За Ельцина агитировала сама улица. Без телевидения, без властного ресурса, без мощного пиара — он побеждал благодаря тому, что был единственной альтернативой Горбачеву. По крайней мере, улица считала именно так. Частушка, сочиненная неизвестным поэтом, ярко свидетельствует о том времени:
Ельцин знает, что нам нужно,
Голосуй за Борю дружно…
Это «за Борю» в те дни работало гораздо лучше нагнетаемых страшных предчувствий и изощренной патетики. Выборы состоялись.
Теперь Ельцин может многое. Как всенародно избранный президент, он может свободно выступать в печати. Появляется и собственная российская печать — «Российская газета», газета «Россия», начинается работа по созданию Российского телевидения.
По-другому воспринимают его теперь и за рубежом. Во время визита на Украину с первых секунд Ельцин обращает внимание на то, что его принимают здесь «по первому разряду», с военным парадом, ковровой дорожкой, национальными флагами, по-украински пышно, подчеркнуто торжественно, как главу иностранного государства, а не как обычного российского чиновника. Во время визитов в США и на совещание Европарламента в Страсбурге становится окончательно ясно, что он — совершенно официальная, признанная в мире фигура, больше того, новый (альтернативный) лидер страны.
Он победил в мучительном противостоянии февраля — марта, когда союзное руководство пошло в прямую атаку на «псевдодемократов». Он выиграл выборы, он первый всенародно избранный президент на территории СССР. Наконец, та модель союзного государства, которая еще несколько месяцев назад казалась ему почти несбыточной, неосуществимой, во внезапно изменившейся политической ситуации приобретает черты реальности. Горбачев, которого он еще недавно призывал уйти в добровольную отставку, идет на невиданные прежде уступки.
Но радость и ликование, которое он испытывает в эти дни, сменяются глухой тревогой. Ельцин чувствует всю опасность того, что происходит за спиной Горбачева.
Начинается трудный, мучительный процесс согласования нового Союзного договора.
Что же будет дальше?
10 июля Ельцин торжественно дает присягу на российской Конституции.
Это — первая подобная инаугурация, и его волнение передается всем присутствующим в зале.
Неожиданно открывается боковая дверь и стремительно входит Горбачев. Он пришел поздравить Ельцина. Исторический момент. Два соперника, два непримиримых оппонента пожимают друг другу руки на глазах у всей страны.
Ельцин точно рассчитывает свои шаги, чтобы остановиться вовремя. Он хочет, чтобы Горбачев подошел к нему с рукопожатием, а не наоборот, вернее, чтобы они остановились в один и тот же момент (что трудно, учитывая разность их фигур), чтобы это была встреча равных. Слабо улыбаясь, понимая игру и принимая ее, Горбачев делает эти шаги.
И затем произносит речь. Голос его прерывается от волнения.
«Вот в стране и стало на одного президента больше», — говорит он.
И еще одна фраза из той же речи Горбачева: «Весь мир следит за тем, что мы с вами делаем».
Привычная горбачевская риторика затем окутывает, окружает эти первые фразы, но привкус горечи в настроении президента СССР очевиден всем. Ни улыбки, ни высокие слова поздравления не спасают.
Прозрачная вата вдруг исчезает, проступает истинная картинка. Напряженный, почти надломленный внутренней борьбой Горбачев проявляется лишь на мгновение. Готов ли он к компромиссу? Для многих это осталось в тот день загадкой.
Речь на инаугурации (первой в новой российской истории) хорошо отражает общий стиль Ельцина 1991 года. Еще нет резких эскапад, длинных пауз и неожиданных острот, нет попытки говорить афоризмами, нет эмоциональных перепадов. Ельцин 1991 года необычайно сдержан и даже сух. Лишь на встречах с избирателями порой проявляется его былой юмор.
В эти месяцы он весь преисполнен своей миссией. Все его выступления представляют собой короткий и жесткий текст, который он читает или четко произносит по заранее намеченным тезисам.
Это стиль, который он любит больше всего, — «ничего лишнего». Его артистичность, внутренний напор и энергия сейчас проявляются лаконично — в том, как он входит, как здоровается, как готовится к выступлению.
«Лишнее» проявится потом, когда выбранный путь потребует от него всех, до последней капли ресурсов его здоровья, потребует выложиться без остатка, как говорил он сам, «лечь на рельсы».
Итак, 23 апреля 1991 года Горбачев начинает новый раунд согласований Союзного договора — по формуле «9 плюс 1» (между руководителями девяти союзных республик и президентом СССР)[14]. При этом речь не идет о каких-то частностях и «недостающих запятых», а фактически об отказе от подготовленного ранее варианта.
Этот вариант — «лукьяновский», подготовленный в комиссиях и подкомиссиях Верховного Совета СССР. Он печатался в центральных газетах, чтобы пройти привычную для советской идеологии процедуру «всенародного обсуждения»; затем состоялся референдум 17 марта, обосновавший легитимность нового Союза, — словом, договор готов. Суть лукьяновского варианта — исправленная, улучшенная форма Союза, не меняющая самого главного — Москва управляет всем.
Проблема одна — лидеры республик не готовы его подписывать.
…Но откуда вообще возникла идея о новом договоре между республиками? Зачем нужно было подвергать сомнению документ 1922 года?
Идея подготовки нового Союзного договора родилась уже на Первом съезде народных депутатов СССР Горбачеву необходимо было изменить этот основополагающий документ, чтобы придать новый статус союзным отношениям, предотвратить распад Союза, хотя бы частично сохранить его (если добровольно подписали — значит, отказались от претензий, развязали руки союзному правительству для борьбы с сепаратистами и националистами). Если договор не подпишут — это его личный, глубочайший провал.
Кроме того, новый договор — еще и гарантия власти М. Горбачева. Новая политическая конструкция призвана защитить его от угрозы, которую он чувствует за спиной.
Договор был единственным шансом Горбачева избежать «силового варианта», чрезвычайного положения, гражданской войны в республиках…
Стенограмма заседания от 24 мая 1991 года дает некоторое представление о том, как шел процесс, какими трудными были переговоры, какими медленными шагами продвигались участники Ново-Огаревского процесса к любимому горбачевскому «консенсусу».
Но — продвигались!
«Работа в Ново-Огареве (пишут помощники Ельцина) была организована так, что участники совещаний приезжали туда без консультантов и советников. Было решено: никого постороннего, высшая степень конфиденциальности. Лишь три-четыре человека, помогавшие Горбачеву обобщать и анализировать замечания и предложения, сидели за боковыми столиками».
Итак, Ельцин берет слово:
«Ельцин. В отношении названия. Я, например, лично убежден, что все-таки это должен быть Союз Суверенных Государств. Это отвечает сегодняшнему статусу республик-государств. Люди привыкли к этому. Тем более что Михаил Сергеевич когда-то говорил об этом в одном из своих выступлений. Это, конечно, Запомнилось. Название Союза, правда, вызывает некоторые сомнения, но я бы не стал принципиально настаивать на какой-то другой позиции и лично согласился бы с предложением — Союз Суверенных Советских Государств.
Назарбаев. Советских республик или государств?
Ельцин. Республик. Я оговорился.
Горбачев. То есть СССР?
Ельцин. Да. Дальше в отношении подписания Союзного договора. Я не один раз обращался и сейчас обращусь к моим товарищам по работе… с просьбой подписать Договор под Российской Федерацией (Ельцин говорит о том, что первым под договором должна стоять подпись России, а за ней все остальные, — даже этот чисто процедурный вопрос вызывал в то время жаркие дебаты. — Б. М.)…
Я обещал, все время говорил вам, что те полномочия, которые вы возьмете на себя, мы вам даем. Если во внешней сфере, в международных отношениях какие-то будут у вас предложения по своей самостоятельности — пожалуйста, мы вам дадим. Такую же линию мы предлагаем вести и с Союзом.
Горбачев. Но координация обязательно нужна.
Ельцин. Координация обязательна».
Обратите внимание — здесь Ельцин выступает от имени Центра, от имени союзного, а не только российского руководства, его поддержка будущего договора — своеобразная гарантия. Без этой поддержки сам переговорный процесс был бы невозможен.
Если называть вещи своими именами, то в Ново-Огареве разговор шел о создании новой модели государства. Горбачев ради сохранения Союза как такового (увы, уже без Прибалтики, лидеры которой в Ново-Огаревском процессе участвовать отказались) готов был передать республикам огромную часть своих полномочий.
Как бы это выглядело на практике?
Ну, во-первых, это сохранение единой валюты. Единой армии. Единого экономического пространства. Разумеется, для всего этого нужно сохранить и центральные органы власти, исполнительной и законодательной, органы управления и, конечно, единого лидера страны. Во-вторых, и это главное, всё остальное, из чего состоит политика, — переходило из Центра на места. Право на ограниченный суверенитет. Право на свою конституцию (и свои законы). Право на внешнеэкономическую деятельность, и вообще — на свои собственные национальные приоритеты в экономике. Перераспределение бюджета — серьезная часть доходов должна была теперь оставаться в республике. Право на свою собственную внутреннюю, прежде всего национальную политику. (По сути, это была модель сегодняшнего Евросоюза.)
Возможно, это был исторический шанс. Возможно.
Но позволю себе высказать и другую точку зрения. Попытка спрогнозировать последствия Ново-Огаревского процесса в случае его успеха приводит к печальному выводу: это новое государство было изначально обречено. Возникни после подпис