– Привет. С возвращением! Удачно съездил?
– Если не считать того, что моя поездка оказалась никому не нужной, то вполне удачно.
Суханов, похоже, не почувствовал моего раздражения или не счел нужным на него реагировать. Но, глядя на его приветливое лицо, у меня пропадает желание таить обиды:
– Шеф сказал, у вас есть какой-то план, и вы мне о нем поведаете.
– План? Какой еще план?
– Ну, насчет его семьи.
– А! ты просто не понял его! – Суханов берет стул и садится рядом со мной. – Тут вот какое дело…
…Валерий Окулов, зять Бориса Николаевича. До 1985 года он работал штурманом в свердловском авиаотряде, а когда тесть возглавил Московский горком партии, сразу же перевелся в Москву, в Центр управления международными воздушными сообщениями, и теперь летает за границу на самолетах «Аэрофлота». Точнее – летал, потому как с некоторых пор родство с Ельциным перестало быть стимулятором карьерного роста. В общем, на днях его отстранили от полетов и вообще грозят увольнением.
– Мстят Борису Николаевичу, сволочи! – Суханова отличает способность воспринимать житейские невзгоды шефа как собственные. – Ты же понимаешь, как он из-за этого переживает!
– Но чем я-то могу помочь? Разве что попрошу кого-нибудь из «Комсомолки» написать заметку про героического штурмана Окулова, которого чиновники от авиации гнобят за родство с Борисом Ельциным.
– Не надо ничего писать. Надо на время отправить его с женой куда-нибудь за границу. Например, в Испанию. Напряги свой «Российский дом», у них наверняка есть там какие-нибудь партнеры.
– А хотите, отправлю Окуловых в Грузию?
– Только не в Грузию! У Шеварднадзе есть информация…
– А он что, опять к шефу приходил?
– Нет, они позавчера встретились на завтраке у американского посла.
Не в этом ли причина потери интереса к идее грузинского схрона?
…Ночь. Чертовски хочется спать. Сижу на кухне и жду телефонный звонок из Мадрида от Фредерика Шапю, бизнесмена, женатого на дочери богатейшего выходца из Южного Вьетнама, совладельца невероятного числа разбросанных по свету фирм и компаний, вхожего в дома многих европейских лидеров, гражданина мира с бесчисленным количеством паспортов и кредитных карт. О чем бы ни зашла речь, но на вопрос: «А можно ли это сделать?», он всегда отвечает: «Сделаем!». Правда, не факт, что будет сделано именно так, как тебе требуется, потому что Фредерик – человек-импровизатор, отдающий предпочтение не конечной полезности той или иной комбинации, а ее изяществу и необычности. Это самый обаятельный из всех авантюристов, повстречавшихся мне на жизненном пути.
Ночной звонок – это всегда испуг. Даже если его ждешь, он все равно заставляет вздрогнуть: что-то случилось?! Но сейчас я наверняка знаю, кто звонит и зачем. В голосе Шапю звучат нотки жизнеутверждающего оптимизма:
– Встретили, разместили, по-моему, они всем довольны! Ты знаешь, дети твоего Бориса оказались очень приятными людьми!
Прихожу на работу совершенно не выспавшимся, но все же вовремя. Не успеваю разложить на столе утреннюю прессу – ко мне заглядывает Лев Суханов. У того понятный интерес к новостям из Испании: как доехали, где устроились, все ли в порядке? Отвечаю словами неунывающего мсье Шапю: встретили, разместили, всем довольны.
– Ну и слава Богу. А ты, я смотрю, совсем не выспался? Пойдем ко мне, я тебе хорошего кофейку налью.
– Сейчас, Лев Евгеньевич, только сначала к шефу зайду.
Суханов удивленно вскидывает брови:
– А зачем?
– Так ведь надо же ему доложить…
– Не советую! – и, почувствовав мое удивление, задает ставящий в тупик вопрос: – Он тебе что-то поручал? Лично он? Нет. Стало быть, и не надо ему ни о чем докладывать. Пойдешь – и поставишь его в малоприятное положение должника. Чувствуешь, чем такое для тебя может закончиться?
– Господи, да какой же он должник?! Мы ж свои тут люди! Можно сказать, соратники! Как говорится, кашу ели из одного котелка, и не раз!
– Забудь обо всем, что раньше между нами было. У него теперь другой статус, и у нас тоже.
– Ох, уж эти ваши, Лев Евгеньевич, аппаратные заморочки!
Вопреки совету Суханова захожу в кабинет к Ельцину и с порога сообщаю новость: ваши долетели, устроились, все в порядке! Шеф сидит, склонившись над раскрытой газетой, и никак не реагирует на сообщение. Может, не расслышал? На всякий случай повторяю:
– В общем, все у них хорошо. Думаю, вечером сами вам позвонят и обо всем расскажут. Такая возможность у них имеется.
Неожиданная реакция шефа ставит в тупик:
– Вы в курсе, что в вашей любимой «Комсомолке» творится? Нет?! С прессой надо больше работать, а не мировые проблемы решать!
– А что случилось, Борис Николаевич?
– Что случилось? – шеф говорит тоном, не предвещающим хорошего завершения моего визита в этот кабинет. – Вот, взгляните! Что это такое?! На первой полосе: «Борис, ты опять не прав»?! Какой я им, понимаешь, Борис!
Если Ельцин переполнен недовольством, разговаривать с ним о чем-либо, объяснять и тем более оправдываться бесполезно. Поэтому скороговоркой обещаю разобраться, хотя не знаю с кем и в чем, и возвращаюсь к себе в кабинет. Ощущение от происшедшего препоганое. Я-то знаю, что шел не за тем, чтоб Ельцин обнял меня, прижал к груди и произнес прочувствованно: «Спасибо тебе! Выручил!». Но для него, похоже, все выглядело именно так. Вот поэтому и получил чувствительный щелчок по носу. И поделом.
Гордыня сродни глупости.
Глава 9Израильская прелюдия
С той поры, как мы шумно оскандалились в Америке, не прошло и полугода. За это время успели побывать и в Японии, и в Европе. Теперь, встречаясь, бывает, вспоминаем те вояжи, со всеми их плюсами и минусами. А вот поездку в США – никогда. Малейшее упоминание о ней – и у Бориса Николаевича портится настроение. Что же касается Геннадия Алференко и Джима Гаррисона, продюсеров программы под условным названием «Ельцин в Америке», то шеф до сего дня считает, что это не без их участия произошли «утечки» информации деликатного свойства, породившие разговоры о пьянстве и политическом бескультурье российского литера.
И вдруг…
Февраль 90-го выдался донельзя хлопотным – на носу выборы народных депутатов РСФСР. Ельцин баллотируется от Свердловска, но и о московском электорате не забывает, ибо в будущем, когда придет срок выбирать президента России, столичный регион во многом определит шансы кандидатов на победу. Вот и сегодня у него была какая-то встреча в подмосковном Калининграде. Меня туда не позвали. Поэтому, едва вхожу в дом, сразу включаю телек: скажут о ней хоть что-нибудь в вечерних новостях или нет? Скорее всего, не скажут и уж тем более не покажут. Но посмотреть все же надо. Чем черт не шутит!
Ожидание прерывает телефонный звонок. Ну как же это не вовремя! И ведь наверняка не по делу. Скорее всего, кто-то из стародавней банной компании. Сегодня пятница, вот и хотят поинтересоваться моими планами на завтрашнее субботнее утро. Чего бы ни случилось в подлунном мире, но в этот день они сначала лупят друг друга березовыми вениками в Тетеринских банях, а после пьют пиво в подвальчике у Столешникова переулка, и сей распорядок не могут нарушить никакие политические катаклизмы. Он так же предопределен мирозданием, как восходы и закаты.
Поднимаю трубку и с трудом сдерживаю раздражение: слушаю! Никакого ответа. Ну, и что же мы молчим? Говорите же или повесьте трубку! И вдруг – голос Ельцина:
– Павел, приехал Джим Гаррисон.
Скажу честно: поражен доселе небывалым явлением. Обычно звонит Суханов и предупреждает, что сейчас со мной будет говорить Борис Николаевич. А тут вдруг на тебе – сам! По всей видимости, Лев Евгеньевич и в этот раз набрал мой номер (шеф его отродясь не знал) и стоит где-то рядом. Но все равно такое в диковинку. А еще диковинней услышанное – вот уж, действительно, новость так новость! Не в том смысле, что Джим объявился в Москве. Мало ли какие у него тут могут быть дела. Удивительно, что после всего происшедшего в Штатах он решился выйти на связь с Ельциным, а тот не послал его куда подальше. Не нахожу этому объяснения.
– Давайте завтра вечером встретимся с ним у меня дома, на Лесной. Поужинаем и послушаем, что он нам скажет. Ярошенко я уже предупредил.
…Не знаю, готовила ли все эти угощения сама Наина Иосифовна или же кто-то другой, но все очень вкусно. Причем ради заморского гостя стол накрыт в уральском стиле – с пельменями и обилием всевозможных салатов и разносолов. Единственное, что выпадает из традиций малой родины хозяев дома, так это выпивка – откушиваем виски.
Гаррисон пришел без Алференко, но с молоденькой и довольно милой барышней. Та заметно робеет перед шефом, но переводит бойко. У Джима, как и следовало ожидать, громадье планов относительно мистера Ельцина – издание в Америке его будущей книги, цикл лекций в ведущих американских университетах, обсуждение бизнес-проектов с руководителями крупнейших банков и инвестиционных компаний и, конечно же, неофициальные рабочие контакты с президентом, ключевыми сотрудниками аппарата Белого дома, сенаторами, конгрессменами и губернаторами.
Поскольку сижу по левую руку от Ельцина (правое ухо у него почти не слышит), имею возможность шепнуть: это же один в один программа прошлой поездки! Шеф кивает в ответ и озвучивает мною мысль, но в собственной интерпретации:
– Вы и в тот раз обещали такие же золотые горы.
На лице Гаррисона появляется выражение страдальческого недоумения. Я ничего не знаю об этом кучерявом моложавого вида господине с изящными очочками на носу – об его семейном статусе, об образовании, об имущественном положении. Но почему-то именно такими мне представляются американцы из небогатых семей, стремящиеся любой ценой приблизиться к кругу избранных, стать в нем если не ровней, то, по крайней мере, как у нас говорят, рукопожатным. Возможно, в детстве он даже недоедал, а потому и вырос по-юношески субтильным.
Джим ни слова не понимает по-русски. Но когда шеф что-то говорит, он весь напрягается и вслушивается в тональность произносимых звуков, стараясь уловить: это для него хорошо или плохо? И, как правило, улавливает. Вот и сейчас барышня еще не закончила перевод, а он уже реагирует на реплику Ельцина: