После Буша в разговор вступил госсекретарь Джеймс Бейкер. Тот уже совершенно определенно заявил:
« – Мы считаем сейчас необходимым иметь подписи республик под кредитными документами, это даст президенту юридическое основание ставить вопрос перед конгрессом».
Кто же предоставил бы в тот момент эти подписи Бушу и Бейкеру? Какие союзные республики? Ни один из республиканских лидеров не знал, что произойдет завтра, где будет Страна Советов и куда улетучатся деньги, взятые ею в долг.
Вообще-то в ту пору Горбачев мечтал получить от Запада сто миллиардов долларов. Именно такая сумма, как он был уверен, спасет Советский Союз. Его «убойным» аргументом, который он не раз повторял, был такой: вы потратили сто миллиардов на «войну в заливе» (то есть на войну с Саддамом Хусейном, вызванную его нападением на Кувейт), – неужели помощь Советскому Союзу, который переживает тяжелые времена, дело менее важное?
Но, как видим, он уже не в состоянии «выцарапать» у Запада даже несопоставимо меньшие деньги. О ста миллиардах он в данном случае даже не заикается.
Да и не спасли бы Советский Союз никакие сто миллиардов. Быстро бы все проели и разворовали. Не было у Союза ни экономической, ни политической системы, при которых он мог бы с пользой «оприходовать» эти деньги и которые могли бы его спасти. Думаю, и потенциальные зарубежные кредиторы прекрасно это понимали: не в коня корм.
В следующей беседе, вечером того же дня, 29 октября 1991 года, во время ужина у короля Испании Хуана Карлоса, в которой, кроме короля, участвовали тот же президент США Буш и испанский премьер Фелипе Гонсалес (все эти беседы я цитирую по книге «Союз можно было сохранить»), опять зашел разговор о ельцинском выступлении (не было темы более актуальной), и Горбачев повторил ту же двойственную его оценку:
− В речи есть подтверждение необходимости Союза, говорится, что Россия не будет разваливать Союз, но есть вещи, которые уводят от договоренностей, зафиксированных в проекте Союзного договора, который мы с ним разослали в республики.
И вновь − жалобы на то, что Ельцин слишком подвержен влиянию своего нехорошего окружения…
Собеседники охотно подхватывали тему «странностей» в выступлении Ельцина. Испанский король Хуан Карлос, например, с недоумением откликнулся на ельцинский призыв сократить союзный МИД на девяносто процентов.
− Надо же все-таки думать, как воспринимаются подобные вещи за рубежом!
Джордж Буш сказал, что Ельцин звонил и ему, вкратце познакомил с содержанием своего предстоящего выступления, заверил, что оно будет посвящено экономике, «говорил всё хорошие вещи». А о другой части своей речи, политической, ничего не сказал.
– Как же так? Я этого не понимаю! − вслед за испанским королем недоумевал и американский президент.
Хуан Карлос:
– Господин президент, может быть, это звучит жестоко, но наши отношения позволяют задать вам этот вопрос: не подрезает ли он вам крылья?
Однако Горбачев не хочет, чтобы у западных лидеров сложилось впечатление, будто между ним и Ельциным идет беспощадная война, война не на живот, а на смерть, что назад пути уже нет.
– Я бы сказал, что вопрос не в этом, – мягко возражает Горбачев. – Дело в другом. Я думаю, в душе он действительно за Союз, понимает, что одной республике, даже России, без этого не обойтись. И это находит выражение в том, что он работает в контакте со мной, в последнее время мы взаимодействуем довольно тесно, очень интенсивно работали над Союзным договором. Но он, – хотя и производит впечатление человека сильного, уверенного, – в действительности очень легко поддается влияниям, в частности влиянию определенных сил, людей, которые говорят: России надо сбросить это бремя, республики только мешают, союз с ними невыгоден, и надо идти вперед самостоятельно… И эта идея, хотя и в завуалированной виде, вроде бы в форме отрицания, появилась в речи.
Так что сам-то Ельцин, видим, – за Союз, но вот опять его окружение…
Надо полагать, окружение же, подсказывает ему, как надо уходить от ответственности за развал Союза. Горбачев:
− …Один из сопровождающих меня здесь людей, Егор Яковлев, сказал: прочитав эту речь, можно сказать, что Ельцин будет разрушать Союз, но так, чтобы свалить вину на другие республики. Но этот путь – опасный, гибельный. И для России это была бы беда.
− Я думаю, он захочет свалить и на другие республики, и на Центр,– охотно подхватывает участвующий в беседе испанский премьер Фелипе Гонсалес.
Разговор о личных качествах Ельцина, о его ненадежности, подверженности влияниям продолжается:
Горбачев:
− Политик не всегда может дать слово, но, дав, должен держать его. Ельцин – такова реальность, с которой приходится считаться, − человек, который не всегда надежен.
Гонсалес:
– Вот именно. Я помню, как беседовал с ним во время своего визита в Советский Союз. Он начал с того, что Центр нам мешает, Центр не нужен и т.д. Я убеждал его, что России нужен Союз, а в Союзе нельзя без Центра, и он в конце концов согласился. После этой беседы я поехал в Кремль на переговоры с президентом Горбачевым. И, приехав, узнаю, что тем временем Ельцин разговаривал с прессой и сказал все наоборот, все исказил.
Горбачев:
– Да, вот с таким человеком мы имеем дело. Такова реальность. Его, честно говоря, на сутки нельзя отпустить. Работаешь с ним, договариваешься, а потом оказывается, что надо начинать сначала.
И вновь, дав волю эмоциям, высказав все, что он думает о Ельцине, Горбачев спохватывается, дает задний ход: политически он не может себе позволить сейчас вступить «в клинч» с Ельциным, у него, у Горбачева, уже нет для этого сил.
– Но я не хочу, чтобы было полное разочарование в нем (в Ельцине. – О.М.), – говорит Горбачев. – Я буду с ним работать. Все-таки, если оценивать его вчерашнюю речь в целом, позитив перевешивает. Это, прежде всего, готовность пойти на решительные шаги в экономике, подтверждение единой денежной системы и т.д. Это важно, он впервые говорит о том, что надо делать. Сейчас было бы большой ошибкой идти на столкновение, на конфронтацию с Ельциным. И я буду работать с ним и с другими руководителями республик.
Эту двойственность в отношении Горбачева к Ельцину очень точно подметил в своих мемуарах (в соавторстве с Скоукрофтом) Джордж Буш, вспоминая о том ужине у короля Хуана-Карлоса:
«Что же касается Ельцина, то он (Горбачев. – О.М.) сказал мне, что собирается работать с ним и дальше, однако у меня было такое чувство, что он его просто не выносит…»
И еще – об иссякающих политических силах Горбачева:
«…Я писал в своем дневнике: «Перед ним (Горбачевым. – О.М.) стоят огромные проблемы, и я думаю, сбудутся ли предсказания некоторых о том, что это, мол, «будет последняя встреча президента Буша и президента Горбачева». Время идет слишком быстро для Горбачева, и он уже не является той силой, которой был когда-то. По сути, он сейчас только смотритель». Если Горбачев и осознавал, что его позиции весьма шатки, то, надо сказать, не подавал виду. Открыто признавая, что проблемы очень велики, он не выказывал волнения и не производил впечатления отработанного материала».
Другие собеседники Горбачева, хоть и сочувствовали по привычке Горбачеву, но также, по-видимому, догадывались, что ситуация развивается не в его пользу, и вряд ли этот процесс можно остановить.
Как бы то ни было, то, что они «возмущались речью Ельцина на съезде в Кремле и давали понять, что без Горбачева им трудно представить себе то, что раньше называлось Советским Союзом» (цитата из Анатолия Черняева), служило для Горбачева бальзамом на раны.
Вот если бы вдобавок к сочувствию и «возмущению речью Ельцина» дали бы еще и денег…
Из Испании 30 октября 1991 года Горбачев отправился во Францию, на виллу президента Франсуа Миттерана в Пиренеях. Точнее, не на виллу, а на «президентский хуторок». Вот как описывает его Анатолий Черняев:
«С аэродрома ехали по красивейшим местам предгорьев… Машины свернули с шоссе в лес. Пошла узенькая дорога, сначала асфальтированная, потом (так показалось) просто грунтовая – для деревенских телег. Ветки кустов хлестали по стеклам машины. Минут через 10-15 выехали на полянку. Огородная ограда из слег, какая бывает в наших небогатых деревеньках вокруг изб. Три хатки – иначе я их назвать не могу: под соломой, приземистые, с маленькими окошечками. Сыро вокруг, сумеречно, зелено, прохладно, ходят козы и куры. Возле «хат» развесистые деревья…
Миттеран вышел навстречу. Поводил по своим «владениям», с явным удовольствием рассказывая, откуда у него такой семейный хутор, основанный аж в 1793 году и купленный им у крестьянина 28 лет назад...
Миттеран… предупредил, что утром Горбачева с Раисой разбудят петухи. (Я потом заходил в комнатушку, которую им отвели на ночлег, – очень напоминало мне закуток в деревенских избах, где в детстве «на даче» проводил я свои летние каникулы)».
(Не могу себе представить, чтобы наши сегодняшние правители согласились бы ночевать в таком закутке. Как! Такое унижение для вождей великой державы! Хотя и державы-то никакой уже давно нет. Ни великой, ни какой. При Горбачеве-то, считай, держава еще была, хотя и доживала последние дни, а вот, вишь, не стал он гонор проявлять, полез с женой в предоставленный ему французским президентом закуток, не погнушался. – О.М.)
Вот такая вот президентская «резиденция». Забавно сравнить ее с бесчисленными загородными королевскими дворцами, в которых сегодня проживают наши начальники, даже и не самого высокого ранга.
Во время беседы Миттеран попросил Горбачева рассказать, что происходит у него «дома». Среди прочего, Горбачев опять, в который уже раз, стал жаловаться на Ельцина и на его «команду»: