вот почему ему сопутствует удача. Он повелевает элементалями, которые когда-то были друзьями вашего народа.

– А потом перестали ими быть?

– Да, ибо их поработил этот безумный владыка. Вы должны понимать: элементали не служат ни Порядку, ни Хаосу, они верны только себе и своим друзьям. И лишь по случайности они служат Равновесию. А теперь им приходится против своей воли подчиняться Владыке Шоашуану.

– Почему он имеет власть над ними?

– Он украл Щит Хаоса, который, видимо, привел сюда вашу жену. Владыка Шоашуан подстерег ее и отобрал щит. Это было все, что ему нужно, чтобы сконцентрировать свои силы и победить ветра. Если бы не чары Айанаватты, ее бы вообще не было с нами! Его волшебная флейта от души послужила нашему делу.

– Владыка Сепириз, я обязался служить вашему делу, потому что вы обещали вернуть мне жену. Но вы не сказали мне, что я убью ее.

– Я не был уверен, что все случится именно так… в этот раз.

– В этот раз?

– Мой дорогой граф Улрик. – В этот миг в комнату вошел князь Лобковиц. – Кажется, вы наконец-то поправились и готовы к дальнейшему.

– Только если вы расскажете мне больше. Правильно ли я вас понял, владыка Сепириз? Вы знали, что я убью свою жену?

Черного великана выдало выражение его лица, но в нем я заметил еще и печаль. Если прежде я и винил его в чем-то, то теперь горечь рассеялась без следа. Я вздохнул. Попытался вспомнить то, что уже слышал. Кажется, когда-то давным-давно это сказал Лобковиц. Все мы являемся отголосками какой-то большой реальности, но каждое наше действие в конечном итоге определяет природу самой истины.

– Все, что мы делаем, не уникально. Все, что мы делаем, имеет смысл или последствия, – мягко проговорил Лобковиц с приятным австрийским акцентом, прервав молчание Сепириза. Черный гигант посмотрел на него с облегчением и даже с благодарностью. Он не мог принять вызов, который я ему бросил, и боялся ответить на мой вопрос.

Наступившую тишину нарушил громкий шум снаружи. Я прошел мимо возвышения, на котором спал – в одном нижнем белье, потому что комната была приятно теплой. Я подошел к окну. Посмотрел во двор – мы располагались несколькими этажами выше. Старые лозы, толще моей ноги, взбирались по потертой, блестящей каменной кладке. Осенние цветы, огромные георгины, гортензии и розы высотой едва ли не мне по плечи росли среди них, и только теперь я понял, насколько древнее это место. Теперь оно стало домом для дикой природы, а не для человека. Во дворе росли большие раскидистые деревья и высокая дикая трава. Немного поодаль, на другой террасе, я разглядел целый фруктовый сад. А за ним заброшенные поля, загоны для скота, склады. Они пустовали здесь веками. Я вспомнил историю о том, как турки захватили Византию. Они считали, что завоевали великую империю, но вместо нее нашли лишь овец, пасущихся среди руин разрушенных дворцов. Может быть, здесь находилась американская Византия?

Во дворе стояла большая черная мамонтиха по кличке Бесс – ее купали юноша по имени Белый Ворон и его старший товарищ Айанаватта. Оба в отличной физической форме, они, по всей видимости, были добрыми друзьями, хотя Белый Ворон выглядел не старше семнадцати. Он, как и я, был альбиносом. Но он напоминал мне не моих близких, а кого-то другого. Кого я тоже хорошо знал. Мне хотелось позвать его, расспросить об Уне, но Сепириз уже заверил меня, что она не погибла. Я заставил себя подчиниться ему. Он не просто знал будущее, он понимал все варианты будущего, которые могут умножаться, если кто-то из нас слишком далеко отклонится от истории. Подобно сложному заклинанию, заставляющему десятки людей совершать десятки различных поступков, история должна быть соблюдена в точности, если мы хотим достичь желаемого. Мы участвовали в игре жизни и смерти, правила которой приходилось угадывать.

Юноша поднял голову и увидел меня. Он сразу посерьезнел и махнул мне рукой, я принял этот жест за проявление дружелюбия, возможно, он хотел ободрить меня. Парень обладал редким обаянием, как и индеец, стоявший рядом с ним. Айанаватта кивнул мне, но с большим почтением.

Кто эти аристократы прерии? Я не встречал ничего подобного ни в одном из замечательных исторических документов о ранней истории Северной Америки, которые изучал. Тем не менее выглядели они весьма солидно. На воинах, находившихся в великолепной физической форме, была дорогая одежда. Оружие, украшения и одежду, расшитую бисером, изготовили прекрасные мастера. Оба явно занимали высокое положение в своем племени. Бритые головы блестели от масла, в длинную прядь на темени – единственный участок с волосами на всем теле – были вплетены блестящие орлиные перья. Сложные татуировки и украшения у старшего индейца, выделанные шкуры и искусные вышивки бисером – все это указывало на их ненавязчивый авторитет. Может, они, как и какатанава, последние представители своих племен?

Меня в очередной раз поразило, что изнутри город выглядел совершенно безлюдным. Я оглядел ярус за ярусом, до самых облаков, скрывающих верхние галереи города.

Обернувшись, я смог разглядеть за высокими стенами ледяное озеро и неровные вершины гор вокруг него. Казалось, жизнь покинула этот мир. Что Сепириз говорил о жителях этого города? Ведь здесь, должно быть, когда-то обитали миллионы.

Я спросил Лобковица о том, что случилось. Ему, кажется, не хотелось отвечать – он лишь обменялся взглядами с владыкой Сепиризом, который пожал плечами.

– Думаю, что теперь мы можем говорить, ничего не опасаясь, – сказал он. – Здесь мы вообще не контролируем события. Что бы мы ни говорили, последствия уже не изменятся. Теперь только наши поступки могут внести изменения, этого и я боюсь… – Он прижал крупный подбородок к груди и прикрыл задумчивые глаза.

Я отвернулся от окна.

– А где какатанава, жители этого города?

– Вы уже видели всех, кто выжил. Вам известно другое название этого города на языке какатанава? Похоже, что нет. Он называется Икенипванава, что примерно означает Гора Древа. А о нем вы что-нибудь слышали? О самом древе? О нем говорится во многих мифологиях.

– Я ничего не знаю о нем. Но сейчас меня больше всего волнует моя жена. Как вы думаете, она выживет? Можно ли повернуть время вспять?

– Запросто, но это ничего нам не даст. Дело сделано. И повторится снова. Вашу память изменить не так-то просто!

– В этих стенах вообще что-нибудь меняется? – спросил я.

– Ничего. По крайней мере, в последнюю сотню лет. А может, и тысячу. То, что вы видели с берега, всего лишь иллюзия обитаемого города. Ее поддерживают те, кто охраняет сам источник жизни. Светоотражающие стены города служат нескольким целям.

– Разве никто никогда не приходил сюда, чтобы узнать правду?

– Как бы они смогли это сделать? До недавнего времени озеро постоянно кипело из-за вязкой породы, самой жизненной материи планеты. Никто не мог пересечь его, и никому не было до этого дела. Но потом холодный Порядок сотворил свое мрачное волшебство и сделал озеро таким, каким вы его видите сейчас. Именно этим занимались Клостергейм и его друзья. В ответ Айанаватта и Белая Буйволица с помощью чар проложили тропу, но, разумеется, теперь ею могут воспользоваться и наши враги. Мы прокладываем пути, но не можем контролировать, кто использует их после нас. Несомненно, пройдет совсем немного времени, прежде чем они все поймут и найдут способ проникнуть в город. Поэтому мы должны сделать все, что должны, как можно быстрее.

– Я уже понял, что времени, каким мы его знаем, не существует. – Я рассердился и начинал думать, что они меня обманули. – Поэтому к чему торопиться? Особой срочности нет.

Князь Лобковиц позволил себе легкую улыбку.

– Некоторые иллюзии гораздо убедительнее других, – сказал он. Казалось, он больше не собирался ничего говорить, но все-таки добавил: – Это последнее место в мультивселенной, где вы можете найти крепость в физическом виде. В других мирах она преобразовалась.

– Преобразовалась? А это была крепость?

– Преобразовалась благодаря тому, что находилось в ней. Тому, что в ней хранилось. Когда-то, на одном из этапов истории мультивселенной, это был великий и благородный город, самодостаточный, но способный принять всех, кто приходил к нему в поисках справедливости. Наподобие города, который вы называете Танелорн, он приносил порядок и спокойствие всем, кто здесь жил. Человеческая история – вот что меняется кардинально. Путь нации определяется страстями и алчностью, а не идеалами. Но без изменений мы погибнем. Простые человеческие эмоции нарушили стабильность, те же самые, что разрушили тысячи других империй и тысячу Золотых веков. История любви и ревности наверняка и вам хорошо знакома. Эта крепость, этот великий мегаполис был создан для сохранения символа. Поначалу символ был просто символом. Но затем благодаря человеческой вере и фантазии он начал становиться все более и более реальным. В конечном итоге символ и сам объект стали единым целым. И когда это случилось, они обрели силу, но это же подвергло их опасности и сделало уязвимыми. Как только символ обрел физическую форму, человеческие поступки начали влиять на его судьбу. Теперь символ и реальность стали одним целым. И мы сталкиваемся с последствиями этого объединения. В сущности, мы сами создали такое положение дел.

– Вы говорите о символическом древе? – спросил я. Мне вдруг вспомнилось, как в древности немцы поклонялись древу, отголоски этого встречаются в украшении рождественской елки. – Или о самой мультивселенной?

Он облегченно вздохнул.

– Понимаете, каков парадокс? Мультивселенная и древо – это одно и то же, и они заключены друг в друге. Ужасная дилемма человеческой жизни. Мы способны уничтожить саму материю нашего существования. Наше воображение может создать реальность, а может разрушить ее. И оно также способно создавать иллюзию. Худшая из всех иллюзий, разумеется, самообман. Из этой фундаментальной иллюзии возникают все остальные. Это великий изъян, который навсегда удерживает нас от искупления. Именно он и положил конец Золотому веку, символом которого являлось это место.

– Вы говорите, искупление невозможно?

Лобковиц положил руку мне на плечо.

– Такова судьба Защитника человечества. Наша общая судьба. Время и пространство находятся в постоянном движении. Мы стремимся установить Равновесие в мультивселенной, но сами вряд ли когда-нибудь увидим его. Таково наше бремя. Бремя таких, как мы с вами.

– И эта дилемма повторяется в бесчисленных версиях одних и тех же жизней, одних и тех же историй, одних и тех же сражений?

– Повторение – подтверждение жизни. Это то, что мы так любим в музыке и других формах искусства и науки. Мы выживаем благодаря повторению. В конце концов, так мы размножаемся. Но когда многократное повторение приводит к потере самой сути, необходимо что-нибудь сделать, чтобы изменить историю. Напитать новыми соками старое древо. Именно это мы пытаемся сейчас сделать. Но сначала нам нужно собрать все элементы воедино. Теперь вы понимаете, чего мы хотим достичь, граф Улрик?

Нужно признаться, что я был сбит с толку еще сильнее. Подобные философии недоступны моей простой душе. Но я сказал:

– Кажется, понимаю.

На самом деле я понимал лишь одно: если я сыграю свою роль в этой истории, то смогу воссоединиться с Уной. Все остальное не имело для меня никакого значения.

– Идемте. – Сепириз словно сжалился надо мной. – Сейчас нам нужно подкрепиться.

Мы вышли на широкую тропу, огибающую город.

– Так чем на самом деле является это место? – спросил я. – Центром мультивселенной?

Лобковиц заметил, насколько я озадачен.

– У мультивселенной нет центра, как нет его у дерева, но именно здесь встречаются естественное и сверхъестественное, и ветви мультивселенной переплетаются друг с другом. Эти пересечения приводят к непредсказуемым последствиям и угрожают всему. Масштабы теряют всякий смысл. Вот почему так важно сохранить исходную последовательность событий. Проложить путь и придерживаться его. Соблюсти нужное число участников, как было предписано. Именно так мы учимся упорядочивать Хаос и перемещаться по Полю Времени. Вы не заметили, что здесь у всех разный размер? Это верный признак того, насколько серьезному нападению подверглось Равновесие.

Князь замолчал и посмотрел наверх. Верхние ярусы огромного строения терялись в белых облаках.

– Какатанава строили город на протяжении многих веков на месте горы, что существовала тут с самого начала, – говорил Лобковиц, пока мы шли мимо заброшенных домов, лавок и конюшен. – Они были замечательными, цивилизованными людьми. Жили по закону. Принимали всех, кто искал защиты, при условии, что они подчинятся Порядку. Все жили для одного – ради древа, которое находилось под их защитой. Они посвятили себя этому делу. Весь народ жил для того, чтобы заботиться о древе, защищать и взращивать его. Какатанава были известными и уважаемыми людьми, они славились своей мудростью и разумом по всей мультивселенной. Великие короли и вожди других народов отправляли сюда своих сыновей перенимать путь какатанава. Постигать мудрость Народа Древа приходили даже из других миров. Разумеется, Белый Ворон тоже последовал давним традициям своей семьи…

Я сказал, что слышал, как какатанава называли Народом Круга, почему же он назвал их Народом Древа?

Лобковиц улыбнулся.

– Древо находится в круге. Время – это круг, а дерево – мультивселенная. Круг – сфера, в которой все существует. Пространство – всего лишь измерение этой сферы.

– Пространство – это измерение времени?

– Именно так, – просиял Лобковиц. – Когда это понимаешь, то и многое другое объясняется само собой.

От дальнейших пояснений этой путаной идеи меня избавил резкий вопль. Сердце пропустило удар; я бросился на ближайший балкон. Увидел, как на неровный горизонт надвигаются темные тучи, они собирались вокруг самой высокой вершины, извивались в мучительной попытке принять форму живого существа. Облака, привлеченные всеми ветрами, плененными Владыкой Шоашуаном, сбились в массивное тело. Прежде чем мы успели отступить внутрь, длинное щупальце облаков отделилось от основной массы и хлестнуло по льду, стенам огромного города-крепости и нам, словно кнут, а затем вернулось назад.

У Сепириза на шее даже остался тонкий рубец, в том месте, где его задело облаком. Мне показалось, что в глазах его вспыхнул страх, но, когда я пригляделся, он улыбнулся.

– Ваши бывшие друзья выступили против нас, – сказал Лобковиц. – Они пробуют силы. Теперь мира ждать не приходится. А если Гейнор Проклятый одержит победу, нас ждут вечные муки.

Я удивленно поднял брови. Лобковиц говорил вполне серьезно.

– Как только нарушится Равновесие, время, как мы его знаем, тоже разрушится. А это означит, что мы останемся неподвижными, но в полном сознании, замороженные в последнем мгновении перед небытием, и будем проживать эту смерть вечно.

Признаюсь, я перестал прислушиваться к экзистенциальной лекции Лобковица. Будущее без Уны представлялось довольно мрачным, так что и думать о нем не хотелось.

Забыв о еде, мы наблюдали, как образуется и меняет форму вокруг горных вершин сине-черный кровоподтек облака. Из другой части галереи раздался крик, и мы увидели за большими воротами в город наполовину исчезнувшую тропу, которую Айанаватта проложил с помощью флейты. Теперь она разливалась, как ртуть, разбегаясь по льду, и люди, двигавшиеся по ней, перепрыгивали с участка на участок. Крошечные фигурки, не индейцы-какатанава. Сначала я подумал, что это инуиты, одетые в тяжелые меха, но потом понял: их возглавлял вождь без лица. Свет отражался от зеркального шлема, я сразу же узнал его. Рядом с ним шагал еще один мужчина, походку которого я вспомнил, а по другую сторону от него шел мужчина поменьше, тоже знакомый. Но они были слишком далеко, так что лиц их я не смог разглядеть. Без сомнения, они были его воинами.

Те же самые викинги, что пытались помешать нам добраться до крепости.

– Изгибы времени, – сказал Лобковиц, предвосхищая мой вопрос. – Гейнор Проклятый теперь стал Гуннаром Обреченным. Небольшой шаг в сторону в мультивселенной. Он собрался воедино, но не смеет жить без шлема, поскольку все его лица существуют одновременно. В данном случае он находится здесь, в вашем двенадцатом веке, как и этот город, и многое другое…

Я обернулся и посмотрел на него.

– Гуннар все еще ищет Грааль?

Лобковиц пожал плечами.

– Грааля жаждет Клостергейм. Таким извращенным образом он хочет добиться примирения. Гуннар же ищет смерти, как другие люди – сокровищ. Но он не желает просто умереть. Он хочет, чтобы вместе с ним умерло и все остальное. Только так он сможет оправдать свое самоубийство.

– Он мой кузен, но, кажется, вы знаете его намного лучше меня. – Я боролся с нарастающим чувством страха. – Вы встречались с ним в Будапеште или в Миренбурге?

– Он вечен, как и вы: у вас есть альтер эго, воплощения одного и того же архетипа, точно так же и он имеет множество имен и несколько обличий. Но ваш родственник, известный вам под именем Гейнор фон Минкт, был и останется преступником, Рыцарем Равновесия, который бросил ему вызов и был повержен. Он продолжает бросать вызов Равновесию снова и снова.

– Люцифер?

– У всех народов есть своя версия Люцифера.

– И он продолжает терпеть неудачи?

– Хотел бы я, чтобы это так и было, – вздохнул Лобковиц. – Нужно сказать, иногда он понимает, как это глупо, и пытается изменить свои поступки. Но здесь, увы, надежды нет, дорогой граф. Идемте, нам нужно посовещаться. Владыка Шоашуан вновь набрался сил. – Он остановился, чтобы выглянуть из другого отверстия в великой стене зиккурата. – Гейнор со своими друзьями принес в этот мир чародейство.

– Но как мы сможем противостоять им? – Я оглянулся на наш небольшой отряд – черного великана, князя Лобковица, шамана Айанаватту и Белого Ворона. – Как мы сможем с ними драться? Мы в меньшинстве и практически безоружны. Владыка Шоашуан набрался сил, а нам нечем с ним драться. Где мой меч?

Сепириз посмотрел на Лобковица, тот посмотрел на Айанаватту и Белого Ворона. Эти двое промолчали. Сепириз пожал плечами.

– Меч остался на льду. Мы не сможем получить третий, пока…

– Третий? – переспросил я.

Айанаватта указал себе за спину.

– Белый Ворон оставил свой клинок в поклаже Бесс. И щит его тоже там. В любом случае, нам не хватает третьего предмета, обладающего силой. Полагаю, что теперь мы не сможем разбудить стража. Фурн умирает. И с ним древо. А с древом и Равновесие… – Он безнадежно вздохнул.

Тишину города внезапно взрезал визг, похожий на скрежет металла по металлу, и надо льдом сформировалось нечто, прямо за тем местом, где Гейнор и его люди осторожно двигались по рассыпающейся тропе.

Я был уверен, что мы смогли бы победить воинов, но страшился того, что стояло за ними, чем бы оно ни было.

Оно снова завопило. Жадно, с предвкушающей издевкой.

Разумеется, это вернулся Владыка Шоашуан. И Гейнор тоже помог ему накопить сил.

Белый Ворон отвернулся от зрелища, сильно обеспокоенный.

– Я принял облик ворона, чтобы найти своего отца на острове. Думал, он нам поможет. Станет третьим. Но Клостергейм поджидал меня там и заманил в ловушку. Сначала я подумал, что вы и есть он, мой отец. Если бы вы не были рядом… Какатанава пришли спасти меня, когда Клостергейм ушел. Они выпустили меня и нашли вас. Видимо, мой отец оказался в другом месте. Он последовал за своей мечтой, и его проглотило чудовище. Я думал, что он вернулся на Трон Дракона, но если и вернулся, то по какой-то причине ушел оттуда. Этого не должно было случиться. – Белый Ворон заговорил тише, с мукой в голосе: – Если это тот, кто я думаю, то я не должен с ним сражаться. Не могу же я сражаться со своим отцом.

Я нахмурился.

– Элрик – твой отец?

Он рассмеялся.

– Конечно, нет. Как такое возможно? Мой отец – Садрик.

Айанаватта коснулся руки своего друга.

– Садрик мертв. Ты сам так сказал. Его проглотил кенабик.

Белый Ворон был искренне изумлен.

– Но я же сказал, что его проглотили, а не убили.

Глава двадцатаяПролагающий путь

Пиво лей, не жалей, пусть пылает костер до небес,

Смейся, пой и пляши, разбуди зимний лес, тихий лес.

Смерть-сестрица и братец Мороз обойдут стороной,

Голодуха-мамаша сбежит в чисто поле с косой.

Хохочи, веселись, кружку с элем скорей подними.

Миром правит добро, а со злом поквитаемся мы.

Старинная песня из Мурсдейла

Владыка Шоашуан не просто сформировался над исчезающей дорогой. Он черпал силы из окружающих гор. Грозовые тучи накатывались с севера, юга и запада, огромные массы темно-серого и черного, пронизанные белыми точками, быстро надвигались на нас.

Сланец и галька полетели навстречу его вращающемуся причудливому телу, внутри которого хохотало и бредило в алчной ярости совершенно безумное, гротескное лицо. Теперь он был намного сильнее, чем когда мы с Уной сражались с ним. И с каждым мгновением он продолжал расти. Куски льда взлетали с озера, чтобы присоединиться к поднятым вихрем тяжелым каменным обломкам. Когда я заглянул внутрь него, то увидел извивающиеся тела людей и зверей, услышал их крики, смешанные со злобным воплем жестокого повелителя ветров.

Внезапно осознав, с чем мы столкнулись, Белый Ворон нахмурился, пробормотал что-то себе под нос, затем повернулся и побежал обратно по длинной извилистой дороге между ярусами. Сепириз и Айанаватта кричали ему вслед, но он не обращал на них внимания. Лишь бросил через плечо что-то непонятное и исчез из поля зрения. Неужели он нас бросил? И где сейчас Уна? Может, он пошел к ней? В безопасности ли она? И кого он считал своим отцом? Гейнора? Как Белый Ворон надеялся избежать конфликта?

Вопросы, на которые нет ответа. Даже Сепириз казался встревоженным из-за того, с какой скоростью рос Владыка Шоашуан. Обезумевший Владыка Ветров был уже в десять раз сильнее, чем когда он пытался преградить нам путь на льду.

Князь Лобковиц помрачнел и торопливо шагал по террасе. Мы поднимались все выше и выше, и вихрь не отставал, увеличиваясь в размерах. Террасы становились все теснее по мере того, как мы приближались к вершине города, ветер облизывал нас, пробовал на вкус, заигрывал, давая понять, что нам не избежать его ужасного разума, его огромной разрушительной силы.

Когда мы приблизились к вершине, тяжелые куски земли и камня полетели в стены пирамиды, раскалываясь о поверхность, врезаясь в листву. Большой камень чуть не попал в меня, а Сепириз дважды содрогнулся от удара. Обрушилась часть внешней стены. Сквозь щель я видел, как крошечные фигурки викингов приближаются к городу по льду, но пока мы находились в относительной безопасности, и прямое противостояние с ними нам не грозило. У нас не было возможности сопротивляться захватчику, даже если бы мы могли сразиться с ним. Владыка Сепириз не носил меча. За исключением лука Айанаватты и сабли князя Лобковица, у нас совсем не было оружия.

Мы достигли широкой башни с темно-красными стенами и темно-синими потолком и полом. Центральная винтовая лестница, словно серебряный шнур, вела к платформе, где, по всей видимости, располагалась экспериментальная лаборатория. Может быть, там проводили опыты алхимики? Судя по всему, князь Лобковиц точно знал, что здесь находится. Он сразу начал подниматься по лестнице.

– Давайте как следует рассмотрим наших врагов, – пробормотал он.

Мы поднялись за ним. Наверху находилось множество больших массивных механизмов, в основном построенных из камня, к примеру, старая мельница с огромными зубчатыми колесами из гранита и колесами поменьше из кованого золота и платины. Видимо, народ какатанава не имел понятия о плавке чугуна. Странные, громоздкие винтики и рычаги поворачивали множество линз и зеркал. Во всем этом было что-то знакомое.

Ну конечно! Мой отец экспериментировал с уменьшенной версией этого устройства в Беке еще до Первой мировой. Я понял, что мы видим редчайший вариант камеры-обскуры – посредством зеркал она могла показывать то, что происходило вокруг города. Но устройство не было чисто механическим. В нем работали силы, более привычные для Мелнибонэ, чем для Мюнхена. Владыка Сепириз пришел на выручку коренастому князю, и вскоре они с помощью жестов и команд привели в действие различные части устройства. Постепенно мы увидели, что происходило за воротами города.

Я оказался прав. Викингами руководил Гейнор Проклятый. Рядом с ним шагал его лейтенант Клостергейм. Большую часть лица третьего мужчины тоже скрывал шлем, но его глаза я видел и прежде. Он походил на дикого волка, впрочем, как и все остальные викинги, но все-таки отличался от них. В нем была какая-то фундаментальная самодостаточность, и его я боялся больше, чем всех других.

Викинги выглядели так, будто давно не спали и толком не ели. Путь сюда оказался для них нелегким. Я еще не встречал такую голодную толпу головорезов. Они наблюдали за Демоном Ветра с мрачной настороженностью, да и вообще выглядели не слишком счастливыми под командованием Гейнора. Они боялись огромного вихря почти так же сильно, как и мы! И только незнакомец в черном шлеме пребывал совсем в другом настроении. Теперь его глаза находились в тени, но на бледных губах, наполовину скрытых забралом, играла улыбка. Я узнал эту улыбку, как и глаза, и теперь испугался еще сильнее.

Еще более крупные камни врезались в стены, оставляя глубокие отметины. Сепириз яростно бормотал что-то о древности строения и его огромном значении на протяжении многих тысячелетий.

Полагаю, он до сих пор считал, что здесь мы находимся в безопасности, по крайней мере пока, но все стало куда более опасным и непредсказуемым, чем он ожидал. Сепириз наконец понял, что недооценил опасность. Он даже не представлял, что все могло сложиться таким образом.

Жестокий ветер завывал в высокой башне и со свистом носился вокруг сложной конструкции из медных проводов и полированных зеркал, изношенных гранитных шестерен и латунных осей, резервуаров с ртутью. Раздалось шумное гудение, грохот и жужжание, когда ветер коснулся тонких, почти сверхъестественных приборов. Полированное стекло вспыхнуло и ослепило меня. Тонкие трубочки задребезжали, что-то зашипело и заскрежетало.

Шепот Владыки Шоашуана разнесся по залу с высоким потолком странным уродливым эхом:

– И смертные, и бессмертные, вы все обретете бесславный, страшный конец. Признайте, что Равновесие нарушено. Сама материя, из которой оно создано, погибла, масштабы теперь ничего не значат. И древо тоже скоро погибнет. Регулятор мультивселенной не оправдал ваших надежд. Порядок восторжествует. Вас ждет неподвижный покой окончательной стабильности. Время упразднено, вскоре мы с вами увидим, как наступит новый порядок.

– Порядок, который ты сулишь нам, – это застой и смерть, – презрительно ответил владыка Сепириз. – Владыка Шоашуан, ты бесчестишь свое имя. Тебе недостает достоинства и красоты. Ты всего лишь назойливый шум, окружающий пустоту. Разрушение – единственное, на что ты способен. И в этом случае ты не больше чем последний вздох умирающей птицы.

Послышался гневный рев. Стены загрохотали и начали трескаться, когда вихрь усилился. Кладка внешней стены расшаталась и с грохотом рухнула вниз.

Руки владыки Сепириза летали по странным приборам. Он сгорбился, полностью сосредоточившись на работе. Глаза его метались из стороны в сторону, словно он искал слабое место.

Сепириз считывал сигналы в зеркалах, хмурясь, смотрел на кружащиеся колбы и трубки.

Башня затряслась, словно от сильного землетрясения. Мои товарищи переглянулись. Очевидно, они даже не ожидали такой силы. Хотя город был возведен человеческими руками, он располагался на склонах горы. Внутри она все еще была живой горой. И Владыка Шоашуан обладал достаточной силой, чтобы бросить ей вызов, грозя полным разрушением!

За стенами носились в воздухе каменные обломки. Внизу, у подножия, Гейнор и его люди смотрели, как ветер безжалостно рушит неуязвимые прежде ворота. Я тоже увидел, как створки, срываемые с петель, начали раскалываться. Железные петли и ленты, которыми ворота были обиты, когда-то могли выдержать любую атаку, теперь же они деформировались и скрутились под давлением ветра.

Рев оглушал, волосы и одежда развевались в разные стороны. Владыка Сепириз что-то крикнул мне, затем взмахнул рукой; я никак не мог понять, чего он хочет.

Ртутный резервуар, служивший зеркалом, вновь закружился, и в нем я увидел лицо человека в мельчайших деталях. Это был незнакомец, пришедший с Гейнором и Клостергеймом. Он смотрел вверх, предположительно на своего сверхъестественного союзника. Глаза его, как и мои, были алыми. В них отражались глубина и сложный жизненный опыт. Как человеческая душа может вынести бремя такого знания, что отражается в этих глазах? Только Элрик из Мелнибонэ был достаточно могущественным чародеем и воином, чтобы взять на себя это бремя. Вряд ли когда-то существовал другой человек со столь же сильным характером.

Поверхность резервуара замерцала, показывая во весь рост воина в черных доспехах и черном шлеме. В руке он держал круглый боевой щит, покрытый парусиной. С некоторым удивлением я заметил, что у него тоже есть черный меч, такой же, как у меня. Тогда меня впервые осенило. Истина оказалась настолько непостижимой, что сначала ускользнула от меня. Нас трое? Три меча? Три щита? Но кто нес щиты?

Сепириз оттащил меня от зеркального резервуара.

– Он притягивает вас. Вы утонете, если не будете осторожны. Со многими это случалось.

– Утону? – засмеялся я. – Утону в своем отражении?

Ко мне подошел Айанаватта.

– Значит, вы поняли. – Он излучал спокойствие и олицетворял здравый смысл во всем этом безумии. Улыбался он тихо, по-дружески: – Но вы не первый, с кем это случилось. Возможно, кто-то скажет, что это судьба вашего друга Гуннара!

Чем больше я узнавал этого высокого краснокожего, тем большим уважением и любовью к нему проникался. Он был прирожденным лидером. Непритязательным, держался на равных, но действовал решительно и осторожно. Все великие лидеры, такие как Александр Македонский, могли играть в нарды с простыми солдатами и при этом вести себя так, что к ним относились как к живым богам.

Я хотел спросить Айанаватту, где его народ. Его черты казались мне знакомыми, но знал я недостаточно, чтобы определить, к какому племени он принадлежит. И время сейчас не подходило для того, чтобы удовлетворять свое любопытство. События развивались слишком быстро. Нас всех свели вместе разные обстоятельства. Я понятия не имел, как Гейнор и компания достигли Какатанавы и почему они здесь.

Визжащий ветер причинял боль. Казалось, в уши вкручивали иголки. Я прикрывал их, как мог, и заметил, что на моих товарищей звук действовал точно так же. Владыка Сепириз нашел немного воска и протянул его нам. Я заткнул мягким податливым материалом уши и избавился от сильного воя.

Я услышал, как князь Лобковиц подошел ко мне. Он приложил ладонь к моему уху и сказал:

– Мы не можем сражаться с Владыкой Шоашуаном и его союзниками. У нас нет необходимых средств, чтобы уничтожить его, поэтому все, что мы можем сделать сейчас, это отступить. Мы должны покинуть внешний город и попробовать войти в более глубокую реальность внутри. Нужно вернуться к древу скрелингов.

Это все, что он смог сказать, прежде чем пронзительный ветер стал еще громче, его ледяные пальцы пробрались под одежду и впились в тело.

Меня охватила пронизывающая боль, я громко выругался – такой сильной она была, в этот миг в дверях появился Белый Ворон. За ним виднелось что-то темное и подвижное. Мне захотелось выхватить меч, броситься к нему на помощь, но в этот миг я понял, что с ним был зверь, его верная толстокожая Бесс. Опасаясь за ее безопасность, он привел ее сюда. Седло все так же лежало на ее спине, груз покрывала накидка из белой буйволиной шкуры с синей и алой кромкой, от этого казалось, что у мамонтихи на спине вырос горб, точно у верблюда. В тот момент трудно было сказать, будет ли ей лучше с нами или без нас.

Бесс двигалась так же быстро, как и мы, когда мы бежали через камеру-обскуру и другие залы, стены которых были покрыты разными необработанными металлами, некоторые даже драгоценными. Ноги скользили по полу тоннелей. Наши отражения искажались изогнутыми полированными стенами. Дважды появлялось мое собственное лицо, увеличивалось и превращалось в злобную отвратительную гримасу. Остальные постарались уйти оттуда как можно быстрее. Я вдруг понял, что хохочу, окончательно обезумев от горя. Жители города были так близки к тому, чтобы управлять вечными реалиями! Что их уничтожило?

Наконец мы все оказались в хрустальной комнате, где едва помещались кривые бивни огромной мамонтихи, не говоря уже обо всех нас. Рука моя лежала на огромной изогнутой поверхности бивня, когда Бесс посмотрела на меня кротким, но смелым глазом. Стена за ее спиной рухнула, и мы увидели, что стоим над неустойчивым озером из поднимающихся и падающих кристаллов.

Сепириз бормотал и рычал, проводя посохом над кристаллами. Они шипели в ответ. Очень медленно принимали какую-то невнятную форму и вновь превращались в аморфную массу. Сепириз снова заговорил с кристаллами. На этот раз они быстро закрутились и образовали конус с черным центром.

А потом мы все упали!

Я кричал, пытаясь сопротивляться падению, всю вершину города вдруг окутало серное облако. Кристаллы открылись, словно пасть, угрожающая поглотить меня. Я с трепетом заглянул в мир, наполненный ярко-зеленой листвой. Оттенки зеленого, такие яркие, что меня чуть не ослепило.

Весь остальной мир превратился в ревущую пустоту и исчез.

Мы стояли среди колышущихся ветвей у вершины огромного дерева. Земля находилась так далеко, что я не мог ее даже разглядеть. Видел лишь бесконечные листья. Листва простиралась во все стороны, образуя тяжелый полог кроны. Я пытался разглядеть за гигантскими сучьями, тяжелыми ветками и мириадами листьев сложную структуру, выросшую на одном огромном стволе. Массивные сучья тянулись на целые мили, они поддерживали другие ветви, которые, в свою очередь, также поддерживали другие ветви. Я поразился этому чуду. Внутри города находилась гора, в которой рос безразмерный дуб!

Подав нам знак, Сепириз спрыгнул в листву. Я увидел, как он медленно тонет в ней, словно в воде, и прыгнул следом. Мы мало-помалу погружались в полумрак, соленый и полный жизни. Ствол дерева оказался настолько большим, что мы не могли даже охватить его взглядом. Как бесконечная стена, что тянется вечно. И самые толстые сучья тоже было невозможно увидеть целиком.

Такие масштабы меня поразили, и я гадал, удастся ли мне когда-нибудь снова увидеть свою жену. Бессильная ярость закипала во мне. Но я помнил предостережение, которое слышал не раз с тех пор, как начались мои приключения в нацистской Германии: «Каждый из нас, кто сражается в битве, сражается на равных. Каждый наш поступок имеет смысл и последствия». Мой звездный час обязательно наступит. И эта надежда поддерживала меня, когда мы, словно живые пылинки, плыли вниз сквозь сетку пересекающихся реальностей, грез и возможностей. Мы погрузились в мультивселенную и позволили ей объять нас.

Бесчисленные оттенки зеленого озаряло скрытое от глаз солнце. Иногда луч золотого или серебристого света ослеплял меня или освещал таинственный извилистый коридор в листве. Листья, которые еще не стали настоящими листьями, но уже разрослись и достигли огромных размеров. Ветви, которые не были до конца ветвями, а превратились в извивающиеся серебряные дороги, и по ним шли женщины и мужчины, не обращая внимания на сложность мультивселенной, окружавшей их. Эти ветви поворачивали назад, давали начало новым ветвям, а те, в свою очередь, формировали матрицу внутри матрицы, миллиард реальностей, каждая из которых была версией моей собственной.

«Уна!»

Я пытался хотя бы мельком разглядеть свою жену среди листвы.

Прыгнув вслед за Сепиризом, мы летели вниз, сквозь то, что одновременно было и конкретной реальностью, и абстрактной концепцией. Проходили через бесчисленные изменения, каждое из которых рассказывало одну и ту же человеческую историю внешнего и внутреннего конфликта – вечного конфликта, вечного поиска равновесия, вечного цикла жизни, борьбы, решимости и смерти, который и объединял нас с остальным мирозданием. По иронии судьбы, творению нас противопоставляли разум и воображение, которые сами по себе способны творить. Человек и мультивселенная едины, объединенные парадоксом, любовью и гневом, жизнью, смертью и преображением.

«Уна!»

Мы падали сквозь золотые облака с тончайшими узорами золотистозеленого и сверкающего бледно-лилового, через широкие алые и серебристые полосы. Подняв глаза, я увидел только широкие ветви дерева, тянущиеся туда, где должна была располагаться вершина пирамиды. Стало очевидно: то, что заключалось в пирамиде какатанава, намного больше самого города. Целый город мог бы покоиться на самых верхних ветвях древа мультивселенной. Если он охранял крону древа, то кто или что охраняло ствол и корни внизу?

Где моя жена? Меня ведут к ней или от нее?

«Уна!»

Я медленно падал, не в силах замедлить или ускорить падение. Настоящего страха я не ощущал, если не считать тревоги за жену. Я точно не знал, жив ли я или уже умер. Впрочем, здесь это было неважно. То, что казалось твердым, когда мы приближались к нему, становилось менее плотным, и мы пролетали сквозь него. А то, что казалось бесплотным, обретало плоть.

Я не мог себе представить здешних размеров. Вне пирамиды я был пылинкой в квазибесконечной мультивселенной. Внутри нее я приобрел галактические размеры.

Я прошел сквозь субстанцию древа, как сквозь воду, поскольку здесь масса и масштаб были инструментом, с помощью которых мультивселенная упорядочивала свои постоянно растущие реальности, позволяя им сосуществовать. Возможно, при падении изменилась наша плотность, а не само древо. Я понял, что не имею обычных физических ощущений, лишь случайные электрические импульсы проносились внутри моего тела, меняя интенсивность и ритм с каждым вздохом. У меня сложилось ощущение, что я дышу не воздухом, а сладчайшим ихором, который некоторые называют эктоплазмой. Он втекал, словно масло, в мои легкие и так же легко выходил из них, никак не влияя на меня, лишь зрение мое обострилось.

«Где же Уна?»

У меня сложилось странное впечатление, что я «смотрю» не только глазами, но и всеми остальными органами чувств, включая обычные осязание, обоняние и слух. Незнакомые, дремлющие чувства теперь пробуждались в ответ на суперреальность, которая казалась знакомой, на зрелище живой мультивселенной.

Возможно, человек с более интеллектуальными наклонностями мог бы все это лучше понять, но я ощущал лишь беспомощность и трепет. Мне казалось, что я нахожусь рядом с Богом.

Я падал сквозь синее поле, а может, и неожиданный кусочек неба, и в этот миг моя душа наполнилась редким чувством покоя. Как и прочие человеческие души, населявшие это место, я ощущал удовлетворение и спокойствие, будто я пролетел сквозь небеса.

Я снова парил среди зелено-золотых ветвей и видел своих товарищей надо мной и подо мной. Я попытался позвать Лобковица, который был ближе всех, спросить, где Уна, но изо рта вырывались лишь растянутые, низкие звуки, а не слова.

Звуки обретали форму и начинали жить собственной жизнью, закручиваясь и уходя в глубины, расцветающие алым цветом. Я попытался двинуться к цветному полю, но гигантская рука схватила меня и вернула обратно. Я услышал какие-то звуки и различил, как кто-то говорит: «Не отставайте». Оглянувшись, увидел, что это рука Лобковица, хотя он казался обычного размера и находился на некотором расстоянии. Рука отпустила меня, и я принял это как молчаливое предупреждение, что мне не следует пытаться остановиться или поменять курс. Особенности масштаба и массы, которые казались мне такими странными, хотя для этого места явно были вполне естественными. Но что это за место? Мультивселенная? Если так, то она поместилась внутри одной горы на одной из планет вселенной. Как такое возможно?

Казалось, мои эмоции улетучиваются. Все мое существо испарялось, присоединяясь к эктоплазматической атмосфере, в которой я плыл. Ужас, тревога, забота о близких стали абстракциями. Я растворялся в ощущении бесконечности. Казалось, мое падение никогда не остановится, и я так и не узнаю конца своего приключения. Случившееся совершенно очаровало меня. Мы все находились в объятиях Древа Жизни!

Я вспомнил кельтские представления о Матери-море, к которой всегда возвращался странствующий дух. Его присутствие становилось все более ощутимым. Может, так бывает, когда умираешь? Может, мои близкие уже мертвы? И скоро я воссоединюсь с ними?

Теперь, ни о чем не тревожась, я довольствовался скольжением вниз сквозь зеленую сетку, и мне было все равно, достигну ли я когда-нибудь дна. Тем не менее я все чаще стал замечать участки, которые опустели. Ветви засохли и сломались, поскольку Порядок или Хаос лишили их жизненной силы и начался неизбежный процесс разложения. Постепенно я начал понимать, что, возможно, умирает все древо.

Но если мультивселенная не более чем идея, а это лишь ее визуализация, то как ее можно спасти действиями нескольких мужчин и женщин? Неужели наши ритуалы настолько могущественны, что могут изменить основы реальности?

Теперь под собой я видел бесконечный поток бледно-зеленых и желтых дюн, движущихся и дрожащих, словно их уносил космический ветер, нефритовые и белые, как мел, изгибающиеся реки рассекали их и распадались на мелкие озера, а те начинали пузыриться и иссыхали. Я почувствовал сильный запах соли. Дуновение околоплодных вод миллионов океанов. Меня охватило темное облако, оно ринулось вверх и расширилось, приняв форму древа. За ним последовали другие: темно-серое, белое, пенистое. И еще одно, пока не появился целый лес из призрачных деревьев. Шипящий лес, что превратился в дрожащие скопления звезд. И снова показались золотисто-зеленые ветки. И покой. Вечное спокойствие…

Снова поднялись шепчущие газы, темные завихрения и пронзительный голос, вопящий в ущелье бурлящей крови. Я терял свою сущность. Чувствовал: все, что было мной, находится на грани полного исчезновения. В любой момент я мог присоединиться к извивающемуся хаосу вокруг меня. Какая бы личность еще ни сохранилась во мне, она стремилась к полному разрушению. Разумом я понимал важность и срочность того, что происходит, но тело мое уже не реагировало.

И только когда я вспомнил об Уне, сила воли вернулась ко мне.

Оглядевшись и посмотрев вниз, я увидел три огромные человеческие фигуры, стоящие на поверхности блестящей радужной скалы. К своему ужасу, я узнал их. Как они попали сюда раньше нас? Насколько они стали сильнее?

Три великана.

Я сразу узнал Клостергейма и Гейнора Проклятого. Третьего, в черных доспехах, я видел с ними раньше. Но лишь теперь узнал окончательно. И в самом деле, это был Элрик из Мелнибонэ. Он снял парусину со щита – на нем был изображен знак Хаоса с восемью стрелами. На боку Элрика висел дрожащий черный рунный меч. Личность его больше не вызывала сомнений. Но на чьей он стороне?

Все трое явно попали сюда сверхъестественным образом. Теперь они стояли слева, на огромной ветви, совершенно не замечая меня, и яростно спорили между собой. Я был настолько мал, что они просто не могли увидеть меня, они же были невероятно громадными, так что я почти не мог воспринять их. Я посмотрел на Лобковица, летящего надо мной. Эта троица явно пугала его.

Порыв ветра неожиданно пронесся мимо и унес нас подальше от гигантских фигур, затерявшихся среди ветвей.

Я увидел, как Сепириз спрыгнул и покатился кувырком в мою сторону, совершая необычные движения. Таким странным способом он преодолел пространство между нами и что-то сказал, но я не понял смысла его слов. Затем отозвался Лобковиц. Я увидел Белого Ворона и Бесс, белокожий юноша цеплялся за густой мех зверя. Но где же Уна? Подражая странным кувыркам владыки Сепириза, Айанаватта тоже подкатился ко мне.

«Уна с вами?»

Голоса их звучали громко и гулко, но почти бессвязно. Тела их стали огромными. Даже больше, чем у Гейнора и его компании. Но протянувшиеся ко мне руки оказались такого же размера, как и мои. За одну руку меня держал Сепириз, за другую Айанаватта, они старательно направляли меня, пока мы продолжали спускаться.

Я стоял на мягкой губчатой поверхности и сразу же вспомнил, как в детстве мы прыгали на перинах. Вокруг меня простиралось поле, покрытое цветами миллионов разновидностей и расцветок, но все они были с маленькими, плотными лепестками, отчего казалось, что это картина, нарисованная художником-пуантилистом. Я не удивился, заметив, что и мои спутники состоят из крошечных точек. Они выглядели несколько расплывчато.

Яркие цвета, терпкий запах околоплодных вод, теплый воздух – все это еще больше напоминало утробу из-за полнейшей тишины, окутавшей нас. Я мог общаться с товарищами, но не привычным способом, поэтому воздерживался от лишних слов.

Папоротник размером с мир раскрыл свои листья, чтобы обнять меня. Миллионы оттенков зеленого медленно превращались в черный, исчезая вдалеке. Бесконечные стройные ряды серебристых и бледно-золотых побегов были настолько крупными, что в них могли скрываться лесные обитатели.

Белый Ворон с мамонтихой исчезли. Где же Уна? Мне очень хотелось увидеть свою жену. Я плакал, чувствуя вину за свою поспешную ошибку. И все же надеялся, пытаясь сохранить оптимизм, хотя сил на это не было.

Айанаватта, Лобковиц и Сепириз окружили меня, и мы двинулись вперед, осторожно ступая. Очертания их становились все более четкими и ощутимыми. Неужели они все-таки приведут меня к Уне? Сладкий аромат полевых цветов пересилил соленый морской запах. Перед нами снова расстилалось нечто ослепительное, состоящее из множества оттенков зеленого. Я с удивлением разглядывал Древо скрелингов, цель столь многих путешествий во снах.

Но от созерцания меня отвлекло странное ощущение, что я больше не один. Мне было довольно трудно справиться с присутствием принца Элрика, чей опыт сверхъестественного смешивался с моим собственным и всегда проявлялся во снах, хотя почти не ощущался в сознательном состоянии. Казалось, что эти другие разумные существа, эти альтер-эго тоже были Элриком. Я словно оказался в зеркальном зале, где одно и то же изображение отражается снова и снова, уходя в бесконечность. Я стал одним из миллионов, и миллионы стали мной.

Внутри времени я стал бесконечным, и бесконечное содержалось во мне. Тем не менее эта бесконечность оказалась моим собственным разумом, который заключал в себе все остальные. Лишь разум человека свободен блуждать по бескрайней мультивселенной. В одном содержится другое, но и оно само содержится в другом… Эти парадоксы не просто дарили мне утешение, но и казались вполне естественными. Несмотря на весь свой страх перед этим местом, я почувствовал, как во мне укрепляется надежда. Я возвращался домой. Скоро я воссоединюсь с Уной. По крайней мере, в этот миг, длившийся несоизмеримо долго, я знал, что она в безопасности, хоть и находится между жизнью и смертью.

Она погибнет лишь в том случае, если умрет само древо. Но в тот миг я бы не смог сказать, насколько уверен в том, что Уна все-таки будет жить.

Переплетение зеленых, золотых и серебряных ветвей могучего дерева загораживало горизонт. На фоне этого я увидел три группы по три человека. Мужчины склонили головы, держа в руках длинные тонкие копья. На их поясах висели отполированные боевые дубинки. Волосы были собраны в одну-единственную прядь, украшенную орлиными перьями, на бритой голове, тела украшали татуировки и боевая раскраска, которую я видел и раньше. Бледные, все они походили друг на друга телосложением, как и лицом, но это были разные люди. Я знал их. Последние из какатанава, хранителей пророчества и древа. Возможно, они собрались на похороны великого древа. Что-то мрачное было в этой сцене, которая предполагала радость.

– Древо, как вы видите, нездорово, – проговорил мне в самое ухо глубокий голос Сепириза. – Корни отравлены тем самым существом, которому предписано их защищать. Гейнор похитил то, что регулирует Равновесие, но его нашел другой…

– Что за существо охраняет корни?

– Викинги Гуннара, вероятно, скажут вам, что это Червь Уроборос, великий мировой змей, пожирающий собственный хвост, – дракон, который одновременно защищает и грызет корни. В большинстве мифологий вашего мира существуют предания о нем. Но для Элрика он кровный родственник. Вы когда-нибудь слыхали о фурне?

Эхо носилось в воздухе. Я мог бы ответить, что Элрик, несомненно, узнал бы это слово, но я же не Элрик! Я отказываюсь быть Элриком! Слово «фурн» в моем нынешнем состоянии имело для меня не больше значения, чем любое другое имя. И все же я знал, что Сепириз имеет в виду. Просто отвергал незваные воспоминания, появившиеся благодаря моему альтер-эго. Образы настойчиво вкрадывались в мое сознание. Все существо мое наполнилось восхитительным ужасом. Кровь моя узнала это слово, хотя разум отказывался воспринимать его.

– Зачем вы привели нас сюда, владыка Сепириз? И почему эти трое тоже здесь? Почему они такие огромные? Я думал, мы сбежали от них. Пришли сюда ради безопасности. Собирались найти здесь мою жену! А теперь вы заставили меня столкнуться со злейшими врагами!

Земля поднималась и опускалась под моими ногами, как дышащий зверь.

– Элрик вам не враг. Он – это вы.

– Тогда, возможно, он действительно мой самый злейший враг, лорд Сепириз.

Я видел, как они приближаются к нам – в боевой раскраске, с обнаженными мечами, готовые пролить кровь. И снова вспомнил, что мы почти безоружны.

Что-то сильно завибрировало у ног. Я посмотрел вниз, ожидая увидеть обитателей земли. Дикие цветы волной кружили у моих ног. Внизу кипела жизнь. Я представил себе бесконечные корни, которые расползаются во все стороны, как ветки наверху. Представил пещеры, по которым даже сейчас бродят наши темные отражения, ища кости, которые можно сокрушить, и души, которые можно выпить досуха. Может, этим путем и пришли сюда великаны? Неужели Шоашуан не смог попасть в это странное священное место?

Потом далеко внизу я услышал дикий, сердитый вой. И понял, что владыка Шоашуан не отставал от нас.

Возле широкого ствола дерева что-то зашевелилось. Раздался долгий печальный стон, способный сотрясти Мультивселенную. Я вдохнул знакомый запах. И больше не мог противиться воспоминаниям.

– Я знаю, кто такой фурн, – сказал я.

Глава двадцать перваяДрево скрелингов

Воители дикие в сердце мира вечного змея искали

И кровь принесли на мечах к Алъфхейма вратам золотым.

Отважные, будто медведи, в доспехах из кованой меди,

На пенных конях, что несли корабли их на запад,

К богатому, дикому брегу мчались они, туда,

Где правят суровой страной три короля мира Хель.

Бесстрашные, бросили вызов владычице Смерти они,

И скрелингов Древо они покорить попытались.

Третья Эдда. Элрик Белый (перевод Уэлдрейка)

Меня обволакивала тончайшая медная сеть, струящаяся, словно каштановые женские волосы. Прядь за прядью, волна за волной она тянулась от людей, что прятались среди высоких трав и ждали, когда же я присоединюсь к ним. Может, они защищают мою жену? Я искал только Уну. Молился, чтобы она дождалась, пока я спасу ее. Подойдя ближе, я увидел, что это не люди. Причудливой формы, покрытые разноцветной чешуей, испещренные миллионами светящихся точек, вспыхивающими тысячами цветов необычайной красоты. Я понимал, что вижу лишь тень былой славы. И у кого-то другого существо могло пробудить любопытство, у меня же оно вызывало лишь сочувствие.

Я смотрел на тело чахлого фурна, родича моих предков. Некоторые говорили, что мы родились из одной и той же утробы еще до начала времен.

Жители Юных королевств называли фурнов драконами. Но они таковыми не были. Фурны летали между мирами, не имели инкарнаций, но вся мультивселенная служила им пространством для полетов. Фурны завоевывали целые вселенные, были свидетелями гибели целых галактик. Они – родичи принцев из Мелнибонэ, которых кормили их ядом, именно так между ними возникали физические и духовные узы, результатом коих становилось еще более ужасное потомство, полуфурны-полулюди. Они были верны лишь подобным себе – и той жизненной материи, из которой состоит мультивселенная.

Кровь моя заговорила с кровью этого чудовища, и я сразу понял, что оно больно, возможно, умирает, и душа его полна печали. Я понял, что мы – родичи. Этот фурн был братом моих предков. В прошлом на долю несчастного создания выпали тяжелые страдания, и теперь оно было почти полностью истощено. Его яд капал из полуоткрытой пасти и попадал на корни дерева, которое он поклялся защищать. Он был слишком слаб, чтобы отодвинуть голову. Крупные ртутные слезы текли из его подслеповатых, подернувшихся молочной пленкой глаз.

Его плачевное состояние было очевидным. Исчезла скефла – мембрана, которая подпитывалась от мультивселенной и позволяла фурнам путешествовать, куда они хотели, а также питала и самого фурна. Возможно, он умрет лишь через тысячи лет, но без скефлы фурн в конечном счете стал смертным. Теперь их осталось совсем мало. Они были слишком любопытны и безрассудны, поэтому и не выжили. Этот величайший из фурнов стал избранным, ему доверили охранять Душу Мироздания. Древние существа слабели очень редко и никогда не болели.

– Что за сверхъестественная сила могла украсть скефлу у великого змея? – послышался голос Сепириза. – Кто посмел это сделать? Ведь он охраняет корни древа мультивселенной и обеспечивает безопасность Космического Равновесия.

– Он болен, – ответил я. – А в таком состоянии их яд становится еще опаснее…

– Корни отравлены, поскольку Равновесие нарушено. Добродетель превратилась в порок. Это символ всех наших конфликтов по всей мультивселенной.

К нам подошел Лобковиц. Полевые цветы текли вокруг наших ног, как вода, но их тошнотворный аромат стал невыносимым.

– Только лишь символ? – спросил я.

– Символ сам по себе не существует, – ответил Сепириз. – Все сущее имеет множество значений и функций. Символ в одной вселенной становится живой реальностью в другой. И одно будет функционировать как другое. Объект становится сильнее, когда символ и то, что он символизирует, объединяются.

Владыка Сепириз переглянулся с князем Лобковицем.

Непонятно откуда раздался высокий прекрасный звук флейты. Айанаватта начал играть.

Какатанава встрепенулись. Подняли огромные головы и начали озираться. Орлиные перья, вплетенные в волосы, задрожали. Они перехватили боевые дубинки и копья, закрылись щитами, тщательно готовясь к бою.

Неужели пришло время их последней битвы, думал я.

Звук флейты затих, заглушенный более резким ревом. Я огляделся в поисках его источника.

Над нами стоял Элрик из Мелнибонэ и дул в украшенный орнаментом бычий рог, который принес с собой Гейнор. Черный шлем Элрика засиял тревожным светом, когда он откинул закрученный плащ и поднял голову, издав длинную резкую ноту, почти прорезавшую воздух, от которой расцвели и разрослись огромные темно-зеленые облака, земля затряслась под нашими ногами и треснула. Из щелей просочилась серая липкая жижа, которая с явным удовольствием лизнула мои ноги.

Я отскочил от этой субстанции. Вдруг это щупальце какого-то чудовища, тянущееся из глубины? Я слышал, как кто-то ворчит внизу.

Защищенный индейцами-какатанава, я подошел к фурну. Рядом с этим древним существом я выглядел словно ворона рядом с мамонтихой Бесс. Пройдя через лес высоких стеблей, а может, огромной травы или молодых побегов древа, я в конце концов заглянул в огромные тусклые глаза, чувствуя, как дрожит внутри почти сыновнее сочувствие.

«Что тебя беспокоит, дядя?» – спросил я.

Тонкий пар вырывался из ноздрей зверя. Его длинная красивая голова лежала у основания дерева. Яд пузырился на его губах с каждым тяжелым вдохом и впитывался в корни внизу. Его разум коснулся моего.

«Я слишком медленно умираю, племянник. Они украли мою скефлу и разделили ее на три части, разбросав по мультивселенной. Восстановить ее невозможно. Так они помешали мне обрести силы. Я знаю, что дерево отравлено моей смертью. Ты должен убить меня. Такова твоя судьба».

Какой-то жестокий разум придумал, что фурн должен умереть. Разум, который понимал, какую тяжесть вины должен испытывать фурн из-за того, что предал свою судьбу. Разум, который оценил иронию того, что защитник древа превратится в его убийцу, а родич фурна – в его палача.

«У меня нет оружия, дядя. Подожди. Я сейчас его найду».

Я оглянулся, чтобы спросить лорда Сепириза. Но он исчез.

Вместо него недалеко от меня стоял Гейнор Проклятый. Его доспехи блестели зеркальным серебром. По правую его руку возвышался Иоганнес Клостергейм в своем пуританском черном костюме. Полевую – Элрик из Мелнибонэ в традиционном воинском снаряжении. Обнаженный темный меч лежал в руке Гейнора, закованной в латную перчатку. Элрик тоже вынул черный клинок, и тот затрепетал и начал петь, желая напитаться кровью.

Они выступили вперед как один, и эффект был поразительный. По мере того как они приближались ко мне, размеры их уменьшались, пока мы не встали лицом к лицу, оказавшись одинакового роста.

Я пытался разглядеть, что скрывается за их спинами, но не мог определить, что это.

– Как же хорошо, что ты пожалел дракона, кузен Улрик, – тихо произнес Гейнор в шлеме, в голосе его слышалось удивление. – Настанет время, и он умрет. Кажется, свою жену ты тоже убил. Твое путешествие, видимо, не увенчалось успехом. Так что же заставляет тебя верить, что подобная трагедия не будет повторяться во всех мирах на протяжении множества веков? Тебе не уйти от судьбы, кузен. Тебе предназначено сражаться вечно, как и мне предназначено нести в вечности мгновение моей смерти. Итак, я принес нам обоим благословение. Или, по крайней мере, завершение. Тебе не суждено жить в мире с женщиной, Защитник. Все это ненадолго. Теперь у тебя вообще нет другой судьбы, кроме смерти. Ибо я здесь, чтобы разрубить корни древа мультивселенной, окончательно и безвозвратно разрушить Космическое Равновесие и в наказание забрать все мироздание с собой!

Он говорил мягко и уверенно.

У меня не было причин его слушать. Его издевательский тон меня злил, но я не позволил раздражению проявиться в голосе. Как же я скучал по своему пропавшему мечу, который бросил на льду. Какие у меня теперь шансы?

– Что ж, – сказал я, – у пустоты есть голос. Но пустота все равно остается пустотой. Ты стремишься наполнить свое бездушное существо бессмысленной яростью. Чем хуже это у тебя получается, тем больше ты приходишь в ярость. Ты жалкий негодяй, кузен, который потрясает своими доспехами и хвастается.

Гейнор не обратил на мои слова внимания. Клостергейм позволил себе легкую улыбку.

Багряные глаза на белоснежном лице Элрика пристально смотрели на меня.

Глядя на него, я думал лишь одно – предатель! Ненавидел за то, что он присоединился к этой компании. Как это случилось? Мы ведь были с ним на одной стороне против Гейнора на острове Морн, а теперь Элрик стоял плечом к плечу с разрушителем вселенных.

Клостергейм выглядел измученным. Он истощил себя чарами и заклинаниями. Он напоминал умирающего пигмея, которого я встретил по дороге в Какатанаву. У Клостергейма, как и у меня, не было природных способностей к чародейству.

– Вы безоружны, граф Улрик, – сказал он. – У вас нет сил бороться с нами. Это злобное существо, которое вы называете «дядей», станет свидетелем последних мгновений Равновесия перед тем, как исчезнуть в небытии. Древо падет. Корни его отравлены, и теперь их можно будет разрубить. Мультивселенная вернется в бездушный Хаос. Бог и Сатана умрут и примирятся в смерти. И я примирюсь.

Сверхъестественные события, похожие на постоянный, непрекращающийся кошмар, повлияли на его рассудок гораздо сильнее, чем на мой. Но мне было на чем сосредоточиться. На чем-то важнее, чем жизнь или смерть, бодрствование или сон. Я должен был найти жену. Мне нужно было знать, что я не погубил ее.

Где же Белый Ворон? Что он сделал с Уной? Сквозь темный великолепный туман, клубящийся за спиной Гейнора, зашевелились тени и начали приближаться к нам.

Какатанава.

– Где моя жена? – спросил я. – Где Уна?

Но они молчали, пытаясь окружить троих угрожавших мне.

Гейнора это, похоже, не тревожило. По мере продвижения какатанава тоже уменьшались в размерах, так что к тому моменту, как столкнуться с Гейнором и его приспешниками, они оказались одного роста.

Тем не менее они со своими красивыми татуировками, покрывавшими их крепкие тела с головы до пояса и свидетельствовавшими об их опыте и мудрости, выглядели весьма внушительно.

– Это кощунство, – произнес один из них. – Уходите.

Звонкий голос звучал спокойно и властно.

На Гейнора он впечатления не произвел. Он указал на Элрика, который снова схватил большой рог, поднес инструмент к губам и сделал глубокий вдох.

Еще до того, как он дунул, шум под ногами усилился. Из подземных пещер к ним поднимался союзник, эхо разносило его шепот и поскуливание по пещерам и скалам подземного мира. Я представил, как все подземные обитатели, вроде офф-му и их родственников, ищут убежища от разрушительной злобы этого существа. Я боялся за друзей, которых видел в последний раз в тех бесконечных пещерах между мультивселенной и Серыми Пределами. Погибли ли они внизу, как мы должны были погибнуть наверху?

Но что-то происходило и над нами. Послышался далекий визг, почти человеческий. Его злобная агрессия поглотила всех.

Нарастающий шум насторожил индейцев-какатанава. Они все одновременно посмотрели в небо с удивлением и тревогой. Только Гейнор и его друзья отнеслись к суматохе с полнейшим безразличием.

Сверху доносились резкие удары. Металлическое хихиканье. Бормочущий голос становился все выше, пока не превратился в далекий вой. Он становился все громче и громче, пробиваясь сквозь ветви огромного Древа скрелингов, рассыпая острые осколки света во все стороны. Казалось, что целые вселенные сейчас начнут вращаться, а затем рухнут под ноги и разобьются. Меня замутило от осознания величия Смерти, которая сопровождала Владыку Шоашуана, спускавшегося к нам.

Конечно же, это не кто иной, как Владыка Ветров, вызванный предателем Элриком!

Что Гейнор мог ему пообещать?

Мой кузен намеревался одновременно уничтожить мультивселенную и самого себя.

Владыка Шоашуан был сильнее, чем когда-либо прежде, он мчался на нас и сверху, и снизу!

Гейнор шагнул вперед, держа меч обеими руками, собираясь ударить темным клинком по умирающим корням дерева.

НЕТ! Не раздумывая, я прыгнул вперед. Безоружный, я попытался вырвать пульсирующий меч у него из рук.

Клостергейм тоже шагнул вперед с обнаженным мечом. А Элрик вдруг повернулся и бросился к дракону, с помощью пульсирующего меча взобрался он на сверкающую павлинью чешую, превратившись в крохотную фигурку на боку дракона. Я слышал, как его напев сливается с песней меча, и знал, что фурн тоже ее слышит. Что нужно Элрику? Зверь слишком слаб, чтобы повернуть голову, не говоря уже о том, чтобы помочь ему.

Потом до меня дошло, что Элрик намеревался убить его. Конечно, он сам должен был совершить казнь. Убить своего брата, как я убил жену. Неужели вся наша древняя семья погибнет в результате одного ужасного, неестественного кровопускания?

Я не знал, что делать. У меня не было меча. Я не мог их всех остановить. Какатанава стояли на своей позиции. Я понял, что они что-то охраняют.

Уже не дерево, а ту призрачную фигуру, которую я видел раньше.

Владыка Шоашуан завыл сверху, в то время как у нас под ногами другой ветер начал испытывать землю. Я был убежден, что он скоро должен прорвать землю под нами.

Элрик добрался до спины дракона. В одной руке меч, на другой – щит, на поясе – рог. Его плащ развевался, оттеняя белизну кожи цвета слоновой кости. Алые глаза победоносно сверкнули по-волчьи. Я увидел, как он поднял меч.

И совсем позабыл о Гейноре, который с яростной силой продолжал рубить корни дерева, пусть и тщетно. Я оставил Клостергейма, спотыкаясь, тот побежал вслед за мной по вздымающейся рыхлой земле. Один вихрь приближался к нам сверху, а другой снизу, я же бежал к дракону. Рядом со мной появился Белый Ворон. Он не остановил меня, а сорвал со своей шеи талисман и, протянув руку, надел на меня. Почему он подарил мне миниатюрную копию большого щита Элрика? Как безделушка может защитить меня?

– Я приведу ее сейчас. Время пришло…

Он прокричал еще что-то, но я его не расслышал. Я начал подниматься вслед за Элриком. Нужно было спасти фурна, даже вопреки его собственному желанию, потому что только он мог спасти нас. У меня не было четкого представления, что делать дальше, но поскольку Элрик сошел с ума и пытался убить своего родича, я решил попытаться остановить его.

Раздался трубный глас, заглушивший шум ветра. Оглянувшись назад, я увидел Бесс. Ее тело покрывала темная медная сетка, которая раскачивалась, когда она бежала. Когда мамониха приблизилась, я понял, что она ростом почти с фурна. Огромный паланкин из льняной ткани раскачивался у нее на спине, ветер раздувал занавеси. На шее зверя с копьем в руке восседал Белый Ворон в боевой раскраске и наряде, его белая прядь волос свешивалась на левое плечо. По лицу его я понял, что он готов к бою. За спиной его находилось покрытое бизоньей шкурой возвышение, напоминавшее погребальное ложе круглой формы, на котором лежало тело, прижимавшее к груди меч. Я понял, что это Уна.

Я разрывался, не зная, что мне делать. Идти дальше и попытаться остановить Элрика – или вернуться, чтобы позаботиться о своей жене? Все это лишь продлевало мои мучения. Неужели все это подстроил Гейнор?

Нестабильная земля вздыбилась, как зыбучий песок. Бесс с трудом удерживалась на ногах. Белый Ворон знаком показал мне, чтобы я двигался дальше. Я посмотрел вверх. Элрик уже подносил рог к губам.

А потом откуда-то, рассекая бушующий вой ветра, послышался сладостный хрустальный напев костяной флейты Айанаватты.

Когда Элрик еще раз протрубил в рог, голос его тут же слилился с музыкой флейты. Вместо того чтобы нейтрализовать друг друга, они слились в прекрасной гармонии. Я поспешно взбирался по шуршащей ослепительной чешуе фурна.

Ураган все еще рвался снизу и сверху, и земля вокруг корней дерева запузырилась и пошла волнами.

Я потерял из виду Элрика, но заметил, что фурн начал дышать по-другому. Понимал ли он, что Элрик пытался убить его, как он просил об этом меня?

Владыка Шоашуан обрушился на нас. Его улыбающиеся кружащиеся головы сверкали кривыми зубами. Бешено раскачивающиеся руки заканчивались длинными когтями. Ногти на ногах напоминали серпы. Танцуя, он крушил все на своем пути.

Я был уверен: как только Владыка Шоашуан соединится со своим близнецом-элементалем, пляшущим под поверхностью земли, все рухнет, и наступит последний, самый страшный катаклизм!

Позади меня девять индейцев-какатанава двинулись на Владыку Шоашуана.

Песня флейты Айанаватты поднялась над шумом и теперь звучала нежно и мрачно.

Владыка Шоашуан бурлил и дико метался вокруг него, но вся его воинственность была бессильна. Звук флейты каким-то образом действовал на него. Может быть, она успокаивала ярость берсерка?

Мне показалось, что я заметил внизу очертания Белого Ворона и Бесс. Им тоже предстояло погибнуть.

Затем девять какатанава окружили основание урагана. Ветер рвал их волосы и одежду, но они крепко стояли на земле. Соединив руки со щитами и выставив наружу копья, с боевыми дубинками по бокам, они образовали круг вокруг вращающегося основания вихря, кольцо оказалось достаточно крепким, чтобы сдержать напор Владыки Шоашуана. Он не мог коснуться оголенных корней дерева, которые Гейнор продолжал рубить с маниакальным упорством. Клостергейм бесстрастно взирал на все происходящее.

Я увидел, как Айанаватта вошел в круг, образованный воинами какатанава, все еще играя на флейте. По ударам вихря стало ясно, что он не сможет долго удерживать Владыку Шоашуана, невероятно, что он вообще смог сдержать его. Я двинулся вперед, взбираясь по податливой пульсирующей чешуе, стоящий надо мной Элрик готовился нанести смертельный удар своему собрату.

Мне требовалось больше энергии. Должно быть, мы все ослабели перед лицом этой чудовищной сверхъестественной угрозы. Я сказал себе, что почти наверняка мы станем свидетелями конца мироздания. И если мне не хватит решимости, то я встречу смерть с полным осознанием того, что не совершил всего, что требовалось.

Эта мысль подстегнула меня. Я поднялся, балансируя на спине фурна, вечные ветви огромного древа мультивселенной тянулись ко мне, поврежденные, но еще не до конца погибшие. Я увидел, как Элрик воткнул меч в самую незащищенную часть позвоночника фурна – в том месте, где голова соединялась с шеей. Из глубокой раны засочилась желтая кровь.

Я взобрался сюда, чтобы остановить Элрика. Но прежде, чем я успел хоть что-то сделать, он взял свой щит и прижал его к окровавленной ране на шкуре зверя. Щит точно совпал с пятном. Кровь мгновенно пропитала его, и сам он впитался в плоть фурна. Что сделал Элрик? Он протянул мне руку. Как будто ждал меня и даже приветствовал.

Я двинулся вперед, но тут спина фурна задрожала и зашевелилась у меня под ногами.

– Что такое? Что ты сделал?

– Дай мне то, что дал тебе Белый Ворон! Быстро. До сих пор я обманывал Гейнора. Он все еще контролирует Владыку Шоашуана, но на время отвлекся. Настал наш момент. Отдай мне талисман, фон Бек!

Недолго думая, я сорвал с шеи амулет и бросил. Элрик поймал его рукой в латной перчатке и, встав на колени, поместил в центр нанесенной им раны. Шлейф ярко-красного огня поднялся, как маяк, все выше и выше, пока не исчез в ветвях Древа скрелингов. Затем, горя ослепительно-белым светом, он медленно опустился обратно, расширяясь, стал бледно-голубым и покрыл рану фурна. Фурн испустил долгий глубокий вздох, звучавший в унисон с пением флейты.

Поняв, что произошло, Владыка Шоашуан закричал, нападая на воинов какатанава. Но они даже не дрогнули. Били его копьями. Охаживали боевыми дубинками вращающиеся бока, изо всех сил удерживая в руках оружие, когда ветер отбрасывал их назад.

Белый Ворон вплотную приблизился к фурну и остановил Бесс. Терпеливая мамонтиха послушно преклонила колени среди всей этой дикой неразберихи.

Айанаватта сделал глубокий вдох и продолжил играть. Стоявший надо мной Элрик снова поднес рог к губам.

При звуках рога Гейнор прекратил свирепствовать и взглянул наверх, в его зеркальном шлеме отразился золотисто-зеленый свет умирающего древа.

Ведомое рогом и флейтой, поющими в унисон, огромное круглое ложе начало подниматься в воздух, белая шкура упала, обнажив мою жену. Уна лежала, словно мертвая, на огромном боевом щите какатанава. Он был вдвое больше, чем тот, что Элрик поместил между лопатками фурна. Увидев это, Гейнор разочарованно вскрикнул и огляделся, ища своих людей. Но рядом стоял лишь Клостергейм. Гейнор поманил его. Бывший священник с неохотой подошел к нему, выкрикивая что-то или читая нараспев мантру, в то время как воины какатанава попытались сжать кольцо вокруг бушующего Владыки Ветров.

Уна поднималась все выше, возносимая музыкой Айанаватты и Элрика. Она лежала, как укладывали мертвых в старых рыцарских гробницах: ноги скрещены в щиколотках, длинный черный меч покоится между грудями, над ним – чаша из красного песчаника, и из нее поднимается тонкая струйка дыма.

Белый Ворон спрыгнул со спины Бесс и бросился к фурну. Перекинув копье за спину, он начал подниматься по дыхательной чешуе. В это время парящее ложе Уны, поддерживаемое голосом флейты, поднялось над спиной фурна, замерло и затем начало опускаться, когда Элрик и Белый Ворон выкрикнули в унисон. Они читали заклинание, направляя полет Уны с помощью магии, огромный круглый щит – третья часть пропавшей скефлы – опустился к слабо светящейся голубой ране. Щит завершил восстановление мембраны, которая позволяет драконам летать между мирами и каким-то неизвестным образом питает их.

Они воссоздали похищенную скефлу и вернули ее умирающему фурну!

Может быть, она поддерживала и мою жену на грани между жизнью и смертью?

Когда большой диск накрыл спину дракона и Элрик осторожно снял с него Уну, я приблизился к ним. В его объятиях Уна казалась необыкновенно умиротворенной. Неужели это смертельный покой?

Я прикоснулся к ней. Она была теплой. На ее груди стояла слабо дымящаяся чаша, одно из величайших сокровищ какатанава, их Грааль, она поднималась и опускалась в такт ее медленному, ровному дыханию.

В этот миг фурн сделал глубокий вдох. Потребовалось много усилий, чтобы, цепляясь за набухающую квазиметаллическую чешую, устоять на ногах, двигаясь навстречу друг другу.

Ветер все еще завывал и бушевал, но кольцо какатанава держалось. Воины издавали одни и те же странные пронзительные возгласы, действовали они синхронно. Копья входили и выходили из кружащейся тьмы, сдерживая воющую тварь, но почти не причиняя ей вреда.

Чешуя фурна неуклонно меняла цвет. Она стала темнее, наполнилась десятками разных оттенков, под ней загорелся огонь, которого там раньше не было. Белый Ворон карабкался навстречу мне. Он указал на все еще неподвижную Уну – она лежала на сине-серой мембране, куда положил ее Элрик, как в утробе. Сам он стоял рядом с ней на коленях. Принц снял большое кольцо со своего пальца и протянул руку над мембраной, чтобы приложить его ко лбу Уны. Я пытался позвать его, но безуспешно. Конечно, он не мог желать ей зла, ведь он ее отец. Даже мелнибониец не может быть настолько безжалостным, чтобы убить собственного ребенка.

Кто-то легонько коснулся моего плеча. Это Белый Ворон наконец вскарабкался наверх. Он был явно измучен, но его глаза светились надеждой.

– Ты должен взять меч, – сказал он. – Уна принесла его тебе.

Он показал на черный клинок, который она все еще сжимала в руках, но он не касался странной живой материи скефлы фурна.

– Возьми его! – приказал Белый Ворон.

Наши с Элриком алые глаза встретились. Он сжал меч в руке и едва не швырнул им в меня.

– В нас нет благодати!

– Не бойся, – прошептал Белый Ворон. – Мы одной крови, он с нами. Втроем мы сделаем то, что нужно сделать.

В этот миг я снова подумал о том, что Элрик мог быть отцом Белого Ворона, а это означало, что молодой индеец – брат-близнец Уны. Очевидное несоответствие в возрасте лишь добавляло загадок.

Найдется ли когда-нибудь объяснение этому парадоксу? Никто из нас еще не погиб, но Гейнор, Клостергейм и Владыка Шоашуан, похоже, обладали огромной силой!

Владыка Ветров все еще кричал и бушевал, сжатый в кольце какатанава. Казалось, дисциплинированные воины долго не выдержат. Великаны использовали всю свою физическую и духовную силу, чтобы сдержать его, но он уже обнаружил слабые места.

Мне не хотелось браться за меч. Вероятно, я боялся, что, взяв его в руки, снова убью Уну. Я вздрогнул и заледенел. Воспоминания и вина охватили меня.

– Возьми его! – снова вскричал Элрик. Он поднялся на ноги, все еще не сводя глаз с дочери. – Идемте. Нужно сделать это прямо сейчас. Лобковиц и Сепириз говорят, это единственный выход.

Он снова указал на меч.

Как Лобковиц общался с Элриком? Неужели все это время они были в сговоре?

Лобковиц мне ничего не объяснил, и теперь я, возможно, никогда не пойму.

Я взял меч. Понимал, что нельзя отрицать неизбежное. Пришло время действовать.

Когда мои пальцы сомкнулись на обтянутой шелком рукояти, я ощутил внезапный прилив энергии. Я посмотрел сверху вниз на жену. Лицо ее было спокойным. На груди пылала и дымилась чаша из красного песчаника. На лбу лежал темно-синий камень, в котором бурлила жизнь. Каким-то образом я понял, что именно чаша поддерживает ее жизнь.

Лицо Элрика стало расплывчатым. Он подошел ближе и встал бок о бок со мной. Белый Ворон приблизился с другой стороны, и я оказался зажат между ними двумя. Противиться им я не мог. Этого требовал клинок. Теперь все три клинка оказались в наших руках. Они касались друг друга. Все три меча начали вздыхать и бормотать, их черный огонь смешался, руны перелетали с одного клинка на другой, словно они совещались.

Уна открыла глаза, спокойно посмотрела на нас и улыбнулась. Села, серебристая паутина мембраны спала и слилась со скефлой фурна. Уна взяла чашу из красного песчаника и осторожно подула на нее. Белый дым поднялся и окружил нас. Я вдохнул его. Он был сладким и нежным, каким-то небесным. С каждым вдохом, который мы делали одновременно, Белый Ворон, Элрик и я сближались. Мечи наши слились, пока не остался только один массивный клинок, и, по мере того как я рос в размерах и силе, мудрости и психической силе, я понимал: мечи воссоединились со своим архетипом, когда мы воссоединились с нашим. Три в одном.

– Время!

Это сказал Сепириз. Он тоже стал таким же огромным, как то существо, в которое мы превратились.

– Теперь вы должны встать, восстановить древо и вернуть Равновесие.

Я видел Владыку Шоашуана, бешено кружащего подо мной. Какатанава больше не могли сдерживать его. Я услышал голос Лобковица:

– Идите! Мы сделаем все, что в наших силах. Но если вы не пойдете, то все будет напрасно. Гейнор победит.

И вновь знакомая личность Элрика поглотила мою. Индивидуальности Белого Ворона я не чувствовал. Для меня все было точно так же, как и раньше, когда действовали заодно только мы с Элриком. Но теперь я почувствовал себя еще сильнее. Черный меч превратился в чудовищно красивое оружие, гораздо более изысканное и замысловатое по дизайну, чем все, что я когда-либо использовал в бою. Голос его звучал мелодично, но все же холодно, как сама справедливость, а металл пылал жизнью. Я не сомневался, что держу в руках первоначальный меч, от которого произошли все остальные. Я смотрел на отслаивающуюся кору и гниющую мякоть в основании Древа скрелингов. Гейнор постарался на славу.

Я лишь протянул к древу руку, все остальное меч сделал сам, увлекая меня к сердцевине ствола. Чем ближе к нему я подходил, тем становился больше, пока дерево, пусть и высокое, не приобрело привычные размеры.

Я вложил меч в ножны и полез, понимая, что означает это восхождение. Я знал, что нужно делать. Кровь и душа Элрика рассказали мне об этом, как и моя душа рассказывала ему обо всем. Хотя Лобковиц со мной говорил лишь намеками, Элрику он рассказал все, что нужно было знать.

С того момента как они впервые увидели буйволицу и город Какатанава, Элрик начал замышлять против Гейнора, притворяясь, что служит его делу. И теперь я даже понял, кто такой Белый Ворон.

На моем поясе висел рог Элрика, я двигался с ловкостью Белого Ворона. Внешняя кора сверхъестественного дерева оказалась очень толстой и многослойной, на ней были глубокие трещины и выступы, которые служили мне опорой, когда я лез вверх.

Снизу раздался какой-то звук, и я посмотрел туда. Владыка Ветров теснил индейцев. Владыка Шоашуан расширил их круг, но еще не разорвал. В глубине души я понимал, что, если фурну не хватит времени на лечение и восстановление, он все равно погибнет. Уна делала все возможное для великого зверя, но если Шоашуан сейчас вырвется на свободу, фурн не сможет уничтожить его, потому что пока еще слишком слаб.

Мне показалось, что краем глаза я мельком увидел Айанаватту, Сепириза и Лобковица, но я больше не мог отводить взгляд. Приходилось прилагать все усилия, чтобы лезть по постоянно меняющимся живым трещинам на дереве.

Ураган грохотал и завывал. Дерево дрожало. Мне пришлось прилагать еще больше усилий, цепляясь изо всех сил за странную кору. Часто ее куски рассыпались прямо у меня в руках. Я боялся, что скоро ослабею и полностью потеряю хватку.

Я карабкался дюйм за дюймом. Воздух становился все более разреженным и холодным, а вопли Владыки Ветров – все пронзительнее. Кто-то схватил меня. Казалось, будто гигантская рука скелета вцепилась мне в пояс. Холод пронзил внутренности, и я понял, что Владыка Шоашуан вырвался на свободу.

Изо всех сил я пытался цепляться за древо. И не мог карабкаться дальше в таком состоянии.

Все, что мне оставалось, – держаться.

Голос Владыки Ветров преисполнился тщеславия. Мне вдруг показалось, что внизу я вижу индейцев какатанава – ветер отбросил их назад, разорвав кольцо. Владыка Шоашуан напал на нас с фурном и начал терзать.

Чистая мелодия флейты Айанаватты прорезала рев и шум. Щупальца ветра охватили меня, Владыка Шоашуан пытался оторвать меня от древа. Без силы других своих инкарнаций я бы наверняка погиб.

Но звук флейты становился все четче и слаще, прорываясь сквозь эту какофонию, и соединялся с другим звуком, доносящимся снизу, столь же высоким, но не настолько прекрасным. Звук этот исходил от корней древа. Это выл другой Владыка Ветров. Если им удастся объединиться, то их силе никто не сможет противостоять.

Эта мысль наполнила меня энергией, позволившей взобраться на верхушку дерева. Наконец я стоял на покачивающихся верхних ветвях, глядя на ночной мир, на замерзшее озеро, на развалины, в которые превратился великий город. Повинуясь моей воле, меч сам прыгнул мне в руку. Я держал клинок высоко над головой, когда в него хлынула сила. И я стал проводником этой огромной сверхъестественной силы.

Затем я перевернул меч острием вниз и вонзил его в верхушку древа, в душу времени, в сердце пространства, в сердцевину Древа скрелингов.

Меч выпал из руки и остался в древе, его острие глубоко проникло в сердцевину, в душу Древа скрелингов. По мере того как клинок двигался вниз по древу, он не раскалывал, а скорее расширял ствол, пока меч и древо не слились воедино и большое черное лезвие не оказалось в основании древнего дуба.

Меня вдруг качнуло назад, я отчаянно схватился за сучья, чтобы не упасть на далекий лед и не погубить все свои инкарнации. Если я упаду, мы никогда не узнаем, стоила ли чего-нибудь наша жертва. Даже сейчас я слышал, как ветер поднимается все выше и выше и злобно ревет. Пальцы соскальзывали с ветки. Мелькнула мысль, что оружие свое я потерял и теперь наверняка упаду.

На мгновение тень промелькнула сквозь пыльную корону вихря. Это была Уна, она летела на фурне.

Огромный бело-золотой фурн поднимался над бурей на широких, ярких, словно павлиньи перья, крыльях. Захватывающее зрелище! На широкой спине моего родича-рептилии, слившись с его переливающейся скефлой, восседала моя жена Уна, полная жизни. Голову она закинула назад, наслаждаясь полетом, в левой руке сжимала лук, а в правой – дымящуюся чашу из красного камня.

Когда я упал, фурн подлетел ко мне почти игриво. Его мягкое дыхание замедлило мое падение, и он скользнул подо мной. Я мягко, безболезненно приземлился на скефлу. Упал ничком, за спиной у жены.

Древо охватило золотистое сияние. Внутри раскидистого дуба глубоко чернел клинок, гарда тянулась поперек ветвей, рукоять пульсировала, как звезда. Черный меч полностью слился с дубом и стал частью жизненной силы древа.

Мембрана удерживала меня, и я видел, как Уна положила лук, взяла чашу из красного камня и развела руки в магическим жесте, теперь у нее на каждой ладони стояло по чаше. Она протянула руки и поставила чаши на оба конца гарды Черного меча. Они зависли в воздухе, Уна поднесла руки к лицу и что-то вынула изо рта. Затем положила предмет на рукоять между чашами. Ритуал закончился, передо мной предстало Космическое Равновесие.

Уна засмеялась от радости, и в это время Шоашуан удвоил свою атаку. Ураган бушевал, вздымая холодные щупальца, которыми он обвивал нас, все еще пытаясь отбросить назад. Но Уна все-таки повернулась ко мне, снова засмеялась и обняла меня.

Чаши по-прежнему хаотично раскачивались. Равновесие могло снова разрушиться, если колебательные движения усилятся. Пока еще ничто не предвещало стабильности.

Поднявшийся снизу еще более мощный и огромный шлейф урагана раскинулся веером, притягивая к себе все сильнее и сильнее. Ветви древа снова неудержимо затряслись, когда Владыка Шоашуан перестал сдерживать свой гнев и отчаяние.

Я снова услышал чистую мелодию флейты. Уна тоже ее слышала. Фурн опускался в грязноватом свете, пробивающемся сквозь края вихря, он летел вниз сквозь зеленовато-золотую дымку древа, мимо тонкого черного стержня, который светился в сердцевине ствола. Вниз к жадному Владыке Ветров.

Я сделал все, что мог. Приготовился к смерти, которую, несомненно, замышлял для нас Владыка Шоашуан. Если бы я мог броситься в него, чтобы спасти Уну, я бы сделал это, не задумываясь, но мембрана, спеленавшая меня, не позволяла делать резких движений.

Именно так мои предки путешествовали с фурном, защищенные скефлой, которая позволяла чудовищам порхать, как бабочки, между мирами реальности. Немногие мелнибонийцы совершали такие перелеты, но, говорили, мой отец Садрик путешествовал дольше всех нас, после того как умерла моя мать, родив меня.

Осознание пришло только сейчас. К чувству стыда прибавилось внезапное облегчение. Грааль какатанава сделал свое святое дело! Раны, которые я нанес Уне, полностью зажили.

Фурн слабел, но продолжал отважно сражаться с ураганным ветром, влекущим нас к себе. Он пытался улететь, массивные крылья отчаянно хлопали в эфире. Уна смотрела на него с возрастающей тревогой. Весь мир наполнился Древом скрелингов, обрамлявшим пульсирующий меч. Перекладина его гарды образовала Космические Весы, которые бешено склонялись то в одну, то в другую сторону. Конфликт еще не пришел к своему завершению.

Позади нас маячил постоянно растущий Владыка Шоашуан. Воинов Какатанавы нигде не было видно. Владыка Сепириз, Айанаватта и князь Лобковиц тоже исчезли. Также не было и никаких следов Гейнора или Клостергейма.

Затем я снова услышал напев флейты. Ясная, чистая мелодия Айанаватты прорвалась сквозь бурю и суматоху.

Фурн качался из стороны в сторону под напором урагана. Воздух становился все холоднее и холоднее. Мы медленно замерзали, пребывая в неподвижности. От холода я начал засыпать.

Снова звучала флейта.

Крылья фурна больше не могли бить разреженный эфир. Белый пар клубился из его ноздрей. Постепенно мы теряли высоту, падая в самое сердце вихря, все глубже и глубже.

Голос фурна снова прозвучал в моей голове:

«У нас нет сил, чтобы улететь от него…»

Я молился лишь о том, чтобы умереть с Уной в объятиях. Изо всех сил я оттолкнулся от спеленавшей меня мембраны, но был слишком слаб и не смог дотянуться до нее. Уна крепко держалась за весы, хотя ледяной ветер пытался стащить ее с фурна.

Я был убежден, что Сепириз, Лобковиц и какатанава погибли. Один лишь Айанаватта продолжал играть на флейте, но я догадывался, что долго он не протянет.

– Я тебя люблю. Отец… Улрик… я люблю вас обоих, – раздался голос Уны.

Я видел, как она повернулась, ища меня взглядом, тоскуя по мне. Она не могла ослабить хватку, иначе ветер сбил бы ее со спины фурна. Я снова прижался к мембране. Она мерцала алым и бирюзовым, блестя мягким оловянным блеском. Она не сопротивлялась мне, но и не позволяла вырваться из нее.

– Уна!

Снизу что-то зарычало и плюнуло в нас. Земля вспучилась, распадаясь на миллионы спор, которые проносились мимо, в бесконечный космос. На нас хлынули алые и черные струи, как будто весь мир взорвался. Обжигающий горячий воздух встал стеной, столкнувшейся с холодом. Наступила тишина.

Я услышал отдаленное урчание. Рев. Я понимал, что он означает. Магма устремилась вверх! Быстрый и живой камень, опасный и смертоносный, как ревущая река. Мы находились прямо над извергающимся вулканом. Мы сгорели бы заживо, прежде чем нас уничтожил бы ураган!

Но Уна взволнованно указала вверх, на Равновесие – теперь оно опиралось на хорошо заметный стержень, в который превратился Черный меч. И я понял, что это и было то первоначальное железо, которое Сепириз и его люди украли, чтобы выковать Буреносец. Это и был металл, который какатанава попросили пакваджи выковать. За него погибали народы. Его магия была магией самого Космического Равновесия. И лишь эта сила могла бросить вызов равновесию. Те, кто владел им, владели и Судьбой. А те, кто не мог овладеть им, попадали под его влияние.

То, что показала мне Уна, я сначала не счел достаточно важным, но потом понял, почему она пришла в восторг. Чаши, висевшие по обе стороны Космических Весов, постепенно приходили в равновесие.

Кипящий воздух схлестнулся с ледяным смерчем Владыки Шоашуана. Я увидел его лицо, на этот раз гораздо ближе, его зубы щелкнули совсем рядом, а крутящиеся когти схватили фурна, удерживая его. Зверь беспомощно хлопал своими чудесными крыльями и должен был непременно погибнуть.

Но горячий воздух поглощал Владыку Шоашуана. Он уходил. Постепенно его хватка ослабла, и он зарыдал. Мне казалось, моя голова вот-вот взорвется от громкого рева. То, что я принял за двойника Владыки Шоашуана, оказалось его полной противоположностью, которую вызвали из милосердного подземного мира обитатели, помогавшие нам и в прошлом. Несомненно, такой же мощный, как и Владыка Ветров, противник мог появиться лишь из самого сердца Серых Пределов.

В погоне за нами Шоашуан ослабел. Наконец мы почувствовали, что его хватка разжалась, и мы стали свободны. И теперь он убегал от погони. Один великий Владыка Ветров гнался за другим! Мы видели бирюзовомалиновый воздух, клубящийся желтоватый дым стелился за ним, пока он окружал и поглощал своего грязного противника. По милости своей он очистил Владыку Ветров, и вопреки воле Владыки Шоашуана установилась гармония. Ураган все еще продолжал ворчать, но простая мелодия флейты зазвучала одной-единственной решительной нотой.

Мы стояли, глядя на Древо скрелингов, на огромный черный стержень Равновесия, на чаши, которые, несомненно, были Граалем, вернувшим Уну к жизни. На центральном стержне Уна поместила голубую жемчужину Иерусалима, мое кольцо. То самое кольцо тамплиеров, которое Элрик привез из Иерусалима. Кольцо походило на нашу маленькую обыкновенную планету, видимую из космоса. Оно помогло нам восстановить Равновесие.

Какатанава снова неподвижными фигурами встали на страже. Большой фурн опустился у корней древа. Мы с женой сошли на землю и наконец-то обнялись. Почти сразу огромный зверь свернулся у подножия древа. Он мирно вернулся к своему прежнему служению. Корни тоже уже восстановились.

Мы обнимались под ярко-голубым небом, овеваемые сладким ветром, в окружении руин. Древо становилось все больше и больше по мере того, как Равновесие укреплялось, пока не заполнило весь небосвод, а корни снова не стали зелеными и свежими, пронизывая разрушенный город какатанава и глубокий, глубокий лед…

Там, где уцелевшие инкарнации Гейнора, Клостергейма и их людей, утомленные, но решительные, двигались в нашу сторону.

Глаза викингов смотрели, но ничего не видели. Губы их безмолвно шевелились. Они крепко держали свое оружие – единственную реальность, в которой могли быть уверены. Викинги явно жаждали начала резни. Их больше не волновало, как они будут умирать.

Но конец еще не наступил. Я поискал меч, но ничего не нашел. Вместо этого я увидел лежащие тела Элрика и Белого Ворона. Увидел князя Лобковица, лорда Сепириза и Айапаватту, безоружных, которые стояли вместе, окружив мамонтиху Бесс. Великий фурн, казалось, сросся со стволом древа.

У нас не было оружия, а Гейнор и его люди все еще были вооружены до зубов. Они понимали свое преимущество и потому побежали быстрее. Словно дикие голодные псы, почуявшие кровь, они бросились к нам. Элрик и Белый Ворон медленно приходили в себя лишь для того, чтобы понять, что им грозит смерть.

Неужели я пережил так много, чтобы увидеть, как мою жену разрубят у меня на глазах? Я порылся среди обломков в поисках меча, но ничего не нашел. Владыка Шоашуан превратил великий город в пыль.

Викинги приближались к острову. Я уговаривал Уну бежать, но она настояла на своем. Айанаватта подошел и встал рядом с нами. Его красивое татуированное лицо было спокойным и решительным. Одним плавным движением он вытащил костяную флейту из сумки и поднес ее к губам. Мы наблюдали, как Гейнор и его люди продвигаются по льду.

Пока Айанаватта играл, флейта не издавала звуков, но я вдруг услышал странный шум, идущий из-под земли. Стоны, скрипы и треск. Далекий грохот. Произошло еще одно извержение теплого воздуха прямо у наших ног. Что-то вырвалось на поверхность свозь крошащийся лед, блестя и сверкая.

Гейнор тоже это увидел. Мгновенно осознав опасность, он что-то крикнул своим людям и бросился к нам с обнаженным мечом. Но свежие зеленые корни Древа скрелингов распространились повсюду, пробиваясь сквозь лед, они опрокидывали огромные ледяные глыбы, крушили их, и те быстро превращались в воду.

Гейнор отчаянно упорствовал. Он добрался до границы льда, берег острова лежал всего в нескольких шагах от него.

Ему пришлось остановиться.

Путь преградила мамонтиха. Она угрожающе трясла бивнями, глядя на него кроткими глазами, полными пугающего спокойствия.

Гейнор обернулся. Он колебался.

Стоявший чуть дальше Клостергейм и вместе с ним несколько человек прыгнули на наш остров, когда последний лед вокруг них растаял. Под зимним небом показались прозрачные бледные воды. Огромная, быстро расширявшаяся трещина разорвала последние ледяные щиты, пока Гейнор, пойманный в ловушку меж двумя опасностями, все еще колебался, не зная, как уйти от поражения. Бесс неумолимо наступала, и ему пришлось вернуться на лед. Он побежал, поскальзываясь, к ближайшему отрогу скалы, выступающему над берегом.

Гейнор почти достиг скалы, но его доспехи и меч оказались слишком тяжелыми. Он начал тонуть так же быстро, как и лед. Гейнор стоял по пояс в черной воде, отчаянно пытаясь выжить, выплескивая весь гнев и разочарование, а затем внезапно поскользнулся, и волна накрыла его.

Он ушел под воду.

С юга дул теплый легкий ветерок.

Я не мог поверить, что разгневанный бессмертный просто исчез. До сих пор мне казалось, что он не умрет никогда. По крайней мере, пока я тоже не умру.

Уна потянула меня за руку.

– Нам пора домой, – сказала она. – Князь Лобковиц возьмет нас с собой.

Клостергейм и другие выжившие равнодушно смотрели на воду, в которой исчез их вождь. Затем викинг, стоявший впереди, повернулся к нам, пожал плечами и вложил меч в ножны.

– Мы не станем с вами драться. Поверьте нам на слово. Позвольте нам вернуться к кораблю, и мы уберемся отсюда.

За время путешествия Элрик привязался к некоторым из этих людей. Он принял их предложение.

– Вы можете отплыть на «Лебеде» обратно в Лас Каскадас. И заберите с собой этого разочарованного негодяя, – он с улыбкой указал на мрачного Клостергейма. – Можете рассказать всем, что вы здесь увидели.

Один из высоких черных воинов громко рассмеялся:

– Чтобы весь остаток наших дней нас считали скорбными умом? Видал я таких, проклятых воспоминаниями. Они умирают без друзей. Вы не пойдете с нами, принц Элрик? Не хотите стать нашим капитаном?

Элрик покачал головой:

– Я помогу вам вернуться на материк. А затем отправлюсь с Айанаваттой, когда он понесет Закон своему народу, чтобы до конца исполнить свое предназначение. Видите ли, мы с ним старые друзья. До конца сна мне осталось еще восемьсот лет, и только тогда я узнаю, хватит ли мне силы призвать Буреносец в другом мире. Мое любопытство ведет меня дальше по этой стране.

Он поднял руку в прощальном жесте.

Сепириз пожал плечами и развел руками, выражая согласие.

– Я найду вас, когда вы мне понадобитесь, – сказал он.

Белый Ворон подошел ближе и посмотрел Элрику прямо в лицо.

– Похоже, мое будущее не слишком радостное, – произнес он.

– Похоже, – отозвался Элрик. Он вздохнул и посмотрел на заснеженные горы, серебряное небо, на птиц, летавших в теплом чистом воздухе. – Тебя ожидает множество битв.

Мелнибониец отвернулся от Белого Ворона, как будто больше не мог смотреть на него. Я наконец понял, что Белый Ворон не был ни сыном, ни братом, ни племянником, ни близнецом. Белый Ворон завершал свое собственное долгое путешествие во сне, это была часть его ученичества, его обучения как посвященного, его подготовки к своей судьбе, чтобы стать императором-чародеем Мелнибонэ. Белый Ворон был Элриком в молодости! Каждого по-своему тронуло то, что он прочитал на лице другого. Не проронив больше ни слова, Белый Ворон вернулся к Бесс. Он стал последним мелнибонийцем благородной крови, кого отправили на обучение в Какатанаву. Город исчез, у великанов осталась лишь одна обязанность – вечно охранять древо.

– Наконец-то свершилось, – сказал Белый Ворон. – Судьбе мы послужили. Мультивселенная выживет. Сокровища древа восстановлены, и великий дуб снова цветет. Полагаю, на этом завершаются все наши истории.

Он забрался в большое деревянное седло и подтолкнул Бесс к плещущей воде.

Никто из нас не попытался остановить Белого Ворона, когда тот направил старую добрую мамонтиху в волны, и Бесс шагала, пока полностью не ушла под воду. Напоследок он развернулся в седле, поднял свой лук над головой и тоже исчез, возвратившись обратно в свой сон. И нам тоже пришла пора возвращаться.

– Идемте, – сказал Лобковиц. – Наверняка вы хотите увидеть ваших детей.

Эпилог