Дальше снова зазвучала фамилия Ельцина. Предложение депутата Бирюкова поддержал другой депутат с Урала, из Свердловска − Геннадий Бурбулис, заместитель директора Всесоюзного института повышения квалификации специалистов Министерства цветной металлургии СССР. Он опять-таки сослался на наказ своих избирателей − рекомендовать на пост председателя Верховного Совета СССР Бориса Николаевича Ельцина.
Кстати, если возвратиться немного назад, такую возможность, – что на пост председателя ВС параллельно с ним выдвинут и его главного оппонента, – предвидел и сам Горбачев. Собственно, предвидеть это было нетрудно: после сокрушительной победы Ельцина над Браковым по Москве поползли соответствующие слухи, хотя сам Ельцин в тот момент ни сном, ни духом об этом не помышлял, вполне реалистично оценивая свои «председательские» шансы как ничтожные. Что касается Горбачева, тот, будучи опытным политическим игроком, отнесся к такой возможности вполне серьезно. Ельцин:
«Примерно за неделю до открытия съезда он мне позвонил и предложил встретиться, переговорить… Горбачев спросил меня о дальнейших планах, – чем я предполагаю заниматься, где вижу себя в дальнейшей работе. Я ответил сразу – все решит Съезд. Горбачеву этот ответ не понравился, он хотел все же получить от меня какие-то гарантии и потому продолжал спрашивать: как я смотрю на хозяйственную работу, может быть, меня заинтересует работа в Совмине? А я продолжал твердить свое – все решит Съезд. Наверное, я был прав, до съезда о чем-то серьезном говорить было бессмысленно, но Горбачева мой ответ раздражал, ему хотелось узнать о моих намерениях. Он, видимо, считал, что я что-то скрываю. Но я совершенно искренне не строил никаких преждевременных планов…»
Еще бы Горбачева не раздражали слова Ельцина «все решит Съезд». Их вполне можно было расшифровать так: «Я, как и вы, буду баллотироваться на пост председателя Верховного Совета СССР, а там пусть Съезд все решает».
Итак, названы две фамилии − Горбачева и Ельцина. Что в этот момент чувствовал Горбачев? Волновался ли? Какое-то напряжение, возможно, ощущал, но особенного волнения, полагаю, у него не было. Во-первых, он прекрасно знал настроения на съезде. Хотя многие правоверные коммунисты к этому моменту уже были настроены против него, но, случись им выбирать между ним и Ельциным, они, конечно, выберут его. Да и вообще большинство Съезда − за него, Горбачева. Во-вторых, и сам Ельцин на только что прошедшем, майском, пленуме ЦК КПСС обещал не препятствовать его, Горбачева, избранию, подчиниться «воле партии». Конечно, он может и отказаться от своего обещания, − черт знает что у него на уме, − но это ничего не изменит. Пока что он ему, Горбачеву, не конкурент, а там видно будет…
Слово берет депутат Крайко, сотрудник одного из московских институтов. Он избирался в моем округе, так что я его немного знал. В ту пору он повсюду «высовывался», выказывал себя рьяным демократом, входил даже в знаменитую Межрегиональную депутатскую группу. После его понесло-понесло куда-то в сторону и в октябре 1993-го принесло в руководство реакционнейшего Фронта национального спасения. В дальнейшем, после разгрома октябрьских мятежников, он вовсе куда-то исчез с политической сцены.
Кстати, Крайко – это довольно типичная для того времени фигура: многие деятели такого сорта сначала заявляли о себе как рыцари демократии без страха и упрека, делали себе карьеру на демократической волне (Крайко, кажется, стал профессором), а потом спокойно снимали с себя маску, открывали свое истинное лицо.
Но это все было потом. А пока май 1989-го, I Съезд народных депутатов СССР…
Для начала Крайко расшаркался перед Ельциным: он «относится к нему с глубоким уважением», он «глубоко убежден, что его отстранение от политической деятельности, настоящей политической деятельности, не должно продолжаться впредь», что «он должен быть привлечен к активному участию в нашей политической жизни». После этого, заранее подсластив таким образом пилюлю, Крайко заявил, что «был бы рад», если бы Борис Николаевич взял самоотвод.
При этом опять-таки сослался на мнение своих избирателей − на их письмо.
Не уверен, что письмо действительно написали избиратели − уж больно гладко было написано. Возможно, сам сочинил. Или его помощники. Но тогда, повторяю, среди депутатов была такая мода: чуть ли не на каждом шагу апеллировать к «своей» части российского народа. А как же? Мы ведь, дескать, НАРОДНЫЕ избранники.
В тексте, который зачитал с трибуны депутат Крайко, в частности, говорилось:
«Несмотря на то, что мнение о необходимости избрания в президенты Горбачева распространено очень широко (в ту пору, правда, речь еще не шла об избрании Горбачева или кого-либо еще президентом. − О.М.), − об этом говорил, например, Сахаров, оно все-таки не является единодушным. Кто-то не может ему простить подписание не вполне продуманных указов, кто-то считает его недостаточно решительным, противопоставляя ему смелость Ельцина. Мы не можем не уважать мужественные высказывания Бориса Николаевича. Мы поддерживали его во время избирательной кампании. Но является ли сейчас решительность главным достоинством лидера? Все сходятся во мнении, что нам нужен мирный путь реформ и преобразований. А мирный путь − это путь компромиссов, диалогов, возможно, каких-то уступок. И на этом пути наиболее подходящим лидером представляется Горбачев».
Пожелание, чтобы Ельцин взял самоотвод, высказал еще один депутат − журналист из Запорожской области Челышев.
− Мне очень близка программа Бориса Николаевича Ельцина, − сказал он. − Она близка мне не только в экономических моментах, близка и тем, что он проявил себя как борец со льготами, которые есть у высшего эшелона… И не только это. Он трезвый политик, но мне не нравится, когда противопоставляют Горбачева Ельцину. Это два крыла перестройки. И не нужно их сталкивать лбами, извините, пожалуйста. Это два крыла перестройки, на которых она, в общем-то, держится. И поэтому я считаю, что Борис Николаевич должен снять свою кандидатуру сейчас.
Вместе с тем, Челышев высказал пожелание, чтобы Ельцину был предложен какой-то «очень серьезный и очень важный пост» − например, пост председателя Совета Министров СССР.
В поддержку Горбачева (в противовес Ельцину) выступили и некоторые другие депутаты. Их речи встречались аплодисментами.
А что же Ельцин? Испытывал ли он колебания, как поступить в этой ситуации?
Хотя он по-прежнему член ЦК и, как уже говорилось, обещал на пленуме этого руководящего партийного органа подчиниться его решению о выдвижении Горбачева на высший пост в российской законодательной власти, в конце концов он мог бы наплевать на это обещание, данное людям, которые уже полтора года возили его, как говорится, физиономией по столу, подвергали гонениям. В принципе это было бы вполне в его духе: ах, вы хотите, чтобы я плясал под вашу дудку? − так вот вам!
Возможно, этого опасался и Горбачев.
Но Ельцин понимал, что при голосовании проиграет Горбачеву. Такой исход неизбежен. Пойдет ли это на пользу ему, его делу или же − во вред? С одной стороны, его имидж «обижаемого», конечно, получит дополнительную подпитку: вот опять − в который уже раз − Ельцина «обидели», «обидел» Съезд, состоящий в основном из коммунистов. С другой стороны, − вся страна увидит: все-таки политическим деятелем номер один в стране остается Горбачев, а не Ельцин. Контраст будет особенно разителен, если разница между голосами окажется велика. Нужно ему это сейчас? Нет, наверное, рано еще ему вступать в прямую схватку с Горбачевым.
Ельцин попросил слова. Поблагодарил тех, кто предложил его кандидатуру. Однако сослался на то, что в сложившейся ситуации необходимо учитывать решения недавнего, майского, пленума ЦК, который на пост председателя Верховного Совета СССР рекомендовал Михаила Сергеевича.
− На пленуме меня прямо спросили, буду ли я выполнять решения майского Пленума Центрального Комитета партии, − сказал Ельцин. − И я ответил: конечно, как коммунист я буду их выполнять, потому что я за перестройку, за то, чтобы вести ее − только более решительными, более активными действиями. Я воздержался там при голосовании, считая, что надо все-таки выдвигать какие-то альтернативные кандидатуры, хотя бы и для примера, хотя бы и для того, чтобы воспитывать нашу молодежь, чтобы она в последующем делала в этом направлении еще какие-то шаги вперед.
Итак, Ельцин поступил как дисциплинированный коммунист, как член ЦК, послушно выполняющий решения партии.
Вместе с тем он, словно бы за депутатом Челышевым, и, пожалуй, несколько униженно, как бы попросил: поскольку он «со вчерашнего дня безработный» (собираясь посвятить себя политике, депутатской деятельности, Ельцин покинул должность первого заместителя председателя Госстроя, министра СССР), он «мог бы, работая серьезно и признавая перестройку, согласиться на какое-то предложение».
В общем, Ельцин взял самоотвод.
Против его самоотвода проголосовали лишь четырнадцать человек. Семеро воздержались.
Председателем Верховного Совета СССР был избран Горбачев. Его фамилия была единственной в бюллетене.
Более чем двадцать лет спустя, в ноябре 2010 года, я беседовал по поводу этого эпизода с Геннадием Бурбулисом, в ту пору – в конце восьмидесятых – начале девяностых – близким к Ельцину человеком. Я спросил его, как же все-таки получилось, что Бирюков и вы выдвинули Ельцина в председатели, хотя всем – в том числе, наверное, и вам, и самому Ельцину, – было ясно, что дело это безнадежное.
– Это предложение было с ним согласовано, – сказал Бурбулис. – Накануне вечером мы собирались, обсуждали, как действовать на съезде. Были разные варианты. Борис Николаевич был против своего выдвижения, говорил: «Не стоит этого делать, никаких перспектив у нас нет». Но в конце концов мы договорились, что все-таки выдвинем его, а он использует эту возможность, чтобы снять свою кандидатуру, но при этом высказать какие-то принципиальные вещи. То есть это входило в нашу тактику.