со своими непомерными амбициями. Но открывать сразу два фронта – обрекать дело на неудачу. Споры велись вокруг вопроса – кого из этих двоих надо принудить к сотрудничеству, а кого политически нейтрализовать.
Встреча Крючкова и Прокофьева, о которой говорил Ряшенцев, состоялась 8 августа, то есть за десять дней до путча. Позже мне довелось ознакомиться с записью их разговора. В нем много такого, что не представляет исторического интереса. Но кое-что, как мне кажется, проливает свет на события августа 91-го.
Крючков: Надо давить на Горбачева. Он должен примкнуть. Мы должны заставить его использовать президентские полномочия во благо, а не во вред стране.
Прокофьев: Горбачев потерял авторитет. Его народ не поддержит и, если мы сделаем ставку на него, люди пойдут за Ельциным. Поэтому договариваться, думаю, надо с ним, а не с Горбачевым.
Крючков: Что ж, пожалуй. Только не договариваться, а принудить к сотрудничеству! Ельцин – трус. Амбициозный, но трус. Вот на это и надо делать ставку.
Прокофьев: Ельцин враждебно относится к Горбачеву – вот на что надо делать ставку. Но я не представляю, кто с ним захочет говорить и кому он не решится перечить.
Крючков: С ним должен поговорить Язов! Ельцин не дурак и понимает, что за спиной у маршала армия. Только встреча эта должна состояться не на Краснопресненской и не в Минобороны.
Прокофьев: Сюда, к вам, он тоже не поедет.
Крючков: Они должны встретиться в аэропорту, когда Ельцин прилетит из Алма-Аты.
Прокофьев: Он разве туда летит?
Крючков: Летит.
Прокофьев: Вы уверены?
Крючков: Мне на днях Назарбаев об этом сказал. Он сам его пригласил.
Прокофьев: А Ельцин в курсе, что Язов будет его встречать?
Крючков: Ему Назарбаев скажет в последний момент.
Основываясь на этом диалоге, каждый волен делать свои выводы и строить свои догадки. Я же ничего не утверждаю. У меня, например, нет уверенности, что Крючков в этой истории не исказил роль Назарбаева. Ему нужны были аргументы, чтобы привлечь Прокофьева на свою сторону и склонить к перемене позиции с «Договариваться с Ельциным» на «Принудить Ельцина». Упоминание имени казахского президента – один из таких аргументов, и в той политической ситуации весьма весомый. Для меня несомненно лишь одно – после возвращения из Алма-Аты Ельцина ждал непростой разговор с бывшими соратниками по Политбюро. Правда, никто не предполагал, что разговаривать придется, стоя по разные стороны стихийно воздвигнутых баррикад. Члены ГКЧП ошиблись в главном – в амбициозности Ельцина не распознали его всесокрушающую жажду самовластия.
…Подъезжаю к КПП правительственного терминала Внуково-2 и замечаю стоящую возле него группу журналистов из моего многострадального списка:
– В чем дело, ребята? Почему вы еще здесь?
– Не пускают! Говорят, нас нет в каком-то списке.
– Что за ерунда? Подождите, сейчас выясню.
В дежурке, кроме милиционера, сотрудник из службы Коржакова. Из новеньких. Но, видно, уже осведомлен о симпатиях и антипатиях своего командира. Смотрит с ухмылкой, явно провоцируя на скандал.
– Почему этих людей не пропускают?
– Потому что их нет в списке.
Достаю из портфеля утвержденный Илюшиным список сопровождающих Ельцина журналистов: а это что? Охранник непонимающе пожимает плечами:
– Это какой-то другой список. У меня тот, где указано, кому разрешен допуск на территорию аэропорта. Их имен в нем нет.
– А то, что у них есть допуск в самолет, это не имеет значения?
– Допуск в самолет меня не касается. У меня приказ: проследить за допуском на территорию аэропорта.
– Отлично. Пойду решать этот вопрос. Но если не успею, и самолет улетит без них, тогда уж, брат, извини, он, этот вопрос, тебя так коснется, что мало не покажется. Обещаю.
Такой поворот его, похоже, не устраивает, а потому идет на попятную: хорошо, пропускаем, но под вашу личную ответственность. Вот уж чем мне легко расплачиваться за услуги, так это личной ответственностью. Я тут, похоже, вообще ни за что не отвечаю. Так что с меня не убудет.
Кортеж Ельцина еще не подъехал, но журналистов уже досматривают и сажают в самолет сопровождения. Хочу убедиться, что и тут не возникла проблема у людей из моего списка. И как в воду гляжу – для троих (двое наших и один американец) не находится свободного места. Все занято. Начинаю выяснять, и оказывается, что охрана взяла на борт трех якобы фотокоров, никому не известных и непонятно на кого работающих. То ли бодигарды польстились на банальный гешефт, то ли посодействовали кому-то из друзей-приятелей. Со скандалом изгоняю «нелегалов» и восстанавливаю справедливость. Молодой охранник (тоже из новеньких) шипит в спину: «Много на себя берешь! Не пожалеть бы!». Поворачиваюсь, но тот делает вид, что ничего такого не говорил. Интересные наступили времена!
…Ельцин приезжает минут за пятнадцать до вылета. По прижившейся у демократов старосоветской традиции чинопочитания его провожает в двухдневную командировку едва ли не все руководство Российской Федерации. Стою и ломаю голову: сообщить то, о чем вчера поведал мне Ряшенцев, или не стоит? Вдруг это обычная лубянская байка? Деморализованные и потерявшие жизненную устойчивость чекисты (не все, но многие), желая продемонстрировать свою лояльность и полезность, едва ли не каждодневно и под большим секретом сообщают нечто подобное обитателям сановных кабинетов Белого дома. Ну, а те, ясное дело, сразу бегут в приемную Ельцина или прямиком к нему в кабинет. И каждый уверяет: информация получена из весьма и весьма надежного источника! Он уж, поди, устал от таких сообщений про заговоры и перевороты. Мое, кстати, будет выглядеть ничуть не лучше. Того же поля ягода – кто-то что-то шепнул бизнесмену-эмигранту Ряшенцеву. Несерьезно. Может, лучше рассказать обо всем не Ельцину, а Бурбулису? Наверное, так будет правильнее.
Ельцин, стоя посреди зала, о чем-то говорит с Силаевым, Бурбулисом и Полтораниным. Топчусь в двух шагах от них, жду подходящего в момента, чтоб отозвать в сторонку Геннадия Эдуардовича. И вдруг… Встречаемся с Ельциным взглядами, и тот, кивнув на меня, насмешливо произносит:
– А Павел у нас опять чем-то недоволен.
Такое часто бывает – долго обдумываешь, сомневаешься, взвешиваешь варианты, а решение приходит неожиданно и вопреки здравому смыслу:
– Борис Николаевич, я всем доволен. Просто мне надо вам кое-что сообщить.
– Чта-а?!
– Буквально два слова.
Ельцин делает пару шагов в сторону и жестом показывает, чтоб я подошел. В этой ситуации ни к чему пересказывать все, о чем поведал мне Ряшенцев. Нужно не рассусоливать, а сообщить лишь самое главное, причем телеграфным стилем:
– Информация с Лубянки. В Кремле против вас что-то затевается. Когда будем в Алма-Ате, они предъявят какой-то ультиматум. Если вы его не примете, наш самолет Москва не примет.
На лице не дрогнул ни один мускул. Взгляд спокоен, даже насмешлив. Будто я не про кремлевскую реальность сообщил, а, перечитав фантастических романов, принес донельзя нелепую весть о заговорщиках с далекой Кассиопеи.
– Это все?
– В общих чертах – да.
– Хорошо. В самолете поговорим. Я позову.
В самолете не поговорили. Шеф меня к себе в салон не позвал. И вообще никого не позвал. Уединился с Коржаковым.
…Алма-Ата встречает удушливым бензиново-асфальтовым жаром аэродрома и висящим в воздухе монотонным стрекотом неугомонных цикад. Назарбаев обнимает Ельцина как самого разлюбезного друга. Не может быть и тени сомнения, что он счастлив видеть его у себя в гостях. Короткий ритуал встречи, президенты садятся в лимузин и в сопровождении почетного эскорта мотоциклистов отбывают в неизвестном нам направлении. Надо полагать, в личную резиденцию Нурсултана Абишевича. С Ельциным только Коржаков и Суханов. Остальным дан отбой до утра. Что ж, отбой, так отбой.
– Поеду-ка я в гости к старинному другу! Почитай, лет двадцать не виделись.
Моего коллегу, пресс-секретаря казахского президента, такое решение, похоже, очень даже устраивает – не надо тратить вечер на выказывание знаков внимания московскому гостю. Но есть проблема – прямо из аэропорта нас отвезут в загородную резиденцию, где мы и будем спать-почивать.
– До города я вас довезу. А как вы от своего друга назад вернетесь? Такси туда не поедет, да и охрана ночью его на территорию не пропустит.
– Что ж, значит, не судьба!
Утопающая в зелени резиденция – царство горной прохлады. Говорят, здесь жили все коммунистические правители Казахстана, от Брежнева до Кунаева. И вот в эдаком оазисе беззаботного кайфа нам предстоит провести ночь и весь завтрашний день. Хорошо, если они будут такими же беззаботными, как этот вечер: шефа нет, и делай, что хочешь! Но появляется озабоченный Лев Суханов, и надежды на безмятежное времяпрепровождение исчезают, как мираж в бескрайней казахской степи.
– Лев Евгеньевич, а шеф-то где?
– Ужинает с Назарбаевым.
– Он ночевать тоже здесь будет?
– Неподалеку, – Суханов не настроен говорить на отвлеченные темы и, по всему видно, преисполнен бюрократической отвагой. – А вот тебе сегодня ночевать не придется. Есть поручение шефа – к утру подготовить речь, которую он завтра произнесет после подписания договора на торжественном ужине. Минут на пять-десять, не больше, но чтоб в конце непременно несколько фраз на казахском.
– С казахским у меня, знаете ли, как-то не очень – читаю и перевожу со словарем.
Суханов шутку не воспринимает:
– Так узнай у кого-нибудь из местных. В общем, разместишься – и за работу. Машинистка Бориса Николаевича в твоем распоряжении.
Комнату, которую мне выделили для работы, пришлось уступить охранникам – им не хватило мест в спальнях. Работаю в холле, сидя на диване. Передо мной журнальный столик с вазой фруктов и кое-какими напитками. В общем, расхолаживающая обстановка. За свою недолгую бюрократическую жизнь я написал для шефа немало речей, но ни одна из них не давалась с таким трудом. Видимо, здесь не располагающая к таким занятиям обстановка. Просидел едва ли не всю ночь.