[10], а Элвис перебирал то, что висело на вешалках, время от времени доставая нечто роскошное и спрашивая, что я об этом думаю.
– Здесь все очень красивое, – сказала я. – Но я боюсь, что мне тут ничего не подойдет.
– Это я буду решать, – сказал он, подмигивая Джину, как всегда, бормочущему что-то не в тему. Мы все громко рассмеялись, что привлекло внимание продавщицы, которая как раз спешила вернуться с огромной кипой платьев. Элвис выбрал несколько самых, на его взгляд, симпатичных, и сказал:
– Вот, примерь. И посмотри, какие еще тебе нравятся.
Невероятно счастливая, я выбрала шесть платьев (и по паре туфель к каждому) и направилась в примерочную. Продавщица пошла следом. Когда Элвис не видел, она обращалась со мной, как с маленьким ребенком, но я была настолько заворожена одеждой, что мне было все равно.
Позируя перед зеркалом в длинном черном платье и золотых босоножках на высоком каблуке, я не могла поверить своим глазам. Я себя не узнавала. Я точно выглядела старше, сексуально и утонченно.
Когда я вышла из примерочной, продавщица пробормотала:
– Неплохо для ребенка.
Элвис бросил взгляд на меня и тут же сказал:
– Ну и ну. Берем!
Мы провели в бутике еще два часа – Элвис купил мне не только черное платье-футляр, но и темно-синее сатиновое платье, несколько прекрасных нарядов из шелка и шифона, а также прекрасное нежно-голубое платье из парчи, плюс по накидке, сумочке и туфлям в тон к каждому наряду.
Выйдя из магазина, мы обнаружили толпу фанатов. Элвис бросил взгляд на Алана, тот тут же исчез. Затем он дал нескольким поклонникам автограф, попрощался со всеми, а Джин провел нас через черный ход магазина, у которого уже поджидал Алан с машиной, которая отвезла нас обратно в отель.
Когда мы оказались в номере, Элвис сказал:
– Есть хочется. Джо, закажи мне стейк, только обязательно полностью прожаренный. А ты что будешь, детка?
– Черт, Эл, – сказал Джо. – Я всегда им говорю – полностью прожаренный.
– Значит, еще раз скажешь, – парировал Элвис. – Будь я проклят, если вру, но эти стейки всегда чуть ли не с кровью.
«С кровью» для Элвиса было все мясо чуть розового цвета. Когда для него заказывали, обычно уточняли – мясо должно быть «горелым».
Элвис повернулся к Алану и сказал:
– Ушастый, – (у него было прозвище для каждого сотрудника), – организуй все для шоу Реда Скелтона, и узнай, есть ли кто в отеле, кто мог бы сделать Цилле укладку и макияж.
– Укладку и макияж? – переспросила я. – А что не так с моими волосами?
У меня были длинные темно-каштановые волосы, обычно причесанные. Но мало того что я подумала, что ему не нравятся мои волосы, теперь мне казалось, что ему не нравится и мое лицо.
– С ними все хорошо, сладкая. Просто это же Лас-Вегас. Тут все делают укладку. И тебе нужно больше накрасить глаза. Чтобы они больше выделялись. Они от природы не очень яркие. Я люблю, когда много макияжа. Он подчеркивает естественные черты.
Подчеркивает естественные черты? Тогда это прозвучало весьма логично, да и Элвису ведь виднее.
В ожидании ужина Элвис поставил одну из своих пластинок и уселся рядом со мной, подпевая самому себе на записи. В этот момент я снова в него влюбилась. Когда он пел о любви или о жизни, полной боли и скорби, он пел с таким чувством, что мне самой становилось больно. Он был любителем кантри-музыки задолго до того, как она стала популярной, и всегда поражался искренним сильным эмоциям этих песен.
После ужина мы стали готовиться к вечеру. По просьбе Элвиса Армонд, парикмахер, работающий в отеле, пришел к нам в номер и провел около двух часов за созданием моего нового образа. Он натягивал и накручивал мои волосы, оставив один длинный волнистый локон на моем левом плече. Потом он наложил на меня такой толстый слой макияжа, что нельзя было понять, какие у меня глаза – синие, черные или сине-черные. Классический макияж 1960-х, доведенный до экстрима. Именно то, что хотел Элвис.
Когда я надела мое новое платье из парчи, завершилось мое перевоплощение из невинной шестнадцатилетней девушки в утонченную сирену. Я выглядела как одна из главных танцовщиц «Фоли-Бержер»[11].
– Черт побери, что стало с малышкой Циллой! – воскликнул Элвис, увидев меня. – Выглядишь прекрасно. Джо, иди сюда. Смотри, что я нашел.
Джо подошел и, не веря своим глазам, дважды окинул меня взглядом.
– Совсем не похожа на ту девчонку, которую мы встретили в Германии в матросском платье, – сказал Джо.
Все посмеялись, и мы отправились на полуночное шоу Реда Скелтона.
Мы прибыли ровно после того, как в зале выключили свет, и метрдотель, используя фонарик, провел нас к нашему столику. Элвис всегда старался прибывать незаметно, чтобы не перетягивать внимание с главной звезды. Но по зрительному залу всегда расползался слух, что Элвис здесь, и через несколько секунд начиналось шептание, и все головы поворачивались в его сторону.
В конце шоу Элвис обычно пытался уйти до того, как включится большой свет, но той ночью у нас это не получилось. Свет включился, и мы вдруг оказались в центре толпы энтузиастов, толкающихся и пихающихся в надежде получить автограф.
Меня, высотой всего метр шестьдесят, снесло и стиснуло толпой, у меня началась кружиться голова. Я потянулась к Элвису, чувствуя нарастающую панику, и сказала:
– Я задыхаюсь. Я не могу здесь находиться.
Сначала он широко улыбнулся, но потом, когда увидел мое отчаяние, на его лице появилось беспокойство. По-прежнему улыбаясь и раздавая автографы, он сказал Алану:
– Срочно уводи Циллу. Я выйду, как только смогу.
Алан взглянул на меня, все понял, схватил за руку и стал продираться сквозь толпу, чтобы выбраться из отеля.
Оказавшись на свежем воздухе, я смогла успокоиться и прийти в себя. Этот момент научил меня всегда искать глазами выход, когда мы с Элвисом заходим в набитое помещение.
Когда он через пару минут вышел к нам, лимузин уже его поджидал. Мы запрыгнули в него и отправились обратно в отель «Сахара» на мое первое приключение в сфере азартных игр. Элвис играл не всерьез – ему было не важно, победит он или проиграет. Он играл, потому что это было весело. Сигара впечатляюще выступала из его рта, одной рукой он держал стакан, другой – карты, подозрительно щурился на них, идеально пародируя Кларка Гейбла или Ретта Батлера. А я гордо восседала рядом с ним, его личная Скарлетт О'Хара.
Я никогда раньше не играла в блэкджек, но после нескольких партий Элвис решил, что я достаточно во всем разобралась. Он протянул мне пятьсот долларов и, усмехнувшись, сказал:
– Ну все, детка, теперь ты сама по себе. Все, что выиграешь, – по праву твое, а что проиграешь… ну, это мы потом обсудим.
Я улыбнулась и сказала крупье включить меня в игру. Я посмотрела на свои карты и принялась считать на пальцах под столом. Девять плюс восемь – это семнадцать, и плюс еще пять…
– Двадцать один! – воскликнула я. Опуская карты, я посмотрела на Элвиса, надеясь увидеть одобрение.
– Ну-ка, посмотрим, – сказал он, медленно собирая карты. Прищурив один глаз, он их пересчитал. Затем он наклонился ко мне и с широкой улыбкой прошептал: – Очень жаль, детка. Тут двадцать два.
Мне стало так стыдно, что я вышла из-за стола и скрылась в дамской уборной. Когда я набралась храбрости вернуться, я попробовала сыграть еще раз и в итоге выиграла двести долларов.
Следующие две недели мы спали днем и играли ночью. Если было какое-то шоу – мы обязательно на него шли; если было казино, мы обязательно там играли. Чтобы скорее привыкнуть к этому стремительному образу жизни и нестандартным часам бодрствования, я вместе с Элвисом и остальными стала принимать амфетамины и таблетки для сна. Несмотря на мое настороженное к ним отношение, я все равно принимала таблетки. Они были просто необходимы, чтобы не отставать от бешеного ритма жизни.
И постепенно я адаптировалась. Скованность меня покидала, я становилась более уверенной, особенно после принятия таблеток. Мне нравилось это ощущение. Хоть это и был побег из реальности, мы с Элвисом действовали в унисон, и я чувствовала, что все больше и больше вхожу в его мир. Мы узнавали столько нового друг о друге, используя эту поездку в качестве компенсации за два года, проведенные порознь. Мы оба больше и больше влюблялись – и избегали любых мыслей о том моменте, когда нам вновь придется расстаться.
10
Я и Сладкий, 1963 год
За день до моего отъезда в Германию Элвис отвел меня в сторону и сказал:
– Детка, мне очень жаль это признавать, но пора взглянуть правде в глаза. Наше время вышло.
Я разрыдалась, вцепилась в него, уткнувшись носом в его грудь.
– Я не уеду, – сказала я, всхлипывая. – Я не уеду от тебя. Позвони моим родителям, скажи, что я опоздала на самолет.
– Брось, детка, думаешь, они на такое поведутся?
– Тогда я скажу им правду – что я люблю тебя и ни за что отсюда не уеду.
Он попытался меня успокоить:
– Ну, ну… Так ты только все усложнишь для следующего раза. Я тут думал – я же всегда хотел показать тебе Грейсленд. Но сейчас мне нужно уехать в Мемфис по делам на несколько недель, а потом у меня съемки нового фильма. Так что, если ты вернешься, будешь хорошо учиться и хорошо себя вести, может, твои родители разрешат тебе провести Рождество в Грейсленде, со мной и моей семьей.
Это была прекрасная идея, но до Рождества оставалось еще целых шесть месяцев. За это время могло произойти что угодно.
Той ночью, когда мы лежали в кровати, Элвис долго крепко меня обнимал. Я чувствовала, что он делал это не только чтобы меня успокоить. Таким образом он говорил мне, насколько сильно мной дорожил.
Более того, его убежденная вера в скрепление нашей любви только после свадьбы давала мне надежду на будущее.
Наше занятие любовью было куда более страстным и чувственным, чем когда-либо раньше. Элвис не хотел отпускать меня, не подарив мне частичку себя. Он не вошел в меня, но это и не было нужно. Он удовлетворил все мои желания.